Мистер Карлайл прибыл в «Башенки» в наилучшем расположении духа. Все в нем, от безупречно белых коротких гетр до гардении в петлице, от бодрого топота шагов у парадной двери до оживленной важности, с которой он решительно отстранил Паркинсона, застывшего у входа в библиотеку, – словом, весь его облик будто вопиял о чрезвычайном довольстве самим собой.

– Приготовься, Макс, – воскликнул он. – Ведь я поведу речь о случае, требующем величайшей деликатности и в то же время чрезвычайно романтичном, – он тебя непременно заинтересует…

– Во мне оживают дурные предчувствия. Десять против одного, нам придется иметь дело с драгоценностями, – рискнул предположить Каррадос, как только друг сделал паузу, ожидая его реакции ровно в той же издевательской манере, в которой иной юнец прячет за спиной обещанную приятелю конфету. – Если бы ты поведал мне чуть больше, я вынужден был бы сделать вывод, что твой случай не что иное, как публичный скандал, связанный с бесценным жемчужным ожерельем.

Мистер Карлайл побледнел.

– Значит, о нем все-таки написали в газетах? – сказал он, разочарованно вздыхая.

– О чем написали, Льюис?

– Кое-кто намекает на фальшивую страховку жемчугов достопочтенной миссис Стрэйтуэйт, – ответил он.

– Возможно, – согласился Каррадос. – Но до сих пор я о нем понятия не имел.

Мистер Карлайл взглянул на друга, промаршировал к столу и громко хлопнул по столешнице, привлекая внимание.

– Тогда почему, во имя всего святого, ты об этом толкуешь, позволь спросить? – промолвил он язвительно. – Если ты знать не знаешь о деле Стрэйтуэйт, Макс, может быть, имеешь в виду какое-то другое жемчужное ожерелье?

Каррадос принял несколько виноватый вид – как обычно, он будто бы извинялся, что разбирается в чем-либо лучше иных зрячих.

– Один философ заметил…

– Вряд ли этот философ имел что-то общее с жемчужным ожерельем миссис… то есть достопочтенной миссис Стрэйтуэйт. И представь себе, Макс, на досуге я одолел немало трудов Милля и Спенсера.

– Я не говорю ни о Милле, ни о Спенсере. У этого философа имя немецкое, и называть его нет нужды. Но он сделал некое наблюдение, которое, конечно, тут же посчитали банальностью. Так вот, чтобы понять, как человек будет вести себя в любой ситуации, нужно изучить его поведение в одной-единственной.

– Это совершенно невозможно, – заявил мистер Карлайл.

– И потому я рассудил: случай, который ты полагал чрезвычайно любопытным для меня, на самом деле крайне заинтересовал именно тебя.

Внезапная задумчивость мистера Карлайла наводила на мысль, что наблюдение это было не так уж далеко от истины.

– Воспользовавшись – почти бессознательно – этим полезным правилом, я сделал вывод, что твоему романтическому воображению придется по вкусу загадка, связанная с драгоценностями и молодой красивой леди, представительницей высшего общества.

– Романтическому? Моему романтическому? Мне тридцать пять лет, я частный детектив! Положительно, Макс, ты лишился рассудка!

– Неисправимо романтическому – и худшему его сорту, который ты демонстрируешь прямо сейчас.

– Макс, но дело действительно интересное и важное! Может, обсудим его серьезно?

– Преступления, связанные с драгоценностями, редко бывают важными или интересными. Загадки жемчужных ожерелий в девяти случаях из десяти просто источают миазмы светского притворства и банального соперничества, а кроме того, касаются людей абсолютно незначительных. Единственно заметная черта в них – имя. Эти особы настолько лишены оригинальности, что любой Линней от криминалистики не нашел бы им места в своей классификации. Скажу больше, мы могли бы составить таблицу, позволяющую раскрыть любое преступление, связанное с жемчужными украшениями, на двадцать лет вперед.

– Мы можем сделать все, что тебе угодно, Макс, если прикажешь Паркинсону принести сельтерской и научишь меня, как, не краснея, встретиться с представителями «Прямого страхования».

Минуты три Каррадос кружил по комнате, безошибочно прокладывая путь среди мебели – молча, но словно решаясь на что-то. Дважды его рука зависала над лежавшей на столе книгой в мягкой обложке и дважды опускалась, не коснувшись ее.

– Ты когда-нибудь бывал в львятнике во время кормления зверей, Льюис? – резко спросил он.

– Если только очень давно, – откликнулся Карлайл.

– Когда час кормления близится, этих существ невозможно заинтересовать ничем иным, кроме как сырым мясом. Ты появился сегодня слишком поздно, Льюис. – Он коснулся книги, ловко подтолкнув ее прямо в руки Карлайлу. – Я уже почуял кровь и ощутил радость схватки за лакомый кусок с другими хищниками, подобными мне.

– «Каталог монет греческих и римских, – прочел Карлайл, – которые будут продаваться на аукционе в Отель Друэ, Париж, зал номер 8, двадцать четвертого – двадцать пятого апреля и так далее». Хм-м-м… – Он добрался до гравированных иллюстраций и развернул их полностью. – Полагаю, это большое событие?

– Оно заставляет нашу диаспору собираться каждые три года, – ответил Каррадос. – Я бываю на аукционах редко и мало, но коплю на эти поездки и потом неделю предаюсь разврату.

– И когда же ты едешь?

– Сегодня. Дневным паромом. Я уже заказал себе комнату в отеле. Очень жаль, Льюис, что все это так не ко времени.

Мистер Карлайл повел себя в высшей степени по-джентльменски – даже если не ставить ему в заслугу искренность чувств.

– Дорогой мой, твои сожаления только напоминают мне о том, как много я задолжал тебе. Бон вояж, и самых замечательных эллини… элладо… – ну, в общем, греческих монет для твоей коллекции.

– Я полагаю, – задумчиво промолвил Каррадос, – эта страховая компания могла бы предложить нам и других выгодных клиентов?

– Так оно и есть, – согласился Карлайл. – Я пытался заполучить еще… но не думай больше об этом, Макс.

– Который час? – резко перебил его Каррадос.

– Одиннадцать двадцать пять.

– Отлично. Эти назойливые идиоты уже кого-нибудь арестовали?

– Нет, только…

– Не продолжай. Тебе известно что-то еще?

– Пока практически ничего, к сожалению. Я прибыл…

– Превосходно. Удача на нашей стороне. Льюис, я поеду не днем – отложу отъезд до ночного парома из Дувра. У нас остается девять часов.

