Аспирант перетянул резиновым жгутом руку Энди чуть повыше локтя и попросил:

– Сожмите, пожалуйста, кулак.

Энди сжал. Вена тут же вздулась. Он отвернулся, его немного мутило. Даже за двести долларов ему не хотелось наблюдать, как игла капельницы занимает положенное место.

Вики Томлинсон, в белой блузке без рукавов и сизых слаксах, лежала на соседней кушетке. Она натянуто улыбнулась ему. Энди вновь подумал, какие красивые у нее каштановые волосы, как хорошо они сочетаются с ясными синими глазами… и почувствовал укол боли. Тут же от места укола по руке начало расходиться тепло.

– Вот и все, – успокаивающе произнес аспирант.

– Это для вас все, – ответил Энди. Он никакого спокойствия не чувствовал.

Они находились наверху, в аудитории 70 «Джейсон-Гирней-холла». Сюда принесли двенадцать кушеток, позаимствованных из лазарета колледжа, и теперь на них, отрабатывая свои двести долларов, лежали двенадцать добровольцев, с гипоаллергенными подушками из пенорезины под головой. Доктор Уэнлесс сам иглы не втыкал, но ходил взад-вперед между кушетками, находя ободряющее слово для каждого. На его губах застыла холодная улыбка. Мы начнем уменьшаться с минуты на минуту, мрачно подумал Энди.

После того как все собрались, Уэнлесс произнес короткую речь, которая, если вкратце, сводилась к следующему: «Не бойтесь. Вы в надежных руках Современной Науки». Энди не сильно доверял современной науке, подарившей миру не только вакцину Солка и «Клерасил», но и водородную бомбу, и напалм, и лазерную винтовку.

Аспирант уже занимался другим делом: ставил зажим на трубку, шедшую от бутыли к игле.

В бутыли находился пятипроцентный водный раствор декстрозы, еще на общем собрании объяснил Уэнлесс… называвший его раствором «Д5В». Ниже зажима из трубки торчал маленький отвод. Если Энди получит «Лот шесть», его впрыснут шприцом в этом самом месте. Если он в контрольной группе, в вену введут обычный физраствор. Орел или решка.

Он вновь повернулся к Вики.

– Как дела?

– Нормально.

Подошел Уэнлесс. Встал между ними, посмотрел сначала на Вики, потом на Энди.

– Вы чувствуете легкую боль, да? – Он говорил без акцента, даже без какого-либо местного выговора, но строил предложения не совсем обычно, и у Энди возникло подозрение, что английский язык для него неродной.

– Давление, – ответила Вики. – Небольшое давление.

– Да? Это пройдет. – Уэнлесс доброжелательно улыбнулся Энди. В белом халате он казался жутко высоким, а его очки выглядели очень маленькими.

– Когда мы начнем уменьшаться? – спросил Энди.

Уэнлесс продолжал улыбаться.

– Вы чувствуете, что сейчас начнете уменьшаться?

– Уменьша-а-а-а-аться, – протянул Энди и глупо улыбнулся. С ним что-то происходило. Господи, он ловил кайф. Он улетал.

– Все будет хорошо, – пообещал Уэнлесс и улыбнулся еще шире. После чего ушел. Всадник, проезжай, одурманенно подумал Энди. Посмотрел на Вики. Какими блестящими стали ее волосы. По какой-то дурацкой причине они напомнили ему медные провода в обмотке новенького мотора… генератора… альтернатора… бла-бла-блатора…

Он громко рассмеялся.

Сдержанно улыбаясь, словно разделяя шутку, аспирант пережал трубку, впрыснул в вену Энди еще толику содержимого шприца и отошел. Теперь Энди запросто смотрел на трубку, спускавшуюся от бутыли. Его это больше не тревожило. Я – сосна, подумал он. Посмотрите на мои прекрасные иголки. И опять рассмеялся.

Вики улыбалась ему. Господи, такая красивая. Он хотел сказать ей, какая она красавица, как ее волосы сверкают медным огнем.

– Спасибо, – ответила она. – Какой милый комплимент.

Она это сказала? Или ему почудилось?

– Думаю, я пролетел с дистиллированной водой, Вики. – Он цеплялся за остатки сознания.

– Я тоже, – безмятежно ответила она.

– Приятно, да?

– Приятно, – мечтательно согласилась она.

