Питер сидел один в комнате общежития Гамильтон-колледжа на 1800 студентов, выдержанного в новоанглийском стиле. Колледж располагался в Клинтоне, Нью-Йорк, почти в пяти часах езды на север от Грейт-Нека. Университетский городок этого колледжа был очень красив, но уже через несколько недель Питер понял, что совершил большую ошибку.

Его как никогда сильно тянуло к космосу, химии и ракетостроению, однако в Гамильтоне он учился на подготовительных медицинских курсах, что вовсе не приближало его к профессии астронавта. И что еще хуже – не похоже, что он сможет специализироваться сразу по двум профилирующим дисциплинам: по биологии и физике. Здесь у него не было возможности выбрать сразу две профильные науки, не говоря уже о серьезном изучении космоса.

Питер оказался в Гамильтоне, потому что не чувствовал себя достаточно умным, чтобы учиться в одной из школ Лиги плюща, хотя его друзья по большей части поступили именно в эти заведения. А подготовительные медицинские курсы – это для спокойствия родителей. Парень, не знавший удержу, теперь вынужден был мириться с ограничениями.

Уже вскоре после прибытия в колледж он, 18-летний, написал в своем дневнике: «Приходится признать, что я передумал относительно Гамильтона. Мне нужен более широкий выбор дисциплин. Я пытаюсь выбрать в качестве основной дисциплины биохимию. Не знаю, удастся ли мне сделать это».

И на следующей странице: «Меня чрезвычайно беспокоит это противоречие, с которым я столкнулся в Гамильтоне (хотя я сильно надеюсь, что это неправда). Во-первых, я слышал, что здесь очень трудный предварительный экзамен, сложнее, чем во многих известных и “более сильных” учреждениях. И во-вторых, я не знаю, будет ли это учитываться в дальнейшем при подсчете баллов».

Когда Питер вернулся домой в Грейт-Нек на каникулы в День благодарения, он столкнулся с бывшим одноклассником Майклом Новембером, который теперь учился на первом курсе колледжа в Массачусетском технологическом институте (МТИ). Они договорились поиграть в теннис на корте в Шелтер-Бэй, чтобы немного потренироваться, а заодно и поболтать. Когда они встретились в один из сухих, но холодных дней поздней осени, Питер признался Майклу, который тоже учился в «продвинутом» химическом классе, что уже изголодался по точным наукам и технике. Всякий раз, когда в Гамильтон для проведения научной дискуссии приезжал приглашенный профессор, Питер пробирался поближе к нему и обязательно делал записи. «Я просто впитывал его, – рассказывал он другу. – Философия – великая наука, литература тоже прекрасна, но мне этого мало».

Майкл, который играл в футбол в одной из команд Грейт-Нека и любил математику примерно так же, как Питер любил космос, находился в совершенно иной ситуации. В промежутках между геймами Майкл рассказал Питеру о существующей в МТИ программе UROP (Undergraduate Research Opportunities Program), в рамках которой студенты получают возможность вести исследования в таких разных областях, как ядерная физика, городское планирование и солнечные фотоэлектрические системы для жилых домов.

Сам Майкл участвовал в экспериментах по ядерному синтезу, в том числе в сооружении уменьшенной версии «Токамака» – круглой стальной трубы с глубоким вакуумом внутри, в которой для ограничения синтеза используются магнитные поля. Руководителем проекта у него был профессор Луис Смаллин, который помог создать в институте факультет электротехнической инженерии и вычислительной техники, а в начале 1940-х возглавлял лабораторию излучений, как раз когда в ней разрабатывалась бортовая авиационная РЛС, использовавшаяся во время Второй мировой войны.

Питер прекратил игру. Он не мог поверить, что первокурсник может участвовать в экспериментах по ядерному синтезу. «Господи, это невероятно!» – только и сказал он.

Майкл также изучал курс теории относительности у профессора Джерома Фридмана, директора институтской лаборатории ядерной физики. Физику в его группе первокурсников преподавал профессор Генри Кендалл, который вместе с Фридманом занимался прорывными исследованиями в области субатомных частиц, называемых кварками. В общем, к моменту окончания этого теннисного матча Питер уже неотступно думал о МТИ. Остаток каникул он провозился со своим автомобилем «понтиак транс-ам» с двигателем V8 и золотой жар-птицей на капоте. Он переделал впускной коллектор карбюратора таким образом, чтобы тот смог забирать больше кислорода, и вынашивал идею системы впрыска, в которой использовалась закись азота.

