Часть III
Милуорд Кеннеди
«Если хотите знать…»
Мистер Андерсон нахмурился при звуке звонка. Медленно, неохотно он поднялся и, пройдя через дверь в углу комнаты, предстал перед министром внутренних дел. Обычно предполагается, что личный секретарь члена кабинета министров – молодой человек на пороге карьеры на государственной службе, кое-кто, наверное, даже воображает его своего рода стенографистом. Они не дают себе труда задуматься о разнице между личным секретарем, секретарем-референтом, секретарем-ассистентом и секретарем-стенографистом. На самом деле мистеру Андерсону перевалило за сорок. От повышения до ранга ассистента, который не имеет ничего общего с секретарской работой, зато предполагает контроль над управлением собственным отделом и, возможно, многочисленным персоналом, его отделяла одна ступень. Как личный секретарь, мистер Андерсон получал оклад, который в дни падения уровня жизни (как следствие снижения зарплат) был крайне желанным. Однако повышение, на его взгляд, запаздывало и, помимо финансовых благ, принесло бы одну внушительную привилегию: ему не пришлось бы весь день вскакивать посреди требующей сосредоточенности работы, чтобы ответить на звоночек, как горничная в большом отеле.
Помимо того, мистер Андерсон устал от членов кабинета министров. Они, может, и были хороши, когда обращались с речами по смутным политическим вопросам к скоплениям людей (мистер Андерсон и помыслить не мог самому произнести речь), но в министерствах от них было больше беспокойства, чем пользы. Если они игнорировали рекомендации подчиненных, то себя и всех ввергали в хаос и неразбериху. А если принимали их… то принимали и все похвалы. На самом деле, они тратили уйму времени на размышления, одобрить рекомендации или нет, и на обсуждение этой дилеммы с личными секретарями.
Брэкенторп был не так уж плох: порядочный малый, к тому же учился в Оксфорде со старшим братом Андерсона. Но как администратор… он просто не мог усвоить, что в министерстве внутренних дел дела делаются определенным образом, поскольку данный порядок действий наилучший.
«А я вам говорил», – мысленно произнес Андерсон, заметив, что на столе перед министром внутренних дел лежит папка с досье Комстока. Подумать только, забрать дело у Скотленд-Ярда лишь потому, что помощник комиссара очутился поблизости, когда совершалось преступление!
– Похоже, большого продвижения в этом расследовании мы не видим, Андерсон, – заявил министр внутренних дел.
«Мы!» – отметил Андерсон.
– Как, по-вашему, может, выслушать мнение… означенного ведомства?
– Насколько я понял, дело срочное, – ответил Андерсон.
«К чему, интересно, он клонит? – спросил он себя. – Затронуто только одно ведомство, а именно столичная полиция, а ее он исключил». Андерсон улыбнулся, размышляя, что бы сказал главный инспектор промышленных предприятий, если бы его попросили высказаться о расследовании по делу Комстока.
Кашлянув, министр внутренних дел взглянул на часы у себя на столе.
– Заседание кабинета в одиннадцать? Мне нужно ехать. Андерсон, вам следует просмотреть это досье и… сказать, что вы о нем думаете.
– Хорошо, сэр Филипп.
Министр внутренних дел снова прочистил горло.
– В этой папке вы найдете продиктованный мной меморандум. Не нужно заострять на нем внимание, поскольку заключение в нем можно назвать умозрительным, но не забудьте, что все срочно.
Мистер Андерсон прекрасно знал, что содержится в папке, он давно уже прочитал «меморандум» министра внутренних дел. А еще он знал, что министр внутренних дел собирался напомнить ему, что документы конфиденциальные, но вовремя сообразил, что никто лучше личного секретаря не способен судить, является ли документ конфиденциальным, и обойтись с ним соответственно.
Министру внутренних дел все это было известно, и это его раздражало.
– Проволочек уже было достаточно. Даже чересчур. Экспертам следовало бы приступить к работе немедленно. Я дал им сорок восемь часов.
– Но не всем разом, – мягко заметил Андерсон. – Они путались бы друг у друга под ногами, и, возможно, произошла бы еще парочка убийств. Кроме того, как я понял, вы сказали, что дадите сорок восемь часов каждому.
Министру внутренних дел не понравилось упоминание новых убийств, ведь Андерсон с самого начала возражал против идеи «экспертов». Миссис Брэдли, утверждал он, скорее всего, сама убийца. Мистер Шерингем наверняка соучастник задним числом. Сэр Джон Сомарес женат на леди, которую судили за убийство. Воскресные газеты неоднократно связывали имя лорда Питера Уимзи… и, в конце концов, его брат герцог…
– Так вот, самое время… – начал сэр Филипп, собираясь повторить свою жалобу на задержки в расследовании.
– Да, – кивнул Андерсон, взглянув на часы, и сделал вид, будто фраза относится к заседанию кабинета министров.
Через минуту сэр Филипп в сопровождении своего секретаря-референта отбыл на Даунинг-стрит.
Когда секретарь-референт Гэмбрелл вернулся, Андерсон сидел, нахмурившись, над папкой по делу Комстока.
– Послушайте, Гэмбрелл, он хочет, чтобы мы этим занялись. Один бог знает, почему. Это не наша забота. Однако мы оба читали документы, и я предлагаю обсудить их. Можем занять до ланча его кабинет. Пусть пока мисс Хид держит здесь оборону.
Гэмбрелл был всего лишь референтом, но за плечами у него было лет десять государственной службы и в проблемах администрации он разбирался не хуже Андерсона.
– С чего нам начать? – поинтересовался он, когда они с комфортом расположились в министерском кабинете.
Они сидели друг против друга за столиком в дальнем углу просторного кабинета. Андерсон был высоким и темноволосым, с худым лицом, на котором одна бровь была выше другой, и потому оно всегда хранило выражение вежливого скептицизма. Одет он был в двубортный черный пиджак и элегантные брюки в полоску и за пределами своего ведомства вполне мог сойти за сотрудника министерства иностранных дел. Гэмбрелл же, напротив, был невысоким, круглолицым и носил большие круглые очки. На мир он взирал взглядом невинного удивления, и его потрепанный твидовый костюм довершал иллюзию, что перед вами великовозрастный школьник на однодневной экскурсии в Лондон.
