Из в-мире-животного
Когда Маме было девять, Мама страстно мечтала о собственной животинке.
Животинку Маме заводить не разрешалось.
Даже несмотря на то, что жила она с родителями и сестрой в частном доме.
Мама иногда могла быть вполне примерным ребенком, потому о «притащить домой кого-то лохматого» без разрешения взрослых она даже и не помышляла.
Нет-нет, родители Мамины не были извергами и с животными она общалась очень близко, но…
Ну есть у ее бабушки собачка непонятной породы «папильон» по кличке Дружок.
Маленькая, песочная, пушистая, тявкающая и вечно хватающая почтальоншу за пятки.
Ну, живет бабушка со своим Дружком в соседнем доме.
Так ведь это же ее, бабушкина, собака.
Вон и у соседей почти у всех есть собаки, а у Мамы нет.
Грустно.
Однажды зимой, по возвращению из школы, бабушка позвала Маму к себе.
Подвела к новенькой, сколоченной дедом, Дружковой будке, в которой он все равно не жил зимой, предпочитая более теплый и уютный дом хозяев.
Из будки торчал черный большой щенячий носище.
– Твоя работа?
Мама покачала головой.
Вот ей-ей, не ее. Хоть и очень хочется.
Упускать такой подарок судьбы Мама все же не стала и весь вечер уговаривала дедо-бабо-мамо-папино семейство на «оставить собачку».
Маме про «не ее» не поверили, но…
Приблуду, оккупировавшего чужую собачью будку, не выгнали.
Так у Мамы появился Барсик.
Барсик был чистопородный двортерьер.
Уж неизвестно с кем его нагуляла соседская овчарка, но…
Он от этого ничего не потерял – вымахал с доброго теленка.
Гонял как сумасшедший и так басисто гавкал, что слышала вся округа.
Гости во двор стали заходить с опаской, что очень возмущало Барсика и просто-таки умиляло Дружка (особенно при встрече почтальонши).
Папильон, как более опытный, старший товарищ, чувствовал себя – заслуженно, между прочим пусть и не по крови, но по воспитанию, – отцом семейства, воспитавшего ого-го какого сына.
Чего Барсик никогда не признавал – поводок и ошейник.
Ошейники любых мастей снимались за раз легким движением лапы и – Мама до сих пор не может понять как? – непонятной трансформацией ушей для лучшего соскальзывания с шеи-морды.
Сбруя, которую Мамин папа одно время пытался цеплять на Барсика от шеи до самых подмышек, перегрызалась в момент, и остатки кожаных ремней и металлической фурнитуры этой «уздечки» неизменно валялись на земле немым укором собачьему свободолюбию.
В общем, все, что признавали эти двое мохнатых, – свобода.
Когда Дружку хотелось развеяться и прогуляться рядом с забором по местным лесным угодьям, тот становился в ожидающую позу рядом с въездными воротами.
Барсик, стараясь угодить «отцу», начинал рыть траншею (по-другому это не назовешь).
А дальше, как и каждый воспитанный «сын», выползал из готового тоннеля обратно, отступал в сторону и ждал.
В такие моменты наступал звездный час Дружка – тот ме-е-едленно, с большим достоинством, даже не опуская головы, проходил по этому рву под воротами, останавливался по ту сторону и…
Смотрел с отцовским снисхождением, как «сынуля», извиваясь червяком, пытался пролезть через приготовленную им самим яму.
Каждый раз Мамин папа, въезжая во двор и попадая колесом в «новинку землекопа», материл всех.
И Дружка за плохое влияние на подрастающее поколение.
И Барсика за такое проявление «сыновьей любови».
И Маму за то, что принесла этого «хомяка-малюпуточку» с медвежьими лапами.
И свою мягкотелость за то, что пожалел дочь и щенка и не выгнал его в морозы умирать с голоду и холоду.
Потом успокаивался, брал лопату и шел «класть асфальт» – в смысле засыпать очередное землекопное собачье произведение щебнем.
