Глава 10
Что Шрам делает с соперницами
Спустя сутки валяния в кровати Шомпол, несмотря на мой яростный протест, уже бегал по палубе, поправлял крепления и помогал коку таскать мешки с провизией. Открыто пират на меня не злился, но тщательно делал вид, будто вовсе не замечает моего присутствия.
А мне все равно. Чем бы дитя ни тешилось, как говорится.
Самой большой проблемой по-прежнему оставались стремительно утекающие силы, которых становилось все меньше и меньше с каждой опресненной бочкой морской воды. Запасы разбавленного рома и те подходили к концу, а берег все так же казался тонкой далекой полосочкой на другом конце света.
У одной из величаво возвышающихся над водой скал мы чуть было не сели на мель. Если бы не четкое руководство Дикого Паруса, наше путешествие закончилось бы, так толком и не начавшись.
Пер приноровился работать вместе со всей командой и очень скоро стал там своим парнем. Скажи мне кто, что это наследный принц острова Туманов, ни за что бы не поверила.
Единственный, кому было так же плохо, как и мне, это Шел. Он чах просто на глазах, ибо, в отличие от меня, за прошедшую неделю ни разу не восполнил запас энергии. Если в ближайшие два дня мы не доберемся до Гряды, я планировала совершить плановое самоубийство с последующим воскрешением.
Конечно, некромант не говорил вслух, что едва держится на ногах, а ведь он тоже помогал опреснять воду. Сидел бы себе и не колдовал – не было бы никаких проблем, а так он пытался прикидываться сытой акулой на безрыбье. Ну и я тоже делала вид, что все идет своим чередом.
– Это издержки профессии, – грустно улыбнулся Шел, когда я слишком пристально на него посмотрела. Он знал, о чем я думаю. Он всегда все обо мне знает.
– Тебе нужно на берег, – возразила я.
Некромант откровенно фыркнул, будто я сморозила самую несусветную глупость, какая только может прийти женщине в голову.
– Кто бы говорил.
– Да, но не я выгляжу как зомби столетней давности.
Мы сидели на камбузе и помогали готовить ужин. Через перегородку, отделяющую нас от остальных членов команды, что работали на кухне, доносились приятные запахи и свист замечтавшегося кока. Впервые мы вместе занимались чем-то полезным: Шеллак чистил рыбу, а я ее потрошила. Чтобы мы делали что-то подобное дома? Да никогда.
Не знаю, что изменилось. За последнее время я слишком много узнала о человеке, которого, думала, знаю как облупленного. Мне казалось, Шеллак, которого я знаю, не водит дружбу с драконшами-пограничниками, не убивает капитанов, не тыкает мне ножом в спину, и уж тем более не говорит о том, что гордится мной.
Все это выглядело слишком странным.
– Откуда ты знаешь эту драконшу? – повторила я вопрос, заданный накануне.
– Однажды я оказал одну услугу ее брату-графу. – Информацию из Шела приходилось вытаскивать клещами.
– И?
– Не взял платы.
Я присвистнула. Щедрость и некромантия – понятия если не противоположные по значению, то уж явно мало пересекающиеся. Добавлю, что в одном ряду с ними стоят «безумие» и «Шел, у тебя поехала крыша».
– Да ну, – не поверила я.
– Шрам, Герда умеет читать мысли. Телепатов лучше иметь под боком в качестве друзей, а не врагов.
Полосатый разделанный окунь согласно дернул хвостом и затих. Вытянутая морда так и говорила: «Это все твоя ревность, Шрам. Слать ее надо к бездне, пока кто-нибудь из врагов на твоей слабости не сыграл».
С рыбиной я была согласна, но, тем не менее, это не помешало мне провести ножом по ее голому шершавому брюшку. В корыто скользнули темные внутренности.
– Неужели в твоей голове сидят такие страшные тайны, что ты так боишься разоблачения?
Шеллак не ответил, что, как обычно, означало – ему есть все-таки что скрывать, о чем я, как водится, всегда узнаю последней.
