Из призывного-нескучательного
Гиюс (сбор призывников) у цанханим (десантников), в отличие от других родов войск, проходит каждый раз в Иерусалиме в одном и том же месте, Гиват-ха-Тахмошет (Арсенальная горка).
Где во время шестидневной войны при освобождении Иерусалима десантные войска понесли существенные потери. В общем, место для многих значимое.
Мама из переживаний на тему «только бы не опоздать», естественно, прискакала со своим призывником и всем благородным семейством (помним, Папа традиционно в командировке) самыми первыми. Ну да, а то вдруг они не успеют и всё, тю-тю, поезд ушел и Старшенького не заберут. Не то чтобы Мама так уж мечтала избавиться от ребенка, но… Этот самый ребенок очень расстроился бы.
Улица – еще безлюдная. Стоянка для машин практически пустая… Да и температура – осень все-таки, конец ноября, – не особо высокая ранним утром в этом городе на горе, потому в одном хлопковом тоненьком джемпере было еще прохладновато.
Мама все равно не унывала, а чтобы согреться и занять, так сказать, «лучшие места в партере», сначала со всеми своими долго фотографировалась, пытаясь залезть туда, где еще не бывала нога незадачливого туриста. Потом столько же времени бегала за младшими, пытаясь собрать их в кучку и хоть как-то удержать в рамках не в меру разгулявшихся товарищей…
В общем, пришедшие офицеры, собственно будущие принимающие в ряды военнослужащих еще вчерашних невоеннообязанных, очень удивились такому оживлению у своих ворот в столь ранний час.
В скорости и остальной народ начал подтягиваться. В ворота, проходя проверку документов, с каждым новым призывником вваливалась толпа родственников, еще не призвавшихся друзей, подружек, дальних родственников… список провожающих можно было продолжать до бесконечности.
По новой моде этого года большинство призывников щеголяло в свитерах и футболках подаренных любящими родственниками, на которых ярким принтом впечатали жизнеутверждающие надписи с обязательным именным обращением, чтобы все видели, кого тут больше всего любят.
Во дворе музея «Гиват-ха-Тахмошет» поднимался ввысь и набирал обороты традиционный для местных гам. Громкая музыка била по ушам, все орали, потому что иначе даже сам себя не услышишь, и хаотично носились, оттаптывая друг другу ноги и пытаясь сделать так, чтобы все со всеми сфотографировались.
Мама же, глядя на это дело, растягивала губы в улыбке, фотографировалась вместе со всеми, снова носилась за младшими, которые с какого-то чуда помчались лазить по БМП и БТР… в общем, всем своим видом демонстрировала бурную радость.
Маме казалось, затяни товарищи военные еще на полчасика регистрацию прибывших призывников, и народ уже принялся бы доставать из машин, как фокусник из шляпы, жестяные одноразовые противни с домашней едой, но…
Двери музея открылись, и народ начал постепенно подходить к столам с солдатками, регистрировавшими явку. Старшенький решил не тянуть штаны за лямки и подошел со всем семейством одним из первых.
В голове у Мамы промелькнуло: «Ну всё, сейчас ка-ак…»
Что «как», так и осталось неясным, потому что их вместо устроить показательное прощание отправили всех вместе в большой зал музея для последующего ожидания.
«Ничего, – снова думалось Маме, – так даже лучше».
Одновременно Мама усиленно вертела головой, рискуя заработать косоглазие, вдвое зорче следила за Младшими. Какой-то умник выставил в том зале свои картины, и им непременно надо было каждую осмотреть, потрогать, а если получится, еще и ковырнуть.
Потому Маминым малолетним разбойникам и это стало неинтересно, они даже в какой-то момент выпали из ее поля зрения. Не настолько быстро, чтобы она начала переживать, но достаточно, чтобы залезть в каждую щель.
Вернувшиеся «герои-разведчики» сначала доложились Маме, что позади регистраторских столов есть еще один выход, по обе стороны от которого стоят два огромных стола. Возле обоих шуршали две тетеньки расставляя какие-то «интересные» коробочки и большие прозрачные чаши с карамельками на палочках.
Младшенький, семейный сладкоежка, сразу же уточнил не хочет ли Мама пройтись к тетенькам и попросим у них для своего обожаемого сыночка (его, естественно) конфетку. Потому что он, «страдая от излишней скромности», этого сделать не может…
Время «Ч» наступило неожиданно, когда в уже переполненном народом зале заработали динамики, называя по очереди первую десятку «товарищей на выход». Товарищи и пошли, а с ними и все провожающие.
Мама с младшенькими повисли гроздьями на Старшеньком с обеих сторон, рукавчики оттягивая… Так и пошли в след за первыми провожающими.
Мама даже бумажные носовые платочки, приготовившись, зажала в руке, ожидая слёзоразлива от волнительности момента.
Ее личное «прощание славянки» смазалось. Глаза, к тому моменту бывшие уже на мокром месте, все же пустили слезу… от смеха, которым Мама начала давиться, как только поняла, что те самые «чупа-чупсы» вместе с красиво упакованными Теhилим, заготовленные добрыми тетеньками, вручали на выходе к автобусам каждому отбывающему призывнику.
«Правильно, – плача то ли от смеха, то ли от волнения, думала Мама, – детям надо подсластить дорогу…»
Самой же ей это больше всего напоминало их садик, где воспитатели вокруг плачущего ребенка целые хороводы водили, задаривая мелкими игрушками и такими вот конфетками, лишь дитё перестало так громко огорчаться…
Скучать Маме по собственному ребенку долго не пришлось. Армия пошла навстречу чувствам еврейских мам и, после инструктажа, выдачи формы и оформления бумаг в центральном отделении пункта сбора призывников, отпустило новоиспеченных хаялим (солдат) на их первую побывку домой до следующего воскресенья.
И правильно, шабат – дело святое.
