Часть седьмая
Тревожные сигналы

К моему удивлению, миссис Шерстон оказала нам щедрое гостеприимство, и мы с Брианной, Джемми и двумя пациентами переехали в большой дом. Джейми пришлось разрываться между Хиллсборо и лагерем ополченцев, хотя Трион считал, что регуляторы разбиты наголову и волноваться не о чем.

Пуля засела глубоко в легких – щипцами не достать, но Мортона это не особенно беспокоило, да и рана затягивалась неплохо. К счастью, крупные сосуды были не задеты; в принципе, с этим вполне можно существовать – если инородное тело не начнет шевелиться. Я знавала многих ветеранов, которые так и жили – Арчи Хэйз, например.

Я вовсе не была уверена, что моего скромного запаса пенициллина хватит, но, похоже, сработало: заражения удалось избежать. Появление Алисии Браун с огромным животом значительно ускорило его выздоровление: уже через час Мортон сидел в койке, бледный, но торжествующий, нежно поглаживая рукой своего нерожденного ребенка.

А вот у Роджера дела обстояли иначе. В общем и целом раны были не слишком опасные, не считая раздавленного горла. На пальцы я наложила шины, так что переломы срастутся без проблем. Синяки тоже довольно быстро из багрово-красных превратились в фиолетовые, зеленые и желтые; он стал похож на труп, выкопанный из могилы через неделю после похорон. Жизненные показатели были в норме, а вот жизненной силы не хватало.

Роджер много спал, однако сон не приносил облегчения: он словно изо всех сил стремился к забытью, буквально цеплялся за него – и это меня беспокоило.

Брианна будила его каждые несколько часов, чтобы дать лекарство и обработать раны. Во время процедур Роджер устремлял взгляд куда-то вдаль, в пустоту, едва реагируя, когда к нему обращались; затем вновь закрывал глаза, откидывался на подушки, сложив перевязанные руки на груди, как покойник, и застывал. С кровати доносился лишь тихий присвист из трубки.

Через два дня после битвы при Аламансе вернулся Джейми, уставший от долгой дороги, весь в красноватой пыли.

– Потолковал сегодня малость с губернатором, – сказал он, залпом выпив стакан воды и утерев пот рукавом. – Хотел от меня спрятаться – мол, дел невпроворот. Да только я не собирался оставлять это просто так.

– Понятно, – пробормотала я, помогая Джейми снять пыльный сюртук. – Куда ему тягаться с шотландцем, тем более с Фрейзером!

В ответ я получила лишь кривую ухмылку. «Упрямые, как ослы» – эту емкую характеристику клана Фрейзеров мне поведали много лет назад. В общем-то, с тех пор ничего не изменилось.

– Ну… – Джейми пожал плечами и сладко потянулся. – Ох, умираю с голоду! Вроде едой пахнет? – Он задрал кверху длинный нос, с надеждой принюхиваясь.

– Окорок и пирог с бататом, – пояснила я совершенно излишне – медовые запахи густо витали в воздухе. – Ну и что же сказал губернатор после того, как ты нагнал на него страху?

По довольному виду Джейми я догадалась, что недалека от истины.

– Да так, всякое-разное. Главное – я заставил его вспомнить тот день, когда привели Роджера: кто сдал, когда и как. Я намерен докопаться до сути. – Он снял ремень со лба и встряхнул влажными от пота кудрями.

– И что ему удалось вспомнить?

– Немного. Говорит, их было трое; у одного – кокарда отряда Фрейзера, вот Трион и решил, что это мои люди. По крайней мере, так он утверждает.

Вполне логичный вывод, подумала я. Однако Джейми явно не был настроен рассуждать логически.

– Так, может, он ее у Роджера и забрал, – предположила я. – Остальные же все вернулись – кроме Браунов, а они тут точно ни при чем. – Воспользовавшись суматохой боя, Брауны слиняли, чтобы отомстить Исайе Мортону и вовремя исчезнуть. У них попросту не было времени ошиваться вокруг Роджера, не говоря уж о мотиве.

Джейми кивнул, жестом отметая гипотезу.

– Да, но зачем? Оказывается, Роджера связали и засунули кляп; бесчестное обхождение с военнопленным – так я ему и заявил.

– А он что на это? – Трион все же не настолько честолюбив; его труднее оскорбить, чем Джейми.

– Сказал, мол, это не война, а восстание, измена родине, и потому он имел право на скорый суд. Вот так схватить и повесить человека, не дав ему и слова сказать в свою защиту… – Лицо Джейми постепенно наливалось кровью. – Клянусь тебе, если бы Роджер Мак умер на том конце веревки, я бы сломал Триону шею и бросил воронам!

Нисколько не сомневалась, что он поступил бы именно так: перед глазами до сих пор стояла его рука, медленно, аккуратно сжимающая шею губернатора чуть выше серебристого воротника. Интересно, осознал ли Уильям Трион, какая опасность грозила ему в ту ночь?