В ответ на вопрос Гэмбрелла брови Андерсона чуть сдвинулись к переносице.
– Лучше всего отнестись к нему как к любому другому проекту: рассмотреть собранный материал, изучить факты, а после обдумать, каковы наиболее вероятные последствия предпринятых мер.
Гэмбрелл не выразил несогласия, хотя и питал сомнения, насколько хорошо привычная процедура подходит к данному делу.
– Правда? – уточнил Андерсон, эти сомнения уловив.
– Я не возражаю, – протянул Гэмбрелл. – Только необходимо сделать вводные замечания.
– Валяйте! – предложил Андерсон, доставая из кармана трубку, что сразу придало ему более человечный вид.
– Меня удивило, – сказал Гэмбрелл, – что эксперты не спешили представить нам свои находки.
– Именно, и это еще мягко сказано. Если бы нам не удалось стащить дневник миссис Брэдли, из нее мы точно ни слова не вытянули бы. Лорд Питер Уимзи… Ну, с ним все ясно. Сэр Джон Сомарес забыл пригласить наших людей на свой сеанс, и если бы мы не послали человека в штатском…
– Мистер Шерингем… – прервал его Гэмбрелл.
– Да, тут иной случай. Ему не терпелось изложить свои заключения, однако сотрудник Скотленд-Ярда Моурсби с трудом выжимал из него предварительные выводы и аргументы.
– Похоже, у столичной полиции есть повод обратиться в казначейство за окладами для дополнительных сотрудников по связям с выдающимися дилетантами, – с улыбкой заметил Гэмбрелл, но Андерсон, вынув изо рта трубку и листая досье, призвал его к порядку.
– Сообща они раскопали немало фактов, – заявил он. – Но, насколько я понимаю, ни один не предлагает проекта, основанного на всех фактах. Например, миссис Брэдли – она первая в досье. Суть ее версии, что пистолетов было только два. Однако благодаря мистеру Шерингему нам известно, что их было три.
– Да, но…
– Знаю. Комстока убили пулей и не из третьего пистолета. Это нам известно из полицейского отчета, который прислали сегодня утром. В этом отношении ее аргументы еще держатся. Но если пистолетов было три, то почему не четыре?
– Кстати, отчет полиции о третьем пистолете перечеркивает версию Шерингема. Эксперты говорят, из него стреляли около двух месяцев назад – помимо факта, что наша пуля не из этого пистолета.
– Давайте не отвлекаться от миссис Брэдли, – попросил Андерсон.
Гэмбрелл пожал плечами.
– Думаю, нам придется вырывать пункты из схемы, в какой они изложены в досье, – упрямо возразил он.
– Как хотите. – Андерсон был убежден, что допущение глупо, но опять же сам проект рассматривался не по правилам.
– Почему бы не разобраться, с кого в том или ином расследовании подозрения снимаются, а с кого нет? – храбро предложил Гэмбрелл. – И начать с министра внутренних дел. Теоретически он признался в убийстве.
– Сущая нелепость, – строго произнес Андерсон. – Прежде всего история с посылкой пистолета по почте, к тому же заряженного…
– И в самом деле есть такие, кто нарушает правила почтового ведомства, – мягко промолвил Гэмбрелл.
– Не валяйте дурака! Я не то имел в виду. Но слыхано ли, чтобы дворецкий передал посылку лично министру внутренних дел, даже если пришла с пометкой «Лично в руки», «Срочно» и так далее? Разве такие посылки не открывает всегда третье лицо?
Гэмбрелл кивнул.
– Общественность воображает, будто у члена кабинета министров есть секреты личного свойства. – Личный секретарь оседлал любимого конька, и Гэмбреллу лишь с трудом удалось его спешить, упомянув, с какой легкостью преступники могли бы разваливать работу министерства внутренних дел, если бы министры внутренних дел и их дворецкие действительно вели себя подобным образом.
– Совершенно верно. И к тому же поездка в одиночку на довыборы! И какое-то экстраординарное совещание за ланчем! Уж нам-то, мой дорогой Гэмбрелл, известно, что Брэкенторп один никуда не уезжал и никогда не уезжает. У шофера живот заболел и прочая ерунда. Право же, общественность…
– В нынешние времена всеобщей экономии чем меньше будет сказано про автомобили, тем лучше, – заметил Гэмбрелл. – Если пресса прознает про недостойное поведение членов кабинета, то еще громче станет требовать урезать зарплаты госслужащим, то есть нам!
– И вообще, – продолжил, снова берясь за трубку, Андерсон, – мы знаем, что версия с обвинениями против министра внутренних дел нелепа. – Он чиркнул спичкой. – И все, что она подразумевает, тоже, – мягко добавил он. – Соответственно, министра внутренних дел мы исключаем. Кто следующий по рангу?
– Надо полагать, архиепископ! – откликнулся Гэмбрелл.
– Архиепископ отпадает, – заявил Андерсон. – Уимзи это доказал, построив свою версию на кровотечении из раны. Миллс проводил архиепископа, потом вернулся и застал Хоуп-Фэрвезера за собиранием бумажек. Потом Хоуп-Фэрвезер уехал, и приблизительно в то же время Литлтон обнаружил, что кровь еще течет. Архиепископ невиновен.
Гэмбрелл кивнул.
– И все-таки что за историю он рассказал Шерингему?
– Разве это не очевидно?
– Разве? Ложь про мелкое дело с каноником Притчардом, когда все это время его вообще не было в Уинборо.
– Мой дорогой Гэмбрелл, архиепископ понимал, что попал в затруднительное положение. Или думал, что попал. Как нам известно из показаний слуг, у него произошла ужасная ссора с Комстоком. А потом сэр Джон Сомарес прищучил его – профессиональная ревность, если хотите знать мое мнение. А после сеанса… Кстати, сэр Джон не представил никаких доказательств, правда, в определенной степени реконструировал разговор…
– Вы хотите сказать, что наш архиепископ вернулся к себе и велел своему капеллану состряпать убедительную байку?
