У строительной компании ушло два дня на укрепление фасада, у дознавателей – столько же на оценку размера ущерба, еще три дня потребовалось для начала восстановительных работ. Страховая компания не стала прибегать к обычным уловкам, поскольку в случае серьезных повреждений конструкции здания страховку принято выплачивать без лишних проволочек. И хотя дверная рама была сильно повреждена, кирпичная кладка разрушена, а окна частично вылетели, первоначальные оценки повреждения двутавровых балок и объема предстоящего ремонта, требующего закрытия магазина на два месяца, оказались слишком пессимистичными. Ну а еще через два дня Сюзанне разрешили начать расчищать эти авгиевы конюшни.

И все это время люди непрерывным потоком несли цветы, скромные букетики и обернутые в целлофан пышные букеты, оставляя их перед желтой лентой. Для многих оказалось легче почтить память безвременно ушедшей Джесси цветами, нежели неловкими словами. Все началось с того, что на следующий день после несчастного случая кто-то скромно привязал к фонарному столу два одиноких букетика. Прохожие останавливались и читали надпись на лентах, вполголоса сетуя на жестокость судьбы. А затем, когда новость потихоньку расползлась по городу, цветы уже стали прибывать охапками. Местный флорист поддержал начинание, и в скором времени перед магазином раскинулся ковер из цветов.

Сюзанне казалось, будто ее горе нашло зеркальное отражение в скорби других людей. И хотя небо расчистилось, лето снова вступило в свои права и в город приехала ежегодная ярмарка, атмосфера в Дир-Хэмптоне по-прежнему была мрачной, и даже кипучая рыночная площадь уже не казалась веселой и оживленной. По Дир-Хэмптону пробежала странная рябь, подобно приливной волне, которая в большом городе непременно осталась бы незамеченной. Местные слишком хорошо знали Джесси, и первоначальный шок от ее внезапной смерти, естественно, не мог слишком быстро пройти. Городские газеты отдали этой новости первые полосы, осторожно упомянув, что полиция допрашивает двадцативосьмилетнего местного жителя. Однако теперь буквально каждый был в курсе: и те, кто действительно знал Джесси, и те, кто только претендовал на это, строили домыслы насчет ее отношений с Джейсоном, неожиданно ставших всеобщим достоянием. Директрисе школы, где училась Эмма Картер, уже дважды пришлось выставлять газетчиков с территории учебного заведения. Сюзанна, едва удостоившая репортеров своим вниманием, лишь небрежно заметила, что ее отец был бы весьма благодарен, если бы о ней писали как о Сюзанне Пикок.

В течение первой недели она посетила магазин дважды: в первый раз в сопровождении сержанта уголовной полиции, который хотел обговорить с ней меры предосторожности, а во второй – с Нилом, не устававшим твердить, что это невероятно, просто невероятно. Нил попытался завести речь о финансовых последствиях этой истории для магазина, однако Сюзанна наорала на него и продолжала орать до тех пор, пока он не покинул помещение, закрывшись от нее рукой, точно щитом. Впрочем, Сюзанна понимала: столь неадекватная реакция обусловлена исключительно чувством вины. Хотя природу этой вины она и сама не могла толком объяснить. И вот теперь она наконец получила разрешение навести порядок и даже возобновить торговлю. Однако сейчас, стоя в дверном проеме в новой железной раме, с заколоченными окнами по бокам, и вертя в руках сделанную Нилом табличку с информацией о возобновлении работы магазина, Сюзанна не знала, с чего начинать. Ей казалось, что эта работа именно для Джесси, что единственно возможный способ навести порядок – взяться за дело вместе с ней и начать дружно орудовать швабрами и тряпками для пыли.

Сюзанна наклонилась поднять изуродованную вывеску, которую какой-то доброхот аккуратно прислонил к двери. «Эмпориум Сюзанны Пикок». Ее собственный магазин. Сюзанна вдруг со всей очевидностью осознала нереальность стоявшей перед ней задачи, и ее лицо жалобно сморщилось.

И тут кто-то осторожно кашлянул у нее за спиной.

Мощная фигура Артуро заслонила свет с улицы.

– Я подумал, что вам, пожалуй, не помешает моя помощь. – В руке он держал ящик с инструментами, а под мышкой – корзинку с сэндвичами и прохладительными напитками.