– Он не умер и не умрет. – Я произнесла эти слова как можно более уверенным тоном и положила руку на плечо Джейми. Мускулы так и ходили ходуном от подавленного желания ударить кого-нибудь, но от моего прикосновения расслабились. Джейми вздохнул раз, другой, барабаня пальцами по бедру; наконец ему удалось справиться с гневом.

– Ну, в общем, Трион сказал, что якобы тот человек опознал Роджера как Джеймса Маккуистона – одного из вожаков регуляторов. Я пораспрашивал людей про Маккуистона, – добавил он, постепенно успокаиваясь. – Представь себе, саксоночка, никто не знает его в лицо. Странно, правда?

Действительно странно, признала я. Джейми кивнул, постепенно приходя в норму.

– Вот и я удивился: в газетах его читают, а самого никто не видел. Ни старый Ниниан, ни Хермон Хазбенд – ни один из регуляторов, с кем я разговаривал; правда, большая часть залегла на дно. Я даже нашел печатника, который подготовил одну из его речей: тот сказал, что рукопись ему подсунули под дверь вместе с куском сыра и двумя мелкими банкнотами в качестве оплаты.

– Вот оно как… – Я осторожно убрала руку: вроде бы окончательно успокоился. – Думаешь, имя ненастоящее?

– Похоже на то.

Неожиданно меня осенила мысль:

– Слушай, а что, если человек, опознавший Роджера как Маккуистона, и есть сам Маккуистон?

Брови Джейми взметнулись:

– И он подставил Роджера вместо себя? Удобно: никто не станет искать мертвого. Да, неплохая идея, хоть и немного порочная, – рассудительно добавил он.

– Ага, совсем чуть-чуть.

Мы подошли к колодцу, на краю которого стояло полупустое ведро, нагревшееся от дневной жары. Джейми закатал рукава и плеснул себе на лицо, резко тряхнув головой, так что брызги полетели прямо на гортензии миссис Шерстон.

– А он не помнит, как выглядели эти люди? – спросила я, подавая мятое льняное полотенце.

– Только одного, с кокардой, – тот разговаривал больше всех. Такой светловолосый верзила, ладно скроенный, глаза вроде зеленые. Конечно, Трион его не особо разглядывал – не до того было. Вспомнил все, что мог.

– Боже правый! – воскликнула я. – Высокий, светловолосый, зеленоглазый… Вдруг это Стивен Боннет?

Джейми вытаращился на меня поверх полотенца, пораженный неожиданным предположением.

– Господи Исусе, – пробормотал он, рассеянно вешая полотенце. – Такое мне в голову не приходило!

И мне тоже. Боннет не очень-то вписывался в портрет типичного регулятора: большей частью это были люди бедные и отчаявшиеся, как Джо Хобсон, Хью Фаулз или Абель Макленнан. Некоторые до сих пор оставались яростными идеалистами, вроде Хазбенда и Гамильтона. В принципе, Боннету наверняка приходилось впадать в нищету и отчаиваться, но ему в жизни не пришло бы в голову требовать у правительства сатисфакции. Взять силой – запросто; убить судью или шерифа в отместку – вполне возможно. Но вот… Да ну, глупости! Стивен Боннет не платил налоги – уж в чем-чем, а в этом я уверена.

– Нет. – Джейми покачал головой, явно придя к тем же выводам, и вытер каплю на носу. – Деньгами тут и не пахнет. Даже Триону пришлось обратиться к графу Хиллсборо за средствами на ополчение. А уж регуляторы… – Он махнул рукой, отметая мысль о том, что те могли кому-то заплатить. – Этого типа на поле боя приведет только жажда золота.

Из открытого окна послышалось звяканье фарфора и мелодичный звон серебра, сопровождаемые тихими голосами рабов: накрывали к обеду.

– Значит, Боннет никак не мог быть Джеймсом Маккуистоном?

Джеймс засмеялся, впервые расслабившись.

– Нет, саксоночка. Боннет ни читать, ни писать не умеет – разве что свое имя.

– Откуда ты знаешь?

– Сэмюэль Корнелл рассказал. Сам-то он Боннета не встречал, но однажды к нему пришел Уолтер Пристли – просил срочно занять денег. Тот еще удивился, ведь Пристли – человек состоятельный. Выяснилось, что Пристли ожидал партию товара, за которую нужно заплатить золотом: продавец не берет никакие расписки, банкноты, чеки – не доверяет словам, написанным на бумаге, даже если ему прочитать вслух. Берет только золото.

– Да, похоже на Боннета. – Я встряхнула сюртук и принялась выколачивать пыль. – Кстати, о золоте… А не мог Боннет случайно оказаться в Аламансе?

Некоторое время Джейми обдумывал эту мысль, затем покачал головой и принялся засучивать рукава.

– Заварушка была не особенно серьезная – не из таких, чтоб человека запросто застали врасплох и утащили. Армии стояли друг напротив друга не больше пары дней, а линия сторожевых постов походила на рыбачью сеть – кто угодно мог выбраться из Аламанса или объехать вокруг. Тот, кто пытался убить Роджера, явно приехал туда по своим делам.

