Комната, в которой очутилась Фейт, занимала все западное крыло дома и выходила окнами на две стороны – с фасада открывался вид на аллею, ведущую к главным воротам, а с противоположной стороны виднелся сад, огороженный увитой плющом стеной. Это крыло пристроили к основному зданию в семнадцатом веке, поэтому спальня Пенхаллоу была обшита деревянными панелями и изобиловала лепными украшениями. В огромном резном камине, полку которого поддерживали две кариатиды, пылали поленья, лежавшие на огромной куче золы. Высокий узорчатый потолок потрескался и почернел от дыма, вырывавшегося из камина при порывах ветра. Темные панели придавали комнате сумрачный вид, от него не спасали даже два ряда окон. Однако любого, кто сюда входил, прежде всего поражала многоцветная пестрота обстановки.

Комната была набита мебелью, на каминной полке, шкафах и многочисленных столиках, занимавших все свободное пространство, теснились самые немыслимые безделушки, собранные без всякой системы. Пенхаллоу просто тащил к себе в комнату все, на чем останавливался его не слишком взыскательный взгляд. Между окнами стоял красный лакированный комод, на нем сидел китайский божок Хотэй, вырезанный из слоновой кости. У другой стены возвышались две довольно уродливые бамбуковые цветочницы с тропическими растениями в горшках. По сторонам камина, на пристеночных столиках пылилась пара огромных малахитовых ваз, перекочевавших сюда из Желтой гостиной. В углу притулился мраморный умывальник, кое-как отгороженный дешевой японской ширмой с золотыми птицами. Рядом обосновался инкрустированный сундук, белесый от времени, а вплотную к нему – изящный столик из атласного дерева, притиснутый к кровати. С другой стороны кровати возвышался ореховый комод, находящийся в близком соседстве с круглым столом, накрытым ярко-красной скатертью из синельки, и изысканной кушеткой эпохи Карла I, обитой выцветшим бордовым бархатом. Рядом стояло инвалидное кресло Пенхаллоу, а поблизости – длинный узкий обеденный стол, заваленный книгами и бумагами, с которыми соседствовали графины, пузырьки с лекарствами и полотняный мешочек с собачьими галетами. К двери в гардеробную примыкал угловой буфет красного дерева. По комнате были расставлены разномастные кресла и другие места для сидения – парочка продавленных кожаных стульев, высокая табуретка с гнутыми ножками, угловатый готический стул, скорее похожий на орудие пытки, и большой мягкий пуф в изножье кровати.

Картины на стенах отсутствовали, лишь над камином висело круглое зеркало в золоченой раме времен королевы Анны. Каминную полку украшали позолоченные часы с эмалевым циферблатом, их поддерживали нимфы и херувимы. По бокам были расставлены фарфоровые фазаны, старинные шахматные фигуры и бронзовые статуэтки лошадей. Ближайший к двери угол заняли высокие напольные часы, и везде, где только можно, были втиснуты столики на тонких ножках с ложками для пунша, табакерками, пресс-папье и фигурками из дрезденского фарфора.

Но не пестрота украшений и мешанина из мебели в бордово-малиново-красных тонах притягивала взор переступавших этот порог. Буйство красок на ковре, закрывавшем почти весь пол, кричащий диссонанс травянисто-зеленых штор и переливчатой синей обивки стульев – все это меркло на фоне адского пламени, которым горело одеяло Пенхаллоу, сшитое из лоскутов атласа, бархата и парчи.