И Сюзанна, уже совсем сникнувшая, на секунду представила себе, каково это – оказаться в объятиях его больших теплых рук, получить возможность поплакаться в передник, пропахший сырами и кофе из магазина деликатесов, опереться на этого надежного как стена мужчину.

– Мне кажется, я никогда не справлюсь, – прошептала она.

– Мы просто обязаны это сделать, – заявил он. – Людям ведь надо куда-то ходить.

Сюзанна кивнула и тотчас же выбросила его слова из головы. Но через пару часов она поняла. Несмотря на испорченный интерьер, несмотря на ковер из цветов и полицейское ограждение перед входом, в магазине стало оживленно, как никогда. За неимением чего-то иного магазин стал точкой притяжения для тех, кто знал Джесси и хотел разделить с другими горе утраты. Люди приходили выпить кофе, уронить тихую слезу над руинами сделанной руками Джесси экспозиции, оставить подарки для ее семьи или, руководствуясь менее альтруистическими соображениями, просто поглазеть.

И Сюзанне ничего не оставалось, как пускать всех желающих.

Артуро встал за прилавок и взял на себя приготовление кофе, стараясь не вступать в лишние разговоры, а когда с ним все же заговаривали, он, растерянно моргая, делал вид, будто занят с кофемашиной. Сюзанна, которой казалось, будто она сидит внутри мыльного пузыря, с остекленевшим взглядом наводила порядок, отвечала на вопросы, принимала соболезнования, открытки в пастельных тонах и мягкие игрушки для Эммы и позволяла посетителям, равнодушным к разгрому в магазине, удовлетворить потребность излить душу и поговорить сдавленными голосами о несомненных достоинствах Джесси и шепотом обвинить Джейсона во всех смертных грехах. Посетители строили домыслы и насчет Алехандро: все слышали, как он двадцать минут пытался спасти Джесси и что его нашли в луже ее крови, между колесами фургона, из-под которого он безуспешно пытался вытащить девушку. Соседи рассказывали, как они оттаскивали Алехандро, что-то кричавшего по-испански, от Джейсона, когда стало понятно, что спасти Джесси уже невозможно. Все сидели, и плакали, и разговаривали, совсем как в былые времена с Джесси.

К концу дня Сюзанна буквально валилась с ног. Она сидела обмякнув на табурете и смотрела, как Артуро составляет стулья и прибивает последние полки.

– А теперь вам, пожалуй, пора закрываться, – сказал он, убирая молоток в ящик с инструментами. – Вы и так сделали более чем достаточно. А завтра народу только прибавится.

Через открытую дверь она видела лежащие на земле букеты в запотевшем целлофане, поблескивавшем на вечернем солнце. Не мешало бы вынуть цветы из упаковки, чтобы дать им подышать, но это было бы явным вторжением на запретную территорию.

– Мне прийти завтра?

Голос Артуро звучал сегодня как-то особенно… Очнувшись от грустных мыслей, Сюзанна обратила на него страдальческий взгляд:

– Боже мой, Артуро! Я должна сказать вам что-то ужасное. – (Что может быть ужаснее того, что случилось? – казалось, говорили его глаза.) – Джесс… Джесс и я… Мы собирались вам сказать, но… – Сюзанна готова была провалиться сквозь землю. – Я о тех коробках конфет, которые так сильно расстроили Лилиану. Из-за которых вы едва не уволили парней. Конфеты были от нас. Мы с Джесси посылали их Лилиане с тем, чтобы она думала, будто они от вас. Понимаете, мы хотели вас свести. Джесс… Она считала… Она считала, что вы созданы друг для друга…

Сейчас эта история казалась страшно нелепой, словно все происходило в другой жизни, с другими людьми, словно подобное легкомыслие было частью прежнего существования, возврата к которому больше нет.

– Простите, – сказала Сюзанна. – Мы честно хотели как лучше. Конечно, прошлого не воротишь, но, ради всего святого, не надо думать о ней плохо. Она действительно верила, что вы будете счастливы вместе. Она собиралась сказать вам правду… но произошло несчастье… ну и теперь это уже моя задача. Понимаю, это было ужасно глупо и необдуманно, а я опрометчиво поощряла Джесси в ее затее. И если уж вы хотите искать виноватого, то вините меня.

