4
Иногда Энди Макги озаряло: у него возникало удивительно яркое и однозначное предчувствие. После того эксперимента в «Джейсон-Гирней-холле». Он не знал, является ли это низшей ступенью ясновидения или нет, но научился доверять предчувствию, если оно случалось.
Одно – плохое – возникло около полудня того августовского дня 1980 года.
Началось все во время ланча в «Бакай-рум», факультетской столовой на верхнем этаже Студенческого клуба. Он мог совершенно точно определить этот момент. Ел курицу в сливочном соусе и рис за одним столиком с Эвом О’Брайаном, Биллом Уоллесом и Доном Грабовски, преподавателями английского языка и литературы, добрыми друзьями. Как обычно, один из них принес новый польский анекдот для Дона, который их коллекционировал. На этот раз отличился Эв, поведав всем, чем польская лестница отличается от обычной. Как выяснилось, на польской к последней перекладине была прибита табличка с надписью «СТОП». И все громко смеялись, когда тихий, очень спокойный голос прорезался в голове Энди.
(у тебя дома что-то не так)
И все. Но этого хватило. Предчувствие начало набирать силу примерно так же, как набирала силу головная боль, если он злоупотреблял импульсом. Только в этих случаях речь шла не о голове. Ощущения начинали путаться, словно были нитями пряжи, и какой-то вздорный кот бегал по проводящим путям его нервной системы и играл с ними.
Хорошее настроение испарилось. Курица утратила вкус. Желудок затрепыхался, сердце учащенно забилось, как при сильном испуге. Потом начали пульсировать болью пальцы правой руки, словно он прищемил их дверью.
Энди резко поднялся. На лбу выступил холодный пот.
– Послушайте, что-то мне нехорошо. Билл, ты сможешь провести мой семинар в час дня?
– Начинающих поэтов? Конечно. Без проблем. Что-то не так?
– Не знаю. Может, съел что-нибудь не то.
– Ты даже побледнел, – вставил Дон Грабовски. – Тебе лучше заглянуть в медпункт, Энди.
– Пожалуй, загляну, – ответил Энди.
Он ушел, но в медпункт заглядывать не собирался. Часы показывали четверть первого, кампус дремал, последняя неделя заключительной летней сессии неспешно продвигалась к своему завершению. По пути к двери он обернулся и на ходу помахал Эву, Биллу и Дону. Больше он их не видел.
Энди задержался на первом этаже Студенческого клуба, чтобы позвонить домой из телефонной будки. Трубку никто не снял. Причин тому было множество. Чарли находилась у Дуганов, так что Вики могла отправиться по магазинам, или пойти в салон-парикмахерскую, или заглянуть к Тэмми Апмор, или поехать на ланч с Эйлин Бейкон. Тем не менее его нервы закрутились еще туже. Теперь они едва не визжали.
Он вышел из Студенческого клуба и поспешил к «универсалу», оставленному на стоянке перед «Принс-холлом». Потом через город поехал в Лейклэнд. Машину вел нервно. Проскакивал на желтый свет, подрезал, едва не сбил хиппи, который катил на десятискоростной «олимпии». Хиппи показал ему палец, но Энди и не заметил. Сердце колотилось как бешеное. Он будто закинулся амфетамином.
Они жили на Конифер-плейс: в Лейклэнде, как и во многих пригородных районах, появившихся в конце пятидесятых, улицы называли в честь деревьев и кустов. В полуденную августовскую жару Конифер-плейс казалась вымершей. А чувство, что случилось что-то плохое, усилилось. Улица словно стала шире, потому что у тротуаров почти не было автомобилей. Даже немногочисленные игравшие дети не могли развеять это странное ощущение улицы-призрака; большинство обедали или ушли на игровую площадку. Миссис Флинн с Лорел-лейн прошла мимо, толкая тележку, на которой стоял большой пакет с продуктами. Брюки-стрейч цвета авокадо обтягивали ее живот, круглый и твердый, как футбольный мяч. На лужайках неторопливо вращались разбрызгиватели: поливали траву и развешивали в воздухе радуги.
Энди заехал правыми колесами на тротуар и так резко нажал тормоз, что ремень безопасности зафиксировался, а передний бампер едва не врезался в бордюр. Он выключил двигатель, не передвинув рукоять автоматической коробки передач на «Парковку», хотя раньше никогда об этом не забывал, и направился к дому по потрескавшейся бетонной дорожке, которую давно хотел подлатать, но так и не сподобился. Каблуки стучали по бетону. Он обратил внимание, что жалюзи на панорамном окне гостиной (венецианском окне, как называл его риелтор, продавший им дом, вы получаете настоящее венецианское окно) опущены, отчего дом казался покинутым и таинственным. Энди это совершенно не понравилось. Опускала ли она обычно жалюзи? Возможно, чтобы защититься от летней жары? Он не знал. До него вдруг дошло: ему мало известно о том, чем она занимается, когда он на работе.
Энди взялся за дверную ручку, но она не повернулась, а выскользнула из пальцев. Вики запирала дверь после его ухода? Он в это не верил. Совершенно на нее не похоже. Его тревога – нет, теперь ужас – усилилась. Но на протяжении одного мгновения (позднее он не признавался в этом даже себе), одного крошечного мгновения, он не чувствовал ничего, кроме желания отвернуться от запертой двери. Удрать. Забыть о Вики, или Чарли, или неубедительных оправданиях, которые появятся позже.
Просто сбежать.
Вместо этого он полез в карман за ключами.
Он так нервничал, что выронил ключи, и ему пришлось нагибаться, чтобы поднять их. Автомобильные ключи, ключ от восточного крыла «Принс-холла», почерневший ключ от замка на цепи, которой он перегораживал дорогу Грантера в конце летнего визита на озеро. Ключи имели обыкновение накапливаться.
Он выбрал нужный, вставил в замочную скважину, повернул, открыл дверь. Вошел и тут же закрыл ее за собой. В гостиной его встретил болезненно-желтый сумрак. И жара. И тишина. Господи, какая там стояла тишина!
– Вики?
Ответа он не получил. И это означало, что дома ее нет. Она надела свои «шузы для буги», как любила говорить, и ушла в магазин или в гости. Вот только ничего такого она не делала. Он в этом не сомневался. И его рука, правая рука… почему пальцы пульсировали болью?
– Вики!
Он прошел на кухню, где стоял маленький пластиковый стол и три стула. Они с Вики и Чарли обычно завтракали на кухне. Один из стульев лежал на боку, словно дохлая собака. Солонка была опрокинута, соль рассыпана по столу. Не думая, что делает, Энди взял щепотку соли большим и указательным пальцами и бросил через левое плечо, пробормотав, как раньше проделывали его отец и дед:
– Соль, соль, эль, эль, все дурное прочь за дверь.