В комнате из всей обстановки выделялась кровать. Глядя на ее массивные формы и антикварный внешний вид, естественно было предположить, что она находится в семье с незапамятных времен. На самом деле Пенхаллоу купил ее на распродаже несколько лет назад. Огромное сооружение из раскрашенного дерева с темно-красным бархатным балдахином, потертым и выцветшим от времени. Потолок балдахина был расписан купидонами и гирляндами из роз, а в высокой спинке кровати располагался целый арсенал шкафчиков и выдвижных ящичков. Стоявшее на возвышении ложе было настолько широким, что на нем разместились бы четверо. Но сейчас там возлежал лишь сам Пенхаллоу, со всех сторон обложенный подушками, – грузная развалина с ястребиным носом, торчащим между одутловатыми щеками, злобными глазками, свирепо сверкающими из-под черных кустистых бровей, и надменно сжатым ртом чревоугодника. На огромном животе едва сходился халат, надетый поверх пижамы. По цветистому великолепию лоскутного одеяла были разбросаны книги, журналы, коробки с сигарами, спичечные коробки, письма и тарелки с фруктами. В ногах устроилась пожилая, благоухающая псиной кокер-спаниельша, такая же тучная, как хозяин. Она имела милую привычку рычать на каждого, кто входил в комнату, и Фейт не стала исключением.

– Молодчина, – похвалил собаку Пенхаллоу.

Закрыв за собой дверь, Фейт подошла к креслу, стоявшему далеко от камина, где на тлеющей куче золы ярко горели поленья. Золу выгребали лишь раз в год, когда в отоплении наступал краткий перерыв. Поэтому уборка пыли в спальне Пенхаллоу требовала поистине геркулесовых усилий, что, впрочем, не смущало его.

– Доброе утро, Адам, – произнесла Фейт, тревожно вглядываясь в его лицо. – Ты плохо спал ночью? Я и сама почти не сомкнула глаз.

По недоброму блеску в глазах и тому, как кривились его толстые губы, Фейт догадалась: Пенхаллоу в дурном расположении духа, что неизбежно следовало за бессонной ночью. Сообразила, что сейчас он будет вымещать свое недовольство на ней, и сердце у нее заколотилось.

– Не сомкнула, говоришь? – язвительно усмехнулся он. – Что же не давало спать твоей глупой голове? Уж точно не заботы о муже. Хороша женушка, нечего сказать.

– Я не знала, что ты плохо себя чувствуешь. Иначе обязательно навестила бы тебя.

Пенхаллоу злобно фыркнул:

– Да какой от тебя прок! И как меня угораздило жениться на таком ничтожестве!

Фейт промолчала, и только на щеках выступил лихорадочный румянец. Это не укрылось от ее мужа, и он с удовольствием продолжил:

– Ты трусливая и малодушная бабенка. Полная размазня. Эта кошка, жена Юджина, даст тебе сто очков вперед.

– Не будем ссориться, Адам, – попросила Фейт.

– Моя первая жена разукрасила бы мне физиономию кнутом, посмей я сказать ей нечто подобное. А ты терпишь, как последняя курица.

Она понимала, что муж предпочел бы получить отпор, но это было выше ее сил – она всегда цепенела от страха, когда на нее кричали. И, как водится, ответила невпопад:

– Но я же совсем другая, Адам.

Пенхаллоу расхохотался, подняв голову к расписному потолку балдахина. Смех его, полный злорадства, казалось, эхом разносился по комнате. Фейт вцепилась в подлокотники кресла и застыла, залившись краской.

– Другая! – выкрикнул Пенхаллоу. – Кто бы сомневался, черт возьми! Посмотри на ребят Рейчел и своего щенка!

Кровь отхлынула от лица Фейт. Она со страхом взглянула на мужа. Сейчас он доберется и до Клэя.

Пенхаллоу чуть подвинул свою тушу, чтобы лучше видеть жену.

– Похоже, твой драгоценный сынок не слишком преуспел в Кембридже.

У Клэя действительно что-то не ладилось в университете, но он себя ничем не запятнал, а его успехи в учебе раньше никогда не волновали отца.

– Что ты этим хочешь сказать? Я уверена…

– Я хочу сказать, что зря трачу на него деньги! А он попусту теряет время!

– Зачем ты так говоришь, Адам? Разве Клэй в чем-то провинился?

– Черт, до чего же глупа эта женщина! – возмутился Пенхаллоу. – Он провинился в том, что ничего не делает! Не занимается греблей или еще каким-нибудь спортом, не вступает в охотничий клуб и даже не куролесит, как настоящий мужчина. Кисейная барышня, а не парень. Будь я проклят, если позволю ему и дальше дармоедничать, чтобы через пару лет вернуться с дипломом без отличия!

