Возвращение во Фрейзер-Ридж заняло гораздо меньше времени, чем поездка в Аламанс, хотя дорога шла в гору. Стоял конец мая, и кукурузные стебли уже вымахали высоко, рассыпая по ветру золотую пыльцу. Дома, в горах, зерно едва проклюнулось. А еще скоро появятся новорожденные телята, ягнята и жеребята, и их нужно будет защищать от волка, лисы и медведя. Как только губернатор распустил кампанию, люди тут же поспешили домой обрабатывать родные поля.

В результате мы возвращались небольшой группой – всего два фургона. С нами поехали несколько фермеров, живущих возле Риджа, да братья Финдли – наш путь лежал мимо усадьбы их матери.

Я украдкой бросила взгляд на Финдли, помогающих разгружать фургон и разбивать лагерь на ночь. Славные ребята, тихие. Джейми они уважают и даже слегка благоговеют перед ним. А вот к Роджеру за время кампании у них сформировалась странная привязанность, чуть ли не преданность, которая продолжилась и после роспуска отряда.

Как-то раз они даже пришли навестить его в Хиллсборо. Краснея и поджимая пальцы на ногах от смущения на турецких коврах Фиби Шерстон, они молча презентовали Роджеру три ранних яблока, зеленые и кривобокие, явно утащенные из чужого сада. В ответ он широко улыбнулся и героически откусил от яблока прежде, чем я успела его остановить. Учитывая, что он питался лишь жидким супом, этот кусок едва не стоил ему жизни. Задыхаясь и кашляя, Роджер кое-как проглотил яблоко, и все трое уставились друг на друга с глупой ухмылкой, а в глазах у них стояли слезы.

В дороге братья старались держаться поближе к Роджеру, всегда готовые подскочить и помочь, если он с чем-то не справлялся. Джейми как-то рассказал мне об их дяде, Иэне Море; теперь понятно, откуда у них такой опыт угадывания невысказанных желаний.

Молодой и сильный, Роджер поправлялся быстро, да и переломы были не слишком серьезные; и все же для полноценного срастания костей двух недель маловато. Я бы оставила шины еще на неделю, но, похоже, они ему страшно надоели. Пришлось снять и предупредить, чтобы он берег пальцы, но разве мужчина послушается? Вот и сейчас потянулся за тяжелым мешком.

– А ну не смей! – воскликнула я, вовремя схватив его за руку. Он поднял бровь, добродушно пожал плечами и отступил, позволив Хью Финдли забрать мешок.

Иэн, его брат, в это время возводил примитивный очаг из камней. Помедлив, Роджер указал на него, а затем на ближайший лесок. Можно ли ему собрать хворост для костра?

– Нет, конечно! – твердо отрезала я.

Тогда он жестами изобразил процесс питья. Принести воду?

– Нет, – покачала головой я. – Ведро выскользнет, и…

Я огляделась, пытаясь придумать занятие ему по силам, однако любая работа по обустройству лагеря требовала крепких мужских рук. В то же время я прекрасно понимала, как неприятно ему околачиваться без дела, чувствуя себя совершенно бесполезным. Он и так сыт по горло, что с ним обращаются, как с инвалидом; в его глазах уже блеснула первая искорка бунта. Еще одно «нет», и он назло мне кинется поднимать фургон.

Заметив намечающуюся стычку, возле нас остановился Джейми.

– А писа́ть ему можно? – спросил он.

– Писать? Что писать? – удивилась я.

– Любовные письма? – с ухмылкой предположил Джейми, выудив из мешка походную доску. – Или сонеты? – Он бросил доску Роджеру, и тот ловко поймал ее, несмотря на мой протестующий вопль. – Только прежде чем сочинять хвалебную оду Уильяму Триону, напиши-ка ты мне, как наш общий родственник пытался тебя прикончить, лады?

На секунду Роджер замер как вкопанный, криво улыбнулся, кивнул и принялся за дело, прервавшись только на ужин. Это была тяжелая и утомительная работа: переломы почти зажили, но опухоль еще не спала, и пальцы плохо гнулись. При виде его мучений у меня у самой заныли суставы.

– Ну-ка перестань!

Я подняла голову от сковородки и застала Брианну в смертельной схватке с собственным сыном: тот выгнулся дугой в ее руках, извиваясь ужом и пинаясь, – словом, вел себя так, что даже любящий родитель в подобных случаях подумывает о детоубийстве. Роджер вздернул плечи, однако продолжил упорно писать.