Теперь я более чем когда-либо хотела побывать в Драконьем Глазе, но отнюдь не из-за капитана Грома, который, кстати говоря, давно не появлялся в поле зрения. Я хотела знать, что скрывается в прошлом Шеллака, о чем он не рассказывает даже мне; хотя, если честно, я с ним тоже ведь не всегда откровенна.
– За что ты так невзлюбил Форель? – спросила я, поняв, что тему прошлого стоит отложить на неопределенное время.
В это мгновение некромант неосознанно напрягся, непослушная вертлявая рыбина мылом выскользнула из рук и, хлопнув в воздухе хвостом, плюхнулась на пол. Стучащий ножом кок на корабельной кухне притих, перестал даже свистеть, прислушиваясь к происходящему за тонкой перегородкой разговору.
Шеллак отвернулся, сделав вид, будто не расслышал моего вопроса, но Шрам так просто не сдается. Рывком я развернула мужчину к себе, оставив на его рубашке следы рыбьих внутренностей.
– Ты ответишь мне или я тебе больше не друг, Шел.
– Зачем тебе нужно это знать? – сухо произнес он с напускным безразличием, знакомым мне с детства. Но это всего лишь притворство.
– Потому что, пока я иду за тобой по лесной чаще, я хочу знать, какого дьявола ты меня туда завел.
– Хорошо, – примирительно кивнул Шеллак. – Только рубашку отпусти.
Тогда я заметила, что все еще держу его за воротник. Пристыженно опустив глаза, я разжала пальцы и села обратно на перевернутый ящик. Было уже не до рыбы, поэтому я и не заметила, когда будущий обед больно цапнул за палец.
– Так что у вас с Форелью? – Я выжидательно уставилась на некроманта. – Из-за чего вы не поладили?
– Ты, наверное, слышала, что Форель частенько кличут ведьмой, – нехотя начал Шел. – Так вот, это не пустые слухи. У нее действительно есть кое-какие способности. И не только потому, что муж ее был некромантом.
С одноглазой женщиной особой дружбы я не водила. Все время казалось, будто ее единственный глаз видит тебя насквозь, исследует внутренности, проверяет на вшивость. Она внушала суеверный, едва осознаваемый страх. И это притом, что на всех островах можно по пальцам одной руки сосчитать людей, которых я боюсь. Порой, когда Шел злится, и он входит в их число. Он редко выходит из себя, но если уж подобное случается – спасайся кто может, драпай, как крыса с тонущего корабля.
– Не знала, что ты ненавидишь ведьм, – скривилась я. Что еще я должна узнать о Шеллаке, прежде чем сойду с трапа на землю?
– Дело не в том, что она и правда ведьма, Шрам. – Некромант покачал головой. – Когда я принес тебя домой, она сразу пронюхала о том, что у нас в доме завелся младенец. Крутилась целыми днями у порога, пыталась даже однажды залезть в подвал… Но я не воспринимал старуху всерьез до тех пор, пока ей не удалось все-таки тебя выкрасть.
Я затаила дыхание. Уж этой истории мне наставник никогда не рассказывал, несмотря на мою уверенность в том, что кто-кто, а он-то уж скрывать от меня подобных вещей не станет.
– Она не соглашалась менять тебя ни на деньги, ни на что-либо еще, – слабым голосом продолжал Шеллак. К физической слабости, которая и так его изматывала, добавилась еще слабость другого рода. Он не хотел, чтобы я о ней узнала, но знал, что рано или поздно придется во всем признаться.
– Почему? Зачем ей младенец? – удивилась я.
Форель никогда не слыла похитительницей детей или любительницей «диетических» супчиков. Людоедов в поселениях всегда быстро вычисляют и выставляют за ворота, предоставляя нежити питаться чем Посейдон пошлет.
– Не знаю, – признался Шел и стряхнул упавшую на глаза темную прядь. – Но с тех пор она еще не раз пыталась забрать тебя, и даже пекла, якобы специально для тебя, пироги, оставляя их на подоконнике.