– Значит, возвращаемся к таинственному мистеру Маккуистону, кем бы он ни был.

– Наверное, – протянул он с сомнением в голосе.

– Ну а кто еще? – возразила я. – Вряд ли какой-то регулятор затаил злобу на Роджера.

– Так-то оно так, – признал Джейми. – Только мы все равно ничего не узнаем, пока он сам не расскажет.

После ужина я поднялась проверить Роджера. Джейми вошел со мной и знаком отпустил рабыню, сидящую у окошка со штопкой. Кто-то постоянно должен находиться с Роджером – следить, чтобы трубка не забилась или не сместилась, ведь больше ему пока дышать нечем. Через несколько дней опухоль вокруг поврежденных тканей спадет, и тогда можно вытаскивать.

Я проверила пульс и дыхание, затем кивнула Джейми, и тот присел у кровати.

– Ты знаешь имена тех, кто тебя cдал? – спросил он без всяких предисловий.

Роджер нахмурился, сведя темные брови, затем кивнул и поднял один палец.

– Одного. А сколько всего их было?

Три пальца. Пока совпадает с рассказом Триона.

– Регуляторы?

Кивок.

Джейми покосился на меня, затем снова перевел взгляд на Роджера.

– Случаем, не Стивен Боннет?

Роджер резко приподнялся, открыл рот и вцепился в трубку, тщетно пытаясь что-то сказать и яростно тряся головой.

Я схватила его за плечо, успокаивая. От резких движений трубка чуть не выпала из надреза; из приоткрывшейся раны вытекла струйка крови. Роджер не замечал этого, напряженно уставившись на Джейми и шевеля губами.

– Нет-нет, если ты сам лично не видел, то его там не было. – Джейми взялся за другое плечо, помогая мне уложить больного на подушку. – Просто Трион описал того парня: высокий, волосы светлые, глаза зеленые. Вот мы и подумали…

Лицо Роджера расслабилось. Он снова покачал головой, слегка скривив рот.

– Но все-таки ты его знаешь, – напирал Джейми. – Доводилось встречаться раньше?

Роджер отвел глаза и кивнул с раздраженным и в то же время беспомощным видом; его дыхание участилось, из трубки раздавался натужный свист. Я неодобрительно покосилась на Джейми.

Впрочем, Джейми не обратил на меня внимания. По пути наверх он захватил коробку Бри с рисовальными принадлежностями и теперь, положив на нее лист бумаги, протянул Роджеру кусок твердого угля.

– Попробуй еще разок.

С тех самых пор, как Роджер пришел в себя, Джейми побуждал его объясняться на бумаге, но раненый плохо держал карандаш. К счастью, пиявки и массаж сделали свое дело: синяки и припухлости постепенно сходили. Первые два пальца были сломаны, и шины торчали буквой «V» – довольно уместный символ в данных обстоятельствах.

Роджер сосредоточенно нахмурился и принялся что-то царапать. Джейми внимательно следил за ним, прижимая бумагу. В результате долгих усилий мы получили грязный листок, на котором можно было различить буквы «У» и «М», затем пропуск и корявое «МАК».

– Уильям? – Джейми поднял глаза на Роджера. Тот коротко кивнул; щеки его блестели от пота.

– Уильям Мак, – прочитала я, заглянув ему через плечо. – Шотландец, значит, – или имя шотландское.

Не то чтобы это сильно сужало круг поисков: Маклеод, Макферсон, Макдоналд, Мак… куистон?

Роджер поднял руку и ударил себя в грудь, затем еще раз и что-то произнес одними губами. Припомнив популярные телешоу с шарадами, я догадалась быстрее Джейми.

– Маккензи?

Моя сообразительность была вознаграждена оживленным взглядом зеленых глаз и кивком.

– Маккензи… Уильям Маккензи. – Джейми наморщил лоб, мысленно пробегая список знакомых с такой фамилией.

Я наблюдала за Роджером: его лицо постепенно приобретало нормальные черты, несмотря на багровый шрам под челюстью; однако сейчас на нем застыло странное выражение. В глазах плескались физическая боль, беспомощность и отчаяние из-за невозможности толком все рассказать; и что-то еще – не то недоумение, не то смущение.

– Ты знаешь какого-нибудь Уильяма Маккензи? – спросила я.

Джейми задумчиво барабанил пальцами по столу.

– Четверых или пятерых, – ответил он, хмуря брови. – Правда, в Шотландии. А здесь ни одного…

При слове «Шотландия» Роджер резко поднял руку, и Джейми умолк, напряженно уставясь на него, как собака, взявшая след.

– Шотландия, – повторил он. – Что-то связанное с Шотландией? Свежий переселенец?

Роджер яростно затряс головой и тут же сморщился от боли, зажмурившись, затем открыл глаза и нетерпеливо потянулся к куску угля.

После нескольких попыток он изможденно откинулся на подушку; ворот рубашки вымок от пота и был заляпан кровью из раны. Результаты его усилий, размазанные и нечеткие, все же угадывались: «Дугал».