– Всего девять часов? – повторил недоумевая Карлайл: ему сложно было понять невероятный вывод, следующий из слов Каррадоса.

– Целых девять. Дело о жемчужном ожерелье, которое невозможно раскрыть за девять часов, требует отдельной колонки в нашей классификации. Что ж, Льюис, где находится эта твоя страховая компания?

Карлайл позволял слепому другу вовлекать его во множество – как казалось вначале – безумных предприятий. Но, судя по опыту, ни одно из них не выглядело настолько обреченным на провал, чем то, ради которого в одиннадцать тридцать Каррадос приказал доставить багаж на платформу станции Чаринг-Кросс к половине девятого вечера и в оставшиеся часы с легким сердцем взялся решать проблему миссис Стрэйтуэйт, а также ее жемчужного ожерелья.

Штаб-квартира компании «Прямое и опосредованное страхование» размещалась на Виктория-стрит. Когда в Уэстминстере пробило двенадцать, друзья – благодаря отменно быстрому автомобилю Каррадоса – уже входили в дверь, но в течение следующих двадцати минут обречены были ждать в приемной, хотя Карлайл проявлял явное нетерпение, демонстративно поглядывая на часы. Наконец клерк оторвался от переговорной трубки, сполз со стула и подошел к ним.

– Мистер Карлайл? Управляющий сейчас примет вас, но, так как через десять минут у него назначена другая встреча, будет признателен, если вы изложите свое дело насколько возможно коротко. Сюда, пожалуйста.

Приглашение прозвучало так формально и напыщенно, что Карлайл закусил губу, однако опыт подсказывал ему хранить молчание. Коротко кивнув, он провел своего друга до кабинета управляющего. Пусть даже подчиняясь обстоятельствам, Карлайл отлично знал, как произвести впечатление и подчеркнуть свою значимость.

– Мистер Каррадос достаточно квалифицирован, чтобы проконсультировать нас в этом дельце, – сказал он, держась в меру уважительно, в меру снисходительно – ровно настолько, что невозможно было ни игнорировать его манеры, ни возмущаться ими. – К сожалению, он может уделить нам совсем немного времени, так как вынужден следовать по другому делу в Париж.

Интерес, который должно было вызвать это заявление, почти не отразился ни в выражении лица управляющего, ни в его поведении. Имя Каррадоса он, кажется, слышал прежде – как нечто весьма далекое от перипетий его бизнеса, а потому не слишком заслуживающее уважения. Он не покинул удобного места перед камином, с должной толикой самодовольства разглядывая посетителей жестким взглядом выпуклых глаз.

– Париж, ей-богу? – проворчал он. – Что-то по вашей части, что Франция могла бы у нас перенять со времен – как его там? – Видока? Тот еще был умник! Украденное письмо – это ведь он расследовал, точно?

Каррадос попытался скрыть улыбку.

– Разве что столичный шик, не так ли? – ответил он. – Однако Парижу есть чему поучиться у Лондона – и как бы не больше по вашей части, сэр. Нередко, если я захожу там к директору одного из министерств или ведомств либо к главе государственного департамента, мы дискутируем с ними по тому или иному животрепещущему вопросу. «Ах, мосье, – бывало, говорю я им после получаса болтовни, – это очень любезно с вашей стороны, но крупные компании так не создают, и остается лишь сожалеть о вашей ограниченности. Дома, когда я имею дело с одним из наших столпов промышленности – управляющим железной дорогой, коммерсантом, главой ведущей страховой компании, – ничто ни на миг не свернет его с генеральной линии. Вы слишком обходительны, любая сплетня может сбить вас с толку».

– Примерно так оно и есть, – согласился директор, с самым деловым и твердым видом пересаживаясь к столу на вертящийся стул. – Бездельники, вот кто они такие. Итак, Карлайл, как обстоят дела?

– Я получил ваше письмо только вчера. Мы, разумеется, будем рады любым подробностям, которые вы сочтете нужным сообщить.

Управляющий энергично распахнул солидный том, резко разгладив пару страниц, которые высунулись было из ряда вон, и внушительно воздел палец:

– Все началось в январе, двадцать седьмого числа. В этот день Карсфелд, ювелир с Принцесс-стрит – знаете, который работал у нас оценщиком драгоценностей, – принял предложение достопочтенной миссис Стрэйтуэйт застраховать от кражи ее жемчужное ожерелье. Сказал, что получил возможность осмотреть его, и оценил примерно в пять тысяч фунтов. Дело совершилось обычным порядком: было выплачено вознаграждение и выдан полис. Через пару месяцев у нас с Карсфелдом возникли некоторые разногласия, и он подал в отставку. Отставка была принята. Понятно, у нас против него ничего нет. В то же время среди директоров возникло мнение, что он придерживается слишком мягких методов и – как бы сказать? – излишне поддается эмоциям в некоторых оценках, а кроме того, чересчур уступчив с клиентами, когда рекомендует рискованные сделки, не интересные нам и, как мы сейчас понимаем, чуждые традициям компании. Однако, – управляющий развел пухлыми короткими ручками, будто уничтожая любой намек на преступные намерения, который он якобы коварно создавал, – это все претензии, которые мы в силах предъявить Карсфелду. Более никаких несоответствий, и уверяю вас, он человек честный.

– Вы предлагаете принять в качестве факта то, что это ожерелье действительно стоило пять тысяч фунтов? – предположил мистер Карлайл.

– Да, – нехотя согласился управляющий, резко кивнув. – Далее мы переходим к третьему апреля: этот промежуток, если угодно, в нашем расписании позволил выделить еще два момента. Мистер Беллитцер – конечно, вы знаете его, то есть я хочу сказать, слышали о нем, – получил должность Карсфелда, и мы написали некоторым нашим клиентам, попросив их – контракты это предусматривают, – исключительно для порядка, дать преемнику возможность подтвердить оценки предшественника. Преподнеся наше предложение в блестящей обертке, естественно: дескать, это подтвердит имеющуюся оценку и станет гарантией, которая избавит их от некоторых формальностей в будущем, и так далее. Среди прочих четвертого апреля подобное письмо получила так же миссис Стрэйтуэйт. Ее ответ нам доставили тремя днями позднее. Леди писала, что сожалеет, но ожерелье отправлено в банк на хранение, а сама она скоро покинет город. В повторной оценке она не видит необходимости, ибо предыдущая была совсем недавно.

