Дверь квартиры Энди выводила в широкий коридор с плиточным полом. Освещение было рассеянным.

Неподалеку располагался коммуникационный или компьютерный центр: люди неспешно заходили с перфокартами, выходили с распечатками, слышался негромкий машинный гул.

Молодой человек в приталенном пиджаке, непременном атрибуте федерального агента, топтался у двери. Пиджак под его рукой топорщился. Агент был частью официальной процедуры; он будет следовать за ними, оставаясь вне зоны слышимости. Энди полагал, что проблем он не создаст.

Они с Пиншо двинулись к лифту, агент последовал за ними. Сердце Энди билось так гулко, что ему казалось, будто сотрясается вся грудная клетка. Втайне он внимательно наблюдал. В коридор выходило не меньше десятка дверей без табличек. В некоторые помещения ему удалось заглянуть во время прошлых прогулок по этому коридору. За одной, к примеру, находилась небольшая библиотека, за другой стояли копировальные аппараты, но куда вели остальные двери, он не имел ни малейшего понятия. Возможно, прямо сейчас он проходил мимо комнат Чарли… а может, ее держали совсем в другой части подземного комплекса.

Они вошли в кабину лифта, в которой могла бы разместиться больничная каталка. Пиншо достал ключи, вставил один в замочную скважину, повернул и нажал одну из немаркированных кнопок. Двери закрылись, кабина плавно пошла вверх. Агент Конторы стоял в глубине. Энди сунул руки в карманы джинсов, на его лице отразилась глупая и довольная улыбка.

Двери лифта открылись в бывшем бальном зале с вощеным дубовым паркетом. У противоположной стены винтовая лестница изящным двойным витком уходила на верхние этажи. Слева застекленные двери вели на залитую солнцем веранду, за которой располагался сад камней. Справа из-за приоткрытых дубовых дверей доносился стрекот пишущих машинок, выполнявших свою дневную норму.

И отовсюду накатывал запах свежих цветов.

Пиншо провел Энди через освещенный солнцем бальный зал, и Энди, как всегда, сказал несколько слов о паркете, словно заметил его впервые. Они вышли сквозь застекленную дверь, агент Конторы тенью следовал за ними. Было очень тепло и влажно. Лениво жужжали пчелы. За садом камней росли гортензия, форцизия и рододендрон. Гудели непрерывно кружившие по лужайке газонокосилки. Энди с неподдельной благодарностью подставил лицо солнцу.

– Как самочувствие, Энди? – спросил Пиншо.

– Хорошо. Хорошо.

– Знаешь, ты здесь почти полгода. – Эти слова Пиншо произнес с легким удивлением: как-однако-быстро-летит-время-когда-у-тебя-все-хорошо. Они повернули направо, на одну из гравийных дорожек. Ароматы жимолости и сассафраса наполняли застывший воздух. На противоположной стороне пруда, рядом с другим особняком, лениво скакали две лошади.

– Так долго, – ответил Энди.

– Да, долго, – улыбнулся Пиншо. – И мы решили, что твоя способность… уменьшилась, Энди. Сам знаешь, мы не получили никаких существенных результатов.

– Вы все время держали меня на таблетках, – с упреком возразил Энди. – Нельзя ожидать, что я покажу себя во всей красе, если я постоянно обдолбан.

Пиншо откашлялся, но не стал говорить, что три первые серии тестов проводились, когда Энди был абсолютно чист, – и не дали никаких результатов.

– Я хочу сказать, что я старался, доктор Пиншо. Делал все, что в моих силах.

– Да, да. Разумеется, старался. И мы думаем – я думаю, – что ты заслужил отдых. У Конторы есть небольшой лагерь на Мауи, Энди, это один из Гавайских островов. И скоро мне надо писать полугодовой отчет. Что ты скажешь… – Улыбка Пиншо стала шире, превратившись в ухмылку ведущего телевикторины, а голос звучал так, будто он предлагал ребенку какое-то умопомрачительное лакомство. – Что ты скажешь, если я порекомендую отправить тебя туда на короткое время?

И это короткое время может растянуться на два года, подумал Энди. Если не на пять. Они будут приглядывать за ним на случай, если ментальное доминирование вернется. Или держать его в качестве козыря – вдруг возникнут непредвиденные трудности с Чарли? Но в конце – и он в этом нисколько не сомневался – его ждал несчастный случай, или передозировка, или «самоубийство». Согласно новоязу Оруэлла, ему предстояло стать нелицом.

– А там мне будут давать лекарство? – спросил Энди.

– Разумеется, – ответил Пиншо.

– Гавайи… – мечтательно произнес Энди. Потом посмотрел на Пиншо, надеясь, что ему удалось изобразить на лице туповатую хитрость. – Вероятно, доктор Хокстеттер мне не позволит. Доктор Хокстеттер меня не любит. Я это знаю.

– Он позволит, – заверил его Пиншо. – И он тебя любит, Энди. Но в любом случае, с тобой работаю я, а не доктор Хокстеттер. Будь уверен, он согласится с моими рекомендациями.

– Но вы еще не написали служебную записку по этому вопросу, – заметил Энди.

– Нет, я подумал, что сначала надо переговорить с тобой. Хотя знаешь, одобрение Хокстеттера – всего лишь формальность.

– Целесообразно провести еще одну серию тестов, – произнес Энди и послал легкий импульс. – Чтобы исключить всякие сомнения.

Глаза Пиншо вдруг странным образом затуманились. Вечная улыбка поблекла, стала озадаченной, потом совсем исчезла. Теперь Пиншо выглядит обдолбанным, с чувством глубокого удовлетворения подумал Энди. Пчелы жужжали над цветами. Тяжелый, обволакивающий запах свежескошенной травы наполнял воздух.

