Черчилль провёл Ватсона в длинную гостиную, в которой даже по меркам Короля-Солнце имелся некоторый переизбыток позолоченных приспособлений и принадлежностей: ветвистую люстру словно выкрали из какого-нибудь шато, её пропорции были слишком велики для такого помещения; кушетка блистала золотой вышивкой и кистями; столик с мраморной столешницей опирался на замысловатые кованые ножки. «Уродство», – подумал Ватсон.

– О, это место мне не принадлежит, – со смехом проговорил Черчилль, заметив, как Ватсон разглядывает красные шторы, украшенные фестонами. – Тут как в проклятом борделе. Хозяин здесь Гарри Клиффорд; он позволяет мне вести здесь дела, которыми нельзя заниматься на публике.

Потом Черчилль увидел, что Ватсон с восхищением смотрит на большую картину, изображавшую парусник в бурном море, умудрившийся каким-то образом дать бортовой залп.

– Корабль называется «Бич порока», – сказал Черчилль. – Принадлежал графу Камберленду. Художник прибегнул к некоторой доле условности: полагаю, при таком волнении на море можно попасть только пальцем в небо. Но «Бич» был самым большим кораблём, который построили в Англии в тот период. Тридцать восемь пушек. Он вселял ужас во врага. Клиффорд, граф, был капером, разумеется, но он задал испанцам жару на Карибах. Выпить не желаете?

Не дожидаясь ответа, политик налил два стакана вермута из графина на пристенном столике и вручил один Ватсону.

Доктор взял стакан, но не стал пить. Капер. Да, он понимал, почему Черчилль благосклонно отзывался о хозяине «Бича» – человеке, который работал на свою страну, но не играл согласно установленным правилам.

– Разве Клиффорд не сколотил состояние за счёт каперской деятельности? – спросил Ватсон.

– И всё потерял на скачках и турнирах, – ответил Черчилль. – Не стоит заводить аналогию слишком далеко, верно? Однако она имеет значение в одном аспекте. Мы намереваемся вселить во врагов такой ужас, о коем они до сих пор и помыслить не могли. Потому-то вы и здесь, Ватсон. Итак, я извиняюсь за все ухищрения…

– Сначала я хочу задать один вопрос.

Черчилль, который уже набрал воздуха в грудь, готовый разразиться одной из своих легендарных речей, пусть и перед аудиторией из одного человека, прищурился.

– И какой же?

Ватсон вытащил из внутреннего кармана петицию от Холмса.

– Зачем вы послали мне письмо, которое якобы написал Шерлок Холмс? – спросил он, не в силах убрать из голоса гневные ноты.

– Якобы? – сдержанно повторил Черчилль.

Ватсон протянул ему бумагу:

– Мистер Черчилль, это вопиющая подделка.

Донал Койл знал, что его дни в качестве агента британской короны сочтены. Он всегда был в бюро аномалией, затесавшейся в ряды дворнягой, потому что ни один достопочтенный джентльмен не стал бы шпионом по собственной воле. В БСС/МИ-5 брали всех подряд, даже разочаровавшихся фениев. Но то время подошло к концу. Джентльмены теперь охотно принимались за любые секретные дела ради защиты королевства. А с учётом событий, развернувшихся в Ирландии, он выглядел подозрительней обычного попросту из-за акцента.

Койл знал, кому он хранит верность. Ну, большей частью, своему другу Гарри Гибсону, а также подразделению, которое его приютило. Но вот Англии?

Он уже не был в этом так уверен.

Ирландец зажёг сигарету и прислонился к стене неподалёку от магазина «Пёрде», рядом с задней частью припаркованного «Дизи». Он выделялся на этих улицах из-за своего костюма из грубой ткани и дешёвой шляпы. Шпионы редко работали в Мейфэре. Он был одет для дна. Там у него лучше всего получалось справляться с работой. Были другие, вроде Лэнгдейла Пайка, кто патрулировал высшие слои общества для Келла и компании.