– Да что с тобой такое?! – окончательно разозлилась Бри. Встав на колени, она силой согнула Джемми в полусидячее положение, очевидно пытаясь уложить его и сменить подгузник. Проспав большую часть дня в фургоне, малыш проснулся в дурном настроении и теперь капризничал, возражая против любых манипуляций.

– Наверное, еще не устал, – предположила я. – Он же вроде поел?

Вопрос риторический – мордашка и волосы Джемми были измазаны пудингом.

– Ага. – Брианна провела рукой по волосам – таким же растрепанным, хоть и почище. – Он-то не устал, а вот я – да.

И немудрено – большую часть дня она шла пешком, чтобы пощадить лошадей на крутых склонах. Я, кстати, тоже.

– Оставь его, я присмотрю. Сбегай лучше умойся, – предложила я, благородно подавив зевок, затем взяла большую деревянную ложку и завлекающе помахала ей в сторону Джема. Стоя на четвереньках, тот издавал жуткие вопли; заметив ложку, он замолчал и подозрительно уставился на меня.

Я пододвинула ему пустую жестяную кружку. Сработало – он тут же перекатился на задницу, схватил ложку обеими руками и принялся вколачивать кружку в грязь.

Дочь бросила на меня благодарный взгляд, вскочила и направилась в сторону ручья. Быстрое ополаскивание в ледяной воде, конечно, не сравнить с ванной при свечах, но тут главное не комфорт, а уединение. Глоток свободы творит с матерями чудеса – по себе знаю. А чистые руки, ноги и лицо значительно улучшают взгляд на мир, особенно после целого дня жары, пыли и грязных подгузников.

Я критически осмотрела собственные руки: вожжи, дрова, готовка, отскребание котлов… Да, пожалуй, мой взгляд на мир тоже нуждается в некотором улучшении.

Впрочем, вода – не единственная жидкость, способная поднять настроение. Джейми протянул мне кружку и уселся рядом.

– Slàinte, mo nighean donn, – сказал он тихо, поднимая кружку и улыбаясь.

– М-м-м… – Я закрыла глаза, вдыхая ароматный пар. – А разве правильно говорить «Slàinte», если пьешь не виски?

В кружке оказалось вино, притом весьма неплохое, хоть и резковатое, – с земляным привкусом, насыщенное солнечными лучами и виноградными листьями.

– А почему бы и нет? Это всего лишь пожелание здоровья.

– Я думала, пожелание здоровья имеет более практический смысл; по крайней мере, с некоторыми сортами виски. То есть ты как бы желаешь собутыльнику выпить и не отдать концы.

Джейми засмеялся, весело щуря глаза.

– Ну, знаешь, я еще никого не отравил!

– Да я вовсе и не про тебя, – заверила я, отпив глоточек. – Вкусно! Просто вспомнила тех ребят из полка Эши.

Как-то раз часовой нашел троих вусмерть пьяных солдат; оказалось, раздобыли бог знает где бутылку мутного пойла под видом виски. Полкового врача у них не было, так что прислали за мной посреди ночи. Все трое выжили, но один ослеп на правый глаз, а второй получил незначительные повреждения мозга (хотя вряд ли он и прежде блистал умом).

Джейми пожал плечами. Алкоголизм – это одно дело, а некачественная перегонка – совсем другое.

– Thig a seo, a chuisle! – крикнул он Джемми, который уже утратил интерес к ложке и теперь подбирался к кофейнику, оставленному у очага.

Малыш проигнорировал призыв. К счастью, его вовремя перехватил Том Финдли и принес нам.

– Сядь! – велел Джейми. Не дожидаясь ответа, он усадил ребенка на землю и протянул ему мячик, скрученный из тряпок. Джемми схватил его, переводя шкодливый взгляд с деда на огонь.

– Я тебе брошу! По заднице получишь! – пригрозил Джейми.

Ребенок нахмурил бровки и выдвинул дрожащую нижнюю губу, однако передумал.

– Chuisle, – повторила я новое слово. – А что это значит?

– Э-э… – Джейми задумчиво потер переносицу. – «Моя кровь».

– А я думала, это «mo fuil».

– Это если порезаться. А chuisle – это как «…в жилах твоих течет моя кровь». Так говорят только маленьким детям в семье.

– Здорово. – Я поставила пустую кружку на землю и прислонилась к его плечу. Под воздействием вина переутомление сгладилось. – А Жермена можно так назвать? А Джоан? Или считается только прямое родство?

– Ну, Жермена я бы скорее назвал un petit emmerdeur, – фыркнул Джейми. – А Джоан – да, можно. Это ведь кровь сердца, понимаешь, не только тела.

