Глава 18
День тридцать третий. Продолжение

– Остынь и брось эту бяку, – на свой странный манер произнес Брэд.

Затем без малейшей неловкости, но очень медленно он поднял девятимиллиметровый пистолет и прицелился мне в лицо.

Я остановилась посреди подъездной дорожки, продолжая сжимать в руках стрелу и спицу. Так мы и стояли, являя собой странную картину – я, беременная и задыхающаяся, с оружием МакГайвера наготове, и он – одетый в окровавленный пиджак и целящийся в меня из пистолета. Хотя наша версия противостояния была далека от настоящего вестерна, в ретроспективе я всегда рисовала себе эту сцену на фоне шаров перекатиполя, уносимых ветром в неизвестную даль.

Но вокруг царила тишина. Никто не пришел нам с Дороти на помощь.

Но мы продолжали стоять, замерев на месте.

Откуда-то со стороны фургона раздалась какофония воплей, чего я совершенно точно не ожидала, полагая, что услышу лишь гул двигателя фургона. Многоголосье состояло из высокого визга Дороти, а затем более отчетливого хора мужских голосов. Я допустила оплошность, обернувшись на этот шум за соснами.

– Бойд! Бойд! Лови ее, она падает! – кричал один из мужчин.

Должно быть, это копы.

Это мгновение моей уязвимости Бойд использовал для того, чтобы сократить расстояние между нами. Схватив меня сбоку, он вынудил меня выронить мои преимущества и захватом вокруг горла потащил назад. Пятки моих кроссовок прочертили две тонкие линии на покрытой пылью дорожке.

Брэд, задержав дыхание, подволок меня к своему двухдверному «Фольксвагену-жук». Это была старая модель жемчужно-белого цвета. Приставив пистолет к виску, он втолкнул меня внутрь. Продолжая целиться мне в голову, он попятился назад, а затем боком, как краб, обошел капот «жука». Дождь забрызгал лобовое стекло мутными пятнами, превратив Брэда в акварельное изображение себя самого.

Я раздумывала над тем, чтобы открыть дверцу и выкатиться наружу, как только наша скорость достигнет двадцати пяти миль в час. Я бы сделала ставку на знание физики и на то, что скорость в совокупности с движением вниз благополучно смягчат мое падение. Но у меня в животе находился восьмимесячный малыш, и я поклялась, что ни один волосок на его покрытой пушком голове не пострадает. Честно говоря, мой бросок в сторону Брэда, совершенный несколькими минутами ранее, был лишь уловкой, призванной отвлечь внимание Брэда от Дороти. Я собиралась свернуть налево и побежать вдоль здания в надежде, что здесь скоро появятся копы. Но Брэд, проворный, как пантера, Брэд поймал меня на этом блефе, выхватив пистолет, который, как я подозреваю, он взял с тела брата наверху.

Я должна была забрать этот пистолет.

Мы поехали по грунтовой дороге, ведущей в лес, в направлении карьера, вдоль извивающейся узкой тропы, по которой всего несколько дней назад вел меня мой похититель.

Безучастное небо роняло дождь, но кроны деревьев защищали машину от большинства капель. Я смотрела прямо вперед, считая деревья, которые мы проезжали, – дубы, сосны, прелестную березу и пару побегов неизвестной породы. Хотя в лесу и было темно от нависших туч, он как будто расцветал распускающимися молодыми листьями салатного и изумрудного цвета. Если бы в этот день тут хозяйничало солнце, я уверена, что своими касаниями оно бы подчеркнуло яркие оттенки зеленого и заставило бы тени заплясать в пестром калейдоскопе леса, отчего он преобразился бы, превратившись в поистине волшебное место. Разумеется, для тех, кто способен такое видеть.

Я распинаюсь тут о красоте холодного леса, хотя на самом деле речь идет о поистине жуткой поездке. Но если честно, я и в самом деле размышляла о том, как я смогла бы запечатлеть эту сцену на картине и как я смягчила бы игру теней серым и темно-зеленым, оттенив их салатными и солнечно-желтыми красками. Так что если цель этого рассказа заключается в передаче мыслей человека без эмоций, попавшего в подобную ситуацию, я лишь излагаю ментальные и физические факты, не более.

Стук шин по руслу пересохшего ручья заставил меня повернуть голову и посмотреть на Брэда. Его ноздри раздувались, глаза блестели от слез, а кровь из дырки в лице капала на бархатный пиджак. Почувствовав мой взгляд, он оскалился.

– Сука. Я заберу этого ребенка сегодня, – произнес он.