Кастрюлька с супом стояла на плитке. Холодная. Пустая банка из-под супа – на столешнице. Ланч на одного. Но где его жена?
– Вики! – Он смотрел на уходившую вниз лестницу. Там царила темнота. Ни звука не доносилось из комнаты-прачечной и семейной гостиной, которая занимала большую часть подвала.
Нет ответа.
Он вновь оглядел кухню. Чистота и порядок. Два рисунка Чарли – она сделала их в Летней библейской школе, в которую ходила в июле, – висели на холодильнике, закрепленные маленькими пластмассовыми овощами с магнитом. Счета за электричество и телефон, насаженные на металлический стержень с надписью «ОПЛАЧИВАЙ ЭТИ ПОСЛЕДНИМИ» на подставке. У всего свое место, и все на месте.
Только один стул перевернут. Только соль рассыпана.
Слюны не осталось. Рот изнутри стал горячим и гладким, словно хром в солнечный день.
Энди поднялся наверх, заглянул в комнату Чарли, их спальню, спальню для гостей. Никого и ничего. Вернулся на кухню, включил свет на лестнице, спустился в подвал. Стиральная машина «Майтаг» с открытой дверцей. Сушилка смотрит круглым стеклянным глазом. Между ними на стене – купленная где-то Вики салфетка с вышитой надписью «ДОРОГАЯ, МЫ ВСЕ ЧИСТЫЕ». Он прошел в семейную гостиную, пошарил по стене, в полной уверенности, что в любой момент чьи-то незнакомые холодные пальцы сомкнутся на его руке и направят к выключателю. Наконец нащупал его, и флуоресцентные лампы вспыхнули под потолком.
Ему нравилась эта комната. Он провел здесь много времени, почти все сделал своими руками, улыбаясь, потому что все-таки стал тем, кем выпускники колледжа становиться не собирались. Все члены семьи часто сюда заходили. Нишу в стене занимал телевизор, стол для пинг-понга соседствовал с большой доской для триктрака. Коробки с другими играми стояли у стены. Большие книги лежали на низком столике, который Вики сделала из вагонки. Одну стену занимали полки с книгами в бумажной обложке. На других стенах висели рамки с шерстяными квадратами, связанными Вики. Она шутила, что отдельные квадраты получаются у нее неплохо, а вот на одеяло упорства не хватает. Книги Чарли хранились в специальном шкафу по ее росту и стояли в алфавитном порядке. Этому научил дочь Энди одним скучным зимним вечером, два года назад. Ей до сих пор это нравилось.
Хорошая комната.
Пустая комната.
Он попытался ощутить облегчение. Предчувствие, интуиция, как ни назови, оказалось ложным. Вики в доме не было. Он выключил свет и вернулся в прачечную.
Стиральная машина с фронтальной загрузкой – они купили ее на дворовой распродаже за шестьдесят долларов – по-прежнему стояла открытой, демонстрируя нутро. Он захлопнул дверцу механически, точно так же, как раньше бросил щепотку соли через плечо. На стеклянном окошке увидел кровь. Немного. Три или четыре капли. Но кровь.
Энди стоял, глядя на капли. В подвале было прохладно, даже холодно, будто в морге. Он посмотрел на пол. И там кровь. Еще не засохшая. Короткий звук – тихое свистящее шипение – вырвался из его горла.
Он по кругу обошел прачечную, маленькую комнату с белеными стенами. Открыл корзину для грязного белья, обнаружил в ней один носок. Потом распахнул дверцу шкафчика под мойкой. Ничего, кроме чистящих и моющих средств: «Лестойл», «Биз», «Тайд», «Спик-н-Спэн». Заглянул под лестницу. Паутина и пластмассовая нога какой-то старой куклы Чарли: эта конечность уже бог знает сколько времени лежала здесь в терпеливом ожидании, что ее все-таки отыщут.
Он открыл дверцу между стиральной машиной и сушилкой, и гладильная доска с грохотом вывалилась на пол. А за ней, со связанными ногами, так, что колени упирались в подбородок, сидела Вики Томлинсон-Макги. Ее распахнутые блестящие мертвые глаза смотрели прямо перед собой, изо рта торчала тряпка. Густой, тошнотворный запах «Пледжа», мебельного полироля, пропитывал воздух.
В горле булькнуло, Энди отшатнулся. Руки взлетели, словно отгоняя жуткое видение, одна ударила по панели управления сушилки, оживив ее. Внутри начала вращаться одежда. Энди вскрикнул. Побежал. Взлетел по ступенькам, споткнулся, огибая угол, и растянулся во весь рост, ударившись лбом о линолеум кухни. Сел, тяжело дыша.
Все вернулось. Вернулось в замедленной съемке, как в повторе момента футбольного матча, когда ты просматриваешь ошибку куотербека или его победный пас. В последующие дни он часто видел это во сне. Дверь открывается, гладильная доска падает, принимает горизонтальное положение со стуком, почему-то напоминающим о гильотине, и перед ним его жена, втиснутая в крохотный чулан, с тряпкой для полировки мебели во рту. Все вернулось, ярко и в мельчайших подробностях, и он знал, что сейчас закричит, а потому впился зубами в предплечье, и крик вырвался протяжным, приглушенным воем. Он крикнул дважды, что-то вышло из него, и он успокоился. Да, это было ложное спокойствие, но им следовало воспользоваться. Неопределенный страх и безотчетный ужас ушли. Пульсирующая боль в правой руке – тоже. В голове возникла мысль, такая же холодная, как и охватившее его спокойствие, холодная, как сам шок, и мысль эта состояла из одного слова: ЧАРЛИ.
Энди встал, направился к телефону, потом вернулся к лестнице. Постоял на верхней ступеньке, кусая губы, собираясь с духом, спустился. Барабан сушилки вращался и вращался. В ней лежали только его джинсы, и большая медная пуговица на поясе ритмично постукивала по стенкам, а сами джинсы поднимались и падали. Поднимались и падали. Энди выключил сушилку и повернулся к чулану для гладильной доски.
– Вики, – тихонько позвал он.
Она смотрела на него мертвыми глазами, его жена. Он гулял с ней, держал за руку, они делили ложе под покровом ночи. Ему вдруг вспомнился вечер, когда она выпила слишком много на факультетской вечеринке, и он поддерживал ей голову, пока ее рвало. И тут же перед мысленным взором возник другой день, когда он мыл «универсал», пошел в гараж, чтобы взять флакон полироля «Тертл вакс», а она побежала следом и сунула шланг ему в штаны. Он вспомнил, как они поженились, и он поцеловал ее перед всеми, наслаждаясь сочными, мягкими губами.