– Что же страшного в том, что он не совсем оправдал наши надежды? – возразила Фейт, собрав все свое мужество для защиты сына. – Ты же сам говорил, что у вас в семье ученость не в чести.

Почувствовав, что сегодня муж как-то по-особому безжалостен к Клэю, Фейт с негодованием воскликнула:

– Можно подумать, что Юджин и Обри сильно отличились в Оксфорде! А к Клэю ты почему-то придираешься!

– Хочешь знать, чем они отличились? Оба они, конечно, прохвосты, но след свой в Оксфорде оставили, будь уверена! – Он ткнул в ее сторону толстым пальцем. – Правда, учение не пошло им на пользу! Набрались там глупостей, только зря деньги на них потратил! Другим моим парням они и в подметки не годятся. Что толку, что Юджин строчит всякий вздор для жалких газетенок и боится ножки промочить, чтобы не подхватить простуду? А для Обри было бы не в пример полезнее, если бы я оставил его здесь и определил к Рэймонду. Барт с Коном, конечно, попортили мне крови, но по мне, так уж лучше здоровые молодые шалопаи, которые наслаждаются жизнью, как им повелела природа, чем эти гнилые умники, с какими якшается Обри!

– Зачем винить Оксфорд в грехах Обри? – возразила Фейт. – Кстати, Клэй совсем не такой. Он хороший мальчик, и я уверена…

По лицу мужа Фейт поняла, что опять говорит что-то не то, и замолчала.

– Клэй – никчемный парень! – отрезал Пенхаллоу. – Ни характера, ни куража, ничего мужского. Весь в тебя, дорогая.

Фейт опустила голову. Черный кот с рваным ухом, свернувшийся в кресле у камина, потянулся и стал вылизываться. Взяв с тарелки яблоко, Пенхаллоу впился в него зубами.

– Я хочу, чтобы он работал у Клифа, – небрежно произнес он.

– У Клифа? Клэй?

– Да, – кивнул ее муж, жуя яблоко.

– Ты этого не сделаешь!

– А что мне помешает?

– Но почему, Адам? Что он такого сделал? Это несправедливо!

– Он ничего не сделал. Именно поэтому я забираю его домой. Ты вбила себе в голову, будто он станет ученым. Поначалу я не возражал. Только вот ученого из него ни черта не получается! Ладно! Тогда для чего ему там торчать? Больше чем на провинциального адвоката он не тянет. Вот и отлично. Клиф согласен взять его к себе.

– Но это не для него! Клэй не захочет! Он собирается стать писателем!

– Писателем? Еще чего! Пусть выкинет эту блажь из головы! Мало мне двух писак в семье? Он будет учиться на юриста у Клифа. – Выплюнув зернышко, Пенхаллоу продолжил: – Жить он станет здесь, и Рэймонд попытается сделать из него человека.

– Клэй терпеть не может сельскую жизнь. Ему лучше жить в городе. Здесь ему плохо, как и мне.

Пенхаллоу приподнялся, и лицо его побагровело.

– Вот еще новости! Он терпеть не может Тревеллин! Ты меня дурачишь? У тебя маловато мозгов, дорогая! Или это твои домыслы? Хочешь сказать, что у моего сына хватит наглости заявить мне, что он терпеть не может место, где родился?

Фейт подумала, что вряд ли ее сын когда-нибудь решится на подобное.

– Ты забываешь, что он и мой сын, Адам!

– Помню. А вот мое отцовство под вопросом.

Но оскорбление не достигло цели. Фейт просто пропустила его мимо ушей. Она опять попыталась спасти положение, но, как всегда, не слишком удачно:

– Ты плохо себя чувствуешь сегодня. Давай обсудим это в другой раз.

Бросив огрызок в камин, Пенхаллоу облизнул пальцы.

– Тут и обсуждать нечего. Я уже договорился с Клифом. Все решено.

– Я не позволю! Клэй не будет жить в этом проклятом месте. Хватит и моих мучений. Это несправедливо! Желаешь досадить мне? Ты жестокий и бессердечный!