Сюзанна не осмелилась поднять на Артуро глаза; более того, она не была до конца уверена, стоило ли признаваться в той авантюре. Ведь он был таким хорошим, таким великодушным. И сегодня она без него точно не справилась бы. Хотя, как ни крути, он заслуживает того, чтобы знать правду.

С замиранием сердца Сюзанна ждала от него повторения того легендарного взрыва эмоций, о котором в свое время рассказывала миссис Крик, однако Артуро невозмутимо убрал инструменты в ящик и закрыл крышку, а затем положил Сюзанне руку на плечо:

– Я передам Лилиане. – Потрепав Сюзанну по спине, Артуро тяжело зашагал в сторону двери и уже у самого выхода добавил: – Увидимся завтра, Сюзанна.

Сюзанна закрыла магазин в половине пятого, а придя домой, легла прямо в одежде на кровать и проспала беспробудным сном до восьми утра.

Алехандро не пришел. Она была даже рада. Слишком много событий для одного дня.

Прощальная церемония должна была состояться в католической церкви Святого Беды Достопочтенного, расположенной на западной стороне площади. Поначалу Кэт Картер просила преподобного Ленни провести поминальную службу исключительно для своих, чтобы не было праздных зевак и пустых разговоров по поводу безвременной кончины ее дочери, тем более что полицейское расследование еще не закончилось. Однако преподобный Ленни деликатно объяснил Кэт, что смерть ее дочери буквально всколыхнула их городок и множество людей интересуется, где и как они могут почтить память Джесси. И что в сложившихся обстоятельствах малышке Эмме, безусловно, станет легче, когда она увидит, как все любили ее бедную мамочку.

Сюзанна сидела перед зеркалом, затягивая волосы тугим узлом. Преподобный Ленни сообщил, что служба будет посвящена прославлению жизни Джесси, поскольку он не хочет, чтобы церемония получилась слишком мрачной. Однако Сюзанна решительно не желала никаких шумных прославлений, поэтому и оделась подобающе случаю. Мама, которая сказала, что придет с папой, причем скорее ради Сюзанны, нежели прощания с Джесси, одолжила дочери черную шляпу.

– Поступай так, как считаешь нужным. – Виви погладила Сюзанну по щеке. – Правда, официальный стиль не бывает неуместным.

– Ты вроде говорила, будто купила мне черный галстук? – Пригнув отработанным движением голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, в комнату вошел Нил. – Мне его никак не найти.

– В моей сумочке. – Сюзанна надела серьги и посмотрела на свое отражение в зеркале. Она, в общем-то, редко носила серьги и теперь сомневалась, не слишком ли они нарядные. Нил стоял столбом посреди комнаты, словно рассчитывая, что сумочка Сюзанны сама прыгнет ему в руки. – На лестничной площадке.

Она услышала, как Нил поднялся по скрипучим ступенькам.

– Отличный денек для этого. То есть я хочу сказать, не то чтобы день сегодня отличный, но нет ничего хуже похорон под проливным дождем. Одним словом, для Джесси это было бы как-то неправильно.

Сюзанна закрыла глаза. Теперь проливной дождь всякий раз ассоциировался у нее с мчащимся фургоном, со скрежетом тормозов, со звоном бьющегося стекла. Алехандро утверждал, будто не слышал криков, но Сюзанна представляла, как Джесси смотрит в глаза неминуемой смерти и…

– Все нашел. Господи, похоже, прежде чем надеть этот галстук, его не помешает немного прогладить!

Сюзанна отогнала страшный образ и полезла в ящик столика за часами. Она слышала, как Нил что-то бурчит насчет гладильной доски, потом все стихло.

– Что это такое?!

Она надеялась, что Джесси так и не успела ничего понять. Алехандро говорил, что она не страдала, ведь, когда он пробирался к ней через обломки дерева и битое стекло, она уже была мертва.

Нил стоял у Сюзанны за спиной.

– Что это такое?! – повторил он, изменившись в лице.

Она повернулась на табурете и уставилась на направление к врачу, которое он держал в руке. На направлении было отчетливо написано: «Клиника планирования семьи». На лице Сюзанны невольно появилось виноватое выражение.

– Я собиралась тебе сказать. – (Он ничего не ответил, а только продолжал трясти у нее перед носом этой бумажкой.) – Ну, я записалась к врачу.