– Вики, – повторил он с протяжным стоном.
Он вытащил ее из чулана, освободил рот от тряпки. Голова Вики перекатывалась с плеча на плечо. Он понял, что кровь текла из правой руки: ей вырвали несколько ногтей. Под одной ноздрей также запеклась кровь – и все. Ей сломали шею одним сильным ударом.
– Вики, – прошептал он.
Чарли, шепотом откликнулся рассудок.
Все с тем же спокойствием он понял, что Чарли сейчас – самое важное, единственно важное. А предъявление обвинений можно перенести на потом.
Он вернулся в семейную гостиную, на этот раз не позаботившись включить свет. У дальней стены, возле стола для пинг-понга, стоял диван. Энди сдернул с него покрывало, с ним прошел в прачечную, накрыл Вики. Но укрытое неподвижное тело выглядело еще ужасней. Гипнотизировало его. Неужели она больше не шевельнется? Возможно ли такое?
Он откинул покрывало с лица, поцеловал Вики в губы. Холодные.
Они вырывали ей ногти, изумлялся его рассудок. Господи Иисусе, они вырывали ей ногти.
И он знал причину. Их интересовало, где Чарли. Каким-то образом они потеряли девочку из виду, когда из дневного лагеря она поехала к Терри Дуган, а не домой. Запаниковали, и на том фаза наблюдения закончилась. Вики умерла – либо ее убили намеренно, либо кто-то из агентов Конторы перестарался. Он опустился на колени рядом с Вики и подумал, что от страха она, возможно, сделала что-то неожиданное, отличное от закрывания дверцы холодильника. Отбросила одного или свалила с ног. Очень жаль, что ей не удалось швырнуть их всех в стену со скоростью миль пятьдесят в час.
Возможно, они знали не так уж много, но достаточно, чтобы нервничать, предположил он. Возможно, они получили четкий приказ: Женщина может быть исключительно опасна. Если она попытается сделать что-либо – что угодно, – ставящее под угрозу успешный исход операции, избавьтесь от нее. Быстро.
А может, они не хотели оставлять свидетеля. В конце концов, на карте стояло нечто большее, чем доля Конторы в бюджетном пироге, испеченном на деньги налогоплательщиков.
Но кровь. Он подумал о крови, которая еще не засохла, только загустела. Они уехали незадолго до его приезда.
Рассудок более настойчиво напомнил: Чарли.
– Вики, я вернусь, – пообещал он и вновь поцеловал жену.
Но больше Энди ее не увидел.
Он поднялся наверх к телефонному аппарату, нашел номер Дуганов среди самых нужных телефонов, записанных почерком Вики, набрал. Трубку сняла Джоан Дуган.
– Привет, Джоан, – поздоровался он, и теперь шок помогал ему: его голос звучал спокойно, как в любой другой день. – Могу я поговорить с Чарли?
– Чарли? – В ее голосе слышалось сомнение. – Так она уехала с двумя вашими приятелями. Этими учителями. Что… что-то не так?
Что-то внутри взлетело к небу, а потом рухнуло с высоты. Наверное, сердце. Но не имело смысла пугать эту милую женщину, которую он видел всего несколько раз. Ему это помочь не могло, Чарли – тоже.
– Черт, я надеялся застать ее у вас. Когда они уехали?
Голос миссис Дуган стал тише.
– Терри, когда уехала Чарли?
Детский голос что-то пропищал. Слов Энди не разобрал. Его рука вспотела.
– Она говорит, минут пятнадцать тому назад, – извиняющимся тоном сказала миссис Дуган. – Я стирала, и часов у меня не было. Один спустился и переговорил со мной. Надеюсь, ничего не случилось, мистер Макги? Он выглядел приличным…
Его охватило безумное желание рассмеяться и сказать: Стирала, значит? Как и моя жена. Я нашел ее труп за гладильной доской. Сегодня вам очень повезло, Джоан.
– Все хорошо, – заверил ее он. – Как я понимаю, они приедут сюда?
Вопрос переадресовали Терри, которая ответила, что не знает. Прекрасно, подумал Энди, жизнь моей дочери – в руках еще одной шестилетней девочки.
Он схватился за соломинку.
– Мне надо сходить в магазин на углу. Вы не спросите Терри, они приезжали в легковушке или микроавтобусе? Чтобы я их не пропустил.
На этот раз он услышал Терри.
– В микроавтобусе. Они уехали в сером микроавтобусе, вроде того, на котором ездит отец Дэвида Пейсиоко.
– Спасибо, – поблагодарил он миссис Дуган, и она ответила, что не за что. И вновь возникло желание крикнуть: Моя жена мертва! Моя жена мертва, и почему ты стирала белье, когда моя дочь садилась в микроавтобус с двумя незнакомыми мужчинами?
Но он не крикнул, повесил трубку и вышел из дома. Жара обрушилась на него, и он пошатнулся. Неужели когда он ехал домой, было так же жарко? По ощущениям температура заметно повысилась. Пока он находился в доме, заезжал почтальон. Из ящика торчал рекламный проспект «Вулко», который раньше отсутствовал. Почтальон заезжал, пока он сам находился в подвале, укачивал на руках убитую жену. Его бедную мертвую Вики; они вырвали ей ногти, и вот что странно – гораздо более странно, чем способность ключей накапливаться: факт смерти подступает к тебе с разных сторон под разными углами. Ты уворачиваешься, как можешь, защищаешь себя с одной стороны, но правда открывается с другой. Смерть – это футболист, подумал он, причем первоклассный. Смерть – это Франко Харрис, или Сэм Каннингем, или Несокрушимый Джо Грин. Смерть продолжает швырять тебя на землю на самой линии схватки.
Шевели ногами, подумал он. Пятнадцать минут форы – это немного. След еще не остыл. При условии, что Терри Дуган может отличить пятнадцать минут от получаса или двух часов. Это не важно. Шевелись.
Так он и поступил. Направился к «универсалу», который припарковал двумя колесами на тротуаре. Открыл водительскую дверцу и посмотрел на свой аккуратный пригородный дом с наполовину выплаченной закладной. Если требовалось, ежегодно банк предоставлял «двухмесячные каникулы» по выплатам. Энди ни разу этой льготой не воспользовался. Он смотрел на дом, дремлющий под солнцем, снова заметил красные буквы на торчавшем из почтового ящика рекламном проспекте «Вулко», и – ба-бах! – смерть ударила его, перед глазами все поплыло, а зубы клацнули.
Он сел за руль и поехал к дому Терри Дуган, руководствуясь не логикой, но надеясь, что ему удастся выйти на след похитителей благодаря слепому случаю. С того дня он больше не видел своего дома на Конифер-плейс в Лейклэнде.