Вернувшись в Гамильтон после Дня благодарения, Питер обратился в МТИ, чтобы спланировать поездку туда на собеседование в начале января, и ему выслали комплект документов, необходимых для перевода. Он интересовался, может ли он на что-то надеяться: ведь МТИ был одним из самых авторитетных институтов в мире и перевестись в него было еще труднее, чем просто поступить. Однако наряду с этим Питер пытался извлечь максимум возможного из пребывания в Гамильтоне в плане науки вообще и космоса в частности, в том числе и за пределами университетского городка. Он стал два-три раза в неделю посещать занятия группы биологических исследований. Он искал профессоров и местных исследователей, так или иначе занимавшихся космосом. Он писал письма в НАСА, например такие:

Наконец наступил январь, Питер и его мать приехали в Бостон и направились в МТИ в Кембридже, через реку Чарльз. Питер и Тула прошли по Массачусетс-авеню, миновали Гарвардский мост, весьма истоптанную лестницу, прошли мимо ряда грандиозных колонн и далее до входа в дом № 77 на Массачусетс-авеню, к мраморной куполообразной ротонде в центре кампуса. Питер всматривался в каждую деталь, от надписи на греческом языке под куполом до тянувшегося впереди длинного коридора. Зимнее солнце вливалось через высокие окна, оставшиеся сзади, и заполняло вестибюль из белого известняка мягким приглушенным светом. Студенты в мешковатых куртках несли книги и рюкзаки, и их разговоры отдавались эхом в этом огромном пространстве. Вестибюль переходил в 250-метровый коридор, из которого открывался доступ в другие части студенческого городка. Тула, неравнодушная к архитектуре, подумала, что от этого здания просто захватывает дух, как от Пантеона в Риме. Питер не мог описать свои ощущения. Может быть, он почувствовал то же, что и его мать, когда впервые увидела их дом в Грейт-Неке, или то же, что и его отец, когда в первый раз увидел его мать в вечернем платье и понял, что это Она.

Питер и Тула медленно шли по длинному холлу, и Питер рассматривал объявления и рекламки на досках объявлений и в витринах. Было тут и объявление об исследовательской программе UROP, о которой рассказывал Майкл Новембер. Один из студентов рассказал Питеру и Туле о «МТИ-хендже»: каждый год в течение нескольких дней в конце января лучи заходящего солнца пронизывают насквозь сразу семь зданий, находящихся на одной линии на северном краю Киллиан-корт, и достигают восьмого; наблюдать это лучше всего с третьего этажа.

Зал, который в кампусе обычно называют «Бесконечным коридором», проходит через части зданий 3, 4, 7, 8 и 10. Для всеобщего упорядочивания в МТИ используются номера, которые присваиваются зданиям, аудиториям и даже студентам. В двери аудиторий были вставлены непрозрачные стекла сливочного цвета, и на них от руки были написаны черным названия факультетов и имена профессоров (они напомнили Питеру двери, которые он когда-то видел в старых детективах). Питеру захотелось открыть все двери и посмотреть, что скрывается за каждой из них. При этом он был необычно молчалив, но старался вникать во все детали. Вместе с мамой они миновали здания 10 и 11 и остановились у здания 8 – физического факультета. Этот факультет был создан еще в XIX веке основателем МТИ Уильямом Бертоном Роджерсом, и среди его преподавателей и выпускников можно выделить ослепительную плеяду лауреатов Нобелевской премии и других величайших умов, от Ричарда Фейнмана (квантовая электродинамика), Мюррея Гелл-Манна (элементарные частицы), Сэмюэла Тинга и Бертона Рихтера (субатомные частицы) до Роберта Нойса (Fairchild Semiconductor, Intel), Билла Шокли (полевые транзисторы), Джорджа Смута (реликтовое излучение) и Филиппа Моррисона (Манхэттенский проект, популяризация науки). В первые годы после запуска первого искусственного спутника Земли и успеха программы «Аполлон» физические классы в МТИ были переполнены.