– Думаешь, она хотела меня отравить?
Ужас происходящего доходил до меня постепенно, словно разбушевавшийся прибой, медленно поглощающий мое бренное человеческое тело. Женщина, которая всю жизнь мечтала отправить меня на тот свет, столько лет жила рядом со мной, а я ни о чем и не подозревала.
Я не стала задавать Шеллаку вопрос, почему мы не переехали в другое место, потому что уже заранее знала ответ. Уйти – означало показать свой страх, признать поражение.
– Разрази меня гром… – Я прижала выпачканные в крови ладони к губам и прикрыла глаза. – Она же могла разболтать обо мне всему городу, и тогда меня сдали бы в интернат. Шел, она могла это сделать.
– Ее целью не было насолить мне. – Неожиданная серьезность в тоне некроманта заставила меня вновь открыть глаза. – Она не хотела убить тебя или покалечить. Ее целью было забрать тебя к себе. Но ей это не удалось.
Забрать к себе? Но зачем я понадобилась престарелой вдове?
Я помнила этот далекий день очень хорошо: на городском кладбище зацвели вишни, прилетели с юга маленькие юркие иволги и затянули свою звонкую песню. Наставник сидел у печи и грел бледные дряблые руки над хилым огоньком, едва не касаясь ладонями пламени. Меня завораживало то, как огненные блики падали на мертвенно-бледную кожу старика и растворялись в ней теплым мягким светом. Тогда наставник еще был в своем уме. Его острый живой взгляд таил в себе столько скрытой мудрости и знания, что для меня он сам был светом, на который я летела, как светлячок.
Я сидела на платяном сундуке и задумчиво водила по свитку пером, выводя первые приходящие на ум руны. В итоге получалось что-то вроде стихов, но бездарных – без ритма и рифмы. Мне было девятнадцать, и мне было решительно на все плевать.
Той весной я обстригла свои длинные медово-русые волосы, став еще больше похожей на мальчишку-сорванца. Особенно раздражали острые скулы и тоскливый, невыразительный взгляд. В зеркало я старалась не смотреться, чтобы не портить настроение себе и не улучшать его свежеприобретенным неприятелям.
Шеллак ворвался в дом вместе с быстрым свежим ветром. Он так сильно приложил дверь к стене, что мне показалось, она сейчас разлетится в щепки вместе со всем домом.
Наставник даже бровью не повел, когда его любимый ученик без лишних слов поволок меня в сторону выхода. Между нами завязалась безмолвная драка. Стиснув зубы, каждый из нас боролся за превосходство, и в итоге победили сила и опыт. То есть Шеллак.
– Какого дьявола ты творишь, Шел? – прошипела я сквозь зубы, едва мы оказались на улице. Сладко пахло цветочной пыльцой и весенней влажной землей.
Шеллак казался тогда таким юным и близким. Скорее другом и соратником, нежели вторым наставником. Он был всегда чистым, опрятным, светлым, аж дыхание перехватывало. Не знаю, когда его взгляд успел потемнеть, когда он перестал заигрывать с городскими девчонками и снимать котят с деревьев.
– Я сейчас попрошу тебя кое о чем, – произнес он приглушенным голосом, и я перестала дергаться. – Обещай, что выполнишь все как я скажу.
– Шел, я…
– Просто обещай.
Той весной он сам был весной. Пах как весна. Двигался как ветерок. Дыхание – будто морской бриз. Растрепавшиеся от долгого бега волосы, тяжелое, глубокое дыхание… Вспоминая такого Шела, я все больше не понимала, куда он исчез, что с ним стало. Почему он стал таким угрюмым и замкнутым, почему перестал воспринимать меня как друга. Почему вообще перестал меня воспринимать.
Но той весной я готова была сделать для него все что угодно.
– Хорошо, Шел, я… – Я вновь не успела договорить – некромант схватил меня за локоть и ринулся в сторону рыночной площади.
Короткие пряди волос хлестали по щекам, и я – такая неразумная и наивная – думала, что в этом беге заключается вся моя жизнь.