Теперь он вел машину увереннее. Он узнал худшее – и вел машину куда увереннее. Включил радиоприемник, и Боб Сигер запел «Все по-прежнему».
По Лейклэнду он ехал с максимально разрешенной скоростью. В какой-то ужасный момент его охватила паника: он не мог вспомнить нужную ему улицу, – но тут же ее название сверкнуло в голове. Дуганы жили на Блассмор-плейс. Они с Вики шутили по этому поводу: Блассмор-плейс, с домами, спроектированными Биллом Блассом. Он уже начал улыбаться, но – ба-бах! – смерть Вики снова его ударила.
Он приехал туда через десять минут. Блассмор-плейс заканчивалась коротким тупиком, упираясь в высокий забор, за которым находилась Средняя школа имени Джона Гленна-младшего. А значит, серый микроавтобус мог выехать только с одной стороны.
Энди остановил «универсал» на пересечении Блассмор-плейс и Ридж-стрит, огляделся. Перед одним из угловых домов, зеленым с белой отделкой, на лужайке вращался разбрызгиватель. Двое детей, мальчик и девочка лет десяти, по очереди катались на скейте. Девочка была в шортах, открывавших исцарапанные коленки.
Энди вышел из автомобиля и направился к ним. Дети подозрительно смотрели на него.
– Привет, – поздоровался он. – Я ищу свою дочку. Она проехала мимо примерно полчаса тому назад в сером микроавтобусе. Она была… с моими друзьями. Не видели, проезжал тут серый микроавтобус?
Мальчик неопределенно пожал плечами.
– Вы тревожитесь о ней, мистер? – спросила девочка.
– Ты видела микроавтобус, правда? – добродушно спросил Энди и послал очень слабый импульс. Он знал, что переусердствовать нельзя. Иначе она скажет, что микроавтобус уехал в нужном ему направлении, даже прямиком в небо.
– Да, я видела микроавтобус. – Девочка встала на скейт, подкатилась к гидранту на углу и спрыгнула на асфальт. – Он поехал туда. – Она вытянула руку вдоль Блассмор-плейс. В той стороне через два или три перекрестка находилась Карлайл-авеню, одна из главных магистралей Гаррисона. Энди и сам предполагал, что они поехали в том направлении, но подтверждение пришлось весьма кстати.
– Спасибо, – поблагодарил он и направился к «универсалу».
– Вы тревожитесь о ней, мистер? – повторила девочка.
– Есть немного, – ответил Энди.
Он повернул на Блассмор-плейс и проехал три квартала до пересечения с Карлайл-авеню. Безнадежно, совершенно безнадежно. Он почувствовал укол паники, маленькую жаркую точку, которая грозила вырасти. Сумел отшвырнуть ее, полностью сосредоточившись на том, чтобы как можно дальше пройти по их следу. И если придется «толкать», он это сделает. Он мог применить множество слабых импульсов без ущерба для себя. Энди поблагодарил Господа, что все лето не использовал свой дар – или проклятье, смотря с какой стороны посмотреть. Он был полностью «заряжен».
Выезд на четырехполосную Карлайл-авеню регулировал светофор. Справа находилась автомойка, слева – закрытая закусочная. На противоположной стороне перекрестка на углах располагались заправочная станция «Эксон» и «Фотомагазин Майка». Если они свернули налево, то направились к центру города. Если направо – к аэропорту и автостраде номер 80.
Энди заехал на автомойку. К нему подошел молодой парень с буйными вьющимися рыжими волосами, падавшими на воротник зеленой униформы. Он ел фруктовое мороженое.
– Ничем не могу помочь, друг, – заговорил он, прежде чем Энди успел открыть рот. – Час назад сдох распылитель. Мы закрыты.
– Мне не нужно мыть машину, – ответил Энди. – Я ищу серый микроавтобус, который проехал через перекресток примерно полчаса тому назад. В нем моя дочь, и я немного за нее волнуюсь.
– Вы думаете, кто-то похитил ее? – Парень продолжал есть мороженое.
– Нет, ничего такого, – ответил Энди. – Вы видели микроавтобус?
– Серый микроавтобус? Послушайте, вы представляете, сколько машин проезжает через этот перекресток за час? Или за полчаса? Это загруженная улица, друг. Карлайл – очень загруженная улица.
Энди ткнул большим пальцем за плечо.
– Он ехал оттуда, с Блассмор-плейс. Она не такая загруженная. – И уже собрался добавить слабый импульс, но не пришлось. Глаза парня вдруг вспыхнули. Он разломил палочку надвое и разом всосал в рот фиолетовое мороженое с одной половины.
– Да, точно, я его видел. И скажу вам, почему заметил. Они проехали через нашу мойку, чтобы не стоять на светофоре. Мне это без разницы, но босс всегда жутко злится. Сегодня, правда, это значения не имеет. Потому что распылитель накрылся. Боссу и так есть на что злиться.
– Микроавтобус поехал к аэропорту?
Парень кивнул, бросил за спину объеденную половину палочки, принялся за оставшееся мороженое.
– Надеюсь, вы найдете свою девочку, дружище. Позвольте ненавязчивый совет: обратитесь к копам, если и впрямь тревожитесь.
– Не думаю, что от этого будет прок, – ответил Энди. – Учитывая обстоятельства.
Он вернулся к «универсалу», сам проехал через мойку и свернул на Карлайл-авеню. Теперь дорога вела на запад. По обеим сторонам улицы тянулись заправочные станции, автомойки, кафе быстрого обслуживания, салоны подержанных автомобилей. Автокинотеатр приглашал на двойной сеанс: «МЯСОРУБКА ДЛЯ ТРУПОВ» и «КРОВАВЫЕ ТОРГОВЦЫ СМЕРТЬЮ». Энди посмотрел на рекламный щит и услышал, как гладильная доска вываливается из чулана, словно гильотина. Желудок перевернулся.
Он миновал указатель, извещавший о том, что через полторы мили к западу, если будет на то желание, можно выехать на автостраду номер 80. Чуть дальше увидел указатель поменьше, с самолетом. Ладно, этот путь он проделал. Что теперь?
Он резко свернул на стоянку у «Шейкиз пицца». Не имело смысла что-то спрашивать здесь. Как и говорил тот парень с мойки, на Карлайл было полно машин. Энди мог посылать импульсы, пока мозги не потекут из ушей, но только запутал бы себя. В любом случае, выбирать предстояло между платной автострадой и аэропортом. Он в этом не сомневался. Невеста или тигр?