Бумажка была розовой – при данных обстоятельствах явно не самый уместный цвет.

– Чтобы…

– Чтобы вставить спираль. Прости.

– Спираль? – (Она смущенно кивнула.) – Спираль?!

– Послушай, я ведь там даже еще не была. Учитывая то, что произошло с Джесс, и вообще. Я пропустила прием.

– Но ты собиралась пойти. – Голос у Нила был совершенно убитый.

– Да. – Она подняла голову. И, встретившись с ним взглядом, поспешно отвела глаза. – Да, собиралась. Нил, пойми, я еще не созрела. Мне казалось, что я готова, но ошибалась. Слишком много всего происходит. И мне надо сперва утрясти дела.

– Утрясти дела?

– Да. С отцом. С мамой. Я хочу сказать, с моей родной матерью.

– Значит, ты хочешь утрясти дела с родной матерью.

– Да.

– И как, по-твоему, сколько времени это займет?

– Что?

Сюзанна поняла, что он в ярости. Он повернулся к ней и с маниакальной настойчивостью повторил саркастическим тоном:

– Сколько. Времени. Это. Займет.

– Откуда мне знать? Столько, сколько потребуется.

– Значит, сколько потребуется. Боже мой, я должен был догадаться! – Он нервно мерил шагами комнату, словно детектив из телесериала, объясняющий принцип хорошо распланированного преступления.

– Что?

– Единственная вещь, которую я безумно хотел! Единственная вещь, насчет которой, как мне казалось, мы договорились. И вот нате вам, получив все, что хотела, Сюзанна вдруг передумала!

– Я вовсе не передумала!

– Нет? Нет?! Тогда зачем тебе эта проклятая спираль? Ведь после нее тебе вряд ли придется рассчитывать на устрицы с шампанским в честь долгожданной беременности!

– Я вовсе не передумала.

– Тогда зачем тебе это, черт побери?!

– Не ори на меня! Послушай, мне очень жаль. Понятно? Нил, мне действительно жаль. Но прямо сейчас я не могу этого сделать. Не могу.

– Ну конечно не можешь…

– Давай не будем. Договорились?

– Не будем – что? Что я такого, черт возьми, делаю?!

– Ты на меня наезжаешь. Я еще не успела похоронить лучшую подругу. Понятно? И я вообще не знаю, что будет дальше.

– Лучшую подругу? Да вы знакомы-то всего ничего! Меньше чем полгода.

– Неужели для дружбы теперь необходимы временные границы?

– Но ты вообще сомневалась в ней, когда она еще только начинала работать. Тебе казалось, будто она тебя использует.

Сюзанна резко поднялась и протиснулась мимо Нила к двери:

– Поверить не могу, что мы сейчас ведем этот разговор!

– Нет, Сюзанна, это я поверить не могу, что именно сейчас, когда, как мне казалось, мы вернулись на правильный путь, ты в очередной раз все саботируешь! И я тебе больше скажу. По-моему, здесь происходит что-то еще. Что-то такое, что ты от меня скрываешь.

– Ой, я тебя умоляю! Не будь смешным!

– Не быть смешным?! Тогда что, по-твоему, я должен сказать? «Боже мой, значит, ты все же не хочешь ребенка! Не волнуйся, дорогая! Я как-нибудь переживу… Мои чувства не в счет. Впрочем, как всегда».

– Нил, давай не будем. Не сейчас. – Сюзанна порывисто надела пальто, заранее зная, что непременно сопреет в нем.

Нил продолжал стоять перед женой, упрямо не давая ей пройти:

– Итак, Сюзанна, когда ты перестанешь думать только о себе, а? И вспомнишь наконец, что у тебя все-таки есть муж? И что он тоже живой человек?

– Ради бога, Нил…

– Сюзанна, я не святой. И мне надоело с тобой нянчиться. Надоело проявлять понимание. Я иссяк. Реально иссяк. И я не вижу выхода из этого положения…

Сюзанна неожиданно заметила, какой у Нила потерянный вид. И погладила мужа по щеке, бессознательно скопировав материнский жест:

– Послушай, поговорим об этом после похорон. Договорились? Я обещаю…

Нил стряхнул ее руку и пошел открывать дверь, поскольку на улице уже сигналило прибывшее такси.

– Поживем – увидим, – не оглядываясь, пробормотал он.