Мы пробегали мимо щедро украшенного дома господина Эдуарда – довольно богатого купца, занимавшегося перевозками специй. Как-то раз мне удалось успокоить дух его умершего кота Валета, который повадился по ночам скрестись в хозяйскую дверь.
Вообще-то в городе я лично знала немногих. Большинство жителей либо боялись меня, либо избегали встреч, либо вовсе не желали знать о моем существовании. Господин Эдуард оказался занятным исключением. По воскресеньям я частенько ходила к ним в дом на обед – жена господина Эдуарда готовит просто потрясающую индейку на углях!
Кажется, меня окликнул садовник, но я не могла остановиться даже для того, чтобы поздороваться.
– Куда мы?.. Шел? Шел!..
Мы не остановились и у противоположной границы города. На самом деле, границей она называлась чисто символически – сразу после крайних бедняцких домов взмывали в небо здоровенные сосны. С одной стороны – возвышался утес Утопленников, излюбленное место самоубийц; с другой – Северный лес, которому, говаривали, не было ни конца ни края.
Единственной живой душой, обитавшей так далеко от цивилизации, был священник Варул. Официально – отшельник, формально – добрый старикашка, очень любящий гостей и заблудившихся путников.
Как ни странно, Варул нас уже ждал.
Вот так я «вышла замуж», не успев толком это осознать. Над скалой Утопленников мы с Шеллаком обменялись простыми медными кольцами. Наверное, я согласилась на эту авантюру из-за испытанного шока – сейчас уже и не вспомнишь. Вместо ответа согласия я нервно тряхнула головой, собираясь с мыслями, и Шел с Варулом приняли это за «да».
С тех пор между нами ничего не изменилось, за исключением, правда, общественного статуса. Едва я стала некромантской супругой, то смогла открыто появляться на людях, не боясь, что меня запихнут в интернат, где, как утверждали прилетавшие с весенним ветерком слухи, кормят еще хуже, чем в королевской тюрьме.
Но мне и в голову не могло прийти, что Шел пошел на это, потому что действительно испугался за меня.
– Она начала угрожать, – словно прочитав мои мысли, произнес некромант и, как ни в чем не бывало, продолжил соскребать рыбью чешую.
– Тебе нужно было рассказать мне, – зло прошипела я вместо приготовленных слов благодарности, – а не решать все самому.
На мгновение он поднял на меня свои черные сверкающие глаза, но тут же вернулся к чистке ни в чем не повинных окуней. Несчастным доставалось по полной программе – на собственной чешуе они ощущали весь гнев взбешенного некроманта.
– Скажи мне, пожалуйста, Шрам. – Казалось, Шеллак едва сдерживался, чтобы не взорваться. – Всю жизнь ты выкидываешь такие фокусы, что остаешься живой только благодаря мне и наставнику. Ты лезешь на корабль, полный вооруженных до зубов пиратов, к своему папаше, не ставящему тебя в медяк. Ты связываешься с наследным принцем острова Туманов. Ты как-то замешана в деле покойного капитана Грома. Ты навлекла на себя гнев городской стражи. И ты постоянно выводишь меня из себя. А теперь подумай хорошенько и скажи, стала бы ты спрашивать у себя совета, будь ты на моем месте?
Я знала, о чем он говорит и что он, как всегда, абсолютно и безоговорочно прав, но что-то внутри меня отчаянно сопротивлялось и не хотело в это верить.
Я промолчала, и Шеллак счел это достаточным.
– Вот именно, – хмыкнул он уже гораздо спокойней. – Вот именно, Шрам.
Немного помявшись, я встала с ящика, на котором сидела, и задернула поплотнее тяжелую плюшевую штору, отделявшую каморку, в которой мы прятались, от основной кухни.
– Один вопрос, Шел. – Я опустила голос до шепота и стояла к некроманту спиной, зябко обхватив себя за плечи. – Почему ты это делаешь?
– Почему солнце каждый вечер садится обратно за горизонт? – равнодушно отозвался некромант. – Потому что его тянет в бездну.