– Да. И байка действительно хороша, я имею в виду заказанную статью. Как раз такое хотелось бы провернуть архиепископу.
Андерсон рассмеялся, и Гэмбрелл последовал его примеру.
– Довольно лихо! Предъявить письмо, которое не послали, в качестве доказательства того, что рассказываете правду о разговоре, который в нем упоминается? Это и навело меня на мысль… Но я согласен с вами, Андерсон. Уимзи очистил церковников.
Андерсон ждал следующего кандидата на очищение.
– Литлтон, – объявил Гэмбрелл.
– Жаль, что мы исключили министра внутренних дел, – промолвил Андерсон, выбивая пепел из трубки в корзину для бумаг, а после наклоняясь, чтобы предотвратить возгорание. – Его показания снимали подозрения с Литлтотна.
– Между прочим, в истории нашего министра было еще одно слабое место. Он заявил, мол, стоя на капоте машины, заглянул в окно и видел Комстока, а потом склонившегося над трупом Литлтона, но ни словом не упомянул Хоуп-Фэрвезера. Однако Хоуп-Фэрвезера нельзя было не увидеть, когда он подошел к письменному столу. Взгляните на план.
– И вообще, кто поверит, будто Брэкенторп таращился в окно достаточно долго, чтобы Хоуп-Фэрвезер и Литлтон успели сесть каждый в свою машину и выехать за ворота? Но давайте не будем терять время. Мы уже исключили министра внутренних дел.
Его тон выдавал удовлетворение от достигнутого.
– Кстати, по поводу плана Хорсли-лодж, – снова отклонился от темы Гэмбрелл. – Масштаба на нем нет, но, согласно Уимзи, от окна до стены всего тридцать футов.
– Да, немного, но…
– Масштаба нет… – продолжил Гэмбрелл.
– Однако министр внутренних дел предпочел положиться на местную полицию, которая представила этот план, – произнес Андерсон.
– Уимзи размышлял относительно расстояний. И ему следовало бы, если у него не было времени измерить, учесть размеры гаража. Он примерно десять футов в ширину, что увеличивает расстояние между окном и стеной сада еще на десять футов.
Андерсон нетерпеливо перебирал бумаги.
– Я только хотел сказать, – не унимался Гэмбрелл, – что не верю, будто пуля, выпущенная из такого маленького пистолетика, способна пролететь сорок футов, что опять-таки опровергает историю с министром внутренних дел.
– Не все сразу, – попросил Андерсон. – Думаю, следующий у нас Литлтон?
– Должен признать, что не вижу, как очистить его от подозрения. Лучше нам взглянуть на различные расписания…
– Нет, нет. Пока не надо. Перенесите его имя в список «Отложено до дальнейшего рассмотрения».
– В таком случае и Миллса тоже.
– Если хотите, хотя маловероятно, что он это провернул. Выбрать время, когда в доме много людей…
– А вам не кажется, что как раз это и явилось причиной?
Андерсон нахмурился:
– Вы детективов начитались, Гэмбрелл. Вы не можете обвинять Миллса, поскольку Уимзи однозначно исключил его. Да, вот что мы имеем. Невиновен либо Литлтон, либо Миллс. Если история Литлтона правдива, то, когда он пришел в кабинет, рана еще кровоточила. Значит, Миллс никак не может быть убийцей. Однако лгать может Литлтон, хотя не понимаю, зачем ему это делать, разве только он сам виновен.
– В любом случае Миллс невиновен, – сказал Гэмбрелл, но вид у него был не вполне удовлетворенный. – Полагаю, Уимзи был прав относительно Миллса.
– Это вопрос расписания, – отозвался Андерсон. – Многие детали в том или ином списке более или менее незначительны – на данном этапе. За время, когда Литлтон нашел кровоточащий труп, я принимаю двенадцать шестнадцать, как у Уимзи, – это кажется правильным, с какой стороны ни посмотреть. Есть небольшой промежуток времени с двенадцати одиннадцати до двенадцати двенадцати или до двенадцати с половиной, когда Миллс находился один. Но если он стрелял тогда, в двенадцать шестнадцать рана не кровоточила бы. Вот что интересно… Если мы предположим в расписании Уимзи ошибку еще в полминуты, а появление Литлтона в кабинете отнесем к двенадцати пятнадцати – пятнадцати с половиной, – у нас получается уже три минуты. Кстати, рана так долго кровоточила бы?
– Вопрос для криминалистов?
– Да. Но если предположить, что это возможно, на роль стрелявшего больше подходит Хоуп-Фэрвезер, а не Миллс.
– Почему?
– Миллс знал, что Литлтон сидит в гостиной. Если он действительно туда заглянул и его не увидел, мне кажется невероятным, что он рискнул сделать свой ход в тот момент, когда помощник комиссара полиции бродит по дому, но Миллс не знает, где именно.
– А если он лжет… Если видел Литлтона в гостиной?
– В таком случае пошел бы он сразу после убийства разговаривать с Хоуп-Фэрвезером? Один нежеланный посетитель уже вошел утром в кабинет без приглашения. И мне сдается, это самый веский аргумент в пользу невиновности Миллса.
На лице Гэмбрелла все еще читалось сомнение.
– Ладно, запишите Миллса к Литлтону в список «Отложено для дальнейшего рассмотрения», но я настаиваю, чтобы вы поставили возле его фамилии звездочку, чтобы пометить «Маловероятно». Так, кто следующий?
– Хоуп-Фэрвезер. Но после того, что вы сейчас сказали… мол, расписание исключает его, если только в нем нет существенной ошибки…
– Я не отрицаю, что она может быть. Сложно с точностью до секунды определить, например, сколько времени потребовалось Миллсу, чтобы проводить архиепископа.
– Тогда, наверное, следует поговорить про неизвестную леди?
– Вы о миссис Арбетнот?
– Многое свидетельствует против нее, Андерсон, в частности то, что самый простой способ застрелить Комстока – через окно.