– Оно датировано седьмым апреля? – спросил Карлайл, черкая карандашом в блокноте.

– Седьмым, – повторил управляющий, одобряя его скрупулезность и вопросительным взглядом отмечая равнодушие второго посетителя. – Это нас, естественно, насторожило. В ответ мы настаивали на необходимости подобных действий и предложили, чтобы она позволила своему банку предъявить нам ожерелье. Нас бы это устроило, а ее избавило бы от лишних проблем. Прошла неделя. Леди ответила – шестнадцатого апреля, в прошлый четверг. Написала, что обстоятельства изменились и она вынуждена вернуться в Лондон раньше, чем ожидала. Шкатулку с драгоценностями доставили к ней из банка, и миссис Стрэйтуэйт предложила прислать к нам своего человека – своего человека, мистер Карлайл! – в субботу утром не позже двенадцати. – Управляющий закрыл книгу учета, разгреб бумаги, очищая стол, и, наклонившись в своем кресле, уставил на мистера Карлайла не знающий сомнений взгляд. – В субботу мистер Беллитцер отправился в доходный дом «Люнебург», и миссис Стрэйтуэйт предъявила ему ожерелье. Он тщательно его обследовал, определив стоимость в пять тысяч двести пятьдесят фунтов, о чем и доложил. Но также сообщил нам кое-что еще, мистер Карлайл. Это не то ожерелье, которое застраховала леди.

– Не то ожерелье? – эхом откликнулся Карлайл.

– Не то. Несмотря на одинаковое число жемчужин и общее сходство, есть некоторые специфические различия, хорошо известные экспертам, что доказывает неоспоримость данного факта. Миссис Стрэйтуэйт ввела нас в заблуждение. Возможно, она не имела преступных намерений. Мы готовы заплатить, чтобы узнать. И это уже ваша работа.

Карлайл, сделав последнюю пометку, убрал блокнот с самым решительным видом, призванным вызывать доверие.

– Утром, – сказал он, – вероятно, нам будет что сообщить вам.

– Надеюсь, – снисходительно кивнул управляющий. – До завтра.

Каррадос, сидящий у окна, кажется, только что сообразил, что разговор подошел к концу, и оторвался от своих размышлений.

– Но пока что, – заметил он ровным тоном, повернувшись к толстяку за столом, – вы не сказали нам ни слова о краже.

Управляющий озадаченно взглянул на него и повернулся к Карлайлу.

– Что он имеет в виду? – Вопрос прозвучал излишне резко.

Однако на сей раз самообладание оставило даже мистера Карлайла. Он осознал, что Каррадос совершил недопустимый промах, который может навсегда разрушить его репутацию провидца, и даже покраснел от стыда.

По неловкому молчанию Каррадос понял – что-то пошло не так.

– Мне кажется, имеет место непонимание, – отметил он. – Я ожидал, что сутью нашего расследования будет исчезновение ожерелья.

– Разве я сказал хоть слово об исчезновении? – спросил управляющий с презрительной грубостью, которую даже не попытался смягчить. – Вы не осознали простейших фактов касательно этого случая, мистер Каррадос. В самом деле, я и подумать не мог… Да, войдите!

В дверь действительно стучали – один раз, затем другой. Вошел клерк с телеграммой в руках.

– Мистер Лонгворт хотел бы, чтобы вы посмотрели на это, сэр.

– Мы можем уйти, – промолвил полным сожаления голосом Карлайл.

– Постойте, – сказал управляющий, уставившись на телеграмму и прикусывая ноготь. – Нет, не вы, – бросил он задержавшемуся клерку, – вы свободны.

Теперь уже управляющий, кажется, испытывал тот же стыд, который минуту назад терзал мистера Карлайла.

– Не понимаю, – смущенно признался он. – Это от Беллитцера. Он сообщает: «Только что услышал о предполагаемом похищении жемчуга Стрэйтуэйт. Рекомендую тщательное расследование».

Мистер Карлайл вдруг счел необходимым отвернуться, чтобы изучить красочные литографированные лицензии, висящие на стене. Управляющему пришлось довольствоваться вниманием Каррадоса.

– Тем не менее он ничего не говорит о похищении, – заметил тот дружелюбно.

– Нет, – признался управляющий, громко пыхтя.

– Ну, мы все еще надеемся завтра принести вам добрые вести. Всего хорошего.

Карлайл с трудом отыскал в себе силы, чтобы выпрямиться и попрощаться с управляющим. В коридоре он несколько раз останавливался, чтобы протереть глаза.

– Макс, ты чертов плут! – выпалил он, едва они вышли на улицу. – Тебе все было известно!

– Нет, я же говорил тебе, что ничего не знаю, – ответил Каррадос. – И не солгал ни словом.

– Слишком много на свете вещей, в которые просто невозможно поверить – и это все, что я могу сейчас сказать.

Вместо ответа Каррадос протянул монету разносчику газет и передал покупку другу, который уже уселся в машину.

– Есть такое выражение – «Смотри в оба!». Это мне не под силу, зато я стараюсь «слушать в оба». Удивительно, как мало ты можешь услышать, Льюис, и как много пропускаешь. За последние пять минут три разносчика газет повторили эту историю каждый по-своему.

– Вот так так, она не теряла времени! – воскликнул Карлайл, пробегая глазами заголовки. – «Сенсация! Жемчужное ожерелье знатной леди! Исчезновение драгоценности стоимостью пять тысяч фунтов!» Дело пошло. Куда теперь, Макс?

– Уже четверть первого, – ответил Каррадос, прикоснувшись к стрелкам часов. – Мы можем обсудить новый поворот событий за обедом. Паркинсон к тому времени закончит собирать вещи. Если нужно, я позвоню, чтобы он встретил нас у Меррика. Купи все эти газеты, Льюис, и мы сопоставим данные.

Неоспоримых фактов, которые выдержали бы проверку, нашлось немного, и они были скупы, ведь в каждом случае усердный писака изменил некоторые расплывчатые или сомнительные детали в угоду собственным представлениям. Все согласились с тем, что утром во вторник – сегодня уже наступил четверг – миссис Стрэйтуэйт была в числе тех, кто занимал одну из лож в новом оперном театре, наслаждаясь представлением «Орлеанской девы», и что у нее был украден жемчуг, который стоил примерно пять тысяч фунтов. Это все, на чем они сходились. Одна из версий гласила: кража произошла в театре. Другая – леди в последний момент решила не надевать украшение, и оно было похищено из дома в ее отсутствие. Третьи приводили неясные намеки на Маркхэмов, известных ювелиров, и предполагали, будто страховка, разумеется, покроет ущерб.