Я не хотела признаваться, что поняла: он – солнце, я – бездна. Тяжелая, вязкая, мрачная. Бездна – хуже, чем смерть. Когда умираешь, уходишь на ту сторону тумана. Просто переходишь в иной мир, где круглый год цветут груши и наяды танцуют под раскидистыми ивовыми ветвями, обхватывая ствол длинными прозрачными ручонками и заливисто хохоча. Но почему никто не хочет умирать, раз по ту сторону тумана так хорошо? Дело в том, что цена слишком высока – душа.
Когда я поднялась на палубу, на форштевне, облокотившись на край бортика, стоял капитан Гром собственной персоной и что-то негромко насвистывал. Временами матросы, не замечая его, проходили сквозь капитанское тело, а его владельцу хоть бы хны.
Капитан молча вглядывался в горизонт и стремительно приближавшийся берег. Я с облегчением выдохнула: скоро моим мучениям придет конец.
– Хорошая погодка, – заметила я, пристроившись рядом с мертвым пиратом. – Ветерок попутный, паруса раздувает.
Гром зыркнул на меня из-под густых бровей, но его прозрачно-синее лицо оставалось по-прежнему хмурым и непроницаемым. Сальная рубаха, в которой капитана и хоронили, развевалась на ветру, обнажая мертвецки бледную грудь. Волосы были стянуты распушенной лентой цвета морской волны, на черных шароварах виднелись следы многочисленных капитанских трапез. Единственное, что на капитане Громе было новое, так это скрипящие сапоги из мягкой телячьей кожи. У пиратов есть такая старая традиция – хоронить своих капитанов в новых сапогах, чтобы по ту сторону тумана дорога была легче.
Впервые услышав хриплый низкий голос капитана, я вздрогнула от неожиданности.
– Якорь в кишки, ведьма, с таким ветром до берега и за тысячу лет не добраться. Да скорее я вплавь в желудке у кита доплыву, чем дождусь, пока эти лоботрясы возьмутся за весла.
Он говорил медленно, подергивая припухлой нижней губой и щелкая желтыми зубами.
Я обернулась, чтобы удостовериться, что никто, кроме меня, этой гневной тирады не слышал; но пираты вели себя как обычно и уже практически перестали замечать мое вездесущее присутствие, принимая за свою. Приставать ко мне никто не решался: навряд ли я отвечу согласием, раз уж посмела занести руку на капитанского сына. Плюс еще Шеллак выглядел совсем не белой милой овечкой. Его, кажется, побаивался даже Фрон и предпочитал лишний раз к нему не обращаться.
– Я не ведьма, – по привычке возразила я, – а некромантка. И вообще, матросы и так слишком устали, чтобы грести вручную. Воды почти не осталось.
К слову сказать, выздоровевший Шомпол до сих пор потреблял повышенную норму пресной воды в качестве самого больного, самого бедного и вообще умирающего.
– Ведьмы, некроманты – все из одной бездны. Таких как ты, девочка, я, когда был молод, душил голыми руками, чтобы нож не пачкать, а потом наматывал кишки им на синие лебединые шейки и завязывал морским узлом, чтобы, не дай Посейдон, не очухались. Вы ж твари живучие.
С капитаном я спорить не стала, потому что прекрасно знала, насколько это бесполезное занятие. Самое верное мнение всегда только у них, а если ты имеешь на сей счет какие-то другие предположения, то изволь пройтись по доске и избавить судно от своего обременительного существования.
Со стороны, наверное, казалось, будто я разговариваю сама с собой, но мое амплуа безумной колдуньи уже ничто не сможет изменить, поэтому я негромко засмеялась:
– А вы шутник, капитан.
– В год Липы я положил тридцать три ведьмы, даже не вытаскивая пистолета из-за пояса, поэтому осторожнее со словами, девочка.
Я сочла момент наиболее подходящим для моего самого главного вопроса:
– Почему вы упомянули меня в своем завещании? Что это за письма, которые я должна уничтожить? Что в них такого важного?