– Чушь! В левый-то висок, так сказать, «внутренний»!
– Да, но очевидно, если у окна появилась бы леди, Комсток повернулся бы к ней. Помните отпечатки женских туфель под окном? Их нашла миссис Брэдли или девочка, с которой миссис Брэдли дружит.
Андерсон рассмеялся – истинный «мужчина с большим, чем у вас, опытом, мой юный друг».
– Через газон Комстока прошло немало леди, – заметил он. – Но это только один аргумент. Другой касается виска. Когда я читаю, что кому-то попали в висок, всегда предполагаю, что речь идет о голове. «Седеющие виски» и так далее. Кстати, височная область включает в себя и участок лба над глазом, но на всякий случай я справился: пуля вошла в голову сбоку. Значит, тот, кто застрелил Комстока, стоял не лицом к лицу с ним. И я не понимаю, зачем ему специально показывать свой профиль леди, из ниоткуда появившейся вдруг у него под окном?
– Ладно, ладно, – кивнул Гэмбрелл. – И все равно есть что-то странное с Хоуп-Фэрвезером и его подругами. История с леди Филис и…
– Бросьте, Гэмбрелл! Вероятно, история, которую раскопал Шерингем, правдива. Полагаю, Хоуп-Фэрвезер пообедал с племянницей покойной жены до того, как поехал на вечеринку, где встретился с леди Филис. Мистер Миллс обвел вокруг пальца миссис Брэдли, позволив ей предположить, что роман у него был – о, возможно, только деловой? – с машинисткой. Понимаю, почему леди Филис была так сильно расстроена, узнав, что ее дорогой сэр Чарлз замешан в историю с Хорсли-лодж. Потому что он находился там с неизвестной особой или из-за того, что Миллс не постеснялся опуститься до небольшого шантажа.
– Да, но нельзя забывать, что спутницей Хоуп-Фэрвезера была всего лишь племянница его покойной жены. Предполагать, что леди Филис приревновала бы…
– Это не такой важный момент, – признал, заново набивая трубку, Андерсон. – Но совершенно очевидно, что поездку Хоуп-Фэрвезера или ее цель следовало утаить от леди Филис. Миссис Арбетнот, тоже урожденная Питчли, может быть желанной родственницей, но если Комсток шантажировал ее… С другой стороны, леди Филис очень расстроилась бы, узнав, что Хуоп-Фэрвезер побывал в Хорсли-лодж и мог услышать что-нибудь от Миллса. Сдается, у них обоих имелись веские причины для скрытности.
– Это мне понятно, – медленно произнес Гэмбрелл. – Вы уверены, что стреляла не миссис Арбетнот?
– Нет, однозначно я бы не утверждал – пока. По моему мнению, мы не можем рассматривать ее, не рассматривая подозрения против Хоуп-Фэрвезера. И против министра внутренних дел.
– Как, опять?
– Да. Давайте разберемся с Хоуп-Фэрвезером. Но прежде всего скажите, каково самое главное качество любого партийного организатора?
Несколько секунд Гэмбрелл молчал.
– Такт, – наконец ответил он.
– Верно! Без сомнения, такт. Способность справляться с людьми и неловкими ситуациями, избегая конфликтов.
– Не понимаю…
– Тут нечего понимать. Просто помните об этом. Теперь к Хоуп-Фэрвезеру. История у него краткая и гладкая, верно? Он врывается в кабинет. Комсток смотрит в окно. «Привет», – сравнительно вежливо говорит грубиян Комсток человеку, которого едва знает. И практически в следующую секунду валится на пол и тянет за собой кресло. Хоуп-Фэрвезер не удостаивает его ни словом, ни взглядом. Просто хватает бумаги и бежит. Достоверное изложение?
– Да, – кивнул Гэмбрелл.
– Рассказывать подобную историю весьма рискованно.
– То есть стрелял Хоуп-Фэрвезер, а эта история – лучшее, что он сумел придумать в свое оправдание?
– Нет. Либо Хоуп-Фэрвезер вообще не входил в кабинет, либо он действительно находился там, когда Комстока застрелили.
Гэмбрелл недоуменно посмотрел на старшего коллегу.
– Вы противоречите себе, как Уимзи. Расписание должно было показать, что если Литлтон говорит правду про кровоточащую рану, то сэр Чарлз не мог стрелять.
– Я готов указать на возможность ошибки в расписании. На самом деле, даже не вижу другого выхода – если только вы не готовы поверить, что либо Хоуп-Фэрвезер не забрал назад документы, либо какой-то друг прислал их ему позднее. Сомневаюсь, что Миллс сделал бы это, и не знаю, кто еще на такое способен.
– Фаррент, – предположил Гэмбрелл.
Андресон пожал плечами.
– Сомнительно. Ему пришлось бы забрать документы сразу после того, как он обнаружил труп Комстока, и до того, как он поднял тревогу. Вряд ли он сразу подумал бы про бумаги миссис Арбетнот. Разумеется, если убийца Фаррент, но к нему мы обратимся позднее. Давайте вернемся к Хоуп-Фэрвезеру.
– Должен сказать, что если история Хоуп-Фэрвезера ложь – или, точнее, если он не убивал, – то не понимаю, зачем вообще ее рассказывать. Он же приложил все усилия, чтобы навлечь на себя подозрения.
– А у него не могло быть для этого мотива?
– Не спрашивайте меня. Я выступаю за противную сторону.
– Мой дорогой Гэмбрелл, вы не додумали всего до конца. Для начала вспомните, что когда его впервые вызвали пред августейшие очи нашего шефа, Хоуп-Фэрвезер ничего такого не рассказывал. В тот момент он понятия не имел, каково его положение, что известно полиции и что вообще случилось. Только потом события стали принимать неприятный оборот. Сэр Джон расспросил мисс Хоуп-Фэрвезер, а лорд Питер намекнул на самого сэра Чарлза, одновременно дав понять, что не снимает подозрений и с леди в машине.
– И что?
Андерсон ответил не сразу, поскольку трубка у него никак не раскуривалась.