– Когда будете писать служебную записку, предложите еще одну серию тестов, – повторил Энди.

Глаза Пиншо прояснились. Улыбка вернулась.

– Конечно, эта поездка на Гавайи на какое-то время останется между нами, – сказал он. – Когда я буду писать служебную записку, я предложу еще одну серию тестов. Думаю, это правильное решение. Чтобы исключить всякие сомнения.

– Но после этого я смогу поехать на Гавайи?

– Да, – кивнул Пиншо. – После этого.

– И еще одна серия тестов может продлиться около трех месяцев?

– Да, около трех месяцев. – Пиншо просиял, словно услышал правильный ответ от любимого ученика.

Они приближались к пруду. Утки неторопливо плавали по зеркальной поверхности. Пиншо и Энди остановились. Шедший за ними следом молодой человек в приталенном пиджаке наблюдал за мужчиной и женщиной средних лет, которые бок о бок скакали верхом на другой стороне пруда. Их отражения искажал только длинный след, оставленный проплывшей белой уткой. Энди подумал, что пара будто сошла с рекламного листка, предлагавшего застраховать жизнь. Такие обычно выпадают из газеты на колени… или в кофе.

В голове слабо запульсировала боль. Пока терпимая. Но из-за собственной нервозности он едва не послал Пиншо гораздо более сильный импульс, чем требовалось, и сопровождавший их молодой человек мог это заметить. Агент вроде бы не смотрел на них, однако Энди это не обмануло.

– Расскажите мне немного о здешних дорогах, – тихим голосом попросил он Пиншо и вновь легонько «толкнул» его. По подслушанным обрывкам разговоров Энди знал, что они недалеко от Вашингтона, округ Колумбия, но не настолько близко, как расположенная в Лэнгли штаб-квартира ЦРУ. На этом его знания заканчивались.

– Здесь очень хорошо, – мечтательно ответил Пиншо, – потому что заделали дыры.

– Да, это хорошо, – осторожно ответил Энди и замолчал. Иногда импульс, подобно гипнотическому транс у, вызывал у человека воспоминания – благодаря какой-то слабой ассоциации, – и не следовало прерывать этот процесс. Иначе возникало эхо, эхо перерастало в рикошет, а рикошет… мог привести к чему угодно. Так случилось с одним из пришедших к нему бизнесменов, и Энди тогда до смерти испугался. Все обошлось, но если его друг Пиншо внезапно превратится в буйного душевнобольного, ничего хорошего не выйдет.

– Моя жена любит эту штуковину, – все тем же мечтательным голосом продолжил Пиншо.

– Что это? – спросил Энди. – Что она любит?

– Ее новый измельчитель отходов. Он очень… – И Пиншо замолчал.

– Очень красивый, – предложил Энди. Парень в приталенном пиджаке подошел ближе, и на верхней губе Энди выступили капельки пота.

– Очень красивый, – согласился Пиншо, рассеянно глядя на пруд.

Агент Конторы подошел еще ближе, но Энди решил, что может рискнуть, послав еще один импульс… очень слабый. Пиншо стоял рядом с ним, напоминая телевизор с взорвавшейся трубкой.

Агент поднял какую-то деревяшку, бросил в воду. По воде пошли легкие круги. Глаза Пиншо ожили.

– Места здесь красивые, – заговорил Пиншо. – Холмы, знаешь ли. Для верховой езды лучше не найти. Мы с женой отправляемся на прогулку верхом раз в неделю, если удается вырваться. Как я понимаю, на западе ближайший город – Даун… точнее, на юго-западе. Очень маленький. Даун расположен на Триста первой автостраде. А ближайший город к востоку – Гетер.

– Гетер тоже на автостраде?

– Нет. На маленькой дороге.

– И куда ведет Триста первая автострада? После Дауна?

– Если ехать на север, то в Вашингтон, если на юг – в Ричмонд.

Энди хотел спросить о Чарли, собирался спросить о Чарли, но реакция Пиншо немного его испугала. Ассоциативная связь между женой, дырами, красивым и – что особенно удивляло – измельчителем отходов выглядела странной и вызывала тревогу. Возможно, Пиншо все-таки был неподходящим объектом, хотя и поддавался внушению. Возможно, он страдал каким-то психическим расстройством, которое крепко держал в узде. Внешне он казался совершенно нормальным, но только Господь знал, какие силы бушевали внутри. Воздействие на психически неуравновешенных людей могло приводить к непредсказуемым результатам. Не будь рядом охранника, Энди все равно попытался бы (после случившегося с ним он не стал бы мучиться угрызениями совести, копаясь в голове Пиншо), но теперь боялся. Владевший импульсом психиатр мог бы облагодетельствовать человечество… однако Энди Макги не был мозгоправом.

Может, не следовало придавать такое значение единственной ассоциативной реакции; так реагировали многие, и почти ни у кого не съехала крыша. Но Пиншо он не доверял. Пиншо слишком часто улыбался.

Внезапно холодный, кровожадный голос из самых глубин, из скважины, уходившей в недра подсознания Энди, произнес: Скажи ему, пусть идет домой и наложит на себя руки. Потом «толкни» его. Сильно.

Борясь с тошнотой, Энди в ужасе отогнал эту мысль.

– Ну что, – сказал Пиншо, с улыбкой оглядываясь, – возвращаемся?

– Конечно, – согласился Энди.

Итак, начало было положено. Но о Чарли он ничего не узнал.