Питер и его мать держали путь на факультет биологии. С родителями он достиг взаимопонимания в отношении того, что, если его примут в МТИ, он все равно не уйдет с подготовительного медицинского отделения в Гамильтоне. Но здешний биологический факультет как минимум открывал ему гораздо более широкие возможности. Возвращаясь, Питер и Тула вновь прошли по тому же коридору, рассматривая другие фотографии, плакаты, объявления клубов и сообщения о разных мероприятиях, от танцев в стиле сальса до созерцания звезд. Перед отъездом Питеру необходимо было побывать на двух факультетах. В первую очередь это было здание 37, отведенное астрофизикам. Эта область была одновременно и эфемерной, и реальной, и ее обитатели пытались с помощью слов и уравнений интерпретировать яркие цвета, структуры и формации, наблюдаемые в космосе.

Последней остановкой в ходе их прогулки стало здание 33 аэрокосмического факультета (AeroAstro), который подготовил больше астронавтов, чем любое другое учреждение США (конечно, за исключением военных академий). Именно здесь военные офицеры проходили авиационную подготовку во время обеих мировых войн. Здесь проходили решающие испытательные полеты на гиперзвуковых скоростях. В 1963 году Базз Олдрин получил здесь степень доктора философии. Другие астронавты – Джим Ловелл («Аполлон-13»), Эд Митчелл («Аполлон-14») – проходили здесь вводный курс астронавигации. На одной из фотографий была запечатлена группа астронавтов НАСА во время посещения ими Лаборатории измерительных приборов, в том числе астронавты с «Аполлона-1» Вирджил (Гас) Гриссом, Роджер Чаффи и Эд Уайт, погибшие во время предстартовых испытаний. Рядом с ними – бывшие студенты МТИ астронавты Дэйв Скотт, Расти Швейкарт и Джим Макдивитт.

Питер читал краткую историю факультета: Чарльз Старк Дрейпер (Док) поступил в МТИ в 1920-х, а в 1930 году основал здесь Лабораторию измерительных приборов. Ошеломленный Питер продолжал читать. Здесь, в Лаборатории измерительных приборов, была разработана инерциальная система наведения для «Аполлонов», то есть фактически компьютер, который обеспечил полет человека на Луну. Прямо вот здесь! И в то время, когда компьютеры занимали целые залы, пишущие машинки с копиркой были нормой во всех учреждениях, а телевидение было черно-белым! Небольшая команда из МТИ придумала, как использовать новую технологию, интегральные схемы, чтобы доставить человека и оборудование на Луну, а потом вернуть обратно. У фанатов бейсбола есть стадион «Ригли-Филд», у поклонников гольфа – Сент-Эндрюс, у отчаянных серфингистов – Маверик, у альпинистов – гора Чогори (K2). А для Питера священное место было здесь.

Он как зачарованный смотрел на космические реликвии, в том числе на части марсианского зонда, сделанного в Лаборатории измерительных приборов. Его сделали еще в начале 1960-х, он никогда никуда не летал, но на основе использованной в нем технологии были созданы компьютеры, управлявшие «Аполлонами». МТИ получил от НАСА контракт на создание компьютера системы наведения в августе 1962 года, менее чем через три месяца после знаменитой речи Кеннеди. Джим Уэбб, администратор организованного тогда НАСА, знал Дока Дрейпера, инженера, изобретателя инерциальных систем и пилота, который сам проверял созданные им элементы, летая на самолетах. По воспоминаниям Дрейпера, Уэбб позвонил ему и сказал: «Док, вы сможете разработать систему наведения и навигации для “Аполлона”?»

– Да, конечно, – ответил Дрейпер.

– И когда она будет готова? – спросил Уэбб.

– Когда вам нужно, тогда и будет, – ответил Дрейпер.

– А как я узнаю, что она будет работать?

– Я полечу вместе с ней и буду управлять ею для вас, – сказал Дрейпер, формально предложив себя в астронавты в свои 60 лет.

Дрейпер не мог знать, что он и его группа действительно сумеют создать компьютер, способный доставить людей на Луну. Никто и никогда еще не делал этого. Но Дрейпер не колеблясь взял на себя риск, сказав «да» и, таким образом, пообещав решить одну из самых сложных технических задач в истории человечества. Он верил в себя и в свою команду. Гуляя по лабораториям, Питер записал еще одно замечание, на этот раз связанное с другим его кумиром, Вернером фон Брауном, которого в начале работ по программе «Аполлон» спросили: «Может быть, дела у нас шли бы намного лучше, если бы мы сотрудничали с русскими?» На это фон Браун ответил: «Если бы мы сотрудничали с русскими, такой программы не было бы ни у нас, ни у них». Поэтому Питер записал: «Америка попала на Луну благодаря конкуренции».