Осы-самоубийцы чтут закон превыше всего остального. Для них не выполнить завещание покойного капитана – это как для крестьянина предать родного отца. Так что я понимала: рано или поздно я все равно оказалась бы лицом к лицу с этим призраком.
– Я знал твою мать, – размеренно, будто что-то вспоминая, начал капитан Гром. – Она была самой сильной колдуньей, которую я когда-либо встречал. Дьяволица во плоти! Не знаю, что она нашла в старине Гвозде, а ведь даже умудрилась родить ему двоих детей, которым старый дурак совсем не обрадовался. Старшую дочь в возрасте двух лет отдал на попечение драконам, а тебя вот швырнул за борт. Акулья печень, Ларану он никогда не любил! Никогда. Он даже предположить не мог, что за сила таилась в ее черной душонке.
– Но при чем тут письма? – растерялась я.
– Она изменяла старине Гвоздю, и не с кем-нибудь, а с королем. Между ней и ее любовником завязалась тайная переписка, с помощью которой Ларана постепенно пересылала Клинку Добрая Воля чернокнижные знания, которые история считала давно утерянными.
Я прикусила нижнюю губу. Чернокнижные знания, о которых говорил капитан Гром, – не что иное, как заклинания, позволяющие уничтожить границу между реальностью и миром за туманом. Это поистине безграничная сила; и если руны попадут не к тому человеку – пиши пропало. Тысячи и сотни тысяч мертвецов поднимутся из своих могил, соберут по частям кости, соскребут обратно в черепа высушенные мозги, вставят глазные яблоки в заплесневелые глазницы и покорно будут следовать приказам своего господина, кем бы он ни был.
– Каким боком затесались тут Осы-самоубийцы? – Картина постепенно вырисовывалась, не хватало лишь некоторых деталей, но, морской дьявол их побери, – таких важных.
– Я был посредником между Лараной и королем, поэтому знаю так много. Драконий принц пришел в бешенство, когда узнал, кому я помогаю. Он не стал меня убивать лишь потому, что для исполнения обряда не хватало какого-то Черного амулета. Ларана пару раз упоминала о нем, но на вопросы отвечать отказывалась, проклятая ведьма! Она говорила, когда придет время, амулет сам появится в королевских руках. Король Клинок только и ждал подходящего момента, но твой папаша все сам решил за судьбу: сослал Ларану на остров Призраков, где, по слухам, она на его глазах ринулась со скалы и прихватила с собой на тот свет лучшего пирата из команды бедолаги Гвоздя.
Капитан в последний раз смачно выругался, замолк и начал постепенно растворяться в плотном душном воздухе. Я и не пыталась его остановить – понимала, что привидения, они такие – с ними бесполезно вести переговоры. Они делают только то, что хотят, и появляются тогда, когда хотят. И так за этот недолгий разговор я узнала слишком много. Дело даже не в том, что островам угрожала опасность: это меня не касалось. Я узнала имя своей матери. Ларана. Такое имя должна носить красивая и властная женщина. Часто я представляла ее себе, воображала, будто встречаю ее на берегу, на рыночной площади или в таверне. Встречаю и смотрю на нее без всякой радости, будто все это само собой разумеющееся.
У великих людей, говорят, великие судьбы. Я не верила, что моя мать, талантливая колдунья, так просто сдастся. Я бы не сдалась. Боролась, билась, кричала, но одержала верх.
К вечеру, когда мы уже подплывали к Драконьей Гряде, ливанул дождь, и Дикий Парус одолжил мне свой плащ. Затянувшись поясом и закатав рукава плаща, я осталась довольна результатом. Широкий капюшон позволял использовать эффект неожиданности и погулять по портовому городку инкогнито, изредка поглядывая на местных жителей.
На корабле остались капитан и часть команды (сейчас такие времена пошли – мало ли что случится, а на новую шхуну деньги с неба, в отличие от дождя, не падают) – остальные вприпрыжку, с гиканьем и улюлюканьем, ринулись к ближайшей харчевне, предвкушая полноценный обед и чистую питьевую воду.
