Август и дальше
38
Из любезности инспектор Скиннер прислала признание миссис Симнер по электронной почте. Она сказала Джиму, что владелица магазина сразу же все рассказала. Джим распечатал копию признания для сына.
Моей единственной заботой была защита сына.
В понедельник днем я услышала разговор между миссис Раттер и Саймоном, моим сыном. Они стояли недалеко от магазина. Миссис Раттер угрожала моему Саймону. Она сказала, что, если он не сдастся полиции, она заявит на него.
Я точно не знала, почему она ему угрожала. Конечно, у меня были догадки. Мать всегда знает свое дитя лучше, чем любой человек во всем мире. Мне известно, кто мой мальчик. И ему известно, что мне это известно. Но забота матери – защитить свое дитя. И я его не подведу!
Миссис Раттер работала на брайтонской горячей линии, и я знала, что мой сын звонил туда. Однажды я услышала, что он говорит. Я не подслушивала, просто проходила мимо его спальни, направляясь в туалет. Саймон, скорее всего, поделился чем-то с миссис Раттер, и она была с этим не согласна. Поэтому и спорила с ним после на улице.
Я достаточно хорошо знала миссис Раттер. На протяжении многих лет она часто заходила в наш магазин. Когда умер мой муж, она приготовила спагетти болоньезе, которые я заморозила и доставала при необходимости.
Мы с ней часто говорили о материнстве. О наших сыновьях. Однажды миссис Раттер расплакалась за моим прилавком, потому что никак не могла приучить Дина выполнять домашнюю работу по математике. Мы говорили о том, как помочь ему сосредоточиться.
В понедельник, прежде чем угрожать Саймону, она пришла в магазин, чтобы купить шоколада.
Тогда у нее был шанс поговорить со мной, как мать с матерью. Сначала ей следовало прийти ко мне. Матери все известно! Она должна была поговорить со мной, прежде чем угрожать моему сыну!
Мой материнский долг – защитить свое дитя! Поппи дала Саймону время до полуночи, чтобы сдаться в полицию, но полночь наступила слишком быстро. Я видела, как она ушла вечером на горячую линию, и даже позвонила туда. Но все время либо номер был занят, либо отвечала Хелен Глью. Я не знала, что собираюсь сказать миссис Раттер. Но в интернете я прочитала о том, что люди, которые работают на горячей линии, обязаны соблюдать конфиденциальность. Однако миссис Раттер собиралась нарушить это правило. Мой сын позвонил на горячую линию от отчаяния. Он пытался поступить правильно. Он хотел стать лучше, чем есть.
Вечер я провела в беспокойстве и волнении. Саймона не было дома. Я не знала, где он. Он в любом случае не отвечал на мои вопросы, поэтому я давно перестала их задавать.
Я снова позвонила на горячую линию. На этот раз ответил другой волонтер, и по голосу я не поняла, кто это. Я предположила, что смена Поппи закончилась. Значит, скоро она будет дома. Я выглядывала из окна магазина, надеясь поговорить с ней. Но каким-то образом мы разминулись. Конечно, я могла пойти к ней домой. Но меня пугал Терри Раттер. Было бы невозможно говорить о том, что меня волновало, в его присутствии.
Потом через витрину магазина я увидела, как мимо промчался мистер Раттер. Он был очень пьян и сильно шатался. Я последовала за ним и увидела, что он вошел в паб.
То, что случилось после, я не могу описать с точностью. Такое впечатление, что у меня внутри включился автопилот.
Я взяла с прилавка молоток для ирисок, еще не зная, как именно собираюсь его использовать. Я предпочитаю его другим молоткам, потому что он больше и удобнее. Я спрятала молоток под свитером.
Когда я подошла к дому Раттеров, входная дверь была открыта. Что-то, по-моему, запах, встревожило меня. Так долго живя в доме, расположенном рядом с магазином сладостей, я всегда удивлялась горькому запаху чужих домов.
Но дом Раттеров пах особенно горько. В коридоре не горел свет. Слева в гостиной огни были зажжены. И впереди на кухне тоже было светло. Дом пах неприятно: алкоголем и по́том.
Я увидела миссис Раттер на кухне. Она лежала на полу и плакала; ее пижамные штаны были спущены до колен. Нижнего белья на ней не было.