По всеобщему мнению, похороны оказались просто ужасными. И не то чтобы преподобному Ленни не удался его панегирик, нет, он был и цветистым, и уместным, и достаточно остроумным, а значит способным вызвать слабую улыбку на устах скорбящих; и не то чтобы церковь выглядела недостаточно нарядной: дамы из супермаркета приложили максимум усилий для украшения ее цветами, так что сторонний наблюдатель вполне мог решить, будто попал на свадьбу. И не то чтобы солнце светило недостаточно ярко: небо было лазурным, тем самым позволяя надеяться, что место, куда должна попасть Джесси, будет поистине чудесным – безоблачным, светлым и звенящим от пения птиц, одним словом, полностью соответствующим нашим представлениям о рае.

Нет, просто вне зависимости от антуража было нечто ужасное, нечто неправильное в самом факте похорон Джесси. И в том, что Господь забирает лучших из нас, тогда как гораздо менее достойные остаются жить. А еще в этой крошечной бледной девочке, которая неподвижно стояла за передней скамьей и крепко сжимала бабушкину руку, и в пустом месте рядом с малышкой, свидетельствовавшем о том, что, хотя у нее умер только один из родителей, она теперь круглая сирота.

Кэт попросила Сюзанну встать рядом с ней у гроба. И Сюзанна, ответившая, что почтет за честь, заняла место среди дальних родственников Джесси и ее школьных друзей, старясь не чувствовать себя самозванкой и не вспоминать о том, где Джесси встретила свою смерть.

Он даже не сделал попытки прийти, сообщил ей накануне преподобный Ленни, навестивший парня в больнице. И хотя святому отцу это явно претило, он сказал, что его священный долг состоит среди прочего в том, чтобы утешать грешников. (А ведь ни один человек не навестил парня, да и преподобному Ленни стоило больших трудов отговорить соседей Джесси от самосуда.)

Преподобного Ленни потряс внешний вид парня. Лицо, сплошь в наложенных швах, распухшее и израненное после свободного полета через ветровое стекло, кожа покрыта синяками и багровыми ссадинами, что в некотором роде служило не слишком приятным напоминанием о следах от побоев у Джесси неделю назад. И парень всю дорогу упрямо твердил, что он любил Джесси и ему просто было не остановить фургон. А доктор заявил, что, судя по состоянию психики пациента, тот не отдает себе отчета в содеянном.

– Было бы лучше для всех, если бы он тогда тоже погиб, – заметил преподобный Ленни с нехарактерной для него горечью в голосе.

И вот заупокойная молитва со знакомыми словами «земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху» была прочитана. Сюзанна увидела, как Кэт, положив Эмме руки на плечи, прижимает ее к себе, и у нее невольно возник вопрос насчет того, кто из этих двоих сейчас больше нуждается в столь тесном физическом контакте. Сюзанна вспомнила, что в первый же день после того, как она снова открыла магазин, бабушка с внучкой появились в переулке. Они отклонили приглашение Сюзанны зайти внутрь, а просто стояли, держась за руки, и смотрели широко раскрытыми глазами, казавшимися огромными на их пепельно-серых лицах, на искореженные внутренности магазина.

Теперь Эмма будет расти без матери, подумала Сюзанна. Совсем как я. Однако, бросив взгляд на Виви, поджидавшую ее возле машины, почувствовала привычный укол совести за неподобающие мысли.

И вот когда они уже отошли от могилы, Сюзанна увидела его. Он стоял чуть поодаль, за спиной у преподобного Ленни, и тихо беседовал с Кэт. Кэт, с удивительным достоинством несшая бремя утраты, держала его смуглые руки в своих и понимающе кивала. Он почувствовал на себе упорный взгляд Сюзанны, поднял голову, их глаза встретились, на короткий миг отразив целую гамму чувств: печаль, шок… тайную радость встречи. Она собралась было подойти к нему, но почувствовала на своем плече чью-то руку.

– Сью, твои родители приглашают нас к себе. – (Нил. Она смотрела на него, удивленно моргая, словно не в силах сообразить, кто этот чужой мужчина.) – По-моему, это хорошая идея и нам непременно стоит поехать.

Сюзанна попыталась сосредоточиться:

– К маме? – До нее наконец дошел смысл его слов. – Ой нет, Нил. Только не к ним. Сегодня мне этого точно не выдержать.