Джейми насторожился.

– Дугал, – медленно повторил он, вспоминая нескольких Дугалов, в том числе жителей Северной Каролины. – Крисхольм? О’Нил?

Роджер покачал головой, свистя трубкой от напряжения, и энергично ткнул рукой в Джейми, но в ответ получил лишь недоуменный взгляд. Тогда он снова потянулся за углем и накорябал имя, от которого мой позвоночник словно пронзило током.

«Гейли».

Какое-то время Джейми смотрел на листок, затем слегка вздрогнул и перекрестился.

– О Господи… – тихо пробормотал он. Мы понимающе переглянулись.

Заметив это, Роджер откинулся на подушки, тяжело дыша.

– Сын Дугала и Гейлис Дункан. – Джейми повернулся к Роджеру; на его лице крупными буквами было написано изумление. – Кажется, ребенка назвали Уильямом… Точно? Ты уверен?

Роджер коротко кивнул и закрыл глаза, затем открыл, поднял дрожащий сломанный палец и указал на свою радужку – темно-зеленую, цвета мха. Он побелел как полотно, измазанные углем руки дрожали, рот кривился: ему страшно хотелось заговорить, объяснить все, однако с дальнейшими объяснениями придется подождать.

Его рука бессильно упала, и глаза снова закрылись.

Опознание личности Уильяма Бакли Маккензи не изменило желания Джейми его найти, но внесло коррективы в намерение прикончить на месте.

Брианна, призванная на семейный совет, явилась в мою комнату в рабочем халате, воняя скипидаром и льняным маслом; на мочке уха виднелось пятно кобальтовой сини.

– Да, я слышала о нем, – ответила она, удивленная прямым вопросом Джейми. – Уильям Бакли Маккензи, подменыш.

– Кто-кто? – Брови Джейми взметнулись вверх, чуть ли не к волосам.

– Я его так прозвала, когда увидела генеалогическое древо Роджера и сообразила, кто он, – пояснила я. – Помнишь, Дугал отдал ребенка Уильяму и Саре Маккензи? А они назвали его именем малыша, которого потеряли за два месяца до того.

– Роджер упоминал, что видел Уильяма Маккензи с женой на борту «Глорианы», когда отплывал из Шотландии, – вставила Бри. – Только он в тот раз не понял, кто это, а поговорить им не удалось. Так, значит, он здесь – Уильям, в смысле. Но зачем вдруг ему понадобилось убивать Роджера, да еще таким способом?

Брианна поежилась, хотя в комнате было тепло. Началось лето, и даже открытые окна не спасали от влажного, горячего воздуха.

– Ведьмино отродье, – коротко отозвался Джейми, как будто этого было достаточно; впрочем, может, и так…

– Меня тоже считали ведьмой, – напомнила я ему. Ответом мне были взгляд искоса и поджатые губы.

– Было дело, – сказал Джейми, утирая рукавом потный лоб. – Ладно, выясним со временем. Имя – уже кое-что. Пошлю к Дункану и Фаркаурду – пусть поспрашивают народ.

Он раздраженно выдохнул.

– Но вот что с ним делать, когда найду? Ведьмино отродье или нет, это ведь моя кровь, я не могу его убить! Особенно после того, как Дугал… – Джейми смущенно кашлянул и умолк. – Ну, то есть он же сын Дугала, мой двоюродный брат.

Я поняла, что он на самом деле имеет в виду. Лишь четверо знали о произошедшем в той мансарде в Каллодене за день до битвы; один из них мертв, другой исчез и наверняка тоже погиб в горниле восстания. Из свидетелей смерти Дугала остались лишь я и рука, что пролила кровь. Какое бы преступление Уильям Маккензи ни совершил, Джейми не мог его убить – из-за отца.

– Ты собирался прикончить этого типа, даже не узнав, кто он? – Как ни странно, Бри эта мысль не шокировала. Она медленно вертела в руках тряпку, заляпанную красками.

Джейми повернулся к ней.

– Роджер Мак – твой муж, сын моего рода, – ответил он очень серьезно. – Разумеется, я отомщу за него.

Бри бросила на меня быстрый взгляд и отвернулась, задумавшись. Отчего-то мне стало не по себе.

– Хорошо, – тихо сказала она. – Когда найдешь его, дай знать.

Брианна выдавила каплю сине-зеленого на край палитры и нанесла мазок на бледно-серую основу. Помедлив, наклонила палитру под углом, изучая оттенок в оконном свете, затем добавила кобальта с другой стороны основы, добившись нежного перехода от серо-голубого до серо-зеленого. Посторонний глаз вряд ли отличил бы эту сложную гамму от обычного белого цвета.

Она взяла толстую кисть и короткими мазками проработала линию челюсти. Да, то, что надо: бледный, как необожженная глина, но с явно различимой тенью – одновременно хрупкий и земной.