Смеркаться еще только начинало, а для исполнения моего коварного плана, задуманного еще на борту, необходима была кромешная тьма и отсутствие увязавшегося за мной хвостиком некроманта.
Прибрежный городок Дарну населяли одни только люди, и лишь временами в переулках попадались драконы в форме. Все как один – малоподвижные, угрюмые, бдительные. Я, как вспомнила о том, что некоторые из них обладают способностью читать чужие мысли, так сразу стала думать о сытном ужине и мягкой постели, а не о своих хитроумных замыслах. Прознают драконы, с чем я к ним пожаловала и какой бесценной информацией обладаю, недолго мне останется куковать на свободе, хотя общество двух надзирателей едва ли можно назвать таковой.
Народец на Драконьей Гряде жил низенький, щупленький; женщины – все на одно лицо: чернявые, с густыми бровями, маленькими поджатыми губками, в замусоленных льняных фартуках. Люди понурые, подозрительные, чем-то сильно напоминают гномов и гремлинов одновременно. Когда на меня налетел какой-то мальчонка, то и не подумал извиниться, а одарил меня таким ненавидящим взглядом, будто спрашивал, что это я на дороге забыла.
– М-да… – протянула я уныло. – Не самое радужное местечко на островах.
Серости и промозглости городку добавлял сильный ливень, который, похоже, и не собирался в ближайшем будущем прекращать буянить. Я поежилась и поплотнее закуталась в плащ. Шедший рядом Шеллак, напротив, откинул капюшон, позволив дождевым каплям свободно стекать по лицу и волосам.
– Жизнь обязывает, – пояснил некромант и встряхнул гривой. – В гавань то и дело заплывают пираты да разбойники-одиночки, которые зачастую не чтят ни морали, ни островных законов. Вот местные и привыкли с недоверием относиться к приезжим – на порог даже за золотой не пустят.
В чем-то я даже понимала этих несчастных людей. У некромантов тоже жизнь не сахар – работают по принципу «доверяй, но проверяй», а врагов держат ближе, чем друзей.
Центральный дарнуский рынок имел вытянутую ромбовидную форму. По краям торговали овощами и фруктами, чуть поодаль – мясные, сырные и молочные ряды, а на задворках можно было приобрести сапоги, рубахи, веревки и прочую полезную в хозяйстве утварь. Кое-где попискивали едва вылупившиеся утята и сновали прожорливые уличные коты. В общем, несмотря на дождь, жизнь на рынке кипела вовсю – разве что пар не шел.
Купив пирожок с морковкой, я специально подольше задержалась у общественного колодца, присматриваясь и прислушиваясь к царящей вокруг шумихе.
– Герда, – раздался за моей спиной голос Шеллака, – рад снова тебя видеть.
Я чуть не подавилась.
Драконшу я лицезреть не могла, но вот слышать ее тяжелое размеренное дыхание – такое пропустить невозможно. Здоровенная ящериха своей неповоротливой тушей занимала едва ли не полрынка.
Еле слышно фыркнув, я утерла рот тыльной стороной ладони, облокотилась на край колодца и, вприкуску с пирожком, который, кстати говоря, оказался сыроват, принялась слушать, о чем пойдет разговор.
– В хорошее вы попали к нам время – дождей две недели не было. Людишки Посейдону в жертву уж семнадцать овец принесли, а все без толку, – послышался раскатистый гул драконши.
Самое странное, что на ее присутствие никто не обращал внимания: покупатели и купцы по-прежнему оживленно торговались, пытаясь не только не остаться в убытке, но и унести с собой пару лишних медячков.
– Может, переночуешь у меня? Как обычно, комната на втором этаже. Поможешь мне с кое-какими кладбищенскими вопросами, а уж я найду, чем помочь взамен.
Но не успел некромант дать ответ, как драконша взвыла от внезапной боли, и я, со спокойной душой дожевав пирожок, повалилась без памяти на ящики со свежим сыром.