Утром Громова вызвал начальник штаба и приказал доставить пленного офицера в штаб армии.

Вернулся Виктор через три дня. Накануне прошел дождь, и полуторка еле тащилась. В конце концов Виктор не выдержал, выскочил из кабины и пошел через рощу.

Громов хорошо знал, что где-то в глубине схоронились танки, что по закраинам стоят пушки, но выглядела роща совсем по-довоенному. Кокетливо кучерявились березки, победно возвышались корабельные сосны, а насупленные ели толпились мрачноватыми группами. В воздухе висел тополиный пух, звенели дрозды, а привыкший к пороховой гари нос ловил стойкий настой хвои, багульника и грибов. Никогда еще Виктор не видел таких грибных мест. Воинственно топорщились подберезовики, дружно распирали распаренную землю коренастые опята, а над всем грибным царством по-хозяйски раскинулись ядреные боровики.

Виктор спешил, но нельзя же пройти мимо велюровой шляпы боровика! А чем плоха эта кремовая панамка? А розоватые лысинки опят? Когда руки были полны, Виктор расстегнул ремень, снял портупею и начал собирать грибы по-бабьи — в подол гимнастерки. Теперь он не спешил. Искал только боровики и аккуратно их срезал, чтобы, не дай бог, не повредить грибницу.

Кто знает, может быть, на всей Курской дуге не было в тот день более счастливого человека. В небе яркое солнце, воздух полон птичьих голосов, под ногами россыпь грибов. Идет по роще молодой парень, и глаза ищут не пулеметное гнездо, а семью боровиков. Но почему-то идет он не в полный рост, а пригнувшись, почему-то минует открытые места и движется перебежками от дерева к дереву. Да и нож держит весьма своеобразно: лезвие прижато к рукаву и в гриб вонзается резким, едва уловимым взмахом.

Значит, в самой глубине сердца сидит заноза осторожности, тревоги и того иссушающего напряжения, которое не пройдет до последнего победного залпа.

Ввалившись в блиндаж, Виктор высыпал на лежак грибы, схватил чайник и долго пил. Потом скосил глаза. Между жердями торчала голова Рекса. Язык повис до земли. Дышит хрипло. Глаза гноятся. На ранах — тучи мух. Но уши стоят торчком, и мелко-мелко вздрагивают губы.

Виктор подошел ближе. Оба котелка не тронуты. Громов присел на корточки, чтобы погладить холку, но тут же резко отдернул руку — зубы щелкнули у самых пальцев.

— Дурак ты, Рекс! Набитый дурак! И псих ненормальный. Допустим, нет аппетита, но пить-то надо. Без воды ведь ни туды и ни сюды. Понимаю, пахнет моими руками. Но нутро-то горит! Должно же оно взять свое. Человек, конечно, может запретить себе. Но ты же все-таки скотина. Да-да, не скалься, самая настоящая скотина!

Умная, способная, но скотина. Ты лучше напрягись и прикинь своими собачьими мозгами: если я враг, то чего ради с тобой вожусь? Значит, хочу подружиться. И заставить на себя работать. Но это уже не твоего ума дело, — спохватился Виктор. — Так что буду тебя лечить и потихоньку давить на психику.

Громов надел стеганые брюки, ватник и перелез через загородку. Рекс молча вцепился в брюки.

Виктор сжал пасть и замотал бинтом. Промыл раны, края смазал карболкой и присыпал серой. Чтобы промыть глаза, пришлось прижать голову к полу. Виктор приготовился к отчаянной борьбе, но Рекс не сопротивлялся.

— Ага, голубчик, дошло, — обрадовался он. — Посмотрим, как подействует «целебная боль».

Игла вонзилась в бедро. Рекс дернулся, но тут же притих.

— А теперь — обедать! Схожу-ка я за супчиком, авось похлебаешь.

Виктор принес котелки со свежей водой и супом, поставил за загородку и убежал в штаб. Когда вернулся, увидел, что котелки по-прежнему не тронуты. Но Рекс растянулся, положив голову на лапы, блаженно щурился и облизывался.

— Интересно! — недоумевал Виктор. — Кого же ты сожрал? Может, мышонка задавил?

Он опять натянул стеганые брюки и перелез через загородку. Осмотрел все — пол, стены, жерди. Никаких следов охоты. Виктор буквально ощупал весь закуток, но не нашел ни норки, ни щели. А Рекс косил глазами и нахально облизывался.