Брианна целиком погрузилась в живопись, не замечая ничего вокруг, сравнивая возникающий образ с тем, что прочно запечатлелся в памяти. Вообще-то ей уже случалось видеть мертвых: ее отца – Фрэнка – хоронили в открытом гробу, да и пожилых друзей семьи в свое время приходилось провожать в последний путь. И все же искусственный грим бальзамировщика выглядел грубо в сравнении со свежим трупом – контраст поразил ее до глубины души.

Дело в крови, подумала она, выбирая тоненькую кисть и добавляя точку неразбавленного сине-зеленого в уголке глазницы. Cмерть не в силах повлиять на изгибы костей или тени, которые они отбрасывают; зато кровь их подчеркивает. В жизни она струится под кожей, выдавая самые разные оттенки голубого, красного, розового, лаванды; в смерти застывает, накапливается и темнеет: глиняно-голубой, фиолетовый, индиго, пурпурно-коричневый… и нечто новое: этот нежный, едва заметный зеленый, которому мышление художника уже придумало жестокое название: «цвет начального разложения».

Из холла донеслись незнакомые голоса. Бри настороженно подняла голову, прислушиваясь. Фиби Шерстон обожала приводить гостей полюбоваться процессом. Как правило, Брианна не возражала и даже любезно поясняла, что именно делает, но сейчас момент был сложный, а времени мало; с такими нежными оттенками можно работать только перед закатом, когда свет еще ясный, но уже слегка рассеянный.

Голоса удалялись в сторону гостиной, и она расслабилась, снова взяв толстую кисть и восстановив в памяти образ: мертвец, лежащий под деревом в Аламансе, рядом с временным полевым госпиталем ее матери. Казалось бы, боевые раны и смерть должны шокировать, а Бри испытывала любопытство. Ей доводилось видеть ужасные вещи, однако это совсем не то же самое, что мамины обычные операции: там было время сочувствовать пациентам, подмечать мелкие отвратительные детали слабой, больной плоти. На поле же боя все происходило слишком быстро; слишком многое нужно успеть – не до брезгливого разглядывания.

Несмотря на спешку, каждый раз, проходя мимо дерева, она останавливалась на минутку, откидывала одеяло и вглядывалась в мертвое лицо (ужасаясь своему нездоровому интересу, но не делая попытки его подавить), стараясь запомнить поразительную, неумолимую смену цветов и теней, окоченение мышц, изменение формы по мере прилегания кожи к костям и прочие процессы разложения, завораживающие своей жуткой магией.

Ей не пришло в голову спросить, как зовут мертвеца. Может, она бесчувственная? Наверное, хотя в то время эмоции были направлены совсем в другую сторону – и до сих пор оставались там. И все же Брианна закрыла глаза и помолилась за упокой души неизвестного «натурщика».

Открыв глаза, она заметила, что за окном начинает темнеть, и принялась отмывать кисти и руки, медленно и неохотно возвращаясь во внешний мир.

Сын уже покушал и искупался, но не уснет, пока его не покормят и не укачают. При мысли об этом слегка закололо в грудях, приятно заполненных молоком; к счастью, Джем начал переходить на твердую пищу, и ощущение болезненного распирания стало редким.

Да, она уложит его и зайдет в кухню поужинать. Общую трапезу пришлось пропустить, чтобы воспользоваться вечерним светом, и теперь в животе урчало, а в воздухе витал насыщенный аромат еды, заглушая резкие запахи скипидара и льняного масла.

А потом… потом она поднимется к Роджеру. При мысли об этом губы непроизвольно сжались, и Брианна заставила себя расслабить их, с силой выпустив воздух изо рта.

Как назло, в этот момент в дверь просунулась голова Фиби Шерстон. Услышав неприличный звук, хозяйка дома моргнула, но сделала вид, что ничего не заметила.

– А, вот ты где! Не заглянешь в гостиную на минутку – мистер и миссис Уилбур ужасно хотят с тобой познакомиться.

– Э… Да, конечно, – ответила Брианна как можно более светским тоном. – Только переоденусь.

Миссис Шерстон жестом отмела эту идею, явно желая продемонстрировать свою «придворную» художницу в живописном рабочем одеянии.

– Нет-нет, не беспокойся. У нас сегодня просто, по-домашнему.

– Ладно, но только на минутку – нужно уложить Джема.

Миссис Шерстон поджала хорошенькие губки: о ребенке вполне могут позаботиться рабы. Однако мнение Брианны на сей счет она уже знала и потому решила промолчать.

В гостиной сидели и родители. Уилбуры оказались приятной пожилой парой. Они в подобающей мере выказали удовольствие от знакомства, вежливо напросились посмотреть портрет, выразили восхищение художницей (хоть и несколько опешили от выбранной темы) – словом, вели себя вполне мило, и Брианна расслабилась.

Она как раз собиралась извиниться и сбежать к сыну, когда мистер Уилбур воспользовался паузой в разговоре.

– Миссис Маккензи, я так понимаю, вас можно поздравить.