Я посмотрела вперед, сосредоточившись на черных отметинах на стволе белой березы и на том, как они дополняют взорвавшиеся почки с желто-зелеными листьями. Это дерево напомнило мне одну из берез в роще позади моего дома, в той самой, где я когда-то спрятала Джексон Браун. Такое воспоминание в этот момент придало мне решимости ожесточиться еще сильнее, собрать еще больше сил. Я нажала на все рычаги в мозгу с такой силой, что убила любые намеки на страх. Да, долгие тренировки в камере подготовили меня и к этому – к этой грустной, но неизбежной реальности. Возможно, я и просчиталась с поездками Брэда, но я не забыла подготовиться к самому худшему.

Береза позволила мне окончательно взять себя в руки и войти в режим воина. Я даже выпрямилась на сиденье, как будто прислонившись к твердому стволу дерева.

Брэд, судя по всему, рассчитывал, что я буду молить о пощаде. Не дождавшись этого, он вдавил в пол педаль тормоза, и я сложилась вперед, едва успев упереться руками в торпеду и тем самым спасти голову от удара. К счастью, я была пристегнута. Не считая оставшейся за спиной грунтовой дороги, нас со всех сторон окружал лес. Впереди дорога продолжалась еще футов пятьдесят, а затем резко обрывалась, упершись в груду поваленных деревьев. Продолжить движение можно было, только отправившись обратно. Конец пути.

– Ронни говорил мне, что ты холодная сука. Он называл тебя чокнутой сукой. Чокнутой долбаной сукой. О, я заберу твоего ребенка. А ты поплатишься за то, что ты сделала. Никто не знает, где ты сейчас находишься. И никто не увидит, как я отсюда удалюсь, сучка-пантерка. Мой выход останется незамеченным.

Какой выход? Отсюда нет выхода. Ты просто по уши в дерьме. Ты сам себя загнал в ловушку. Ты не знаешь, что делать дальше. Я вижу, как бегают твои глаза. Ты нервничаешь. Идиот. Ты настолько туп. Туп, как и твой братец. Не сумел продумать даже план побега на случай такой необходимости. Как глупо. Подросток и тот справился бы лучше.

– Я знаю, о чем ты думаешь, пантера-сука. Ты думаешь, что для того, чтобы вырезать из тебя этого ребенка, мне нужен врач. Ха-ха-ха, – закудахтал он и своим особенным фирменным низким голосом добавил: – Как, по-твоему, кто вырезал этих детишек до того, как он появился? А? Это делал я, сука! Я! И мой брат. Все необходимые инструменты лежат в багажнике. Я заберу твоего ребенка, брошу тебя в карьер и уйду отсюда пешком, никем не замеченный.

Так, вот сейчас он, возможно, говорит правду. Возможно, именно в этом заключается его план.

Я поджала губы, невольно продемонстрировав, что его стратегия произвела на меня впечатление. «Один-ноль в твою пользу», – едва не вырвалось у меня. Вместо этого я решила повысить ставки в нашей партии в Безумный Покер.

– Знаешь что, Брэд, это отличный план и все такое. Но мне кажется, что на сегодня ты сыт по горло кровью, – заявила я и лукаво улыбнулась, а затем медленно подмигнула ему. – Я хочу сказать, что дырка у тебя в лице выглядит все ужаснее. Скоро на твоем хорошеньком личике будет красоваться чудовищный шрам, мой дорогой.

И тут я послала ему воздушный поцелуй.

Тут я должна кое в чем сознаться. Это действительно так. Я не хочу, чтобы у вас сложилось превратное впечатление. Я не хочу, чтобы из-за того, что я сказала, вы считали меня смелой. Вообще-то, мне очень нравится быть плохой. Это факт, понятно? И я это признаю. Откровенно говоря, во мне действительно есть что-то злое, что-то, что мне не удается отключить полностью, какое-то удовольствие, которое я получаю, заставляя других ерзать на стуле в моем присутствии. Пожалуйста, не рассказывайте этого врачам, которые пока что согласились не клеймить меня как социопата.

Наверное, я его шокировала. Собственно, именно этого я и добивалась. Он застыл, уставившись на меня немигающим взглядом. Вода перестала пузыриться у него в глазах, но предыдущие слезы продолжали скатываться по щеке. Смешиваясь с кровью, они образовывали розоватую размазню, скапливавшуюся в щетине у него на подбородке.

Дорогой Брэд, ты выглядишь просто ужасно. Хи-хи-хи.