Где-то кто-то плакал. Истерически рыдал. Звук нарастал и падал забавными циклами. Прошла, казалось, вечность, прежде чем Энди повернул голову, чтобы посмотреть, что происходит. Выглядело занятным. Все стало занятным. Все словно пребывало в медленном движении. Как в покадровой съемке, если цитировать авангардного кинокритика кампуса. Он постоянно так писал в своей колонке. «Антониони отчасти достигает удивительного эффекта своих фильмов благодаря использованию покадровки». Какое любопытное, действительно умное слово: в нем слышался шорох змеи, выползающей из холодильника… покадровка.

Несколько аспиранток и аспирантов покадрово бежали к одной из кушеток, стоявшей около доски аудитории 70. Лежавший на этой кушетке парень, похоже, что-то делал со своими глазами. Да, он определенно что-то делал со своими глазами: вцепился в них и пытался вырвать из головы. Пальцы скрючились, кисти напоминали птичьи лапы с когтями, и кровь хлестала из глазниц. Хлестала в покадровой съемке. Игла выскакивала из вены в покадровой съемке. Уэнлесс бежал в покадровой съемке. Глаза парня на кушетке теперь выглядели как расплющенные яйца-пашот, хладнокровно отметил Энди. Да, именно так.

Потом белые халаты собрались вокруг кушетки, и он перестал видеть парня. Прямо за кушеткой на стене висел учебный плакат, изображавший основные отделы человеческого мозга. Какое-то время Энди внимательно изучал плакат. «Очень интер-р-р-ресно», – как говаривал Арти Джонсон в «Поводе для смеха».

Окровавленная рука взметнулась среди белых халатов, рука утопающего. Пальцы покрывала слизь, с них свисали кусочки плоти. Рука ударила по плакату, оставив на нем кровавое пятно в форме большой запятой. Плакат с дребезжащим чавканьем начал наматываться на валик.

Кушетку подняли (белые халаты не позволяли увидеть парня, который вырвал себе глаза) и вынесли из комнаты.

Спустя несколько минут (часов? дней? лет?) один из аспирантов подошел к кушетке Энди, проверил капельницу, потом добавил еще немного «Лота шесть» в мозг Энди.

– Как самочувствие, парень? – спросил аспирант, но, разумеется, он вовсе не был аспирантом, не был и студентом; никто из них не учился в колледже. Во-первых, выглядел этот тип лет на тридцать пять, слишком старый для аспиранта. А во-вторых, он работал на Контору. Энди вдруг обнаружил, что знает это. Абсурд, конечно, но он знал. И звали этого мужчину…

Энди напрягся и нашел имя. Мужчину звали Ральф Бакстер.

Он улыбнулся. Ральф Бакстер. Легко и просто.

– Я чувствую себя нормально, – ответил Энди. – А что с тем парнем?

– С каким парнем, Энди?

– Тем, который вырвал себе глаза, – безмятежно ответил Энди.

Ральф Бакстер улыбнулся и похлопал Энди по руке.

– Зрительные галлюцинации, да?

– Вовсе нет, – подала голос Вики. – Я тоже это видела.

– Вы думаете, что видели, – ответил аспирант, который не был аспирантом. – У вас одна и та же галлюцинация. Парень, лежавший у доски, выдал мышечную реакцию. Что-то вроде судорог. Никаких вырванных глаз. Никакой крови.

Он собрался уходить.

– Друг мой, невозможно увидеть общую зрительную галлюцинацию без предварительного обсуждения. – Энди чувствовал себя невероятно умным. Его логика выглядела безупречной, бесспорной. Он держал старину Ральфа Бакстера за яйца.

Ральф улыбнулся, нисколько не утратив присутствия духа.

– С этим препаратом все возможно, – ответил он. – Я скоро, идет?

– Конечно, Ральф, – согласился Энди.

Ральф остановился, вернулся к кушетке, на которой лежал Энди. Вернулся в покадровой съемке. Задумчиво посмотрел на Энди. Тот улыбнулся в ответ широкой, глупой, обдолбанной улыбкой. Я тебя снова подловил, старина Ральф. Опять ухватил за яйца. И тут на него выплеснулся ушат информации о Ральфе Бакстере, прорва всякого и разного: ему тридцать пять, в Конторе он шесть лет, до этого два года в ФБР, он…

Данный момент получился скомканным. Однако значения это не имело. Внезапно Энди понял, что не хочет этого знать. Улыбка увяла. Ральф Бакстер все смотрел на него, и Энди потащило в черную паранойю, которую он помнил по двум прошлым улетам с ЛСД… только еще более глубокую и пугающую. Он понятия не имел, каким образом столько узнал о Ральфе Бакстере – и как ему стали известны имя и фамилия мнимого аспиранта, – но ужасно боялся, что, расскажи он все это Бакстеру, его наверняка вынесут из аудитории 70 «Джейсон-Гирней-холла» так же быстро, как и парня, вырвавшего себе глаза. А может, это действительно была галлюцинация? Странное происшествие теперь казалось совершенно нереальным.