– А? Э-э… благодарю, – ответила она, совершенно не представляя, о чем речь, и вопросительно взглянула на мать. Клэр слегка нахмурилась и покосилась на Джейми. Тот кашлянул.

– Губернатор Трион выделил Роджеру пять тысяч акров земли в дальнем районе, – пояснил он ровным, почти бесцветным тоном.

– Да? – удивилась Брианна. – А… с чего вдруг?

В гостиной воцарилось общее ощущение неловкости. Раздались тихие покашливания; Шерстоны и Уилбуры по-супружески переглянулись.

– Компенсация, – кратко ответила мать, в свою очередь бросив многозначительный взгляд на мужа.

Только теперь Брианна поняла: все слишком хорошо воспитаны, чтобы открыто упоминать повешение Роджера, хотя этот случай произвел сенсацию в светских кругах Хиллсборо. Внезапно до нее дошло: а ведь гостеприимство миссис Шерстон вызвано не только душевной добротой. Повешенный в доме – как пикантно! Теперь к Шерстонам приковано все внимание друзей и знакомых, и немудрено – это будет поинтереснее нетрадиционного портрета!

– Надеюсь, ваш муж поправляется? – тактично прервала затянувшееся молчание миссис Уилбур. – Мы так переживаем из-за его травмы!

«Травма» – какое осторожное, завуалированное определение того, что случилось…

– Да, ему уже намного лучше, спасибо, – ответила Брианна, вежливо улыбнувшись, и обратилась к отцу: – А Роджер знает?

Тот взглянул на нее и отвернулся, кашлянув.

– Нет. Я думал, ты сама захочешь ему рассказать.

Первой мыслью было ощущение благодарности: теперь есть о чем поговорить с Роджером. Ужасно неловко разговаривать с человеком, который не в силах ответить. В течение дня она запасала словесный «фураж»: мелкие мысли или события, которые можно растянуть в повествование. Однако запас быстро иссякал, и ей приходилось хвататься за ерунду.

Потом возникло раздражение. Почему он не сообщил ей заранее? Зачем выставлять семейные дела напоказ перед совершенно незнакомыми людьми?.. Тут она заметила, как родители переглянулись, и поняла, что мать задала отцу тот же самый молчаливый вопрос – и он ответил, почти неуловимо блеснув глазами сперва в сторону мистера Уилбура, затем миссис Шерстон, и тут же опустил длинные рыжие ресницы.

Лучше сказать правду перед уважаемыми свидетелями, чем позволить сплетням распространяться стихийно.

Собственная репутация ее не особенно заботила; «дурная слава» – слишком слабое определение в данном случае. Однако к этому времени Брианна уже нахваталась достаточно светских тонкостей, чтобы осознавать, какой вред может причинить отцу серьезный скандал. Если, к примеру, разнесется молва, что Роджер и вправду был вожаком регуляторов, то и лояльность Джейми будет поставлена под сомнение.

Слушая разговоры в гостиной Шерстонов, за последние несколько недель она постепенно начала понимать, что колония представляет собой обширную паутину: по многочисленным ниточкам осторожно пробираются пауки – крупные и средние, чутко прислушиваясь к еле уловимому жужжанию мухи, попавшей в сеть, постоянно ищут слабое звено.

Более мелкие сущности скользят по краям паутины, одним глазом отслеживая перемещение крупных, ведь пауки – каннибалы, как и все амбициозные люди.

Положение отца было видным, однако не настолько стабильным, чтобы не зависеть от расшатывающего действия сплетен и подозрения. Они с Роджером как-то обсуждали эту тему наедине: напряжение постепенно нарастало; уже наметились трещины, грозящие перерасти в пропасть, – достаточно глубокую, чтобы отделить колонии от Англии.

Стоит только нитям, связывающим Фрейзер-Ридж с остальной колонией, натянуться сильнее, и они лопнут, обернувшись толстым коконом вокруг ее семьи и оставив их на растерзание кровопийцам.

Какие нездоровые мысли, подумала про себя Брианна.

Ни Уилбуры, ни Шерстоны, похоже, не заметили ее настроения, но от матери ничего не укрылось: та одарила ее долгим, задумчивым взглядом. Обменявшись подобающими любезностями, Брианна извинилась и покинула гостиную.

В детской настроение отнюдь не улучшилось: Джемми не дождался ее и уснул со слезами на щеках. Она склонилась над кроваткой и осторожно положила руку ему на спину, чтобы ребенок почувствовал ее близость и проснулся. Крошечное тельце слегка вздымалось и опадало в теплом ритме внутреннего покоя, но он не пошевелился. В складках шейки влажно блестел пот.

Нагретый за день воздух поднимался вверх, и к вечеру на втором этаже всегда было душно. И конечно же, окно закрыто наглухо, чтобы ночные испарения не повредили ребенку. Хотя своих детей у миссис Шерстон не было, она твердо знала, какие меры предосторожности следует принимать.