Никогда раньше он не пытался вызвать одно из своих наитий. Принимал их как дар, когда они приходили, и обычно доверял им. Теперь он склонился над рулем, легко коснулся висков подушечками пальцев и попытался что-то вызвать. Двигатель урчал на холостых оборотах. Радиоприемник работал. Пели «The Rolling Stones». Танцуй, сестренка, танцуй.
Чарли, подумал он. Она уехала к Терри с одеждой в рюкзаке, который всюду таскала с собой. Это, вероятно, способствовало ошибке, которую допустили агенты Конторы. Когда он в последний раз видел дочь, та была в джинсах и майке розового цвета. С волосами, заплетенными в косички, как и всегда. Беззаботное «пока, папуля», поцелуй в щеку… и святой Боже, Чарли, где ты теперь?
Ничего не пришло.
Не важно. Посиди чуть дольше. Послушай «Stones». «Шейкиз пицца». Выбор за вами: тонкое тесто или хрустящая корочка. Кто платит, тот заказывает музыку, как говаривал дедушка Макги. «Stones» убеждали сестричку: танцуй, танцуй, танцуй. Куинси считает, что они посадят ее в маленькую комнату, чтобы двести двадцать миллионов американцев чувствовали себя свободными и в безопасности. Вики. Поначалу с сексом у них было тяжело. Она боялась до смерти. Зови меня Ледяной Девой, сказала она сквозь слезы после первого облома. Никакого секса, пожалуйста, мы британцы. Однако эксперимент с «Лотом шесть» в какой-то степени помог: слишком многим они тогда поделились друг с другом, можно сказать, слились сознаниями. Но дело продвигалось медленно. По чуть-чуть. Нежность. Слезы. Вики начинала реагировать, потом напрягалась, крича: «Нет, будет больно, нет! Энди, хватит!» Эксперимент с «Лотом шесть», разделенный опыт, побуждал его не оставлять попыток. Так взломщик сейфов знает, что результат будет, обязательно будет. И пришла ночь, когда они добрались до конца. Позже пришла ночь, когда все стало хорошо. А потом, неожиданно, «хорошо» превратилось в «великолепно». Танцуй, сестричка, танцуй. Энди находился рядом с Вики, когда родилась Чарли. Роды прошли быстро и легко. Как говорится, родила, встала и пошла…
Ничего не приходило на ум. След остывал, а шестое чувство не давало о себе знать. Автострада или аэропорт? Невеста или тигр?
«Stones» смолкли. Им на смену пришли «The Doobie Brothers», желавшие знать, где бы ты оказался сейчас, не будь любви. Энди ответить на этот вопрос не мог. Солнце жгло. На стоянке возле «Шейкиз пицца» недавно обновили разметку. Белые линии ярко сверкали на черном асфальте. Парковка была заполнена на три четверти: время ланча. Чарли съела ланч? Они покормят ее? Возможно.
(может, они остановятся на площадке отдыха ты знаешь один из «Го-Джо» рядом с автострадой – в конце концов они не могут доехать не могут доехать не могут доехать)
Куда? Куда не могут доехать?
(не могут доехать до Виргинии без короткой остановки правда? В смысле девочка должна попросить остановиться чтобы сделать пи-пи?)
Он выпрямился, испытывая безмерную и одновременно цепенящую благодарность. Вот так, взяло и сработало. Не аэропорт, как он бы предположил, если бы делал предположения. Не аэропорт, а платная автострада. Он не стал бы утверждать на сто процентов, что его предчувствие – истина, но склонялся к этому. И лучше какая-то идея, чем никакой.
«Универсал» проехал над свежей белой стрелой, указывавшей выезд, и повернул направо, вновь на Карлайл-авеню. Десятью минутами позже Энди уже катил на восток по автостраде номер 80. Чек, полученный в кассовой кабинке на въезде, торчал из потрепанного томика «Потерянного рая», лежавшего на пассажирском сиденье. Еще через десять минут Гаррисон, штат Огайо, остался позади. Он начал путешествие, которое четырнадцать месяцев спустя приведет его в Тэшмор, штат Вермонт.
Спокойствие не оставляло Энди. Помогала громкая музыка по радио. Песня следовала за песней. Он узнавал только старые, потому что три или четыре года назад перестал слушать поп-музыку. Без особой на то причины: так получилось. Они все еще опережали его, но спокойствие со свойственной ему хладнокровной логикой настаивало, что фора не слишком велика: он только напросится на неприятности, если с ревом помчится по левой полосе со скоростью семьдесят миль в час.
Поэтому стрелка спидометра подрагивала на шестидесяти: он рассудил, что люди, которые увезли Чарли, не станут превышать разрешенную скорость в пятьдесят пять миль. Конечно, они могли сунуть свои корочки под нос любому дорожному копу, который остановит их за быструю езду, это верно, но у них возникнут определенные трудности, если придется объяснять присутствие в микроавтобусе плачущей шестилетней девочки. Это задержит их и вызовет недовольство кукловодов этого шоу.
Они могли вколоть ей снотворное и спрятать, шептал рассудок. И если их остановят за превышение скорости на пятнадцать или даже двадцать миль, они только покажут свои бумаги и продолжат путь. Разве найдется в Огайо хотя бы один дорожный коп, который посмеет обыскать автомобиль, принадлежащий Конторе?
Энди боролся с этими мыслями, пока восточная часть Огайо пролетала мимо. Во-первых, они побоятся вкалывать Чарли снотворное. Усыпить ребенка непросто, если ты не специалист… и они не могли знать, как снотворное подействует на способности, которые их интересовали. Во-вторых, дорожный коп все равно мог обыскать микроавтобус или по крайней мере задержать их на какое-то время, чтобы проверить подлинность удостоверений. В-третьих, к чему им торопиться? Они и подумать не могли, что их кто-то преследует. Еще даже не наступил час дня. Обычно Энди в колледже до двух. Агенты Конторы не ожидали его возвращения домой раньше двух двадцати и резонно полагали, что пройдет еще от двадцати минут до двух часов, прежде чем он поднимет тревогу. Они могли ехать в свое удовольствие.
Энди чуть сильнее надавил на педаль газа.
Прошло сорок минут, пятьдесят. Ему казалось, что больше. Он начал потеть: тревога пробивала искусственный лед спокойствия и шока. Нагонял ли он микроавтобус или принимал желаемое за действительное?
Он мчался по трассе. Увидел два серых микроавтобуса. Ни один не напоминал тот, что попадался ему на глаза в Лейклэнде. За рулем одного сидел пожилой мужчина с пышной седой шевелюрой. Во второй набились наркоманы. Водитель заметил внимательный взгляд Энди и помахал рукой, в которой держал мундштук для косяка. Девушка рядом с ним выставила средний палец, нежно поцеловала и нацелила на Энди. Потом они остались позади.