Ральф все смотрел на Энди. Постепенно губы Ральфа растягивались в улыбке.

– Видишь? – мягко сказал он. – С «Лотом шесть» случается всякое.

Он ушел. Энди облегченно выдохнул. Взглянул на Вики, и она смотрела на него, в широко раскрытых глазах читался испуг. Она слышит мои эмоции, подумал Энди. Как по радио. Так что сдерживайся. Помни, что она улетела, чем бы это дерьмо ни было!

Он улыбнулся Вики, и через мгновение она нерешительно улыбнулась в ответ. Спросила, что не так. Он ответил, что не знает, может, и ничего.

(но мы не разговариваем… ее губы не двигаются)

(правда?)

(вики? это ты?)

(это телепатия, энди? так?)

Он не знал. Но чем-то это было. Энди закрыл глаза.

Они точно аспиранты? – спросила она встревоженно. Они какие-то другие. Это наркотик, Энди? Я не знаю, ответил он, не открывая глаз. Я не знаю, кто они. Что случилось с тем парнем? Которого они унесли? Он открыл глаза и посмотрел на Вики, но она качала головой. Не помнила. Энди удивился, но тут же с ужасом осознал, что и сам едва помнит. Казалось, прошли многие годы. У него начались судороги, у того парня, верно? Мышечная реакция, вот и все. Он…

Вырвал себе глаза.

Но имело ли это значение? По большому счету?

Но это случилось давным-давно. Где-то в двенадцатом столетии.

Окровавленная рука. Бьет по учебному плакату. Плакат с дребезжащим чавканьем наматывается на валик.

Лучше плыть по течению. Вики снова казалась встревоженной.

Зазвучала музыка, полилась из потолочных динамиков, что-то приятное… куда приятнее мыслей о судорогах и вырванных глазах. Музыка нежная и при этом величественная. Гораздо позже Энди решил (обсудив с Вики), что это был Рахманинов. И впоследствии, заслышав Рахманинова, он, пусть и смутно, вспоминал бесконечное, выпавшее из времени время, проведенное в аудитории 70 «Джейсон-Гирней-холла».

Что там было реальностью, а что – галлюцинацией? Двенадцать лет Энди Макги возвращался к этому вопрос у, но ответа так и не нашел. В какой-то момент вещи начали летать по комнате, словно задул ветер, которого он, Энди, ощутить не мог. Бумажные стаканчики, полотенца, манжета тонометра, град ручек и карандашей. В другой момент, вроде бы позже (или раньше – восстановить хронологию событий не получалось), один из участников эксперимента забился в припадке, за которым последовала остановка сердца… а может, так показалось. Его лихорадочно пытались вернуть к жизни. Сначала дыханием рот в рот, потом уколом в грудную клетку, наконец, с помощью какого-то аппарата: аппарат громко завывал и был оснащен двумя черными чашками, подсоединенными к толстым проводам. Энди вроде бы помнил, как один из аспирантов орал: «Разряд! Разряд! Ох, дай их мне, козел!»

Потом он вроде бы спал, впадая в забытье и вырываясь из него. Разговаривал с Вики, и они делились друг с другом подробностями своей жизни. Энди рассказал об автомобильной аварии, которая унесла жизнь матери, о том, как следующий год провел у тетки, от горя пребывая на грани нервного расстройства. Вики рассказала, что однажды подросток, которого оставили приглядывать за ней, семилетней, попытался ее изнасиловать, и теперь она ужасно боится секса, а еще больше боится, что она фригидная, и это стало самой главной причиной, которая привела к разрыву с ее парнем. Он слишком… давил на нее.

Они рассказывали и многое другое, о чем мужчина и женщина обычно говорят, лишь прожив вместе немало лет… и такое, о чем никогда не говорят, даже в темноте супружеской спальни, которую делили десятилетия.

Однако говорили ли они?

Этого Энди так и не узнал.

Время остановилось, но все-таки текло.