Тут уже в Громове заговорила профессиональная гордость: чтобы разведчик не нашел следов пищи на четырех квадратных метрах — этому не бывать! Переворошил солому, встряхнул шинель. Никаких улик! А Рекс продолжал облизываться.

Виктор уже было сдался, но в последний момент решил перетащить Рекса на шинель. Дал вцепиться в штанину, зажал пасть, взял его на руки и… захохотал. Под Рексом лежали грибы! Штук пять ядреных боровиков он уже съел — валялись одни только ножки. Тут же несколько надкусанных опят и подберезовиков, но они, видно, не пришлись по вкусу.

— Рекс, дружище, да ты, оказывается, вегетарианец! — смеялся Виктор. — Вот удивил! Ну, ладно, ладно, не хмурься, вегетарианцы тоже люди… то есть эти, как их… собаки. А грибную похлебку не хочешь? Витаминов там — прорва. И попьешь заодно.

Громов наполнил котелок грибами и помчался на кухню. Духовитый, наваристый суп нес осторожно, боясь пролить. Сунулся было в блиндаж, но вспомнил, что собаки горячее не едят, и поставил котелок на сквознячок. Ждал. Дул. Прохаживался. Захотелось курить. Похлопал по карманам — пусто. Решил спуститься в блиндаж. Шагнул за дверь — и прилип к стенке.

Над закутком Рекса была пробита вытяжная труба. После дождя на крыше блиндажа образовалась лужица, теперь вода просачивалась и капала прямо в закуток. Рекс это заметил, улегся под трубой и начал ловить капли. Срывались они редко и не всегда с одного места. Одна шлепнет в глаз, другая — в нос. Рекс передвигался и терпеливо ждал.

Давным-давно остыл суп, затекли ноги, но Виктор не отрывался от стены. Потом чертыхнулся про себя и выскользнул за дверь.

В два прыжка он был на крыше. Быстро вычерпал лужу, углубил ямку, обложил ее стенки лоскутами толя и вылил суп в образовавшуюся воронку.

— Так-то, Рекс, — ухмылялся Виктор, представляя, как шлепают в его пересохшую глотку странноватого вкуса капли. — Не зря все-таки человек — царь природы! Надул я тебя, братец, по первое число. Подожди, я еще через эту трубу начну кидать свиную тушенку и сыпать гречневую кашу. Ну и головастый я мужик! Повезло тебе, Рекс, на хозяина!

С этого дня капитан Громов стал завсегдатаем кухни.

То принесет грибов, то раздобудет мяса и собственноручно сварит похлебку.

Свирепый, недоверчивый Рекс уже знал: в семь утра и в шесть вечера из трубы начнет капать. Минут за десять до этого в нем срабатывал будильник, Рекс начинал беспокоиться, но если в блиндаже находился Виктор, под трубу не полз.

Однажды Виктор вылил в воронку суп, спустился в блиндаж и уселся на топчан. Рекс уже успел поймать несколько капель, но, увидев Громова, перевернулся на брюхо в отполз в сторону. В каком-нибудь десятке сантиметров от носа лилась струйка духовитой жидкости, но Рекс косил налитыми кровью глазами и не шелохнулся.

Пришлось выйти и вылить в воронку еще полкотелка похлебки. Через пару дней Виктор начал спускать по трубе молоко, компот и даже клюквенный кисель. Но когда бросил кусок мяса, Рекс фыркнул, ощерился, выбросил его за жерди и… напустил на этом месте лужу.

— Понятно, — вздохнул Громов. — Мясо пахнет моими руками. Но я тебя и здесь надую.

На другой день он поджарил кусок мяса, подцепил его вилкой, насадил на прут, чтобы обдуло ветерком, и сбросил в трубу.

Часы показывали шесть, и Рекс уже лежал на своем обычном месте. Он чувствовал, как сверху просачивается запах ненавистного ему человека, но знал — скоро этот запах исчезнет и можно будет вволю попить. И вдруг на морду свалился кусок мяса! Рекс отпрянул. Взъерошил загривок. Принюхался. Ноздри втянули такой аромат, что в желудке заныло, заскребло, а рот наполнился слюной. Рекс облизнулся и потянулся к мясу. Нет, человеком не пахнет. Но когда Рекс почувствовал забытый вкус на языке, по ноздрям опять ударил тот же самый ненавистный запах. Рекс взвыл, выплюнул мясо и с остервенением вытолкнул за жерди.