– Раскудахталась! А ты подумала, идиотка, что будь у парня хоть капля характера, он бы мне спасибо сказал! Я даю ему надежную крышу над головой и все, о чем может мечтать мужчина! Клэй будет тут охотиться, стрелять, ловить рыбу…

– Но его это не интересует! – заявила Фейт, совершая очередной промах.

– Черт бы тебя подрал с твоим щенком! – крикнул Пенхаллоу. – Ему лучше жить в городе! Ладно, пускай живет! Пусть покажет, на что способен! Пусть поселится в Лондоне и изумляет нас своими гениальными творениями! Пусть пошлет меня к дьяволу и делает что хочет! Я согласен!

Он ударил кулаком по одеялу, опрокинув блюдо с фруктами. Один апельсин упал на пол и покатился по ковру, как маленький оранжевый мячик. Пенхаллоу издевательски прищурился.

– Ну, понравится это твоему сынку?

– Как же Клэй будет жить самостоятельно, если у него нет денег? И потом, он еще несовершеннолетний. Он…

– Если парень чего-то стоит, его это не остановит! Несовершеннолетний! Ему ведь уже девятнадцать? Барт в его возрасте считался лучшим наездником в графстве, травил собаками зверя, был первый в округе задира и махал кулаками, что твоя молотилка! Настоящий мужчина – черт, а не парень! Если я дам ему пинка под зад, он сумеет заработать себе на жизнь! Да и в остальном Барт не промах! Он был моложе твоего молокососа, когда обрюхатил эту сучку, дочку Полперроу!

– Ты хочешь, чтобы Клэй стал таким же, как Барт с Конрадом?

– Да, хочу!

Фейт расплакалась, и в ее всхлипываниях послышались истерические нотки.

– Лучше бы я умерла!

– Лучше, чтобы я умер, – язвительно поправил супруг. – Не дождешься, дорогая женушка! Да перестань ты скулить!

Сжавшись в комок, она закрыла лицо руками и зарыдала в голос.

– Ты никогда меня не любил! Ты разбиваешь мне сердце! Безжалостный тиран!

– Прекрати немедленно! – заорал Пенхаллоу, яростно дергая шнур звонка. – Дай мне по роже или воткни нож под ребро, если хватит духу, только не распускай здесь нюни! Достала меня со своим сынком!

Фейт попыталась успокоиться, но слезы лились ручьем, и не было сил остановиться. Она все еще всхлипывала и терла глаза, когда в комнату вошла Марта. Быстрота, с которой та явилась на зов хозяина, свидетельствовала о том, что она подслушивала под дверью.

Отпустив ленту, Пенхаллоу, пыхтя, откинулся на подушки.

– Забери отсюда эту чертову куклу! – велел он. – Не пускайте ее сюда, или я за себя не ручаюсь!

– Вы же сами за ней послали, – невозмутимо произнесла Марта. – Успокойтесь, моя дорогая! Лучше уж уходите, а то его удар хватит. Ну и дела!

При появлении Марты Фейт вскочила с кресла, отчаянно пытаясь унять слезы. Слова Пенхаллоу заставили ее покраснеть от стыда, и она бросилась из комнаты, чуть не налетев в коридоре на Вивьен. Отвернувшись, поспешно прошла мимо. Вивьен не остановила ее. Решительно сдвинув брови, она вошла в спальню Пенхаллоу. Увидев там Марту, Вивьен приказала:

– Выйдите отсюда! Я хочу поговорить с мистером Пенхаллоу.

Это бесцеремонное вторжение не разозлило хозяина. Скорее он обрадовался появлению невестки. Лицо его стало не таким багровым, и, хохотнув, он спросил:

– Зачем пришла, чертова кошка?

– Я скажу вам, когда Марта уйдет, – ответила Вивьен.

Она стояла посередине комнаты спиной к огню, засунув руки в карманы твидового жакета.

– Какого дьявола ты тут распоряжаешься? – грубо осадил ее Пенхаллоу.

Вивьен вызывающе вытянула нижнюю губу, что позабавило хозяина.