– Проанализируйте историю Хоуп-Фэрвезера, – наконец продолжил он. – Он входит в кабинет без доклада. Комсток стоит у окна. Он якобы здоровается и ведет себя любезно. Так или иначе, Комсток повернулся бы лицом к вошедшему. Хоуп-Фэрвезер мог подойти прямо к нему или к письменному столу, но никак не к стене.
– Простите, Андерсон, я не понимаю…
– А следовало бы. Если Комсток, когда его застрелили, стоял лицом к двери в контору, то смотрел на северо-запад. В таком случае выстрел был произведен с юго-запада, а это правее того места, где на плане значится слово «стена».
– Хорошо. Но я все равно не понимаю…
– Вам не кажется неубедительным то, как Комсток будто бы просто «осел на пол», однако умудрился перевернуть кресло и практически заползти под него? И еще. Хоуп-Фэрвезер или любой другой человек не стал бы спокойно наблюдать, как кто-то, даже мерзавец Комсток, валится на пол, и не попытался бы выяснить, в чем дело.
– Возможно, он попытался…
– И я так думаю. И когда понял, что Комсток застрелен, то решил не поднимать тревогу. В том-то и разница. Можно позвать, а можно и не позвать на помощь, но нельзя игнорировать, так сказать, падение ближнего.
– Да, но я не…
– Господи, только не повторяйте это опять! Просто послушайте. Я предполагаю, что имело место следующее. Хоуп-Фэрвезер и миссис Арбетнот приехали, чтобы вернуть документы. Хоуп-Фэрвезер предложил пустить в ход свой прославленный такт, а миссис Арбетнот ясно дала понять, что тактом тут ничего не добьешься. Так вот, Хоуп-Фэрвезера беспокоило ее присутствие, и он настоял на том, чтобы она осталась в машине и никто в доме ее не видел. Его проводят в приемную. Он ждет и слышит, как уходит архиепископ, и наконец хочет войти без приглашения. Решение у него занимает минуту или две, и в тот момент, когда он действительно входит или, возможно, открывает дверь, в Комстока стреляют.
Гэмбрелл хотел что-то добавить, но Андерсон продолжил:
– Хоуп-Фэрвезер не видел, кто стрелял, но убедился, что Комсток мертв, по собственному признанию, выкрал бумаги и убрался из кабинета. Опять-таки такт – на сей раз ради собственной карьеры. Миссис Арбетнот он застал в машине, и они быстро уехали. И вдруг его приглашают в министерство внутренних дел. Он рассказывает свою историю, твердит, мол, ничего не знает. Полиции известно, что с ним была леди. Он недоумевает, откуда, а потом догадывается, что прекрасная Бетти не оставалась в машине все время. Позднее он снова встречается с Брэкенторпом – в парламенте скорее всего – и выуживает у него еще парочку фактов, направление движения пули, например. Со своей стороны Брэкенторп выдвигает версию, что стреляла женщина, и тут же понимает, что у Хоуп-Фэрвезера есть сомнения на ее счет.
Они приходят к выводу, что лучше помалкивать, но договариваются, какую историю будет рассказывать Хоуп-Фэрвезер, если против миссис Арбетнот выдвинут серьезные обвинения. Главный их аргумент: если Комсток, когда в него стреляли, стоял, то миссис Арбетнот стрелять не могла, поскольку сад ниже окна. В пользу данной версии свидетельствует еще одно: чтобы выпустить пулю под необходимым углом, миссис Арбетнот пришлось бы пройти прямо под окном кабинета в сторону огорода…
Гэмбрелл обдумал этот аргумент.
– Хоуп-Фэрвезер все равно сильно рисковал, – заметил он, – придумывая историю о том, будто находился в кабинете, когда застрелили Комстока.
– Не особенно, – возразил Андерсон, – если министр внутренних дел пообещал ему все уладить. А когда объявился Уимзи, министр внутренних дел выполнил свое обещание. Представил историю, которая удовлетворила Уимзи. – Он рассмеялся. – Похоже, вдохновило нашего галантного шефа мнение Уимзи, что, призвав экспертов со стороны, министр внутренних дела постарался замять всю историю. Это предполагало, что Уимзи сам готов предать ее забвению. Он ясно дал понять Хоуп-Фэрвезеру, что его симпатии целиком и полностью на стороне того или той, кто застрелил Комстока, а Хоуп-Фэрвезер, видимо, позвонил Брэкенторпу.
– Как будто сходится. Но если история Хоуп-Фэрвезера правдива, как быть с углом, под которым была выпушена пуля?
– Неужели вы не понимаете, Гэмбрелл, что это еще один аргумент в защиту Брэкенторпа? Уимзи он рассказал, мол, у него возникла внезапная идея наведаться к Комстоку по пути в Уинборо. Согласно Хоуп-Фэрвезеру, угол полета означает, что машина Брэкенторпа должна была остановиться у дальнего конца участка Комстока, практически за деревьями, а не напротив окна. Он же должен был остановиться раньше, что, согласно истории сельского констебля, и сделал. Кстати, не забывайте, что у него имелся только план кабинета, уверен, он в жизни не бывал в доме Комстока.
– Ладно, – кивнул Гэмбрелл, когда Андерсон замолчал, чтобы зажечь трубку. – Оправдаем Хоуп-Фэрвезера и миссис Арбетнот. Однако если Хоуп-Фэрвезер лжет, то она все-таки могла это сделать.
– Застрелила Комстока, пока, насколько ей было известно, ее дядюшка пускал в ход свой знаменитый такт, потом неспешно прошла мимо садовника и села в машину – и все к возвращению дяди? Нет, не получается. Скорее она направилась к окну – со скуки и от любопытства, – увидела в гостиной Литлтона и передумала. И вообще, как она могла обзавестись диковинным пистолетиком, который к тому же оказался бы четвертым в деле? Нет, вычеркиваем ее, и давайте рассмотрим следующего кандидата.
– Скотни чист, хотя на третьем пистолете действительно отпечатки его пальцев.
– Недельной давности.