У него начала болеть голова. Автомобили шли плотным потоком, солнце палило. Каждая хромированная деталь посылала солнечную стрелу ему в глаза. Он пронесся мимо информационного щита «ПЛОЩАДКА ОТДЫХА – 1 МИЛЯ».
Прежде он ехал по полосе для обгона, но тут включил поворотник и перестроился вправо. Сбросил скорость до сорока пяти миль, потом до сорока. Маленький спортивный автомобиль проскочил мимо, водитель раздраженно просигналил.
Появился щит-указатель «ПЛОЩАДКА ОТДЫХА». Без заправки, без магазинчика, только пологая парковка, питьевой фонтанчик и туалеты. На стоянке было несколько легковушек и один серый микроавтобус. Тот самый серый микроавтобус. Энди практически в этом не сомневался. Сердце гулко застучало по ребрам. Он резко вывернул руль «универсала», и покрышки негромко взвыли.
Он медленно покатил вниз к микроавтобусу, оглядываясь, пытаясь ничего не упустить. Два столика для пикника, за каждым – семья. Одна уже собиралась уходить. Мать складывала оставшуюся еду в ярко-оранжевый контейнер, отец и двое детей собирали мусор и относили к баку. За другим столом молодые мужчина и женщина ели сэндвичи и картофельный салат. Между ними стояла сумка-переноска, в которой спал младенец. На его вельветовом комбинезоне танцевали слоники. На траве, под двумя живописными старыми вязами, перекусывали две девушки лет двадцати. Ни Чарли, ни мужчин, достаточно молодых и крепких, чтобы иметь отношение к Конторе.
Энди заглушил двигатель «универсала». Он чувствовал, как удары сердца отдаются в глазных яблоках. Микроавтобус выглядел пустым. Энди вышел из машины.
Из женского туалета появилась старушка и, опираясь на палку, направилась к старому бордовому «шевроле-бискейну». Старичок тех же лет выбрался из-за руля, обогнул автомобиль спереди, открыл дверцу, помог старушке сесть. Вернулся, завел двигатель, выпустив из выхлопной трубы облако сизого дыма, и они уехали.
Открылась дверь мужского туалета, и появилась Чарли. Ее сопровождали мужчины лет тридцати, оба в спортивных куртках, рубашках с открытым горлом и плотных темных брюках. На лице Чарли читался ужас. Она посмотрела на одного мужчину, на другого, снова на первого. У Энди начало крутить живот. Рюкзак висел у нее на плечах. Они направлялись к микроавтобусу. Чарли что-то сказала одному мужчине, и он покачал головой. Она повернулась ко второму. Тот пожал плечами и что-то сказал напарнику поверх головы Чарли. Напарник кивнул. Они повернули и двинулись к питьевому фонтанчику.
Сердце Энди забилось еще быстрее. Адреналин бурлящим потоком впрыскивался в кровь. Он боялся, очень боялся, но что-то другое набирало в нем силу: злость, точнее, всепоглощающая ярость. Ярость была даже лучше спокойствия. Была почти приятной. Эти двое убили его жену и украли дочь, и если они не успели уладить свои дела с Иисусом, тем хуже для них.
Все трое шагали к фонтанчику, и Энди находился за их спинами. Он прошел за микроавтобус.
Семья из четырех человек, только закончившая ланч, направилась к новому «форду» средних размеров, села в него, и автомобиль дал задний ход. Мать посмотрела на Энди без всякого любопытства, как смотрят друг на друга путешественники, перемещающиеся по разветвленной сети платных автомагистралей Америки. Они уехали, продемонстрировав напоследок мичиганский номерной знак. Теперь на парковке помимо серого микроавтобуса и «универсала» Энди осталось три автомобиля. Один принадлежал девушкам. Два человека прогуливались по площадке, и еще один мужчина стоял в маленькой информационной кабинке, изучая карту автомагистрали номер 80, засунув руки в задние карманы джинсов.
Энди понятия не имел, что ему делать.
Чарли напилась. Один из агентов склонился над фонтанчиком и тоже глотнул воды. Потом они направились к микроавтобусу. Энди наблюдал за ними из-за заднего левого угла автомобиля. Чарли выглядела испуганной, очень испуганной. Она плакала. Энди попытался открыть заднюю дверь микроавтобуса, сам не зная зачем, но она была заперта.
Он резко вышел на открытое место.
Агенты отреагировали быстро. По выражению их лиц Энди понял, что они узнали его мгновенно, даже до того, как Чарли просияла от радости, тут же прогнавшей страх.
– Папуля! – пронзительно закричала она, заставив оглянуться молодую пару с младенцем. Одна из девушек под вязами прикрыла глаза рукой, чтобы лучше видеть происходящее.
Чарли уже бросилась к нему, но один из мужчин схватил ее за плечо и рванул на себя, чуть не сдернув рюкзак. В его руке появился пистолет. Он выхватил его откуда-то из-под куртки, словно фокусник, проделавший гнусный трюк. И тут же приставил пистолет к виску Чарли.
Другой агент неторопливо отошел от них и направился к Энди. Его рука шарила под курткой, но реакцией он уступал своему напарнику и никак не мог вытащить оружие.
– Отойди от машины, если не хочешь, чтобы что-то случилось с твоей дочерью, – предложил агент, приставивший пистолет к голове Чарли.
– Папуля! – вновь крикнула она.
Энди медленно отошел от микроавтобуса. Другой агент, преждевременно облысевший, уже вытащил пистолет. И нацелил на Энди. Их разделяло менее пятидесяти футов.
– Искренне советую тебе не шевелиться, – тихим голосом проговорил он. – Это «кольт» сорок пятого калибра, и дыры он проделывает огромные.
Молодой мужчина, сидевший за столом с женой, поднялся. На нем были очки без оправы, и он выглядел строгим.
– Что здесь происходит? – спросил он уверенным тоном преподавателя колледжа.
Мужчина, державший Чарли, повернулся к нему. Чуть приподнял пистолет от головы девочки, чтобы молодой человек его увидел.
– Дело государственной важности. Оставайтесь на месте, и все будет хорошо.
Молодая женщина схватила мужа за рукав и потянула вниз.
Энди, глядя на Лысого, обратился к нему тихим, доброжелательным голосом:
– Этот пистолет слишком горячий, в руке не удержать.
Лысый в недоумении уставился на него, тут же закричал и выронил пистолет. Тот ударился об асфальт, и прогремел выстрел. Одна из девушек под вязами вскрикнула от изумления. Баюкая руку, Лысый приплясывал на месте. Ладонь покрылась белыми волдырями, которые вздувались, словно поднимающееся дрожжевое тесто.
Мужчина, державший Чарли, уставился на своего напарника и на мгновение отвел пистолет от головы девочки.