В горах Брианна тут же открыла бы окно, но в густонаселенном Хиллсборо, где постоянно шляются чужаки с побережья, полно застойных лоханей и сырых колодцев…

Взвесив относительную опасность малярийных комаров, Брианна ограничилась тем, что сняла с сына легкое одеяльце и сорочку, и он раскинулся на простыне почти голенький; в свете сумерек влажная кожа отсвечивала розовым.

Вздохнув, она задула свечу и вышла, оставив дверь открытой. Уже почти совсем стемнело; свет пробивался с первого этажа сквозь перила, коридор же был окутан сумерками. Позолоченные столики миссис Шерстон и портреты предков мистера Шерстона обрели призрачные формы.

Дверь в комнату Роджера была закрыта, но снизу пробивалась полоска света, чуть захватывая край голубой дорожки. Мысли о еде вытеснил чувственный голод. Грудь начала побаливать.

В углу тихо дремала рабыня, уронив вязание на колени. При появлении Брианны она вскинулась и виновато захлопала глазами.

Бри тут же бросила взгляд в сторону кровати: оттуда доносился обычный свист его дыхания. Она слегка нахмурилась и жестом отпустила женщину; та неуклюже подобрала неоконченный носок и вымелась прочь, стараясь не встречаться с ней взглядом.

Роджер лежал под простыней на спине с закрытыми глазами. Какой худой, подумала она. И когда только успел так быстро похудеть? Конечно, сейчас он едва в состоянии проглотить пару ложек супа и пенициллиновой похлебки Клэр, однако вряд ли за два-три дня можно так отощать – аж кости торчат!

Тут она поняла, что Роджер похудел давно из-за тягот военной кампании; ее родители тоже выглядели тоньше обычного. Прежде выступающие кости были замаскированы жутким опуханием; теперь же опухоль спала и вновь заострились высокие скулы.

Брианна вдруг поймала себя на том, что внимательно изучает цветовую гамму синяков. Желтовато-зеленый оттенок заживления отличался от нежного серо-зеленого, присущего свежей смерти; не менее тошнотворно, но все же это цвет жизни. Она вздохнула, внезапно осознав, что и здесь окно заперто, и пот стекает по спине, просачиваясь между ягодицами.

Звук поднимающейся рамы разбудил спящего: он повернул голову и слабо улыбнулся.

– Как ты? – спросила она приглушенным тоном, словно в церкви. Собственный голос всегда казался ей слишком громким.

Роджер вяло пожал плечом и произнес одними губами: «Нормально». Темные волосы у висков были мокрыми от пота.

– Ужасно жарко, правда?

Он кивнул, показав на воротник своей рубашки. Брианна поняла намек и развязала тесемки, как можно больше обнажив грудь.

У него были маленькие, аккуратные соски с коричневато-розовыми ареолами в зарослях темных курчавых волос; это напомнило ей собственные груди, полные молока. Внезапно ее охватило безумное желание стянуть сорочку, взять его за голову и… Ей живо вспомнилось, как он уже делал это – там, под ивами, и горячая волна обдала все тело, от груди до промежности. Покраснев, Брианна отвернулась к столику с едой: холодная мясная похлебка, начиненная пенициллином, и бутылка со сладким чаем. Она взяла ложку и вопросительно подняла бровь.

Роджер чуть поморщился, но кивнул на похлебку.

– Открывайте ворота, – весело пропела Брианна, поднося ложку к его рту. – Заводите лошадку!

Он раздраженно закатил глаза к потолку.

– Когда я была маленькой, – начала она, игнорируя его гримасу, – мои родители в таких случаях приговаривали: «Вот идет буксир, поднимайте мост» или «Открывайте гараж, едет машинка». С Джемом это уже не годится. А твоя мама тоже придумывала машины и самолеты?

Его губы дрогнули и сложились в неохотную улыбку. Роджер покачал головой и поднял руку, указывая на потолок: на штукатурке темнело неясное пятно. Присмотревшись, она различила пчелу, залетевшую из сада и прикорнувшую в тени.

– Да? Ладно. Открывай ротик, сейчас прилетит пчелка, – тихо сказала Брианна, засовывая ложку ему в рот. – Ж-ж-ж-ж…

Ей трудно было поддерживать игривый тон, и все же напряжение немного спало, и она принялась болтать о сыне. В последнее время тот изобрел новое слово – «вага»; пока никто не догадался, что оно означает.

– Сначала я думала – кошка, но ту он зовет «мяу-мяу». – Брианна вытерла пот со лба тыльной стороной ладони и снова окунула ложку в похлебку. – Миссис Шерстон считает, что ему пора ходить. У ее сестры дети в годик уже пошли. А мама сказала, что с ним все в порядке – пойдет, когда будет готов. У детей ведь по-разному: от десяти месяцев до восемнадцати; чаще всего – в пятнадцать.

Приходилось внимательно следить за ложкой; тем не менее Брианна ощущала на себе его пристальный взгляд и боялась поднять глаза. Кто знает, что там, в этой зеленой глубине, – Роджер или молчаливый незнакомец, висельник?