Когда я подошла ближе, миссис Раттер никак не отреагировала на мое появление. Возможно, она приняла меня за кого-то другого. Поппи свернулась калачиком; было похоже, что ей очень больно. Даже не посмотрев на меня, она попросила оставить ее в покое и добавила, что я уже достаточно ее мучила.
Я заставила ее натянуть пижамные штаны и выслушать, что я скажу. Она оставалась на полу и продолжала плакать, свернувшись калачиком.
Поскольку вставать Поппи не собиралась, я присела возле нее. Она умоляла оставить ее в покое. Я спросила ее, почему она угрожала моему сыну. Поппи выплюнула ответ, но я не буду его здесь приводить. Я спросила, намеревается ли она пойти в полицию. Поппи заплакала и ответила утвердительно.
Я не знала, что способна на то, что произошло потом. Все случилось слишком быстро. Я вытащила молоток и занесла его над скорчившимся телом Поппи. Увидев, что я собираюсь сделать, она даже не попыталась прикрыться или сопротивляться. Я думала, она ударит меня и убежит. Но Поппи продолжала беспомощно лежать. Прежде чем я осознала свои действия, я ударила ее молотком по голове. Дважды, может быть трижды. У этого молотка утяжеленная головка, чтобы было легче разбивать ириски.
Не знаю, намеревалась ли я убить миссис Раттер. Не знаю, пыталась ли я ее предупредить. Единственное, о чем я думала, – о защите сына.
Сначала я увидела вмятину у нее на макушке, потом пошла кровь и я поняла, что натворила.
Я прошла по коридору и покинула дом через входную дверь, оставив ее, как и прежде, открытой. Затем я как можно быстрее направилась к себе в магазин. Я подумала, что мои отпечатки найдут на входной двери, и каждую минуту ожидала визита полиции.
Когда я зашла в дом, первым моим желанием было вымыться. На моих руках не было крови, а на молотке ее было совсем немного. Но я положила одежду в стиральную машинку и дважды вымыла пол на кухне. А затем полночи скребла магазин и кухню.
По какой-то причине у меня не было сил избавиться от молотка. Я все смотрела на него, он лежал возле банки с бисквитами. Я знала, что его нужно спрятать или закопать. Думаю, в глубине души я хотела, чтобы Саймон вошел и увидел его. Тогда я смогла бы рассказать ему о том, что сделала ради него. И он бы понял, что я не неудачница, как он думал!
Я все сидела на кухне, просто сидела, уставившись на молоток.
Ко мне пришло ужасное чувство вины, а затем оно покинуло меня. В какой-то степени я гордилась собой. Я уберегла своего мальчика от беды! Я обещала это мужу! А ведь нет ничего более важного на свете, чем уберечь ребенка.
Настало утро. Саймон еще не вернулся. Я поняла, что нужно избавиться от молотка для ирисок. Во вторник как раз вывозили мусор. Я подумала, что спрячу молоток в мусорном баке на заднем дворе.
Но из-за приезда полиции мусор так и не вывезли. Я слишком боялась перепрятывать молоток и думала, что мусор вывезут в среду. А потом все откладывала на завтра…
Чем дольше это все продолжалось, тем больше задний двор моего дома пугал меня. Я все время чувствовала жар, исходящий от молотка для ирисок. Даже во сне я ощущала его накаленную ручку. С тех пор каждый день я молилась о том, чтобы вывезли мусор. И с каждым днем жар молотка становился все сильнее. Я и сейчас чувствую его на руках. И часто думаю, буду ли я его чувствовать всегда?
Когда мистера Раттера арестовали, мое преступление обрело смысл. Всю неделю покупатели заходили в мой магазин и говорили, что это его рук дело. Он был именно таким человеком, который способен на убийство. Мы все сошлись на этой мысли. И я сама начала в нее верить и даже стала распускать слухи.
В четверг была пятая годовщина смерти моего мужа. Саймон предложил заменить меня за прилавком, чтобы я могла сходить на кладбище. Я гадала, знает ли он о моем поступке. Саймон видел полицию на улице, слушал новости, наверняка мог проследить связь. О моем мальчике, конечно, можно сказать многое, но он очень умен. Это было бы слишком большим совпадением…
Затем я подумала, что его предложение присмотреть за магазином было тайным способом отблагодарить меня.