Карлайл, который отчеркивал строки в статьях, отложил последнюю газету и нетерпеливо передернул плечами.

– Откуда, черт возьми, здесь взялись Маркхэмы? – воскликнул он. – В чем их интерес? Что ты об этом думаешь?

– Что есть второе настоящее ожерелье – то, которое видел Беллитцер. Где-то оно обреталось и раньше.

– Ей-богу, ты прав – и всего пять дней прошло. Однако что наша леди выиграет от его кражи?

Каррадос уставился в пустоту, деля свое внимание между сигаретой и кофе.

– Сейчас леди, возможно, не хочет иметь со всем этим ничего общего, – глубокомысленно заметил детектив. – Едва вы ввязываетесь в подобное, как все выходит из-под контроля, – он покачал головой.

– Дело становится более запутанным, чем ты ожидал? – предположил Карлайл, предоставив другу возможность отказаться.

Каррадос разгадал его намерение и ласково улыбнулся.

– Мой дорогой Льюис, одна пятая загадки уже разгадана.

– Одна пятая? Как ты определил?

– Сейчас час двадцать пять, а начали мы в половину двенадцатого.

Он подозвал официанта и расплатился, а затем, ни на минуту не теряя достоинства, позволил Карлайлу отвести себя к машине, где его уже ждал преисполненный рвения Паркинсон.

– Ты уверен, что я тебе больше не нужен? – спросил Карлайл. Каррадос успел предупредить, что после ланча займется делами сам, но, считая эту идею сомнительной, Карлайл как человек ответственный испытывал чувство вины. – Только скажи!

Каррадос, улыбнувшись, покачал головой, а затем склонился к приятелю.

– Я направлюсь сейчас в оперу, потом, возможно, переговорю с Маркхэмом. Если у меня останется время, найду кого-нибудь, кто знаком со Стрэйтуэйтами, а потом, быть может, встречусь с инспектором Бидлом, если он еще на службе. Это все, что могу сказать в данный момент, о дальнейших же планах сообщу, позвонив тебе из доходного дома «Люнебург». Но так или иначе – приходи туда в три.

«Старина Макс, – пробормотал Карлайл, пока машина прокладывала себе путь, – всегда знает, что делает!»

Тем временем в доходном доме «Люнебург» миссис Стрэйтуэйт переживала не самые лучшие часы в своей жизни. Она проснулась с головной болью: всю ночь ей казалось, будто что-то идет не так и конца неприятностям не предвидится. Если это чувство не перерастало в настоящий страх, то лишь из-за непомерного самомнения и невероятного невежества, присущих куриным мозгам этой титулованной молодой особы, – несмотря на трехлетний стаж замужества, Стефани Стрэйтуэйт еще не исполнилось и двадцати двух.

Ожидая раннего визита особенно неприятной родственницы, она пролежала в постели до ланча, чтобы использовать нездоровье как предлог для отказа. Три журналиста, желавшие взять интервью, могли бы немного развлечь ее, но были с вежливыми извинениями отправлены восвояси ее мужем. Невыносимая родственница отложила свой визит на вторую половину дня, поэтому более часа Стефани «испытывала невероятные страдания». Когда гостья уехала, а измученная хозяйка объявила о намерении утешения ради немедля развлечься в клубе игрой в бридж, Стрэйтуэйт довольно веско посоветовал ей не ездить туда одной. Несчастная леди упала на диван и спросила, не следует ли ей заодно уйти в монастырь. Стрэйтуэйт только пожал плечами и вспомнил, что у него уже назначена встреча. Видимо, самому ему не было нужды становиться монахом; Стефани последовала за ним вниз, протестуя и споря. Именно так они столкнулись у дверей с Каррадосом.

– Ваша страховая компания уполномочила меня встретиться с миссис Стрэйтуэйт, – объяснил тот, когда дверь внезапно распахнулась, прежде чем он успел постучать. – Меня зовут Каррадос, Макс Каррадос.

На секунду все замешкались. Потом Стефани, заметив недоумение мужа, радостно воспользовалась этим:

– О да, входите, мистер Каррадос! – воскликнула она любезно. – Вы знаете, а я о вас слышала. Вы расследовали что-то для тетушки Пигз, не помню точно что, но крайне ее впечатлили.

– Леди Поджес, – пояснил Стрэйтуэйт, отступая на шаг и изучающе разглядывая гостя. – Но вы же слепы, не так ли?

Каррадос улыбкой выразил согласие. У миссис Стрэйтуэйт вырвалось импульсивное:

– Тедди!

– Однако я справляюсь, – заявил детектив. – Мой слуга остался в машине, и все равно я отыскал вашу дверь с первой попытки, как видите.

Эти слова заставили ее вспомнить, что стоящий перед ней человек достаточно богат, а его необычное занятие – всего лишь эксцентричное хобби. Из таких соображений она решила обращаться с ним как можно любезнее и повела за собой в гостиную. Между тем ее мужу, допустившему столь ужасную бестактность, предстояло понести наказание сию же минуту.

– Тедди как раз собирался уходить, и я должна была остаться в горьком одиночестве, пока вы не появились, – весело заявила она. – С вашей стороны не слишком галантно наносить мне визит только по делу, мистер Каррадос, но, коль вы так настаиваете, я согласна.

Стрэйтуэйт, однако, успел передумать. Он положил шляпу и трость, бросил на стол желтые перчатки и уселся на ручку кресла.

– Что случилось? – спросил не слишком уверенно.

– Дело, как я подозреваю, касается вашей страховой компании, – ответил Каррадос.

– Не пойму, какое вообще страховая компания имеет к нам отношение! Мы не сообщали ни о каких пропажах и не требовали возмещений. Этого должно быть достаточно.

– Думаю, они действуют в общих интересах, – объяснил Каррадос. – Компания с ограниченной ответственностью не стесняется в средствах, миссис Стрэйтуэйт. Им известно, что вы застраховали жемчужное ожерелье на сумму в пять тысяч фунтов, и когда разошелся слух о краже вашего украшения, соответствующего этому описанию, они пришли к выводу – речь идет о том же самом.

– Однако, увы, это не так, – заметила хозяйка. – Маркхэмы послали мне ожерелье на пробу.