– Ты ослеп, – скомандовал ему Энди и послал мощный импульс. Голову пронзила дикая, тошнотворная боль.
Мужчина вскрикнул. Отпустил Чарли, вскинул ладони к глазам.
– Чарли, – тихо позвал Энди, и девочка подбежала к нему, дрожащими руками обхватила ноги отца. Из информационной будки выбежал мужчина, чтобы посмотреть, что происходит.
Лысый, по-прежнему баюкая обожженную руку, бежал к Энди и Чарли. Его лицо ужасающе кривилось.
– Спать! – бросил Энди, послав новый импульс. Лысый рухнул как подкошенный, крепко приложившись лбом к асфальту. Молодая жена строгого парня ахнула.
У Энди голова уже трещала от боли, и он радовался, что все лето, наверное, с мая, не использовал свой дар, даже не стал помогать студенту, отметки которого вдруг пошли вниз без видимой причины. Он чувствовал, что заряжен под завязку, но знал, что придется расплачиваться за все, что он проделал этим жарким летним днем.
Ослепший мужчина бродил по траве, прижимая руки к лицу и крича. Он наткнулся на зеленый бак с надписью «ОСТАВЛЯЙТЕ МУСОР В ПОЛОЖЕННОМ МЕСТЕ», перевернул его и упал в груду оберток от сэндвичей, пивных банок, окурков и бутылок из-под газировки.
– Папуля, я так испугалась, – сказала Чарли и заплакала.
– Наша машина там, видишь? – услышал Энди свой голос. – Забирайся, а я подойду через минуту.
– Мамочка здесь?
– Нет, просто залезай в машину, Чарли. – Сейчас он не мог этим заниматься. Сейчас ему предстояло – так или иначе – разобраться со свидетелями.
– Что, черт возьми, происходит? – в недоумении спросил мужчина, выбежавший из информационной будки.
– Мои глаза! – завопил агент, который приставлял пистолет к голове Чарли. – Мои глаза, мои глаза! Что ты сделал с моими глазами, сукин ты сын? – Он поднялся. Пакет от сэндвича прилип к его руке. Шатаясь, агент направился к информационной будке. Мужчина в джинсах тут же скрылся внутри.
– Иди, Чарли.
– А ты придешь, папуля?
– Через минуту. А теперь иди.
Чарли подчинилась, ее светлые косички прыгали по плечам. Рюкзак по-прежнему сползал на один бок.
Энди подошел к спящему агенту Конторы, подумал о пистолете, решил, что обойдется. Направился к молодым людям, сидевшим за столом для пикника. Слабые импульсы, напомнил он себе. Легкие. Едва ощутимые. Чтобы обойтись без эха. Он не хотел причинить вред этим людям.
Молодая женщина грубо выхватила младенца из сумки-переноски, разбудив его. Он заплакал.
– Не подходи ко мне, псих! – взвизгнула она.
Энди посмотрел на мужчину и его жену.
– Все это совершенно не важно, – сказал он и «толкнул». Боль вцепилась в затылок паучьими лапами… и вползла внутрь.
На лице молодого мужчины отразилось облегчение.
– Да, слава Богу.
Его жена нерешительно улыбнулась. Импульс сработал не полностью: отчасти его блокировало ее стремление защитить свое чадо.
– У вас прекрасный малыш, – продолжил Энди. – Мальчик, правильно?
Слепец обо что-то споткнулся, его бросило вперед, он ударился головой о дверную стойку красного «пинто», очевидно, принадлежавшего девушкам. Агент взвыл. По виску потекла кровь.
– Я ослеп! – вновь крикнул он.
Улыбка молодой женщины стала ослепительной.
– Да, мальчик. Его зовут Майкл.
– Привет, Майк. – Энди погладил безволосую головку малыша.
– Не понимаю, почему он плачет, – продолжила молодая женщина. – Только что крепко спал. Наверное, проголодался.
– Точно, – кивнул ее муж.
– Прошу меня извинить. – И Энди направился к информационной будке. Время поджимало. В любую минуту кто-то мог свернуть в этот придорожный хаос.
– Что случилось, парень? – спросил мужчина в синих джинсах. – Ограбление?
– Нет, ничего такого, – ответил Энди, посылая слабый импульс. К горлу подкатывала тошнота. Голова раскалывалась.
– А-а, – протянул мужчина. – Я как раз пытался понять, как мне добраться до Шагрин-Фоллз. Извини. – И он вернулся в информационную будку.
Обе девушки отступили к забору, который отделял площадку отдыха от чьей-то фермы. Они смотрели на Энди широко раскрытыми глазами. Ослепший агент кружил по стоянке, выставив перед собой руки. Он ругался и плакал.
Энди медленно приблизился к девушкам, демонстрируя пустые ладони. Заговорил с ними. Одна задала вопрос, он ответил и продолжил говорить. Вскоре девушки облегченно заулыбались, начали кивать. Энди помахал им, и они ответили тем же. Потом он быстро зашагал по траве к «универсалу». На лбу блестели капли холодного пота, желудок сжимался. Ему оставалось только молиться, что никто не свернет на площадку отдыха до их с Чарли отъезда, поскольку сил у него не осталось. Ушло все, до последней капли. Он скользнул за руль и завел двигатель.
– Папуля! – воскликнула Чарли, бросилась к нему, уткнулась лицом в грудь. Он обнял ее, потом задним ходом выехал с парковки. Поворот головы причинял жуткую боль. Вороной конь. Эта мысль всегда приходила к нему после использования дара. Он выпустил вороного коня из стойла где-то в темной конюшне подсознания, и получив свободу, животное будет носиться по коридорам его разума. Поэтому следовало найти спокойное место и лечь. Быстро. Он точно знал, что не сможет долго вести автомобиль.
– Вороной конь, – просипел Энди. Он приближался. Нет… нет… не приближался: уже здесь. Бух… Бух… Бух… Да, здесь. И на свободе.
– Папуля, осторожно! – завопила Чарли.
Слепец, пошатываясь, заступил им дорогу. Энди нажал тормоз. Слепец принялся молотить кулаками по капоту «универсала» и звать на помощь. Справа от них молодая мать кормила грудью младенца. Ее муж читал книгу в бумажной обложке. Мужчина в синих джинсах вышел из информационной будки и направился к девушкам, приехавшим в красном «пинто»: может, надеялся перепихнуться по-быстрому, чтобы было о чем написать в раздел «Форум» «Пентхауса». Лысый крепко спал, распростершись на земле.
Второй агент все молотил по капоту.
– Помогите мне! – кричал он. – Я ослеп! Этот грязный ублюдок что-то сделал с моими глазами! Я ослеп!