Вчера был странный день. Я проснулась с ужасной головной болью. В пятницу всегда большая прибыль, но у меня не было сил открыть магазин. Когда утром пришла полиция, я была уверена, что они приехали за мной. Но они спросили Саймона. Мой сын всегда привлекал к себе ненужное внимание.
Я отказалась помочь полиции. Так же, как отказалась помочь Хелен.
Если бы Саймона так быстро не отпустили, я бы немедленно сдалась. Но я была уверена, что вы его отпустите, и так и произошло.
Голова болела весь день. Такой боли я не чувствовала никогда, у меня словно горел мозг. Я не позволила себе выпить болеутоляющее. Это было моим наказанием. Я заслужила боль.
Вчера я не могла уснуть. Я даже не потрудилась переодеться, прежде чем лечь в кровать. Полиция подбиралась все ближе. Я чувствовала это. Но у меня по-прежнему не было смелости избавиться от молотка. А может быть, я хотела быть пойманной. Или желала, чтобы сын узнал, что именно я сделала ради него!
Рано утром, до того как взошло солнце и проснулись птицы, я обнаружила себя в магазине: я стояла, уставившись на банки с конфетами. И поняла, что не пробовала большинство из тех сладостей, которые храню. Иногда, если во рту у меня пересыхало, я сосала лимонный леденец или жевала анисовое драже. Я предпочитаю конфеты с острым вкусом, от которых слезятся глаза. Так вот, тем утром я начала есть конфеты из банок, пока меня не затошнило. Пока я просто больше не могла смотреть на сладкое. Я думала, что это, наверное, моя последняя возможность поесть конфет.
В глубине души я радовалась, что ожидание подходит к концу. Когда приехала полиция, звук сирен был на удивление тих по сравнению с началом недели. Я постучала в комнату Саймона, желая поговорить с ним перед отъездом. Я сказала, что это важно. Он ответил, что устал. Я все стучала и стучала, но он не открывал. Я надеялась увидеть его перед тем, как меня заберут. Но безуспешно. Несмотря на все, что я сделала для него, он даже не встал с постели. Я уверена, он не понимает, насколько это обидно.
Мне очень жаль Динжамина Раттера. Мне жаль, что ему придется расти без матери. Я бы очень хотела это изменить. Но в одном я совершенно уверена: мать должна защитить свое дитя, чего бы ей это ни стоило. И именно это я и сделала: защитила своего Саймона.
Бруно положил листок с признанием в старый блокнот, любезно возвращенный ему полицией.
Во многом ему было жаль миссис Симнер. Любовь стала ее мотивом. Бруно раздумывал, может ли он причинить кому-то вред, руководствуясь силой любви. Безусловно, он во что бы то ни стало защитит Милдред. И его родители защитят своего сына, в этом он был уверен. Но перерастет ли эта защита в убийство? На этот вопрос Бруно не знал ответа.
– Я не знаю, как ответить на этот вопрос, – сказал отец.
– Я вообще не готова размышлять на эту тему, – последовал ответ матери.
Крепко задумавшись, Бруно решил впредь относиться к маме добрее, по крайней мере, тщательнее скрывать от нее свои приключения. И вообще, следует лучше следить за их отношениями. Бруно решил, что мама заслуживает знать о том, что ее дитя в безопасности.
Через несколько недель после признания миссис Симнер ее сын исчез с Сэнт-Эндрю-роуд. Отец Бруно подтвердил, что вмешалась полиция, но детали этого вмешательства не раскрывались.
На суд Саймон Симнер не явился; миссис Симнер признала себя виновной. Ее осудили на пятнадцать лет. Бруно представлял, как эти неестественно белые зубы сверкают во мраке тюремной камеры. Мальчик раздумывал о том, посетит ли Саймон Симнер свою мать хотя бы однажды.
Магазин мистера Симнера закрыли, а затем продали. Сэнт-Эндрю-роуд, помимо всего прочего, лишилась магазина сладостей.
Дом номер двенадцать, в котором жили Раттеры, также был выставлен на продажу, а затем и продан с небольшой скидкой.
Когда Бруно выразил удивление и спросил, кто же захочет жить в этом доме, его родители объяснили, что суровый брайтонский рынок недвижимости не боится ни смерти, ни привидений.