– Знаю. Но как, черт побери, и почему пистолет оказался там, где его нашел Шерингем?
– Есть одна версия, – произнес Андерсон. – Харди, он же Скотни, пришел в дом в двенадцать пятнадцать, и он говорит правду до периода чуть позднее двенадцати двадцати.
– Опять расписание! – воскликнул Гэмбрелл.
– Знаю, знаю. Я сейчас исхожу из предположения, что лорд Питер верно вычислил время отбытия архиепископа, и Комстока застрелили в двенадцать пятнадцать. Это как раз перед тем, как Скотни вошел в дом, – у нас есть показания Эмили. Согласно моей версии, Скотни зашел в кабинет приблизительно в двенадцать двадцать с пистолетом в кармане. Возможно, он всегда носил его при себе, опасаясь бандитов, довел себя до того, что собирался прикончить Комстока. Скорее последнее. Скотни видит, что Комсток мертв, и теряет голову. Он, похоже, нервный малый, об этом свидетельствует история его жизни. Скотни решает, что должен немедленно избавиться от пистолета, поэтому наспех вытирает его и заталкивает за карниз двери, а потом потихоньку уходит. Кстати, к двенадцати двадцати Эмили уже закончила убирать столовое серебро. Скотни направляется за распоряжениями к Миллсу, который успел к двенадцати двадцати двум вернуться к себе в контору и занят работой.
– И Скотни не возвращается за пистолетом?
– Нет. Если исходить из моей версии, он знал, что Комсток мертв. Не поднял тревогу, что вполне естественно, если сам собирался его убить. Поговорив с Миллсом, Скотни ускользнул бы и постарался вести себя как можно тише в надежде, что оружие не найдут или ему представится шанс избавиться от него прежде, чем его обнаружат. Но, разумеется, как только стало известно об убийстве, в дом явилась полиция, и безопасный шанс ему не представился.
– И, как вы говорили, у него нервы. В общем, убедительная версия, тем более что бывший репортер уголовной хроники «Комсток-пресс» вполне мог раздобыть пистолет.
– Скорее всего Комсток получил свое оружие от еще не уволенных репортеров, так почему же не быть оружию у уволенного?
– Согласен с вами, – кивнул Гэмбрелл. – А это приводит нас к дворецкому Фарренту, садовнику Бриггсу и горничной Эмили. Да и кухарка, наверное, находилась где-то поблизости.
– Нет, – возразил Андерсон.
– Почему?
– Даже если Фаррент, кухарка и Эмили вступили в тайный сговор, ни один из них не мог рисковать и идти через холл, где Миллс провожал архиепископа, да еще зная, что в любой момент в кабинет проведут очередного посетителя. Кстати, Бриггс видел гуляющую по саду даму.
– Почему нельзя подозревать слуг, даже невзирая на множество посетителей? Вы готовы подозревать Литлтона, а что верно для Фаррента, верно и для него.
– Психология, мой дорогой Ватсон. Любой помощник комиссара полиции знает, что он вне подозрений в силу своей должности. Но того же нельзя сказать про дворецкого. Особенно про дворецкого, уже оставившего одну пулю в стене кабинета.
Воцарилось молчание.
– Тогда в списке подозреваемых у нас остается только Литлтон, – наконец произнес Гэмбрелл.
Андерсон пожал плечами:
– Я этого не говорил. Готов поверить, что Комстока убили извне дома, и он сидел, когда в него стреляли. Сидел в кресле и смотрел на юго-запад.
– Спиной к письменному столу! – пренебрежительно бросил Гэмбрелл. – Зачем, скажите на милость…
– Не горячитесь! Если бы вы только позволили мне пройтись по досье по порядку, то не потеряли бы из виду несколько важных фактов.
– Каких же?
– Вы забыли то же, что и Миллс. Не заметили, что, доказав ложь министра внутренних дел, мы также доказали, что один из его подчиненных тоже лжет.
– Вот черт! Я же говорил вам, что Литлтон… – начал Гэмбрелл, но тут дверь открылась и на пороге появилась мисс Хид.
– Только что звонил сэр Филипп, – сообщила она. – Он хочет, чтобы вы, мистер Гэмбрелл, немедленно пришли.
Гэмбрелл чертыхнулся и поспешил из комнаты. Подняв телефонную трубку, Андерсон попросил телефонистку соединить его с квартирой майора Литлтона.
– Так вы этим занялись, Андерсон? – спросил министр внутренних дел. У него выдалось удачное утро и в довершение всего он съел отличный ланч. – И вы пришли к выводу, что мне следует увидеться с майором Литлтоном?
– Да.
– Говорите, он хочет меня видеть?
– Да.
Сэр Филипп нашел на своей промокашке место, свободное от геометрических узоров. Недовольно посмотрев на ромб, он посетовал про себя, что его личный секретарь не хочет раскрыть карты, и заключение по делу из него клещами нужно тянуть. Но чего еще ожидать от государственного служащего?
– Вы только что упомянули какие-то противоречия в полицейском отчете, Андерсон. Поясните, что вы имеете в виду.
– Я сказал, в отчете властей, – поправил Андерсон.
Министр внутренних дел поднял голову, и ему показалось, что Андерсон улыбнулся.
– Продолжайте, – раздраженно велел он.
– Я не могу принять на веру заявления, сделанные или приписанные констеблю, который был сбит машиной майора Литлтона и пока находится в больнице.
– А!
Карандаш сэра Филиппа вдруг остановился.
– Я имею в виду не столько его первое предполагаемое заявление. Возможно, вы помните, – (он полагал, что сэр Филипп ничего такого не помнит, министр ведь ни разу не читал досье внимательно), – что он якобы сказал жене: «Я находился на своей стороне».
– Продолжайте.
– Если он ехал на велосипеде в сторону Уинборо, то определенно был на своей стороне, но туда ли он ехал?
– Не знаю.
Голос министра внутренних дел звучал раздраженно. Его секретарь уже не скрывал улыбки.