Когда Виктор спустился в блиндаж, Рекс так его облаял, что он сразу все понял: собака злилась не столько на него, сколько на себя — чуть-чуть не дала себя обмануть. А не загляни Виктор в трубу, не шибануло бы Рекса по ноздрям и съел бы он это мясо за милую душу.

Виктор перелез через загородку, дал Рексу вцепиться в штанину, связал пасть и принялся за раны. Они уже затянулись и больше не гноились. Виктор сделал примочки, поменял бинты. А когда достал шприц и вонзил в бедро, Рекс даже не дернулся. Но с лапами дело обстояло скверно: все так же раздуты суставы, так же дряблы мышцы.

— Ничего, Рекс, ничего… Недели две у нас есть. Ты пойми главное: встанешь на ноги — будешь жить.

Громов присел на корточки и говорил, легонько поглаживая лоб и загривок собаки. Рекс напрягся, затаил дыхание, прижал уши. Вот она, рука врага, совсем рядом. Да и до горла можно достать. Но пасть связана. Ничего, Рекс терпелив, он подождет. А потом перегрызет эту глотку и — к хозяину. Ах, хозяин, хозяин! Разве так он гладил? Разве так дышал? Разве так говорил? А его запах! От этих воспоминаний Рекс даже зажмурился и блаженно потянулся.

Виктор глазам не поверил. Неужели Рекс привык к его руке? Неужели признал в нем хозяина? К счастью, он не поддался порыву и не развязал пасть. Но Виктору так хотелось сделать что-нибудь хорошее, что он всадил Рексу еще один укол. А потом принес свежего ароматного сена и припорошил его нарванной по дороге травкой.

Рекс приподнял голову и заинтересованно следил за работой человека. Но когда Виктор бросил на новую постель свою пропахшую потом шинель, надежды Рекса рухнули и он отвернулся. Но тут же спохватился и пополз под трубу. Виктор взглянул на часы.

— Даже в этом ты немец! — воскликнул он. — Подумаешь, опоздал-то всего на пятнадцать минут.

Последние слова он говорил уже на ступеньках. Потом вспомнил, что забыл развязать пасть, и вернулся. Узелок бинта так затянулся, что распутать его ногтями никак не удавалось. Тогда Виктор нагнулся и вцепился в узел зубами. Рекс обмер. Никогда враг не был так близко, никогда так сильно им не пахло. В общем-то, не такой уж скверный запах, но какова наглость! От беспомощности и бессилия у Рекса заныли скулы и зарябило в глазах.

Когда Виктор почувствовал, что щека его стала влажной от пота, когда разогнулся и увидел, как из глаз Рекса скатывается слеза, он совсем растрогался: схватил забинтованную морду и чмокнул прямо в нос. Тут уж Рексу стало по-настоящему дурно.

А Виктор вскочил, трахнулся головой о трубу, шлепнулся на пол и, кряхтя, на четвереньках полез из закутка. С дороги он еще раз вернулся. Достал нож и прямо под трубой выкопал ямку. Хотел было вставить в нее миску, но вовремя спохватился: к его миске Рекс не притронется. Утрамбовал дно и края ямки, благо почва была глинистой, развязал Рексу пасть и полез на крышу. Похлебка давно остыла, и он выплеснул ее в трубу.

Рекс улегся на спину и приготовился ловить привычные редкие капли, но в пасть хлынул целый поток. Когда он откашлялся, из трубы уже ничего не капало, но зато вкусно пахло совсем рядом. Рекс повернулся к ямке, наполненной супом, и впервые за все время плена с удовольствием и, главное, по-собачьи налакался вкусной похлебки.

Когда Виктор через какое-то время спустился в блиндаж, «миска» была пуста, впалое брюхо Рекса натянулось, как барабан, а изо рта торчала травинка. Виктор остолбенел. Здоровенный злющий пес лежал на брюхе и, как какая-нибудь козочка, щипал траву.

Виктор кинулся к телефону.

— Десятый! — попросил он. — Коля, привет! Жив-здоров? Я тоже. А твой пациент спятил. Как это, какой пациент! Рекс, конечно! Да нет, не кусается. Хуже. Лежит тихонько и жует травку. Травку, говорю! Трав-ку! Обыкновенный, понимаешь, пырей! Я не ору. Я… Ну, молчу, молчу. Так. Так. Не понял. Все едят? Зачем? А-а, выходит, эта трава лекарственная. Ладно, нарву на неделю. Ну, раз надо свежую, буду ходить каждый день.