Сгущались сумерки. Джемми уронил мячик и завороженно уставился на светлячков, мигающих в траве. Наевшись, мужчины раскинулись под платаном, наслаждаясь вечерней прохладой; передавали по кругу бутылку вина и лениво перебрасываясь словами. Братья Финдли возились у фургона, что-то перекидывая друг другу, роняя половину и переругиваясь.

Зашуршали кусты, и к огню вышла Брианна – мокрая, но повеселевшая. Проходя мимо Роджера, она осторожно коснулась его спины и заглянула через плечо. Он поднял голову, вздохнул, покорно собрал листки и протянул ей. Брианна присела рядом и углубилась в чтение, отбрасывая мокрые волосы и силясь разобрать буквы при свете костра.

На рубашку Джейми приземлился светлячок, мерцая зеленым в темных складках ткани. Я протянула палец, и он улетел, поднимаясь над огнем, словно сбежавшая искорка.

– Здорово ты придумал – засадить Роджера за письмо. Прямо не терпится узнать, что же с ним стряслось.

– Мне тоже, – кивнул Джейми. – Хотя Уильям Бакли исчез, и теперь уже не столь важно, что случилось с Роджером, как то, что с ним будет дальше.

Я прекрасно поняла, о чем он. Уж кому-кому, а ему известно, каково это – когда из тебя вышибают душу и сколько сил требуется на восстановление. Я взяла его за руку и погладила искалеченные пальцы, осторожно касаясь загрубевших шрамов.

– Значит, тебе не важно, что твой родственник может оказаться кровавым убийцей? – спросила я как бы невзначай, заглушая более серьезный разговор наших рук.

Джейми издал хриплый звук, похожий на смех; его пальцы, гладкие от мозолей, слегка сжали мои.

– Он же Маккензи, саксоночка. Маккензи из Леоха.

Да, мне говорили, что Фрейзеры упрямы, как ослы. Сам Джейми иначе описывал род Маккензи из Леоха: милые, как птички, – и притом хитрые, как лисы. Это вполне подходило дядьям, Колуму и Дугалу. Об Эллен, его матери, я вроде бы не слышала ничего похожего; с другой стороны, она умерла, когда Джейми было восемь. Тетя Иокаста? Отнюдь не глупа, но в умении строить козни ей до братьев далеко.

– Что-что ты сделал?! – воскликнула вдруг Брианна по ту сторону костра, глядя на Роджера со смешанным чувством изумления и ужаса. Тот поднял руку, прося ее говорить тише, и оглянулся на мужчин, сидящих под деревом, – не дай бог услышали!

И тут вдруг выражение осторожности на его лице сменилось ужасом; он вскочил на ноги и заревел:

– СТОЙ!

Это был жуткий вопль, громкий и хриплый, но в то же время приглушенный, словно в горло засунули кулак. Все замерли, включая Джемми, который позабыл про светлячков и украдкой вернулся к исследованию кофейника, уже протянув к нему ручонку. Он уставился на отца, затем сморщил личико и заскулил от страха.

Роджер нагнулся и схватил ребенка; тот завизжал, выворачиваясь из рук страшного незнакомца. Бри поспешно забрала его, прижав к груди; ее лицо побелело от шока.

Роджер и сам опешил. Он неуверенно положил руку на горло, словно сомневался, его ли это плоть. Даже в неясном свете костра были видны шрамы – большой грубый от веревки и маленький аккуратный надрез.

Опомнившись, мужчины выползли из-под дерева, окружили его, загомонили, принялись поздравлять. Роджер кивал, позволял жать себе руку и хлопать по спине, но видно было, что ему хотелось сбежать куда подальше.

– Скажи еще что-нибудь! – попросил Хью Финдли.

– Да, ведь ты теперь можешь! – присоединился Иэн, сияя круглым лицом. – Скажи… скажи: «Карл у Клары украл кораллы»!

Предложение было освистано, и тут же посыпался град новых идей. Роджер совсем растерялся и начал оглядываться по сторонам, упрямо сжав челюсти. Джейми встал и уже хотел вмешаться, как в круг протолкнулась Брианна, держа Джемми на бедре. Взяв Роджера за руку, она улыбнулась ему, лишь краешки губ слегка дрожали.

– Сможешь назвать мое имя? – спросила она.

Тот улыбнулся в ответ и со свистом вдохнул воздух.

На этот раз он говорил тихо, очень тихо, но все затаили дыхание, наклонившись вперед. Послышался шепот, глухой и сбивчивый; первый слог с трудом пробился сквозь больные связки, последний был едва различим:

– Бррееа…на…

И она разрыдалась.