Он продолжал смотреть. Отдельные дождевые капли время от времени падали на крышу машины, но рокот работающего двигателя почти заглушал их тихий стук. В остальном царила тишина. Даже застывший Брэд не издавал ни звука. Стук. Вррр. Тишина. Вррр. Тишина. Стук.

Вы его видите? Этого странного мужчину с окровавленным лицом, от потрясения выпучившего на меня глаза. Он явно не в себе, и даже семнадцать лет спустя он пробуждает меня от глубокого сна. Я резко сажусь в постели, и мой мир до сих пор омрачен его присутствием. Когда мы остановились, я обратила внимание на время на аналоговом циферблате машины: 1:14. В 1:34 Брэд все еще на меня смотрел.

Мне оставалось только отвечать ему тем же.

Я пыталась испугать его своим взглядом, но я уверена, что, набреди кто-нибудь на нас посреди леса и не будь лицо Брэда продырявлено заостренным куском древесины, нас могли бы принять за влюбленную парочку. Наши зрачки были расширены, и, судя по нашим обращенным друг на друга взглядам, мы, образно выражаясь, сжимали в зубах по розе.

Говорят, что глядеть в глаза дикому зверю означает проявлять к нему агрессию и провоцировать нападение. Но тот, кто поступает подобным образом с коброй, ее приручает, чему я сама была свидетелем всего за неделю до того, как меня похитили. В ту ночь, когда мама узнала о моей беременности, а значит, накануне того, как она отвезла меня на осмотр к врачу, я спряталась у нее в кабинете, наблюдая за тем, как она смотрит видео со своей юридической фирмы. Она понятия не имела ни о том, что я нахожусь в комнате, ни о том, что я беременна. Это был вечер моего жестокого откровения.

Мы с мамой и отцом только что закончили праздничный ужин из свиных отбивных под яблочным соусом в честь маминого возвращения домой после четырехмесячного процесса в Нью-Йорке. Который она, разумеется, выиграла. За нашим кухонным столом на четверых было трудно сказать, кто сидит во главе стола. Как бы то ни было, я выбрала наименее освещенный уголок, спрятав свои объемы в просторном флотском спортивном джемпере отца, который четырьмя месяцами ранее, до того, как у меня начал расти живот, был на меня просто гигантским. Поскольку у меня больше не было ни единого шанса скрывать свое состояние только мешковатой одеждой, я завернулась в стеганое розово-зеленое одеяло, шмыгая носом, покашливая и утверждая, что у меня ломит мышцы.

После ужина я вернулась к себе в комнату, окончила какие-то замысловатые вычисления и осмотрела свои округлившиеся формы в зеркале. Сняв отцовский свитер, я на цыпочках спустилась по лестнице и бесшумно скользнула в темный мамин кабинет. Она работала, сидя в одном из своих кресел, похожих на трон Дракулы. Свечение монитора озаряло ее лицо электрической синевой. Она сидела в своем пузыре телевизионного света, а я стояла за пределами этого пузыря, скрываясь в тени, отбрасываемой книжными шкафами из красного дерева и такими же темными панелями на стенах ее кабинета.

Когда-то я уже пряталась в том же самом темном углу, изучая мамины потаенные мысли, а также собирая данные о том, как следует себя вести – по сути, правильно реагировать – в определенных ситуациях, потому что именно тут она смотрела фильмы, которые отец иронически называл женскими. Всякий раз, когда в «Призраке» Патрик Свейзи сливался с Деми Мур во всеобъемлющем поцелуе, мама стискивала пальцами свою шею, поглаживала свою кожу и начинала глубоко дышать. Я решила, что должна это делать всякий раз, когда Ленни будет меня целовать. Так я и делала, и, похоже, ему эти движения тоже понравились, а меня в свою очередь охватывала радость, когда в ответ на все более тесные объятия Ленни вспыхивали и мои физические ощущения.

В этом конкретном случае, когда я подсматривала за мамой, она смотрела не фильм, а материал, отснятый для какого-то телевизионного шоу. Клиентом мамы было мегаобъединение, правообладатель этого развлекательного шоу, а также множества других подобных программ. Само шоу, канал, продюсер, о черт, да вообще все, оказались ответчиками по иску со стороны родственников довольно известного «эксперта» по дикой природе. Объединение обвинялось в неправомерном причинении смерти вышеупомянутому эксперту. Утверждалось, что во время некоего злополучного путешествия в индийскую глушь он под «давлением, уговорами и угрозами» приблизился к кобре.