– А вам следовало бы, сэр Филипп. Констебль также якобы заявил, будто проехал мимо вашей машины. В то время как вы, сэр… конечно, это всего лишь версия… остановили свой автомобиль и, забравшись на капот, заглядывали через стену в кабинет лорда Комстока.
– В общем, да. Но как я уже говорил, вам незачем воспринимать все в моем меморандуме… всерьез.
– Я ничего в нем всерьез не воспринимаю, но если бы вы действительно сделали то, о чем говорите в своем меморандуме, то остановились бы не на своей стороне.
– Очевидно.
– Вторая история констебля – или якобы вторая – про то, что он огибал ваш автомобиль, а вы тронулись с места, и про то, что не успел он вернуться на свою полосу, как с подъездной дорожки лорда Комстока выехала сначала одна, а потом вторая машина – каждая не по своей полосе, поэтому на свою сторону он так и не вернулся.
– И что?
– Возможно, я сумел бы это проглотить, если бы вы ехали в одном с констеблем направлении. Но поскольку в действительности он не огибал ваш автомобиль, а ехал вам навстречу, то, вероятно, у него было и время, и место прижаться к своей обочине. Более того, – добавил Андерсон, – я бы думал, что и вы взяли в сторону от него, то есть влево.
Андерсон замолчал, но министр внутренних дел никак его слова не прокомментировал. Рисование узоров как будто снова завладело его вниманием.
– Мне бы хотелось добавить еще два замечания, сэр Филипп. Прежде всего совпадения в показаниях ваших и сэра Чарлза наводят на мысль, что ваш автомобиль стоял на углу Хорсли-лодж, а не напротив окна кабинета, поэтому рассказ про две машины, которые вылетели не по своей стороне дороги, не выдерживает критики.
– Продолжайте! – Голос сэра Филиппа звучал скорее печально, чем раздраженно.
– Нам известно, что вас там вообще не было, следовательно, история констебля – ложь.
– Если только там не было другой машины, не моей, и если не я, а другой человек не заглядывал через стену…
Андерсон покачал головой:
– Нет, сэр. Вторые показания констебля появились только после того, как лорд Питер Уимзи побывал у сэра Чарлза Хоуп-Фэрвезера. Разумеется, звонок из дома сэра Чарлза вам проследить будет сложно, но не составит труда проследить ваш заказной звонок в полицейский участок Уинборо.
Грифель карандаша сэра Филиппа сломался.
Андерсон обрадовался, что ему не придется просить лондонскую телефонную службу представить информацию о звонке, теперь он понимал, что звонок был сделан, и этого ему было достаточно.
– Преступная карьера требует тщательного планирования, – произнес он.
Министр внутренних дел улыбнулся, вспоминая, как громил председателя комиссии по торговле, непримиримого сторонника национальных планов развития.
– Я слегка поспешил, – признался он, – но не смог удержаться от искушения потревожить покой Уимзи в расплату за бессонную ночь, которую он устроил нам с Хоуп-Фэрвезером.
– Отлично! – энергично откликнулся Андерсон. – Теперь нам известно, что вторые показания констебля фальшивка.
– Так что у нас остаются первые показания о том, что он ехал по своей стороне – по левой полосе дороги – и направлялся в Уинборо.
– Не обязательно, сэр. Вероятно, жена констебля ослышалась или сам он говорил невнятно, звуки могут произноситься похоже..
– Прошу, продолжайте, Андерсон, ваш экскурс в фонетику весьма интересен.
– Этот человек ехал из Уинборо, а не в него, он находился на не той стороне дороги, когда на него налетел Литлтон. Майор ехал по правильной стороне, и никакой вины за констеблем нет.
– Но если он ехал не по той стороне…
– Он был там, исполняя свой долг.
– Майор Литлтон здесь, – приоткрыв дверь кабинета, доложил Гэмбрелл.
– Ну, разумеется, сэр Филипп, – произнес майор Литлтон. – Мне с самого начала было ясно, что главный свидетель – констебль. Конечно, я не держал в уме «Дело о зеленом велосипеде», но ведь оба дела почти совпадают. В данном случае странным обстоятельством, на мой взгляд, было то, что местность напротив Хорсли-лодж поднимается, образуя холм. За окружающей это владение зеленой изгородью парнишка дурачился с пневматической винтовкой пятнадцатого калибра и случайно выстрелил поверх дороги – прямо в кабинет Комстока.
– Разумеется, констебль не понял, какие последствия имел выстрел. Он просто предостерег мальчишку, иными словами, устроил ему выволочку – за то, что стреляет поверх дороги. На деле же он стал свидетелем выстрела, который прикончил Комстока.
Воцарилось неловкое молчание. Министр внутренних дел чувствовал, что от него ожидают извинений, но был не в настроении приносить их. В конце концов, Литлтон в этой истории повел себя несдержанно, и вообще, кто мог ожидать, что Комстока случайно застрелит четырнадцатилетний мальчик, приехавший домой на каникулы и дурачившийся с пневматической винтовкой, которая далеко не игрушка.
– Не знаю, почему мне не сообщили…
– Вы не дали мне… и столичной полиции… возможность…
Сэр Филипп отказывался признавать поражение.
– Полагаю, вы знали о моем решении передать расследование третьим лицам. Вы сказали, что было установлено, что пуля была выпущена из той пневматической винтовки…
– Должен вам напомнить, что столичная полиция была только временно отстранена, тогда как дилетантам дали обещанные сорок восемь часов. И могу добавить, что местная полиция получила распоряжение записать показания окончательно оправившегося констебля, а затем изучить пулю и пневматическую винтовку, и эти распоряжения поступили непосредственно из министерства внутренних дел. От Андерсона.
Возникла новая пауза. Майор Литлтон полагал, что его последнее замечание ясно дает понять, что если бы не Андерсон, он сам ни за что бы не осознал, какие интеллект и человечность проявил, позаботившись о пострадавшем констебле.
– Если позволите сказать, – продолжил он, – очень умно было со стороны Андерсона сообразить, что в подобных вопросах желательно… спросить у полицейского.