– То, которое Беллитцер видел в прошлую субботу?

– Да, – честно призналась миссис Стрэйтуэйт.

Стрэйтуэйт резко взглянул на Каррадоса, а затем повернулся к жене.

– Стефани, дорогая, ты, вероятно, ошиблась? – протянул он. – Конечно же, это не был жемчуг Маркхэма. Не зная, насколько ты умна для подобной ошибки, мистер Каррадос может подумать, будто ты замышляла мошенничество.

Нарочно ли он выбрал раздражительный тон или его слова упали на плодородную почву – так или иначе Стефани метнула в него злобный взгляд.

– Мне наплевать! – безрассудно воскликнула она. – Пусть мистер Каррадос точно узнает, что произошло, – я не имею ничего против!

Каррадос попытался прервать ее и даже протестующе поднял руку, но леди была слишком взволнована, чтобы остановиться.

– Это все неважно, мистер Каррадос, и ни к чему не ведет, – объяснила она. – Я не имела никакого ожерелья, чтобы его застраховать. И страховая компания здесь ни при чем, потому что для меня это была не обычная страховка, а, я бы сказала, ссуда.

– Ссуда? – повторил Каррадос.

– Да. Скоро я унаследую кучу денег по завещанию Прин-Прин и оплачу все задним числом.

– Но не лучше – не проще ли – было банально одолжить эти деньги?

– Мы так и сделали, – живо откликнулась она. – Мы занимали у множества людей, вместе с Тедди подписали кучи бумаг, и теперь никто больше не дает нам в долг.

Ее заявление было слишком трагически гротескным, чтобы смеяться над ним. Каррадос повернул голову от своей собеседницы к ее мужу и на слух, а также более острым сверхчувственным восприятием нарисовал себе их образы: утонченная, легкомысленная красотка с сердцем кошки и безответственностью котенка; глаза и рот, уже теряющие выразительность под действием ее безумной жизни. И в другом углу – галантный супруг, расслабленную позу и отсутствие реакции которого Каррадос еще не смог понять.

Суховатый, растягивающий слова голос Стрэйтуэйта нарушил его размышления:

– Ни секунды не колеблюсь по поводу того, что ты представляешь значение своих слов, дорогая, но позволь просветить тебя. Существует немалая вероятность: если ты не убедишь Каррадоса держать язык за зубами, то тебе – и мне тоже – грозят два года тюрьмы. И все же неизвестно как, но ты, возможно, добилась цели: коль я не ошибаюсь, мистер Каррадос не найдет в себе сил воспользоваться твоей бесхитростной уверенностью, хотя в ином случае он легко узнал бы все, что ему нужно.

– Это полная чушь, Тедди, – запротестовала Стефани. Она повернулась к Каррадосу в поисках поддержки. – Мы хорошо знакомы с судьей Эндерли и, если возникнут какие-либо проблемы, легко убедим его заняться этим делом лично и все ему объясним. Но с чего этим проблемам возникнуть? Действительно, с чего? – Ее вдруг осенило: – Знакомы ли вы лично с кем-нибудь из этих господ страховщиков, мистер Каррадос?

– Мы с управляющим знакомы настолько близко, что позволяем себе называть друг друга «старый простофиля».

– Видишь ли, Тедди, тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Мистер Каррадос может все исправить. Давай я расскажу, как я это устроила. Позволь заметить, ты сам знаешь, что страховые компании с удовольствием возмещают потери: это создает им рекламу. О том рассказывал мне Фредди Тэнтрой, а у его отца таких компаний сотни. Только, конечно, если это делается регулярно. Ну, мы месяцы и месяцы подряд ужасно нуждались, и, к несчастью, никто – по крайней мере, никто из наших друзей – так над нами и не сжалился. Я себе голову сломала, пытаясь что-то придумать, а потом вспомнила про свадебный подарок от папы, про нить жемчуга, которую он прислал мне из Вены за месяц до смерти, ненастоящую, конечно, потому что бедный папа и сам всегда был на грани банкротства, но очень хорошую имитацию превосходного качества. Иначе, я уверена, он послал бы серебряную перочистку, потому что, хотя папа должен был жить за границей из-за слухов, что о нем ходили, вкус у него оставался безупречным, и он всегда был романтиком. Что ты хочешь сказать, Тедди?

– Ничего, дорогая, я просто прочистил горло.

– Я часто носила этот жемчуг, и все его видели. Разумеется, наши близкие о нем знали, но все остальные думали, что я могла носить лишь настоящий жемчуг. Тедди подтвердит, я чуть не сошла с ума, настолько все было ужасно, однако потом у меня появилась идея. У Твити – это кузина Тедди, хотя и намного старше его, – была целая шкатулка с драгоценностями, которые она никогда не надевала, и я знала, что там есть ожерелье, очень похожее на мое. Тогда она как раз собиралась в Африку на сафари, так что я немедленно устремилась в суррейскую глушь и буквально на коленях упросила ее одолжить мне этот жемчуг для бала в Личестер-хаусе. Когда я вернулась, то сломала у ожерелья застежку и сразу же отнесла его к Карсфелду на Принцесс-стрит. Я сказала ему, что это фальшивка, но довольно хорошая и что я хочу надеть его на следующий день. И, конечно, он посмотрел на жемчуга́, а потом взглянул еще раз и спросил, уверена ли я, что это имитация, а я сказала: да и мы раньше никогда об этом не задумывались, ведь бедный папа всю жизнь был неисправим, только, конечно, порой ему удавалось отыграться. И тут Карсфелд вытаращил на меня глаза и сказал: «Я счастлив поздравить вас, мадам. Это, несомненно, бомбейский жемчуг очень высокого качества. Он точно стоит не менее пяти тысяч фунтов».

С этого момента дальнейшая история миссис Стрэйтуэйт стала очевидной. Страховка была заключена и в понимании леди представляла собой всего лишь разновидность ссуды, а Фредди Тэнтрой убедил ее в том, что «Прямые и Опосредованные» переживут временную потерю пяти тысяч. Настоящий жемчуг был возвращен кузине в Суррей, Стефани же продолжала носить подделку. Шло время, и дело двигалось к развязке, но запрос на проверку грянул как гром с ясного неба. То и дело призывая Каррадоса представить, как она страдала, сопровождая рассказ исполненными трагизма жестами, Стефани описала охватившее ее полное отчаяние и забег по лондонским магазинам, торгующим драгоценностями, в поисках подходящей замены. Когда опасность миновала, необходимо было действовать как можно скорее, не только ожидая дальнейшего интереса со стороны страховой компании, но и понимая, что она вынуждена выполнить обязательства перед этими жестокосердными ростовщиками.