– Я не уйду, пока все вам не выскажу. Не воображайте, будто я вас боюсь. Меня вы до слез не доведете.

– Какова девка! – одобрительно заметил Пенхаллоу. – Сумей ты отличить породистую лошадь от полукровки, я бы, черт возьми, тобой гордился! Выметайся отсюда, Марта! Чего стоишь как дура? Убирайся!

– И не смей подслушивать под дверью, – добавила Вивьен.

Марта тихо рассмеялась:

– И надо же было мистеру Юджину на такой злыдне жениться! Вы тут всех нас перегрызете. – И вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Спаниельша, встретившая Вивьен обычным ворчанием, спрыгнула с кровати и, громко пыхтя, развалилась на полу рядом с камином. Кот, прервав свое занятие, пристально посмотрел на нее, после чего стал снова вылизывать шерсть.

Перебросив на стол бухгалтерские книги и бумаги, валявшиеся на кровати, Пенхаллоу распорядился:

– Налей-ка мне выпить. И себе тоже.

– Утром я не пью и вам не советую, раз у вас водянка.

– Ну и нахалка! – восхитился Пенхаллоу. – А тебе какое дело? Ставлю последний шиллинг, что ты только обрадуешься, если я загнусь!

Вивьен пожала плечами:

– Мне, конечно, безразлично, но если у вас опять разыграется подагра, то отравите всем нам существование. Чего вам налить?

– Стаканчик кларета. Мужчинам он только на пользу. Мой дед в старости ничего другого не признавал, а прожил до восьмидесяти пяти лет. Бутылка в угловом буфете. Принеси сюда.

Вивьен принесла бутылку и стакан и, поставив их на стол, отошла на прежние позиции. Пенхаллоу с трудом дотянулся до бутылки, притворно ворча на невестку, и сам налил себе стакан. Осушив его, он налил еще и, удобно расположившись на подушках, приготовился слушать.

– Ну, что там у тебя стряслось? Видимо, мало я сегодня бабских глупостей наслушался.

– Вы просто невоспитанный грубиян, – заявила Вивьен, презрительно взглянув на него. – Измываетесь над Фейт, а она не может дать вам отпор. Нашли бы кого-нибудь посмелее.

– Так и сделаю. Начну с тебя, раз уж сама нарываешься. Ты тоже вечно всем недовольна. Испорченная, избалованная девка, вот ты кто!

– Избалованная? В этом-то доме? Да вы здесь никого за людей не считаете! Вот поэтому я и пришла. У меня нет сил все это терпеть. Я тут чужая и никогда не стану своей. Я намерена уехать.

– Что же тебя останавливает?

– Вы! Вы прекрасно знаете, что я не оставлю Юджина.

Пенхаллоу с усмешкой приложился к стакану.

– Он сам себе хозяин. Почему же ты не уговоришь его уехать, раз уж тебе невтерпеж?

Вивьен почувствовала, что ей все труднее сдерживать свой гнев.

– У Юджина слабое здоровье, и он не сможет самостоятельно зарабатывать на жизнь. Он так и не оправился от болезни.

– Притворяется! Уж я-то его знаю! Всегда был лентяем, таким и останется! Ты слишком с ним носишься, дорогая. А зачем вы приехали сюда, раз здесь так плохо?

– Я не предполагала, что мы здесь застрянем!

– Ну и дура! Юджин тут прекрасно устроился. Ты вряд ли сдвинешь его с места.

– Но ведь он жил в другом месте, когда я выходила за него замуж!

– Да, пытался расправить крылышки. Но я всегда знал, что он вернется. Ничего не имею против.

Вивьен исподлобья взглянула на него. Ее прямые низкие брови придавали ей нахмуренный вид.

– Зачем вы нас здесь держите?

– А что еще с вами делать?

– Жажда власти? Вам нравится держать всех на поводке. Но со мной у вас этот номер не пройдет!

Пенхаллоу усмехнулся:

– Разве? Тогда постарайся уговорить Юджина. Хочешь от меня избавиться? Попробуй! Думаю, тебе и дальше придется плясать под мою дудку, крошка.