Мама сидела в кабинете и смотрела запись этого эпизода. Итак, наш эксперт отправляется в глушь, идеально экипированный для подобного путешествия – в ботинки для глуши, отглаженные шорты и рубашку хаки с нашивками и все такое. Все это снималось, и мама располагала неотредактированной записью. Когда эксперт лег на живот в высокую индийскую траву, чтобы встретиться взглядом с изогнувшей шею и неподвижно замершей коброй, мама наклонилась вперед, позабыв о необходимости делать пометки. Лицо эксперта и морду кобры разделяло каких-то пять футов. Мама посмотрела на старинные часы с кукушкой, записала время и снова начала наблюдать за последними минутами жизни героя программы своих клиентов. Она подняла руку ко рту и постукивала пальцем по зубам, как будто ее снедала тревога. Но я знаю, я просто знаю, что уголки ее рта были приподняты в легкой усмешке. Так отражалось на ее лице волнение предвкушения. Думаю, в этот момент мама смирилась перед неодолимой властью смерти. Так что я тоже приняла смерть как данность. Но я не позволяла себе удовольствие, которое она, похоже, испытывала, став свидетелем конечности жизни. Я ласково поглаживала ладонью живот, успокаивая ребенка внутри.

Мужчина на видео добрый час смотрел в глаза змее. Это вывод-предположение, который я сделала из того, что маме наскучило ожидание, и она начала проматывать запись вперед. Воспроизведение. Перемотка. Остановка. Назад. Вперед. Стоп. Воспроизведение. Кобра стремительно покачнулась, и звезда глуши вздрогнула, но продолжила играть со змеей в гляделки. Кобра отступила. Сначала она двигалась медленно, опуская голову, а затем быстро размотала свои кольца и с каким-то странным шипением стремительно скрылась под камнем. Именно в этот момент откуда-то из-за пределов видимости камеры в кадр прыгнул тигр. Он приземлился на спину эксперта и впился зубами ему в шею.

Мама вскочила со стула. Ее записи и ручка упали на пол.

– О черт!

Глядя на то, как она наблюдает за этой расправой, я несколько раз моргнула. Обычно так делают, чтобы увлажнить слизистую во время просмотра телепередачи. Я посмотрела на часы, думая, что у меня есть еще двадцать минут до того, как я должна буду выбрать одежду в школу на завтра и забраться под одеяло.

Тигр, наслаждаясь и облизываясь, пожирал внутренности нашего героя. Все эти ужасы оказались запечатленными на видео, потому что оператор уронил все еще включенную камеру и, судя по всему, убежал.

– Что за чертовски красивый зверь, – произнесла мама, плюхаясь обратно на кожаное сиденье.

Я сделала шаг вперед, выходя из тени.

– Что, мама? – спросила я.

Она вжалась в кресло, прижав локти и ладони к подлокотникам. Видимо, это придавало ей ощущение безопасности.

– Лиза, проклятье! Какого черта? Ты меня насмерть перепугала. Ты здесь что, все время стояла?

– Да.

– Черт возьми, Лиза. Ты не должна от меня прятаться. Проклятье. У меня чуть разрыв сердца не случился.

– Ну, гмм, понимаешь, я не хотела тебя пугать. Я просто хотела понять, что ты сказала.

– Я не знаю… а что?

Она растерянно обвела взглядом пол и наклонилась за своими бумагами и ручкой. Поднимая каждый предмет, она замирала и качала головой. Я видела, что она растеряна, испугана и зла на меня.

– Ты сказала «красивый зверь»?

– О, Лиза, видимо, да, – усталым, но потрясенным голосом ответила она.

Она снова подвинулась на краешек сиденья, осматривая меня с ног до головы.

– Какое это имеет значение? – спросила она, внимательно глядя на мое тело.

– Просто мне стало интересно, кто в этом видео красивый зверь, вот и все. Мужчина, кобра или тигр?

– Тиг… тиг-гр.

Ее голос дрогнул на последнем слове. Она прищурилась, не сводя глаз с моей талии, которая выпирала из-под облегающей белой футболки. Я застыла, напоминая страдающую плоскостопием и ожидающую вердикта балетмейстера балерину. Отведя плечи назад для улучшения осанки, я вздернула подбородок, как будто гордость была способна справиться с осуждением.

– Но тигр убил человека? И после этого ты считаешь его красивым?

– Он действительно убил человека. Но этот человек вторгся на его территорию.

Мама сосредоточилась на изгибах моего живота. Я подвинулась ближе, оказавшись внутри голубого пузыря. Свет озарил меня подобно лучу прожектора, и мама вдруг все поняла. Отрицание более не имело смысла, как и права на существование.