– Ах да, чуть не забыла! – прервалась она на середине рассказа о Уилбурах. На самом деле, конечно, не забыла; просто не хотелось вываливать новости сразу, в лоб. – Папа сегодня разговаривал с губернатором, и он – губернатор то есть – выделил тебе земельный участок: пять тысяч акров.

Произнеся это вслух, Брианна поразилась абсурдности идеи: пять тысяч акров дикой местности в обмен на почти отнятую жизнь. Хотя и не «почти», подумала она, глядя на Роджера.

Он недоуменно нахмурился, затем покачал головой, поднял руки в бессильном жесте и откинулся на подушку, закрыв глаза, словно полученная информация была слишком далекой от здравого смысла. Может, так оно и есть.

Внезапно Брианне захотелось прикоснуться к нему, пробить барьер молчания. Она осторожно дотронулась пальцами до его скулы и легонько обвела контуры синяка, всматриваясь в размытые края и темные сгустки крови под кожей там, где разорвались капилляры. Синяк начинал желтеть; мама объясняла, что на травмированный участок прибывают лейкоциты и постепенно разрушают поврежденные клетки, экономно перерабатывая вытекшую кровь, а смена цветов как раз является результатом этого клеточного «домохозяйства».

Роджер открыл глаза и пристально посмотрел на нее. Брианна поняла, что выглядит взволнованной, и попыталась улыбнуться.

– Ты не похож на мертвеца.

Это замечание разрушило невозмутимый фасад: брови дернулись вверх, а в глазах мелькнула слабая искорка смеха.

– Роджер… – Не зная, что сказать, Брианна порывисто наклонилась к нему. Он слегка напрягся, инстинктивно ссутулившись, чтобы защитить трубку, торчащую из горла. Она осторожно обняла его за плечи, остро нуждаясь в физической близости.

– Люблю тебя… – прошептала Брианна, крепче сжимая руку, словно хотела убедить в этом силой.

Губы были теплыми и сухими, привычными и в то же время пугающе неживыми, без теплого дыхания – будто маску целуешь. Из глубин легких через янтарную трубку со свистом вырывался воздух, словно испарения из пещеры. Брианна ощутила, как по коже побежали мурашки, и отодвинулась.

Его глаза все еще были закрыты, крепко зажмурены; под кожей перекатывались мускулы челюсти.

– Ну, ты… отдыхай, – выдавила она дрожащим голосом. – Спокойной ночи.

Брианна спустилась вниз, даже не заметив, что в коридоре горит свеча, а рабыня тихо проскользнула обратно в комнату.

Вернулось чувство голода. Хорошо бы поесть – но сперва нужно избавиться от скопившегося молока, и она пошла в сторону родительской спальни. Несмотря на удушливый, спертый воздух, руки заледенели, словно скипидар все еще испарялся с кожи.

Прошлой ночью мне приснилась подруга Дебора. В студенческом союзе она зарабатывала гаданиями на картах Таро; предлагала и мне, но я всегда отказывалась.

В пятом классе сестра Мари Ромейн сказала, что католикам настрого запрещено гадать. Никаких спиритических столиков, карт Таро или хрустальных шаров – это соблазны С-А-Т-А-Н-Ы (она всегда произносила по буквам, никогда – одним словом).

Уж не знаю, дьявол ли тому виной, только я почему-то никак не могла собраться с духом и разрешить Деборе мне погадать. Как ни странно, во сне она занималась именно этим.

Мне приходилось видеть, как она гадает для других. Карты Таро всегда меня притягивали; возможно, лишь потому, что считались запретным плодом. У них были завораживающие названия: Старшие арканы, Младшие арканы, Рыцарь Пентаклей, Паж Кубков, Дама Посохов, Король Мечей, Императрица, Маг. И Повешенный.

Ну, правильно, что еще мне могло присниться? И запомнилось так хорошо: вот он, прямо посередине веера карт.

«Человек подвешен за ногу к перекладине; руки связаны за спиной и вместе с головой образуют треугольник с вершиной вниз; ноги сложены в форме креста. В каком-то смысле Повешенный все еще связан с землей, поскольку нога крепится к шесту», – объясняла Дебора.

Эта карта всегда казалась мне странной: судя по выражению лица, Повешенному было абсолютно все равно – его нисколько не беспокоило, что он висит вниз головой с завязанными глазами.

Деб постоянно перемешивала карты и раскладывала снова, и каждый раз выпадала она.

«Повешенный символизирует процесс жертвоприношения и капитуляции. – Дебора взглянула на меня и постучала пальцем по карте. – Здесь заложено очень глубокое значение, однако большая его часть скрыта, и додумываться нужно самой. Готовность принести себя в жертву ведет к преобразованию личности, но человек должен возродиться без посторонней помощи».

Преобразование личности – именно этого я и боялась. Личность Роджера нравилась мне ровно такой, какая есть!

А, чушь собачья! Не знаю, имеет ли С-А-Т-А-Н-А к этому отношение, но лучше не заглядывать так далеко в будущее. По крайней мере, сейчас.