Вивьен прикусила губу, стараясь сохранить самообладание. Чуть помолчав, она проговорила:

– Если вы считаете, что Юджин лентяй, дайте ему возможность проявить себя…

– Господь с тобой, милая! Я никогда не делаю того, что должен. Разве ты не поняла?

Пропустив его замечание, Вивьен продолжила:

– В конце концов, я имею право на свой дом. Заставлять меня жить вместе с кучей родственников по меньшей мере непорядочно!

– Порядочно, непорядочно! – раздраженно бросил Пенхаллоу. – Все вы бабы одинаковы, мычите про какую-то там порядочность! Скажи спасибо, что живешь как в раю и забот не знаешь. Разве твой Юджин сможет содержать тебя? Давайте попробуйте!

– Лучше уж голодать, чем жить тут!

Пенхаллоу расхохотался.

– Голодать? Да вас и на месяц не хватит! Приползете обратно, поджав хвосты!

– Почему бы вам не выделить Юджину небольшое содержание? Это будет не дороже, чем держать нас здесь.

– Не хочу, и точка.

Вивьен сжала кулаки в карманах жакета, так что ногти впились в ладонь.

– Думаете, одолели меня? Ошибаетесь. Я не отступлю. Все равно вырву Юджина из ваших когтей и увезу отсюда. У вас же есть Рэймонд, и Ингрэм, и близнецы. Зачем вам мой муж? Он принадлежит мне!

Пенхаллоу махнул заросшей волосами рукой. Такой же волосатой была и его грудь, видневшаяся под расстегнутой пижамой.

– Ну так забирай его – но только не надейся, что я буду вас содержать. Совсем обнаглела!

Наступив на самолюбие, Вивьен с трудом выдавила:

– Как я могу забрать его, когда вы делаете все, чтобы он остался. У нас мало денег, и Юджин предпочитает идти по пути наименьшего сопротивления. Но если бы вы выделили ему содержание, совсем небольшое, чтобы мы могли снять квартиру в городе и жить с комфортом, я… была бы вам очень признательна!

Пенхаллоу осклабился, намекая, что наслаждается ее унижением. Он в третий раз наполнил стакан.

– Нужна мне твоя признательность! Мне гораздо приятнее держать тебя на цепи, моя девочка. Я ведь не лишен чувства юмора, и мне нравится смотреть на твои прыжки и гримасы. Думаешь, если я свалился, то уже ни на что не гожусь? Посмей только высунуться, и тогда увидишь, кто здесь хозяин!

– Господи, как же я вас ненавижу! – воскликнула Вивьен.

– Знаю, милая. Но сна я из-за этого не лишусь. Меня в жизни многие ненавидели, но никому еще не удалось взять надо мной верх.

– Надеюсь, пьянство сведет вас в могилу! Я еще спляшу на ваших похоронах!

– Вот это девка! Воспитание у тебя, черт побери, подкачало, есть над чем поработать, но характер что надо. Ну давай, давай! Вскинь головку, покажи зубки! Люблю, когда ты злишься. Буду держать тебя здесь для развлечения. Жизнь у меня довольно скучная, сама видишь. А твой яд вносит в нее остроту.

– А вот я возьму над вами верх! Вы продержите тут Юджина, пока он окончательно не выдохнется! Вам наплевать на нас обоих! Только о себе думаете! Всю жизнь тираните сыновей и эту дурочку, свою жену, которую вы полностью подмяли. Но предупреждаю: искалечить мою жизнь я вам не позволю!

– Ну так за чем дело стало? У тебя же есть когти. Давай вцепись мне в физиономию!

Вивьен не успела ответить. Раздался осторожный стук в дверь, и в комнату вошел ее муж.

Юджин, третий сын Пенхаллоу, тридцати пяти лет, был копией своего брата Ингрэма, но в более утонченном варианте. Бледный, как часто бывает с брюнетами, и медлительный. Считалось, что у него слабое здоровье, что позволяло ему уклоняться от любых неприятных для него занятий и не мешало регулярно выезжать на охоту в сопровождении своры гончих. Юджин виртуозно избегал любых проблем, которые могли грозить его комфорту, и за милю чуял их приближение. Увидев Вивьен, воинственно застывшую у камина, он в нерешительности затоптался у порога.