– Ладно, поступай как знаешь. Лично я еду.

– Ты едешь?!

Но Нил, оставив Сюзанну стоять, где стояла, уже отошел от нее, непривычно чопорный в своем темном костюме.

– В такие дни семья должна быть вместе, – бросил он через плечо так, чтобы она слышала. – И твои родители были настолько добры, что пришли тебя поддержать. Да и вообще, честно говоря, нам с тобой не стоит оставаться наедине. Лично я не вижу в этом никакого смысла. А ты?

Алехандро шел рядом с Кэт и Эммой. Когда Сюзанна повернулась, они уже стояли у ворот кладбища. Алехандро наклонился, чтобы сказать Эмме пару слов, а затем вложил что-то ей в руку. И, уже уходя, вроде бы кивнул Сюзанне, хотя на таком расстоянии было не разобрать.

– Когда умер твой отец, на похороны пришли шестьсот человек, не меньше. В церкви было не протолкнуться, некоторым пришлось даже сидеть на траве. – Розмари пила уже вторую чашку чая. Речь была адресована Дугласу, устало откинувшемуся на спинку кресла. – Я до сих пор жалею, что не устроила поминальную службу в соборе. Тогда наверняка народу собралось бы гораздо больше.

Виви, сидевшая рядом с Сюзанной на диване, незаметно сжала ее руку. Сюзанна действительно казалась ужасно бледной.

– Чудесный торт, миссис Камерон, – заметила Виви. – Отлично пропитан. Вы что, положили туда лимонную цедру?

– Архиепископ сказал, что сам проведет службу. Помнишь, Дуглас? Он еще жутко шепелявил.

Дуглас кивнул.

– И четыре яйца, – сообщила миссис Камерон. – Экологически чистых. Чтобы цвет получился действительно желтым.

– Но мне казалось, что твой отец предпочел бы викария. Видишь ли, викарий всегда был хорошим другом нашей семьи. А Сирил, несмотря на свое положение в обществе, не любил лишней помпезности. – И словно в подтверждение своих слов, Розмари кивнула сама себе и покосилась на миссис Камерон, доливавшую воду в чайник. – Сэндвичи с ветчиной мне совершенно не понравились. Ветчина какая-то неправильная.

– Ветчина хорошая, – примирительно сказала Виви. – Я специально заказывала у мясника.

– Что?

– Ветчина нормальная, – несколько повысила голос Виви.

– А на вкус точно прессованная. Сделанная из ошметков, подобранных с пола на колбасной фабрике и склеенных бог знает чем.

– Я самолично срезала ее с кости, миссис Фэрли-Халм. – Стоявшая в дверях миссис Камерон подмигнула Виви. – Если хотите, в следующий раз нарежу ветчину прямо при вас.

– Нет уж, даже близко не подходите ко мне с разделочным ножом! – фыркнула Розмари. – Уж кто-кто, а я наслышана о так называемых сиделках. От вас всего можно ожидать. Еще, не дай бог, заставите меня под гипнозом изменить завещание…

– Розмари! – Виви едва не поперхнулась чаем.

– А затем подстроите мне несчастный случай. Типа того, что произошел с маленькой подружкой Сюзанны.

Присутствующие ошеломленно притихли, пытаясь понять, какую из реплик Розмари считать наиболее оскорбительной. Но успокоенные добродушным хохотом миссис Камерон, которая сразу исчезла на кухне, обратили свои взоры на Сюзанну, однако та, похоже, мысленно была далеко, пропустив разговор мимо ушей. Она сидела с опущенными глазами, замкнувшись в своем несчастье, впрочем так же как и ее непривычно притихший муж.

– Мама, по-моему, это не слишком уместно… – наклонился вперед Дуглас.

– Мне восемьдесят шесть лет, и я могу говорить все, что захочу, – устраиваясь поудобнее, отрезала Розмари. – Единственное преимущество моего преклонного возраста.

– Розмари, пожалуйста… – взмолилась Виви. – Сюзанна только что похоронила подругу.

– Ну а я следующая на очереди. И по-моему, имею больше прав, чем другие, говорить о смерти. – Розмари сложила руки на коленях, обвела взглядом притихших родственников и торжественно произнесла: – Смерть. Смерть. Смерть. Смерть. Смерть. Вот так-то.