Мамин голос дрожал и звучал неуверенно, но она терпеть не могла обрывать свою мысль и поэтому продолжала:

– Он красив своей коварной стратегией и способностью вселить страх в кобру.

Я выпрямилась, когда она приложила ладонь к моему раздутому животу.

Она упала на колени, а я ощутила себя тигром.

Возможно, она кобра, а спасительное расстояние между нами – растерзанный человек? – мелькнула мысль.

Возможно, эта аналогия притянута за уши. Возможно, она чересчур точна. Как бы то ни было, я не хотела ее приручать, и я не хотела делать ей больно. Я совершенно не хотела причинять маме страдания. Я думаю, просто такова моя природа – я невольно использовала ее слабость и отказ видеть очевидное.

И только оказавшись в ловушке этого крошечного «фольксвагена» с глазу на глаз с уставившимся на меня Брэдом, я вдруг поняла, насколько обидным было мое поведение для мамы. Разумеется, она всегда держалась отстраненно. Она тоже страдала внешней холодностью и сдержанностью. Думаю, мы были очень похожи. Хотя, насколько мне известно, в отличие от меня, маму никогда не рассматривали как некую разновидность психологической диковинки. И в отличие от меня она плачет и в гневе сжимает кулаки. Так что я не думаю, что она, подобно мне, эмоциональный инвалид/гений в медицинском смысле этого слова. Все, что мне известно о ее прошлом, это то, что у нее есть какое-то прошлое, и мы никогда не говорим о ее родителях. У меня есть одна Нана, вот и все. Нана, мой литературный радужный призрак.

Несмотря на свои высокие стены и укрепленные границы, в отношении меня мама пыталась их преодолеть.

Я нет.

В упор глядя на Брэда, я решила постараться преодолеть дистанцию, отделяющую меня от мамы. Причина этой дистанции была не в ней, а во мне. Я должна была рассказать ей раньше. Я должна была разделить с ней свою беременность. Это не сделало бы меня уязвимой, но укрепило бы нашу связь.

Держа ладонь на моем пульсирующем шарообразном животе, мама позволила себе ощутить всю реальность того, что она скоро станет бабушкой, и, видимо, пришла к выводу, что кричать на меня не имеет смысла. Она пару раз попыталась на меня накричать, когда я была совсем малышкой. Оба раза я совершенно не поняла, что означает ее повышенный тон. Поэтому я просто начала смеяться. Именно так поступали люди, когда на обожаемых моим отцом телевизионных шоу герои начинали кричать друг на друга. Поэтому в вечер своего открытия мама просто показала на дверь в знак того, что я должна оставить ее в покое. Проснувшись на следующее утро, хорошо отдохнувшая, со всклокоченными волосами, я нашла ее в кабинете в той же одежде, что и накануне вечером. Она сидела в кресле, перебросив одну ногу через подлокотник, и покачивая туфлей на тонком каблуке, свисающей с большого пальца. На ее персидском ковре валялись две пустые бутылки из-под лучшего марочного вина. Отец, скрестив ноги, сидел на полу напротив нее, уронив голову в свои мускулистые руки.

Пристально глядя на кобру, можно ее приручить, если делать это правильно. Поэтому я продолжала пристально смотреть в глаза жутковатому Брэду, сидя на пассажирском сиденье этого чертова «фольксвагена» посреди леса где-то в Индиане, поставив на паузу безумный план Брэда зарезать меня и похитить моего ребенка. Этому взгляду друг на друга, казалось, не будет конца. Часы тикали, и редкие капли дождя падали то на ветровое стекло, то на крышу.

Затем Брэд стал еще более жутким.

– Пантерка.

Он снова за свое.

– О, моя дорогая, ты такая дикая пантерка, и у тебя острые когти. И ты до меня дотянулась, – усмехнулся Брэд, прижимая белый носовой платок, который он извлек из кармана своей дурацкой рубашки, к крови, капающей у него с подбородка.

Свободной рукой он снял катышек с рукава пиджака.

– Киска, ой, я хотел сказать, пантерка, посмотри на мой костюм. Он так испачкался, – нараспев произнес он голосом капризной дебютантки и тут же сотней октав ниже прорычал, наклонившись в мою сторону: – Ты долбаная дырка. Мой пиджак угроблен. – Он откинулся назад и тоненько хихикнул.

Я превращу твою жизнь в ад за то, что ты назвал меня этим словом.