Заметив это, его отец с иронией произнес:

– Не убегай, Юджин! Посмотришь, как твоя жена вцепится мне в глаза!

У Юджина была потрясающе обаятельная улыбка. Он подарил ее Вивьен, намекая, что сочувствует и готов заключить жену в объятия. Вивьен немедленно растаяла, и ее захлестнули нежные чувства, которые после шести лет брака ничуть не ослабели. Губы задрожали, и она подалась к мужу. Он обнял жену за плечи.

– Что случилось, золотко?

– Не важно.

В горле у нее все еще стоял ком, и слова эти прозвучали печально. Робко улыбнувшись, она сжала его руку и выбежала из комнаты.

Юджин не стал выяснять, что так расстроило жену. Опустившись в кресло у камина, он заметил:

– Это самая теплая комната в доме. Тебе разве не говорили, что вино для тебя вредно? Тогда я скажу.

– Лучше налей себе стаканчик. Уж полезнее, чем та дрянь, которой травят тебя доктора.

– Увы, я не унаследовал твоего могучего желудка, – промолвил Юджин, протягивая длинные ноги к камину. – Отец, нам нужно поставить в доме батареи. Очень холодно.

– Пока я жив, здесь все будет по-старому. Вот помру, тогда можешь хоть весь дом вверх дном перевернуть. Ты зачем пришел? Соскучился?

– Мне приятно поболтать с тобой. И комната эта нравится. Она, конечно, чудовищно обставлена, а дрезденский фарфор – явная подделка, хотя ты вряд ли поверишь мне на слово, но в ней какая-то особая атмосфера – надеюсь, ее создает не твоя объевшаяся собака.

– Мы с ней оба старые и толстые, – усмехнулся Пенхаллоу.

– Но ты хотя бы не благоухаешь, – пробормотал Юджин, поглаживая спаниельшу мыском щегольского ботинка. Потом он повернулся к отцу и, слегка подняв бровь, спросил: – Ты действительно хочешь забрать Клэя из Кембриджа?

– Фейт уже успела поплакаться тебе в жилетку? Да, хочу.

– Не скажу, что она «плакалась», хотя это близко к истине. Вероятно, она была сильно расстроена, иначе не стала бы изливать свое горе человеку, которого недолюбливает, хотя не понимаю почему – я всегда к ней хорошо относился. Правда, я терпеть не могу чужие жалобы. К тому же у нее расстроены нервы, что тоже не располагает к общению. Вот я и пришел обсудить проблему с тобой. Она говорит, что ты хочешь отдать Клэя на выучку к Клифу?

– На большее он не способен. В Кембридже ничего не добьется, даже если проторчит там всю жизнь.

– Согласен. Хотя и вреда особого нет. Смею предположить, что дело тут в его характере.

– Временами мне кажется, будто этот червяк не мой сын!

– Ну что ты, отец! – возразил Юджин, сверкнув своей неотразимой улыбкой. – Конечно, я далек от всякой критики, но Фейт слишком вялая для подобного рода приключений. Но так ли нужен нам Клэй в Тревеллине?

– Придется вам с ним поладить.

– О, это будет нетрудно! Не представляю, как он может помешать мне. Но вот Рэймонд вряд ли обрадуется.

– Он пока здесь не хозяин, – враждебно заявил Пенхаллоу.

– Слава богу, нет! Будь это так, я бы здесь и дня не остался. Рэймонд очень правильный и скучный. Но ведь есть еще Клиф.

– А что с ним такое? Он чертов зануда, но живет самостоятельно.

– Я не об этом. Просто мне интересно, как ты заставишь беднягу взяться за Клэя? Есть предел даже его добродушию. Или нет?

– Мой племянник Клиф будет делать то, что я ему велю. Он ведь не захочет, чтобы я выставил его мать из Тревеллина. Его заносчивая женушка вряд ли это потерпит.

– Ну, ты сущий дьявол, – усмехнулся Юджин. – Бедный старина Клиф!