Бруно не интересовался паранормальными явлениями, но готовить ужин на кухне, где произошло изнасилование и убийство, было слишком для его желудка.
Глью перестали общаться с Раттерами. Джим не поддерживал связи с Терри. Бруно хотел написать Дину, но его местонахождение не разглашали. Все пришли к выводу, что Дин, скорее всего, переехал в Уэльс. После непродолжительного суда Терри признали виновным в изнасиловании и приговорили к четырем годам заключения.
Каникулы пролетели так же быстро, как линяет в летнюю пору кошка.
В жизни Бруно образовалось отверстие размером с раскрытое дело. Он целыми днями ламинировал и подписывал свои заметки и документы. В углу спальни стоял пожертвованный ему отцом старый комод. В верхнем ящике Бруно разместил доказательства по делу Раттеров. Он подписал папку и поставил сверху собственноручно изготовленный штамп: «раскрыто».
Вскоре, полностью насладившись работой со специально приобретенной бумагой, мальчик добавил вторую папку с доказательствами похищения Милдред Леоном Панком.
На штампе значилась более каллиграфическая надпись: «раскрыто». Как Бруно и обещал, он не выдвигал обвинений Леону. Признание обвиняемого полностью его удовлетворило.
Жизнь мальчика вошла в прежнюю колею. Скоро ему нужно будет идти в школу. Бруно старался как мог найти новое преступление и расследовать его. Подслушав разговор в магазине у мистера Пэтеля, мальчик предложил свои услуги жертвам кражи с соседней Эдбертон-роуд.
В супермаркете он попытался произвести гражданский арест сонного кассира, который обсчитал женщину со слабым зрением, стоящую в очереди перед Бруно.
Наиболее тревожным для родителей стало то, что резюме их сына было принято местным детективным агентством. Его сотрудники, находясь под впечатлением от приукрашенного резюме, позвонили Глью домой и получили строгий выговор от отца Бруно. Джим также исправил самую важную деталь: его сыну было одиннадцать лет, а не тридцать три, как указано в анкете.
Много времени Бруно уделял личному развитию Милдред. Он поклялся обучить кошку пользоваться туалетом на втором этаже; впрочем, результаты можно было счесть довольно скромными.
Постепенно у семьи Глью появился новый импульс. Супруги стали проводить больше времени вместе, как Джим и обещал Хелен. Простое времяпрепровождение способствовало общению и совместному досугу. Все началось в садовом центре, когда они планировали покупку новых бордюрных растений. Потом Джим нашел местный книжный клуб, куда вступил вместе с женой. Затем они начали вместе готовить еду и принимать ванну. Бруно нравился звук их смеха, доносящийся из ванной. Конечно, он тайком подслушивал и был рад, что его имя часто упоминается. Также мальчику нравилось, что его родители вместе завтракают во дворе. Он наблюдал за тем, как они угощают друг друга чаем и домашним фруктовым мармеладом, который сварили вместе.
Временами Джиму не хватало разговоров с Марлоу. Как бывший детектив и обещал, он отвел старому другу теплое место – на полке в библиотеке. Иногда их взгляды встречались, когда Марлоу курил, а Джим проверял прочитанные книги, но оба держались друг от друга на расстоянии.
Конечно, Джиму не хватало трепета частного расследования. Но бывают времена, когда мужчина должен подумать о том, во что он превратил свою жизнь.
Однажды солнечным днем, когда сын бегал по саду, гоняясь за кошкой, а жена рассказывала о новом проекте из мозаики, Джим понял, что ничего не хочет менять.
Столько клиентов нанимали Джима, чтобы он наладил их жизнь. К частному детективу обращаются, когда нарушен порядок. Но здесь, под теплым августовским солнцем, окруженный здоровой и счастливой семьей, Джим понял, что это единственный порядок, который действительно сто́ит того, чтобы его поддерживать.
Джим Глью – семьянин.
А Филип Марлоу – просто одинокий бродяга!
И, как и прежде, по вечерам члены семьи Глью наслаждались новыми детективными фильмами и критиковали их героев. Хелен стала присоединяться к мужу, сыну и кошке на диване. Она изучила законы жанра так же быстро, как ее сын выучивал броские фразы.