Было выбрано время – вечер вторника, и место – оперный театр, где давали «Орлеанскую деву». Стрэйтуэйт, коего эта драма не интересовала, заявил: он не намерен там присутствовать. На самом же деле, наклеив фальшивые усы и изменив несколько других деталей внешности, до которых смог додуматься со своим ограниченным опытом, намеревался занять место под ложей супруги. По условному сигналу Стефани должна была расстегнуть ожерелье и наклониться вперед: оно соскользнуло бы и упало. Стрэйтуэйту, предупрежденному заранее, не составило бы труда его найти. С драгоценностью в руках он выскользнул бы из зала и, прежде чем кто-нибудь понял, что произошло, успел бы покинуть оперу.

Каррадос повернулся к Тедди:

– Этот замысел себя оправдал, мистер Стрэйтуэйт?

– Видите ли, Стефани настолько умна – я счел очевидным, что у нас все получится.

– И за три дня до этого Беллитцер уже сообщил о подмене и о том, что ожерелий было два.

– Да, – нехотя, но искренне согласился Стрэйтуэйт. – Я подозревал, что природная находчивость Стефани здесь подвела ее. Знаешь, дорогая, оказывается, бомбейский и калифорнийский жемчуга́ не одно и то же.

– Каков подлец! – воскликнула леди, мстительно оскалившись. – А мы поили его шампанским!

– Но ничего не вышло, поэтому какая разница?

– Исключая то, что жемчуг Маркхэмов исчез и они намекают на что-то ужасное! – гневно напомнила она.

– Верно, – согласился Тедди. – В качестве продолжения, мистер Каррадос, попробую объяснить эту часть событий, даже если Стефани осведомлена о них лишь частично. – Он слез с подлокотника и прошествовал через всю комнату к другому стулу, где занял точно такое же положение. – Тем роковым вечером я, как мы и договаривались, пробрался в театр – нарочно опаздывая, чтобы занять свое место незамеченным. После этого я огляделся, посмотрел наверх, отыскал Стефани и удостоверился – все идет по плану. Мы условились, что сразу после того, как в первый раз опустят занавес, я перейду в противоположный конец зала, встану напротив ложи Стефани и покручу за цепочку свои часы, пока не удостоверюсь, что она меня заметила. После этого Стефани должна была три раза обмахнуться программкой. Оба действия, извольте признать, абсолютно безобидны, но в то же время способны послужить сигналом, что все благополучно. Конечно, это придумала Стефани. После того мне надлежало вернуться на место, а она должна была сделать свое дело во втором акте. Однако у нас ничего не вышло. В конце первого акта что-то белое бесшумно соскользнуло вниз и опустилось к моим ногам. На секунду я подумал, что это ожерелье упало не вовремя. Но потом увидел: то была перчатка – женская перчатка. Прежде чем я коснулся ее, предчувствия подсказали мне, что она принадлежала Стефани. Я поднял ее и тихо выскользнул из зала. В одном из клиньев для пальцев перчатки обнаружил клочок бумаги – уголок оторванной программки. Карандашом на нем было выведено:

– Конечно, вы сохранили записку?

– Да. Она в моем столе в соседней комнате. Принести ее вам?

– Будьте так добры.

Стрэйтуэйт вышел, и Стефани с очаровательно жалобной интонацией произнесла:

– Мистер Каррадос, вы, конечно, вернете его нам? Ничего такого, но я, кажется, что-то подписала, и теперь Маркхэмы угрожают нам иском по обвинению в преступной халатности из-за того, что я оставила жемчуг без присмотра.

– Вот она. – Стрэйтуэйт вернулся как раз вовремя, чтобы услышать просьбу жены. – Никому, кроме вас, я не предъявил бы эти доказательства. Первое как минимум вызовет неудобные вопросы, второе же не поддается объяснению. Следовательно, мне пришлось придумать вымышленную кражу со взломом и выбросить футляр от ожерелья в сад, в заросли рододендронов, чтобы полиция нашла его там.

– Чем дальше в лес, тем больше дров, – прокомментировал Каррадос.

– Вот именно. Мы со Стефани согласны, не так ли, дорогая? Вот первое – записка, а при ней перчатка. Конечно, я немедленно вернулся. Это был план Стефани, и я подчинился ей. Меньше чем через полчаса я услышал, как к дому подъехал автомобиль. Затем в дверь позвонили. Кажется, я упоминал, что дома больше никого не было. Я открыл дверь и увидел незнакомца. Он спросил всего лишь: «Мистер Стрэйтуэйт?» – и на мой кивок протянул письмо. В холле я распечатал его и прочел, а затем прочитал вторично, уже у себя в комнате. Вот оно:

– Это невообразимо! – вскрикнула Стефани. – Я не писала ни слова – ни в первый раз, ни во второй. Я просто просидела там весь вечер. Тедди, я так с ума сойду!

– Я унес письмо в комнату и тщательно изучил, – спокойно продолжил Стрэйтуэйт. – Даже если у меня оставался какой-либо повод сомневаться, доказательства выглядели слишком убедительно. Это письмо казалось продолжением записки. Почерк походил на руку Стефани с учетом обстоятельств, конверт был взят в театральной кассе, а бумагой послужила программка с оторванным уголком. Я совместил ее с предыдущим обрывком, и они совпали. – Он пожал плечами, потянулся, пересек комнату и выглянул из окна. – Так что я упаковал жемчуг в небольшой пакет и передал слуге.

Каррадос положил два куска бумаги, которые бегло изучил на ощупь, и, все еще держа в руках перчатку, обратился к своей маленькой аудитории:

– Первая и самая очевидная вещь: кто бы ни провернул это дельце, он был более чем осведомлен о ваших делах не только в общем, но и касательно этой… ну хорошо, ссуды, миссис Стрэйтуэйт.

– О чем я и твердил, – согласился Тедди. – Слышишь, Стефани?

– Но кто он? – устало спросила Стефани. – Никто на свете об этом не знал. Ни одна живая душа.