Когда Питер и Тула уже поздним вечером вышли на свежий воздух, Питер думал о том, какие курсы и предметы он должен здесь освоить и с какими революционными техническими достижениями он должен познакомиться. Потому что возможности здесь были просто безграничные.

После своего турне Питер вернулся в Гамильтон обеспокоенным. МТИ стал для него еще одним напоминанием о дерзновенности НАСА и о том, чего удалось достичь менее чем за десятилетие. Он мечтал, чтобы эти славные дни вновь вернулись. Но 1970-е были во многом противоположны 1960-м. Теперь деньги шли на войну во Вьетнаме и на решение множества социальных проблем.

В 1960-х годах бюджет НАСА составлял примерно 1 % общего объема федерального бюджета и достиг своего максимума в 1965 году, когда на НАСА работало более 400 000 сотрудников и подрядчиков. К 1979 году доля НАСА в федеральном бюджете уменьшилась вдвое, а число наемных сотрудников сократилось примерно до 20 000. НАСА пришлось отказаться от программы отправки космического корабля для облета знаменитой кометы Галлея, которая в 1986 году должна была подойти к Земле достаточно близко, после чего она не появится целых 75 лет. Полеты «Аполлонов-18, -19, -20» тоже были отменены, хотя большая часть оборудования была уже куплена и изготовлена. Луна была покорена, и теперь критики говорили, что правительство «запускает в космос деньги». Проектирование и разработка «Шаттлов» задерживались, а планы создания американской космической станции на низкой околоземной орбите даже перестали разрабатываться. Фанаты космоса задавались вопросом, что же будет дальше. Их мечта умирала на глазах.

Питер написал обращение и разослал его всем выборным руководителям, каких смог найти, от местных представителей до советника президента Джимми Картера по космическим делам. В нем он выражал свою озабоченность по поводу «медленной, но верной деградации целей и бюджета космической программы США». Он собрал около двухсот подписей студентов и преподавателей Гамильтона. Затем написал письмо, которое, как он надеялся, будет опубликовано в научном журнале Omni:

В начале февраля 1980 года в Гамильтоне прочел лекцию приглашенный профессор Джим Арнольд, основатель химического факультета в Университете Сан-Диего, консультант НАСА и один из первых исследователей образцов горных пород и почвы, доставленных с Луны. Арнольд говорил о полезных и обильных ресурсах, которые можно будет добывать на Луне и ближайших астероидах. Питер никогда раньше не слышал о возможности добычи металлов – никеля, железа и платины – на астероидах. После лекции он встретил двух студентов, представляющих организацию, которую они называли «международной школой будущего», и мечтающих о создании «космического микрополиса». Возвращаясь пешком в общежитие, Питер смотрел на карты, которые они ему дали. Это был хороший вечер, но лекций в Гамильтоне было мало, а из МТИ не будет никаких вестей еще как минимум шесть недель.

Основным курсом на подготовительном отделении для медиков в Гамильтоне был курс введения в биологию профессора Франка Прайса. Он был довольно трудным, и считалось, что он используется для отсеивания некоторого числа студентов. При этом 80 % курса составляло изучение и препарирование эмбриона свиньи.

В группе Питера было около 80 студентов, и ее расписание включало в себя три часа теоретических занятий и три часа лабораторных работ в неделю. В первый день занятий профессор Прайс, преподававший биологию в Гамильтоне уже пять лет, завел строгий разговор о важности аккуратного и уважительного обращения с эмбрионами свиньи. Он предупредил, что «поросята ни при каких обстоятельствах не должны покидать лабораторию». На двух студентов приходился один поросенок; пособия по данному курсу были посвящены в первую очередь физиологии, функциям различных органов, а также закономерностям циркуляции крови через сердце, легкие, желудок и печень.