– Папуля! – простонала Чарли.
В этот самый момент он едва не нажал педаль газа. Услышал скрип шин, сминающих плоть, глухой стук, с которым колеса перепрыгивают тело. Этот подонок похитил Чарли, приставил пистолет к ее голове. Возможно, именно он засунул Вики в рот тряпку, чтобы заглушить крики, когда они вырывали ей ногти. Убить его – удовольствие… только чем тогда он будет отличаться от них?
В итоге он просто нажал клаксон. От резкого звука голова едва не взорвалась. Слепец отпрыгнул от «универсала» как ужаленный. Энди крутанул руль и объехал его. Покидая площадку отдыха, увидел в зеркале, что тот сидит на земле с перекошенным от злости и ужаса лицом… а молодая женщина спокойно поднимает маленького Майкла к плечу, чтобы тот мог отрыгнуть.
На автостраду Энди выехал, даже не посмотрев налево. Раздался резкий сигнал, взвизгнули шины. Большой «линкольн» обогнул «универсал», водитель погрозил кулаком.
– Папуля, ты в порядке? – спросила Чарли.
– Скоро полегчает, – ответил он. Собственный голос доносился до него издалека. – Чарли, глянь по чеку, когда следующий съезд.
Автомобили расплывались перед глазами. Двоились, троились, сливались, вновь разделялись. Солнце отражалось от блестящего хрома.
– Пристегнись, Чарли.
Следующий съезд находился в Хаммерсмите, в двадцати милях. Каким-то образом Энди их преодолел. Потом он думал, что на дороге его удерживало только одно: осознание того, что Чарли сидит рядом и полностью от него зависит. И в дальнейшем он преодолевал все преграды, зная, что нужен дочке. Чарли Макги, родителям которой однажды потребовались двести долларов.
Прямо у съезда располагался мотель «Бест вестерн». Энди смог заполнить регистрационную карточку, попросив номер, не выходящий окнами на автостраду. Он назвался вымышленным именем.
– Они погонятся за нами, Чарли, – объяснил он. – Мне надо поспать. Но только до темноты, больше времени у нас нет… задерживаться дольше нельзя. Разбуди меня, когда стемнеет.
Она что-то сказала, но он уже повалился на кровать. Мир расплылся, превращаясь в серое пятно, а потом ушло и оно, уступив место тьме, куда не могла проникнуть боль. Где не было ни боли, ни снов. Чарли разбудила его в четверть восьмого, теплым августовским вечером. В номере царили жара и духота, одежда Энди промокла от пота. Чарли пыталась включить кондиционер, но не разобралась, на какие кнопки нажимать.
– Ничего страшного, – заверил он ее, опустил ноги на пол, поднес руки к вискам, сжал голову, словно не давая ей разорваться.
– Тебе лучше, папуля? – озабоченно спросила Чарли.
– Немного, – ответил он, и ему действительно полегчало… чуть-чуть. – Вскоре мы заедем перекусить. Тогда мне станет еще лучше.
– А куда мы поедем?
Он медленно покачал головой. В бумажнике лежали только те деньги, с которыми он уехал утром из дома: примерно семнадцать долларов. У него были карточки «Мастер чардж» и «Виза», но за номер он заплатил двумя двадцатками, которые всегда хранил в дальнем отделении бумажника (на случай, если мне придется сбежать от тебя, говорил он Вики в шутку, которая обернулась ужасной правдой). Воспользовавшись карточкой, он мог с тем же успехом повесить на дверь объявление: «БЕГЛЫЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ КОЛЛЕДЖА И ЕГО ДОЧЬ». Семнадцати долларов хватит на бургеры и одну заправку. После этого они останутся без денег.
– Не знаю, Чарли, – ответил он. – Куда-нибудь.
– А когда мы заберем мамочку?
Энди посмотрел на дочь, и головная боль начала усиливаться. Он подумал о каплях крови на полу и дверце стиральной машины. Подумал о запахе полироля «Пледж».
– Чарли… – Продолжить он не смог, да этого и не требовалось.
Она посмотрела на него медленно округляющимися глазами. Рука поднялась к дрожащим губам.
– Нет, папуля… пожалуйста, скажи, что это не так.
– Чарли…
– Пожалуйста, скажи, что это не так! – крикнула она.
– Чарли, люди, которые…
– Пожалуйста, скажи, что она в порядке, она в порядке, она в порядке!
Комната… В комнате стало очень жарко, понятное дело, кондиционер не работал, но стало слишком жарко, голова трещала, пот катился по лицу, уже не холодный, а горячий, как масло, горячий…
– Нет, – говорила Чарли, – нет, нет, нет, нет.
Она трясла головой, косички летали из стороны в сторону, отчего он вдруг подумал о том, как они с Вики первый раз взяли Чарли в парк развлечений, на карусель…
Причина заключалась не в выключенном кондиционере.
– Чарли! – взревел он. – Чарли, ванна! Вода!
Она закричала. Повернулась к открытой двери в ванную комнату, и там вдруг что-то полыхнуло синим, будто перегорела лампочка. Головка душа свалилась со стены в ванну, искореженная и почерневшая. Несколько синих кафельных плиток разлетелись на куски.
Он едва поймал Чарли, когда она, рыдая, повалилась на пол.
– Папуля, прости, прости…
– Все хорошо, – дрожащим голосом ответил он, обнимая дочь. Легкий дымок поднимался из ванны. Все фаянсовые поверхности пошли трещинами, словно ванная комната побывала в печи для обжига. Полотенца дымились.
– Все хорошо. – Энди прижимал Чарли к себе, покачивая. – Все будет хорошо, как-нибудь образуется, я тебе обещаю.
– Я хочу к мамочке, – рыдала она.
Он кивнул. Он тоже хотел, чтобы Вики была рядом. Он прижимал Чарли к себе и вдыхал запахи озона, фаянса и обугленных полотенец «Бест вестерна». Чарли едва не сожгла их обоих.
– Все будет хорошо, – повторил он, укачивая ее, сам себе не веря, но это была литания, это был псалтырь, крик взрослого, летящего вниз по черному колодцу времени в яму жуткого детства. Эти слова произносят, когда все идет не так, они – ночник, который не может изгнать чудовище из шкафа, но какое-то время не позволяет ему вырваться. Эти слова бессильны, но произносить их необходимо.
– Все будет хорошо, – говорил он ей, не веря в это и зная – как знает любой взрослый в тайниках сердца, – что хорошо быть уже не может. – Все будет хорошо.
Он плакал. Ничего не мог с собой поделать. Слезы катились градом, и он изо всех сил прижимал дочь к груди.
– Чарли, клянусь, не знаю как, но все будет хорошо.