– Так можно подумать на первый взгляд. Однако пойдем дальше: просто перечислим тех, кто владел этой информацией. Страховая компания, которая что-то подозревала; Беллитцер, коему, возможно, известно больше. Леди из Суррея – у нее вы одолжили жемчуг; мистер Тэнтрой, ваш консультант; и, наконец, прислуга. У всех этих людей есть друзья и подчиненные; кроме того, за ними могли следить. Что если доверенный помощник Беллитцера встречается с одной из ваших горничных?

– Они все равно бы узнали совсем немного.

– Фрагменты фигуры могут быть очень малы, однако, имея их, можно построить ее целиком. Начнем с ваших слуг, миссис Стрэйтуэйт. Естественно, мы никого не будем обвинять.

– Во-первых, повариха, Маллинс. Утром у нее были тревожные симптомы инфлюэнцы, и, несмотря на то, что это случилось очень не вовремя, я тут же отправила ее домой. Я ужасно боюсь заразиться. Затем Фрэйзер, она прислуживает за столом и укладывает мне волосы – личной горничной у меня, как видите, нет.

– Бита, – напомнил Стрэйтуэйт.

– О да, Бита. Приходящая прислуга, помогает на кухне. Не сомневаюсь, она способна на любую подлость.

– И никого из них во вторник вечером не было в доме?

– Да. Маллинс ушла, и Бита тоже – раньше обычного, потому что мы не собирались ужинать дома и я отпустила Фрэйзер, после того как она помогла мне одеться, чтобы у Тедди была возможность выйти незамеченным.

Каррадос повернулся к другому свидетелю.

– Записки и перчатка все это время оставались у вас?

– Да, в моем столе.

– Запертом?

– Верно.

– А та перчатка, миссис Стрэйтуэйт? Вы уверены, что она ваша?

– Да, – ответила женщина. – Я об этом не задумывалась. Когда выходила из театра, одна перчатка отсутствовала, но оказалось, она была здесь, у Тедди.

– Вы именно тогда заметили, что потеряли ее?

– Да.

– Но не могло ли случиться так, что она была оставлена, потеряна или украдена раньше?

– Я помню, что сняла их в ложе. Мое место было дальше всего от сцены – в первом ряду, разумеется, – и я положила перчатки на барьер.

– Где их без особого труда мог стянуть любой сидящий в соседней ложе, выбрав подходящий момент.

– Вполне возможно. Однако мы никого в соседней ложе не видели.

– Мне смутно представляется, что я там кого-то заметил, – вмешался Стрэйтуэйт.

– Спасибо, – сказал Каррадос, поворачиваясь к нему с признательным видом. – Очень важно, что вы увидели кого-то. Теперь о другой перчатке, миссис Стрэйтуэйт: что случилось с ней?

– Перчатка без пары никому не нужна, не так ли? – сказала Стефани. – Конечно, я надела ее на обратном пути, а потом, думаю, бросила здесь. Наверно, она все еще где-то валяется. У нас ужасный беспорядок, ничего невозможно найти.

Вторая перчатка нашлась на полу в углу комнаты. Каррадос положил ее рядом с первой.

– У ваших духов, я чувствую, очень тонкий и характерный запах, миссис Стрэйтуэйт, – отметил он.

– Да, довольно-таки сладкий, правда? Не знаю их названия, потому что оно на русском. Мне прислали несколько флаконов из Петербурга – у нас там друг в посольстве.

– Но во вторник вы добавили к нему какой-то более сильный аромат? – продолжил детектив, по очереди поднося перчатки к лицу.

– Эвкалипт, – согласилась она. – Я просто надушила им платок.

– У вас есть похожая пара перчаток?

– Похожие? Дайте подумать… Ты мне их подарил, Тедди?

– Нет, – ответил Стрэйтуэйт из своего угла. Он отошел к окну, всем видом выражая, что разговор ему неинтересен. – Разве это был не Уайтстэйбл? – добавил он коротко.

– Конечно. Целых три пары, мистер Каррадос, потому что я никогда не позволяла Бимби, бедному мальчику, слишком на меня тратиться.

– Стефани, избавь нас от утомительных подробностей.

Его голос отвлек внимание Каррадоса, но затем тот вновь повернулся к хозяйке:

– Я понимаю, вы переживаете тяжелые времена, миссис Стрэйтуэйт, – сказал детектив. – Мне хотелось бы как можно скорее закончить этот «допрос»…

– Возможно, завтра… – начал Стрэйтуэйт, возвращаясь от окна.

– Невозможно: я покидаю город сегодня ночью, – твердо заявил Каррадос. – Значит, у вас три пары одинаковых перчаток, миссис Стрэйтуэйт. Перед нами одна из них. А остальные две?..

– Одну я еще не надевала. Другая – с ума сойти, я не выходила из дома со вторника! – думаю, так и лежит в ящике для перчаток.

– Принесите их мне, пожалуйста.

Стрэйтуэйт открыл было рот, но его жена послушно поднялась, и он отвернулся, не сказав ни слова.

– Вот, – сообщила она, возвратившись.

– Мы с мистером Каррадосом продолжим разговор у меня в комнате, – вмешался Стрэйтуэйт спокойно, но решительно. – Советую тебе прилечь на полчаса, Стефани, не то рискуешь завтра заработать нервный срыв.

– Это хороший совет, прислушайтесь к нему, миссис Стрэйтуэйт, – добавил Каррадос, между делом изучая вторую пару перчаток, которую затем вернул обратно. – Несомненно, они одинаковые, – признал он без особого интереса. – Таким образом, этой улики мы лишились.

– Надеюсь, вы не возражаете, – извиняющимся тоном проговорил Стрэйтуэйт, провожая гостя в курительный салон. – Стефани, – добавил он доверительно, едва за ними закрылась дверь, – существо нервное и опрометчивое. Она забывчива. Сегодня она не сможет уснуть. Завтра ее самочувствие ухудшится, – и в ответ на усмешку Каррадоса закончил: – А значит, и мое.

– Сожалею, но ничего подобного, – отозвался детектив. – Кроме того, – продолжил он, – мне больше нечего здесь делать, я полагаю…

– Загадочная история, – вежливо подтвердил Стрэйтуэйт. – Хотите сигарету?

– Благодарю. Вы не посмотрите, ожидает ли меня автомобиль?

Они взяли по сигарете и встали у окна, закуривая.

– Между прочим, есть одна деталь, которая заслуживает внимания. – Каррадос пересек комнату, остановился и взял в руки обе поддельные записки. – Заметьте, это обложка программки. Она не очень годится для подобных целей – на тех листах, что внутри, писать намного удобнее, однако на них проставлена дата. Понимаете, к чему я веду? Программка приобретена раньше…

– Может, и так. Ну и?..