– Мама, я тебя умоляю! – не выдержал Дуглас, поднявшись с кресла.

– Что? – вызывающе посмотрела Розмари на сына, на ее испещренном морщинами лице в сосудистой сетке не дрогнул ни один мускул. – Смерть. Смерть. Смерть, – отрывисто повторяла она, щелкая челюстями, точно разъяренная черепаха.

– Мама, не сегодня. Ради бога! – Дуглас подошел к Розмари. – Может, попросить миссис Камерон вывезти тебя в сад? Посмотреть, как там поживают твои цветы.

– Что ты сказал? Не желаю видеть эту женщину возле себя!

– А по-моему, глоток свежего воздуха тебе не повредит, – продолжал стоять на своем Дуглас. – Миссис Камерон!

– Не хочу в сад! Дуглас, нечего выгонять меня в сад!

Виви повернулась к дочери, весьма вяло реагировавшей на то, что ее держат за руку:

– Дорогая, ты в порядке? Ты сегодня какая-то слишком тихая.

– Мама, все нормально, – безжизненно отозвалась Сюзанна.

Виви подняла глаза на Нила.

– Нил, может, еще чая? – с надеждой в голосе спросила она. – Или сэндвич? Ветчина действительно была на кости. Я в жизни не купила бы эту прессованную дрянь!

Нил выдавил некое подобие улыбки:

– Я вполне сыт. Большое спасибо, Виви.

Из сада до них донеслись вопли Розмари, звучавшие под аккомпанемент скрипа колес кресла-каталки и перемежавшиеся добродушными возгласами миссис Камерон.

– Прошу прощения. – Дуглас вернулся в гостиную, вытирая взмокший лоб. – С ней иногда… бывает довольно трудно. Она здорово изменилась после того падения.

– А по-моему, она просто не желает лицемерить, – заметил Нил.

Виви могла поклясться, что при этих словах Нил бросил выразительный взгляд на жену, однако он быстро отвернулся, и невозможно было ничего утверждать. Виви умоляюще посмотрела на Дугласа, намекая, что она не знает, как быть дальше.

– На самом деле, Сюзанна, – многозначительно откашлявшись, начал Дуглас, – мы пригласили тебя не просто так.

– Что?

– Понимаю, у тебя сегодня был тяжелый день. Мы с твоей матерью… хотели бы кое-что тебе показать.

В душе Виви затеплился огонек надежды. Она нежно сжала руку дочери и поспешила забрать у нее пустую чашку с блюдцем.

Сюзанна бросила взгляд на Нила, затем перевела глаза на родителей. И, словно лунатик, встала с дивана. Виви, прекрасно понимая важную роль зятя в предстоящем событии, приобняла его за талию, втайне жалея, что еще ни разу не видела, чтобы Сюзанна сделала нечто подобное.

– Наверх, – махнул рукой Дуглас.

Они молча поднялись в картинную галерею. Виви увидела из окна, как Розмари яростно трясет головой, а миссис Камерон что-то пытается ей показать, склонившись над клумбой.

– Мы собираемся сделать здесь новое освещение, правда, дорогая? – послышался голос Дугласа. – Специальную подсветку на полу. А то здесь уж больно мрачно.

Они остановились на лестничной площадке тесной кучкой. Сюзанна, казалось, витала где-то в облаках, Нил вглядывался в лицо Виви в поисках разгадки.

– Что? – наконец спросила Сюзанна дрожащим голосом и, заметив, что отец смотрит на нее с улыбкой, повторила: – Что?

Отец жестом показал на дальнюю стену. И Сюзанна наконец увидела.

Она застыла перед портретом матери, уцелевшим после нападения Розмари. Теперь картина была подсвечена узким латунным светильником. Точеный профиль Сюзанны, так похожий на профиль Афины, казался изваянным из мрамора, точно у греческой статуи. Виви вздрогнула, глядя на зачесанные назад темные волосы на портрете. И это после стольких-то лет! Но Виви тут же мысленно напомнила себе о своих сбывшихся молитвах. Это ведь для Сюзанны, сказала она себе. Для счастья Сюзанны.

Почувствовав на плече руку Дугласа, Виви переплела свои пальцы с его в поисках успокоения. Нет, они все сделали правильно. Что бы там ни говорила Розмари, они все сделали правильно.