За две недели до важнейшего экзамена по препарированию Питер заболел ветрянкой, и ему пришлось провести неделю в институтском лазарете. Он пропустил очень важные занятия в лаборатории, в частности методы тестирования. Он понимал, что если не сдаст этот экзамен на хорошую оценку, то у него не будет шансов на поступление в элитную медицинскую школу и он не сможет учиться в МТИ. Так что провалиться на этом экзамене он не мог. Эта мысль всю ночь не давала ему покоя. В конце концов у него созрел план: на выходные «одолжить» где-то эмбрион свиньи и попрактиковаться на нем. Он заручился поддержкой Филиппа, своего напарника по занятиям в лаборатории и соседа по общежитию. Они договорились, что после занятий Филипп как бы случайно смахнет эмбрион свиньи в сумку для книг, которую Питер будет держать открытой.

В следующий понедельник профессор Прайс попросил всех внимательно выслушать его. Выглядел он при этом не очень-то веселым. «Мне стало известно, – сказал он, – что украден зародыш свиньи. Я бы хотел, чтобы тот, кто сделал это, соизволил в этом признаться. А если вы знаете, кто это сделал, вы обязаны, согласно нашему кодексу чести, сообщить об этом». Питер в ужасе оглянулся через плечо на Филиппа. Дело в том, что студенты Гамильтона в самом начале подписывали обещание соблюдать здешний строгий кодекс чести. Поэтому бесчестный поступок означал исключение или автоматический «неуд» по данному курсу. Похищенный поросенок длиной около 30 см лежал, завернутый в пропитанные формальдегидом бумажные полотенца, в полиэтиленовом пакете в задней части холодильника в общежитии. Вернувшись к себе после занятий, Питер узнал, что дела совсем плохи: по слухам, напарник собирается сдать его.

Жизнь кончена, подумал Питер. Он выпросил у напарника сутки, в течение которых он попытается решить проблему самостоятельно. В панике Питер и Филипп встретились и решили избавиться от улик. Они прошли по кампусу, осматривая мусорные баки и разные укромные места. Они искали место, в котором злополучного поросенка можно было бы спрятать так, чтобы его никогда не нашли. В ту же ночь Питер и Филипп отправились в лес (Гамильтон находится в сельской местности в окружении сотен гектаров лесных угодий). Тело поросенка было предано земле, и место захоронения было помечено. Питер не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, что теперь его исключат, его семья будет опозорена и его никогда уже не примут в МТИ. Он по-настоящему страдал.

Питер позвонил отцу. В это время Тула и Гарри играли в карты в гостях у друга. Гарри извинился за то, что вынужден принять звонок, и вернулся более чем через час. Когда Тула спросила его, что случилось, Гарри сказал, что дело улажено. Питер рассказал отцу о своих неприятностях и сказал, что собирается на следующий день пойти и сознаться.

Гарри Диамандис внимательно выслушал сына. После долгой паузы он предложил сыну другой вариант: обратиться к врачу лазарета и объяснить ситуацию. Гарри приезжал к Питеру, когда тот болел, и нашел, что врач кампуса – добрый и умный человек. Врача следует превратить в союзника, сказал Гарри. Он сможет поговорить с профессором Прайсом, Питер вернет поросенка в лабораторию, ну и конечно, придется все откровенно рассказать профессору.

Питер вернулся в лес и эксгумировал тело поросенка. Под вечер он вошел в лабораторию профессора Прайса. Когда он доставал поросенка из мешка, руки у него тряслись. Профессор Прайс видел, что Питер мертвенно бледен и, по-видимому, готов заплакать. Следует сказать, что поросят у профессора, случалось, крали и раньше. В частности, он имел удовольствие видеть их повешенными в студенческих общежитиях или подброшенными просто шутки ради в кровати и в ванные комнаты. Профессор Прайс, с которым уже поговорил врач из лазарета, спросил Питера: «Вы подготовились должным образом?» Питер кивнул, сдерживая слезы, и сказал, заикаясь: «Я так виноват…» При этом он посмотрел на профессора: ну что – все, жизнь кончена? или я буду помилован? После паузы, показавшейся Питеру вечностью, профессор Прайс сказал: «Тогда желаю вам удачи на экзамене».

Через несколько недель Питер получил письмо из МТИ. И его глаза опять наполнились слезами. «Питер, от имени приемной комиссии я рад предложить вам учиться в МТИ…»

Фактически профессор Прайс дал ему второй шанс. Так что все, никаких больше легких путей и отступлений от правил. Зачисление в МТИ – это подарок судьбы! Он сможет снова войти в Бесконечный коридор, открыть нужные двери, вступить в нужные клубы и, возможно, даже начать делать что-то по-настоящему свое.