Но Каррадос остановил его и прислушался.

– Слышите, кто-то поднимается наверх?

– Да, по общей лестнице.

– Мистер Стрэйтуэйт, мне неизвестно, насколько широко разошлась молва о вашем деле. Нас вот-вот могут прервать.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что человек, который идет сюда, – полисмен или, во всяком случае, носит форму. Если он постучит в вашу дверь…

Тяжелые шаги затихли. В дверь уверенно постучали.

– Подождите, – пробормотал Каррадос, накрывая дрожащую руку Стрэйтуэйта ладонью. – Попробую узнать его по голосу.

Они услышали, как слуга подошел к двери и отпер ее, а затем грубый голос неразборчиво спросил о чем-то.

– Инспектор Бидл из Скотленд-Ярда.

Слуга тем временем провел визитера мимо курительной комнаты в гостиную.

– Не стану скрывать, мистер Стрэйтуэйт, это пришли по вашу душу, а не по мою. Могу я что-либо для вас сделать?

Однако времени на раздумья уже не оставалось. Положение Стрэйтуэйта было до крайности незавидным, но, стоило отдать ему должное, своего обычного хладнокровия этот джентльмен практически не утратил.

– Благодарю, – ответил он, доставая из кармана небольшой запечатанный пакет. – Не могли бы вы опустить его в ближайший почтовый ящик?

– Ожерелье Маркхэма?

– Именно так. Я собирался отнести его на почту перед вашим приходом.

– Уверен, вы исполнили бы это.

– Если у вас найдется несколько минут… если я все еще буду здесь…

Каррадос подтолкнул свой портсигар, так что тот исчез под грудой бумаг на столе.

– Я зайду за ним, – согласился он. – Скажем, около половины девятого.

– Итак, мистер Каррадос, я все еще на свободе. Хотя, изучив действия инспектора, вы вряд ли этому удивитесь.

– У меня есть привычка ничему не удивляться, – признался Каррадос.

– Тем не менее хотел бы реабилитировать себя в ваших глазах. Кем вы меня считаете, мистер Каррадос, – мошенником, которого поймали с поличным, или идиотом, пришедшим с повинной?

– Еще одно замечательное правило – никогда не делать необоснованных выводов.

Стрэйтуэйт нетерпеливо взмахнул рукой.

– Дайте мне десять минут. Коль я хочу изложить вам свое дело, мистер Каррадос, мы не должны пререкаться. Сегодня вы имели исключительную возможность наблюдать, как нам живется. Не сомневаюсь, заметили, что мы всем должны, а в долг нам еще дают только благодаря связям в обществе; Стефани чрезвычайно амбициозна, и ей требуются средства, чтобы сохранять свою популярность, она совершенно неспособна существовать по-другому, а я молча иду на уступки. Вы, я знаю, отметили ее безответственный и невротический характер и увидели, что мой совершенно ему противоположен. Вероятно, упустили это – поскольку в обществе принято скрывать подобное, – но я все еще люблю свою жену. Если вы не доверяете поводьям, то не станете останавливать скачущую лошадь. Вот уже три года я пытался помочь Стефани безболезненно огибать острые углы. Когда мы с ней не сходимся во мнениях по вопросам, которые она принимает близко к сердцу, у нее всегда наготове один аргумент.

– Якобы вы больше ее не любите?

– Примерно так, но куда более эмоционально. Она мчится на верхний этаж – в этом доме шесть этажей, мистер Каррадос, и мы живем на втором, – влезает на перила и объявляет о своем намерении броситься вниз. Тем временем я следую за ней и стаскиваю ее с перил. Однажды я не стану догонять ее и позволю поступить, как она пожелает.

– Надеюсь, что нет, – мрачно заявил детектив.

– О, не принимайте ее всерьез. Она спустится сама. Но тогда наступит конец эпохи. Именно так она угрожала мне и на сей раз – что если я не соглашусь, она провернет все одна. Но я не собирался позволить, чтобы она – и тем более мы вместе – оказались за решеткой. И, сверх того, она считает себя умной: я желал развеять это заблуждение, с тем чтобы она перестала вести себя глупо. Отказаться не мог – это лишь заставило бы ее отложить попытку. Мне пришла в голову идея – поддержать ее и в то же время спланировать нечто вроде контр-мошенничества. Настоящая потеря заставила бы ее задуматься, всеобщее внимание воспрепятствовало бы решимости совершить повторную кражу. Грязная история, мистер Каррадос, – подытожил он. – И да, не забудьте ваш портсигар.

Детектив осуждающе покачал головой, но добродушная улыбка смягчила неодобрение.

– Да-да. Думаю, что понимаю вас, мистер Стрэйтуэйт. Один момент – как насчет перчатки?

– Я придумал это позднее. Первую записку мне должен был принести служитель. Затем я нашел еще одну пару перчаток Стефани в кармане пальто – она дала мне их днем раньше. Меня осенило – насколько убедительнее будет, если она передаст записку таким образом! Как она и сказала, в соседней ложе никого не было: я всего лишь проник туда на несколько минут и спокойно забрал перчатку с барьера. Кстати сказать – конечно, в ней ничего не оказалось, но ваш интерес заставил меня понервничать.

Каррадос громко рассмеялся. Затем он встал и протянул руку.

– Доброй ночи, мистер Стрэйтуэйт, – сказал искренне. – Позвольте дать вам еще один совет: впредь не затевайте интриг, но если уж затеяли, не путайте перчатки, пахнущие духами, с теми, которые отдают эвкалиптом!

– О-о-о! – протянул Стрэйтуэйт.

– Именно так. Или уж постарайтесь спрятать вторую пару, имеющую ту же особенность. Подумайте, что это может значить. Всего хорошего.

Двенадцать минут спустя мистера Карлайла вызвали к телефону.

– Восемь пятьдесят пять, и я на Чаринг-Кросс, – промолвил знакомый голос. – Если ты жаждешь узнать все из первых рук, придумай, как оказаться рядом с Маркхэмом завтра, когда доставят утреннюю почту. – Затем Каррадос попрощался – коротко, но по-настоящему тепло.

– Один момент, мой дорогой Макс, один момент. Но я думал, ты напишешь мне об этом деле из Дувра?

– Нет, Льюис, – таинственно ответил Каррадос. – Я всего лишь сказал, что напишу тебе из Дувра.