Разумеется, не только восстание вынудило его переоценить своё положение. Имелось ещё письмо от матушки, присланное через безопасный почтовый ящик, которым пользовалась секретная служба, и в нём говорилось о том, что зрение её покидает: «Пришлось попросить Мэри Кофлэн прочитать мне твоё последнее послание. Говорят, всё дело в катаракте…»

Возможно, блудный сын должен вернуться и помочь, проверить, можно ли что-нибудь сделать. Его брат был в Америке, сестра вышла замуж и уехала в Корк, и теперь мать зависела от соседей вроде Мэри Кофлэн. Катаракта. Должно быть, мир вокруг неё погружается в туман.

Койл рассматривал улицу, удостаивая небрежным взглядом каждую машину и фургон, что ехали мимо, в то же самое время замечая всех пассажиров. Пока что мимо него никто не проехал дважды. Не то чтобы стоило ждать неприятностей. И именно в такие моменты он их в наибольшей степени ожидал.

Койл был вооружён двумя пистолетами. Большой был за поясом – одним из преимуществ небрежно скроенного пиджака было то, что он скрывал множество грехов, – а второй, маленький револьвер, годный для стрельбы на небольшом расстоянии, был в специальном кожаном приспособлении в носке. Опыт подсказывал, что оттуда можно легче всего и быстрее всего достать пистолет, когда ведёшь машину или едешь в ней пассажиром. Это дважды спасало ему жизнь.

Как он сообщит Гарри новость о своём возвращении в Ирландию? Они провели вместе вот уже четыре года. И у них получилась хорошая команда. Самая старая в БСС. Но Койл решил, что пришла пора отправиться домой и быть со своим народом. Волны, поднятые восстанием, всё ещё распространялись, беспокоя население. Даже те, кто не верил в вооружённое сопротивление, считали последовавшие за восстанием казни проявлением жестокости и деспотии. Возможно, есть способ сделать так, чтобы эти волнения обернулись чем-то более мирным, чем бунт с оружием в руках. Конечно, на родине Койла имелись люди, которые были бы не прочь увидеть его покойником, но он знал, что, по меньшей мере, трое из них сами покинули этот мир. Он пару раз попытался навести справки через дядю Шона, и…

«Четырёхместный чёрный „Шелсли“ с ходовой от „Кроссли“».

Фраза возникла в голове Койла ещё до того, как он осознал, на что смотрит.

За конным фургоном для доставки вдоль улицы полз чёрный четырёхместный «Шелсли» с ходовой от «Кроссли». Очень красивая машина. Ещё и со съёмными колёсными дисками от «Уорленд Дуал». Наверное, модель 25 НР. Три пассажира, ни один не выглядит как профессиональный шофёр. Элегантно одеты, у двух тёмные волосы, смазанные средством для укладки, третий белокурый. Из первой пары один в очках.

«Мы их раньше видели, так? Но где? Не здесь, не в Мейфэре.

В госпитале. Когда забирали Ватсона. Тогда их было двое, водитель и пассажир. Блондин. Они успели обзавестись дополнительной парой рук».

Койл мысленным взором изучил сцену, как будто у него в голове работал «Витаскоп». Такая у него была особенность. «Шелсли» отъехал раньше, чем они с Гибсоном и Ватсоном. Что это значило? Что у незнакомцев не было шанса действовать на месте, – так оно и вышло на самом деле. Ватсон, Койл и Гибсон вышли из госпиталя под прикрытием большой группы медсестёр, которые сменились с дежурства и сопровождали их до самой машины. Если эти люди сели на хвост Койлу по пути и не потеряли его след, они были хороши в своём деле. Чертовски хороши.

Потом, как всегда случалось, когда Койл понимал, что надо действовать, у него начали зудеть большие пальцы. Это было странное ощущение, похожее на покалывание в отмороженных пальцах, которое он испытывал в детстве. И опыт подсказывал, что игнорировать свои большие пальцы не стоит. Койл подождал, пока машина скроется из вида, отлепился от стены и выбросил сигарету в канаву. Бросил взгляд через улицу, на многоквартирный дом, где ждал Гибсон. Надо было предупредить друга, что жизнь Ватсона в опасности.

Пройдя четыре шага, Койл снова бросил взгляд через плечо и увидел, что «Шелсли» повернул и направляется к нему. Он расстегнул пиджак, выкинув из головы все мысли об уходе из Бюро.