Но когда Сюзанна повернулась к родителям, ее глаза горели от ярости, а на щеках пылали алые пятна.

– И вы… вы считаете, будто таким способом можно все уладить?!

Виви обратила внимание на сердито сжатый рот Сюзанны – совсем как у Афины, когда та демонстрировала худшие стороны своей противоречивой натуры. И поняла, к сожалению слишком поздно, что душевная травма Сюзанны настолько глубока, что ее вряд ли можно излечить, повесив на стену картину в новой раме.

– Мы просто подумали… – начал Дуглас, растеряв остатки привычной уверенности. – Мы надеялись, что ты обрадуешься.

Взгляд Нила метался от жены к ее родителям, лицо его стало растерянным.

– Я обрадуюсь? – переспросила Сюзанна.

– Ну да. Что мы повесили здесь этот портрет, – пояснил Дуглас.

– Мы думали, это будет напоминанием… – Виви бросила на Сюзанну беспомощный взгляд.

Голос Сюзанны разорвал повисшую тишину:

– О еще одном человеке, в смерти которого, пусть даже невольно, я виновата?!

Дуглас вздрогнул, и Виви еще крепче сжала его руку.

– Ты ни в чем не…

– Так вы считаете, что раз я пережила смерть матери, то спокойно переживу и смерть Джесси? Так, по-вашему?

Виви прижала руку к губам:

– Нет-нет, дорогая!

– Ой, я вас умоляю! Типа давайте попытаемся этой ерундой замаскировать тот факт, что считаем Сюзанну менее достойной, чем ее младший брат!

Дуглас резко шагнул вперед:

– Сюзанна, ты…

– Все. Я больше ни секунды здесь не останусь! – Сюзанна с мокрыми от слез глазами протиснулась мимо родителей к лестнице.

Нил после некоторого колебания ринулся за ней.

– Убирайся от меня! – истерически закричала Сюзанна, когда он поймал ее уже на лестнице. – Пошел вон! – В ее словах было столько ненависти, что он невольно разжал объятия.

Виви не часто искренне сопереживала свекрови, но, видя озадаченное, страдальческое лицо стоявшего рядом мужа, слыша приглушенные вопли дочери и зятя, оравших друг на друга на подъездной дорожке, глядя на искривленный в ухмылке рот женщины на портрете, на эти холодные аквамариновые глаза, словно смеющиеся над тем, что не утратили своей роковой способности доставлять неприятности, Виви поставила себя на место Розмари и поняла, что та чувствовала в свое время.

Сюзанна обошла по периметру поле площадью в сорок акров. Она брела через лес по конной тропе, которую все называли Шорт-Уош, вверх по холму, переходившему в свекольное поле, и наконец остановилась на вершине, где сидела с Алехандро менее двух недель назад.

Свежий ветерок с побережья принес живительную прохладу, пришедшую на смену жаре. Земля неторопливо готовилась к вечеру, на лугу лениво жужжали пчелы, в воде крякали и плескались утки, ветер разносил по застывшему воздуху семена душистых трав.

Сюзанна думала о Джесси. Думала об Артуро с Лилианой, которых встретила возле церкви. Лилиана опиралась на его руку, а он, склонившись, протягивал ей носовой платок. Господи, до чего же жаль, что Джесси не могла видеть этой картины! Сюзанна вспомнила, как отец прикрыл глаза, когда она от него отвернулась, лицо его исказилось от боли на какой-то короткий миг, так что, похоже, никто, кроме нее, ничего не заметил. Но Сюзанна узнала эту страдальческую гримасу: точно такая же была утром на лице Нила.

Совсем рядом от нее по полю, смешно переваливаясь по рыхлой земле, прыгал скворец, его гладкие перья масляно блестели в лучах вечернего солнца. Она услышала внизу, в долине, бой курантов на рыночной площади – пять, шесть, семь ударов; куранты эти били всегда: и тогда, когда она жила в Лондоне, устраивая свою жизнь, и тогда, когда ее даже и на свете-то не было. Ладно, пора вставать. Пора двигаться дальше.

Сюзанна уткнула голову в колени и глубоко вдохнула, с грустью подумав о том, скольким людям хотела бы сказать «прости».

Но к сожалению, не всем из них суждено ее услышать.