– Нет ни тени сомнений, – обратился Андерсон к Гэмбреллу. – Конечно, я не знал, что скажет констебль. Просто пришел к выводу, что выстрел, скорее всего, произвели за пределами дома. Но это не Бриггс, Бетти или Брэкенторп. Выстрел был с дальнего расстояния, что подразумевало иной тип оружия. Потом, исходя из плана, я обнаружил, что соседнее владение расположено выше дороги, а также точку приблизительно на одной высоте с окном кабинета, откуда дом Комстока не закрывали деревья. Я заметил, что место, где сбили констебля, недалеко от этой линии, и решил, что неплохо бы разузнать, что скажет сам констебль. В каком-то смысле это была тщетная надежда, ведь если бы он видел что-нибудь важное, то непременно доложил об этом. А вскоре мне пришло в голову, что он, возможно, сам не сознает, что именно видел. Все эти события показались мне, мягко говоря, достаточными, чтобы намекнуть Литлтону… В конце концов, таков ведь заведенный порядок.
Гэмбрелл вздохнул:
– Я почти уловил связь сегодня утром. Как раз собирался сообщить, когда вы отвлекли меня, заявив, мол, и я, и Миллс что-то забыли.
– Отвлек? Это должно было помочь вам. Вспомните хронологию событий, опустив точное или предполагаемое время каждого из них. Выходит архиепископ. Пауза. Входит Хоуп-Фэрвезер… И в этот момент Комсток отворачивается во вращающемся кресле от главного партийного организатора. Надо думать, он даже не видел Хоуп-Фэрвезера. И в эту самую секунду… валится вместе с креслом.
– Но шум… сначала один, а потом падение подноса с корреспонденций.
– Когда застрелили Комстока, Миллс находился у входной двери. Литлтон слышал шум, с чего бы ему слышать затем еще грохот? Или он слышал, но не придал ему значения. Дворецкий и кухарка после ухода архиепископа занялись своими делами. Его слышал только Хоуп-Фэрвезер.
– Согласно расписанию…
– Да, но я уверен, что интервалы, отмеченные в расписании, слишком велики. Хоуп-Фэрвезер спешил: Комсток мертв, он получил свои драгоценные бумаги, милая Бетти ждет в машине, он не стал бы тратить три минуты, бормоча вежливые пустяки такому типу, как Миллс.
Гэмбрелл усмехнулся:
– А что я забыл?
– Причину, почему висок Комстока так удобно был подставлен под пулю.
– Наверное, он поворачивался в кресле к двери.
– Нет. Комсток повернулся бы налево, и если пуля попала бы в него, то ударила в затылок. Нет, он не видел и не слышал, как открывается дверь из конторы, или решил, будто это всего лишь Миллс, и не обратил внимания.
– Сдаюсь, – произнес Гэмбрелл.
– Что сделал бы Комсток после ухода архиепископа? После бурной ссоры, когда он отказался прекратить свою антихристианскую кампанию? Позвонить в свою газету и приказать взяться за церковь еще жестче, рассказать, как он только что под орех разделал архиепископа…
Возникла пауза.
– Фаррент поправил Миллса, когда тот заявил, что ничего в кабинете не трогал. Фаррент указал, что он находился у окна и говорил по телефону. Вспомните, у Комстока была личная телефонная линия в «Комсток-пресс». Аппарат стоял на подоконнике за креслом, и Комсток поворачивался вправо, чтобы поднять трубку…
Прозвучал звонок, и мистер Андерсон, нахмурившись, поднялся и, пройдя через дверь в углу комнаты, предстал перед министром внутренних дел. Мистер Гэмбрелл остался сидеть за своим столом и, не мигая, смотрел через большие круглые очки в стальной оправе в пустой камин. Вид у него был встревоженный. Все это хорошо, думал он, и нет причин сомневаться. Но только одно сделало бы эту версию правдивой, а именно тот факт, что отметины на пуле показали бы, что она выпущена из пневматической винтовки. Помимо этого, ничего, решительно ничего. Похоже, пострадавший констебль не лгал и действительно видел, как мальчишка стрелял из винтовки, но из этого не следует, что пуля попала в Комстока.
Но разве нет причин усомниться в истории Андерсона? Существенно то, что придется положиться на слово эксперта. А эксперт может совершить намеренную ошибку, чтобы не ставить полицию вообще и помощника комиссара в частности в неловкое положение. И в конце концов, если Хоуп-Фэрвезер действительно видел, как застрелили Комстока, и Литлтон вошел в кабинет именно тогда, как утверждает Андерсон и остальные, не известно, кровоточила рана или нет.
Если убил не мальчишка с пневматической винтовкой, то кто это мог быть, кроме Литлтона – с четвертым пистолетом в кармане, о котором никто, кроме него самого, не знает? Как легко предъявить тот, из какого не стреляли, и избавиться от другого. Гораздо проще, чем изобретательная «подделка» ствола у миссис Брэдли. Причем данная версия не просто «идея из детективного романа», ведь у помощника комиссара обширные познания в…
Взгляд Гэмбрелла, все еще встревоженный и несчастный, переместился с каминной полки на стол. Что проку от его очков? Андерсон правильно поступил, настояв при первой же возможности передать расследование обратно в руки полиции. Если в подобном деле нельзя обратиться к полиции, то как вообще жить? Тем более если сомневаешься, хочешь ли вообще знать, а в данном случае очевидно, что полиция действительно знает, хотя скажет ли…
Взгляд Гэмбрелла просветлел. Он углядел в лотке «входящие» толстенную папку и открыл ее. Да, вот он, тот самый документ, какой он уже неделю старался получить! Документ, очень важный для законопроекта, который министр внутренних дел желал увидеть как можно скорее. Выбросив из головы трагедию в Хорсли-лодж, Гэмбрелл углубился в тему, которая его касалась и интересовала – предложения министерства о том, как правительству следует отнестись к неким предписаниям относительно отдыха и скользящего графика смен на автоматизированных стекольных заводах, где работа идет без перерыва.
Звонок прозвонил дважды. Мистер Гэмбрелл нахмурился и медленно, неохотно поднялся из-за стола.