В полночь Добо заметил у дверей порохового погреба парня, который нес на голове стопку больших тазов, штук десять.

— Что это такое?

— Господин лейтенант Гергей приказал принести из кухни тазы.

— Где господин старший лейтенант?

— На башне Бойки.

Добо поскакал туда. Слез с коня и при тусклом свете фонарей поспешно вошел в башню. Гергея он нашел у стены. Бледный, мрачный, неподвижно стоял он, склонившись над большим тазом с водой, держа в руке фонарь.

— Гергей!

Гергей выпрямился.

— Я не знал, господин капитан, что вы еще не спите. А впрочем, я доложил Мекчеи, что установил наблюдение за тазами.

— Ведут подкоп?

— Думается, ведут. Раз мы отбили штурм, они теперь наверняка ведут подкоп.

— Ладно, — ответил Добо. — Пусть и барабанщики поставят на землю барабаны и насыплют на них горох.

— И мелкую дробь.

Добо крикнул с башни оруженосцу Криштофу:

— Обойди караульных и передай им, чтобы при каждом повороте наблюдали за барабанами и тазами! Как только вода в тазу задрожит или горошинки и дробь на барабанах запрыгают, пусть немедленно доложат!

Он взял Гергея под руку и повел его в глубь крепости.

— Милый сын мой, Гергей, — сказал он отеческим тоном, каким обычно разговаривал со своими оруженосцами, — я уже неделю присматриваюсь к тебе… Что случилось? Ты не такой, как всегда.

— Сударь, — ответил Гергей дрогнувшим голосом, — я не хотел обременять вашу милость своими заботами, но раз вы спрашиваете — скажу. С тех пор как обложили крепость, турки каждую ночь кричат, что сын мой у них.

— Враки!

— Я тоже так думал. Сперва даже внимания не обращал, но неделю назад бросили сюда маленькую саблю. А она и вправду принадлежит моему сыну.

Гергей вынул из-под доломана саблю в бархатных ножнах.

— Вот она, господин капитан. Вы ее, наверно, не помните, хотя сами и подарили мне при нашей первой встрече. Прощаясь с сыном, я подарил ему эту саблю. Как же она очутилась в руках турка?

Добо внимательно рассматривал саблю.

Гергей продолжал:

— Я оставил жену и сына в Шопроне. Там никаких турок нет. А пришли бы, так им задали бы жару! Жена моя не тронется из Шопрона, да ей и не к кому ехать.

Добо замотал головой.

— Непонятно. Может быть, саблю украли и она попала к старьевщику, а от него к какому-нибудь солдату?

— Откуда же узнали, что сабелька принадлежит моему сыну? Да вот что змеей жалит мне сердце. У этого Юмурджака, иначе Дервиш-бея, был талисман. Мой наставник, отец Габор, упокой господь его душу, отнял у турка талисман и оставил его мне. С тех пор этот безумный турок все ищет свой талисман. Как Юмурджак узнал, что он у меня, не знаю. Но несомненно узнал, потому что просит вернуть его.

— И ты думаешь, что твой сын действительно у Юмурджака? Так черт с ним, с этим кольцом, брось ему!

— В том-то и вся штука, что кольца у меня нет! — ответил Гергей, сняв шлем. — Дома осталось.

— Гм… Ума не приложу… Если представить себе даже, что турки бродят в Шопроне… гм… ведь тогда бей похитил бы кольцо, а не ребенка.

— Вот потому-то я и места себе не нахожу, — ответил Гергей.

— Так ты думаешь, что сын и в самом деле здесь?

— Если сабля каким-то образом попала из Шопрона сюда, то можно думать, что и сын мой тут.

Они дошли до дворца. Добо сел под фонарем на мраморную скамейку.

— Садись и ты, — пригласил он Гергея.

Опершись локтями о колени, Добо смотрел в одну точку. Оба молчали. Наконец Добо стукнул себя по колену и сказал:

— Мы еще ночью узнаем, правду говорит турок или врет.

Он кликнул шагавшего возле дворца караульного:

— Мишка! Сходи в темницу, выведи курда, которого поймали у речки.

В окно высунулась госпожа Балог.

— Господин Добо, наденьте свой длинный плащ.

Добо был в одном сером замшевом доломане, а ночной холод пробирал до костей.

— Спасибо, не надо, — ответил Добо. — Я сейчас лягу. Как чувствует себя Пете?

— Бредит и стонет.

— Кто же сидит возле него?

— Я вызвала жену Гашпара Кочиша. Но пока он не успокоится, я и сама не лягу.

— Можете спокойно лечь, — ответил Добо. — Я видел его рану. Она заживет. Отдохните, ваша милость.

Караульный привел курда.

— Сними с него цепи, — приказал Добо.

Скрестив руки на груди и низко поклонившись, курд ждал.

— Послушай, басурман, — заговорил Добо (Гергей переводил фразу за фразой), — ты знаком с Дервиш-беем?

— Знаком.

— Какой он из себя?

— Одноглазый. Ходит в одежде дервиша, но под нею носит панцирь.

— Да, это он. А ты из каких краев?

— Из Битлиса, господин.

— Мать твоя жива?

— Жива, господин.

— Семья есть?

— Двое детей у меня.

На глаза курда навернулись слезы.

Добо продолжал:

— Я выпущу тебя из крепости, но ты должен точно выполнить одно поручение.

— Господин, я раб твой до самой смерти.

— Ты пойдешь к Дервиш-бею. У него есть маленький мальчик-невольник. Скажи бею, пусть завтра утром приведет мальчика к тем воротам, которые выходят на речку — туда, где ты попал в плен, — и там он получит за мальчика то, что требует. Приходите с белым платком. Понял?

— Понял, господин.

— Один из наших выйдет за ворота. Он захватит с собой талисман Дервиш-бея. А ты возьмешь мальчика у бея и передашь его нашему человеку. Только смотрите, чтобы никто не тронул нашего посланца.

— Жизнью своей отвечаю за него.

— Этого мало. Поклянись сердцем своей матери, счастьем своих детей, что честно выполнишь условия.

— Клянусь, господин! — ответил курд.

Криштоф стоял тут же. Добо обернулся к нему.

— Криштоф, ступай в рыцарский зал. В углу валяется куча турецкого скарба. Там ты найдешь маленькую турецкую книжку. Принеси ее.

Это был Коран. Грамотные турецкие воины повсюду носили при себе Коран. Книга была в кожаном переплете, со стальным колечком в углу. В колечко продевалась тесемка, и на ней носили Коран на груди. Курд положил палец на Коран и поклялся. Потом упал к ногам Добо, поцеловал землю и, радостный, быстро удалился.

— Но, сударь, — произнес Гергей дрожащим голосом, — а если турок увидит, что мы обманываем его?

Добо спокойно ответил:

— Будь мальчик там, он уже показал бы его. Все турки — лгуны. Я только тебя хочу успокоить.

Гергей поспешно пошел к башне, чтобы до рассвета немного отдохнуть. Сердце его колотилось.

Когда он проходил мимо пороховой мельницы, кто-то в тени произнес: «Тсс!»

Гергей взглянул туда и увидел цыгана. Приподнявшись с соломенной подстилки, Шаркези махал рукой, подзывая его.

— Ну что тебе? — нехотя спросил Гергей.

Цыган встал на ноги и зашептал:

— Ваша милость господин Гергей, к нам паршивая овца затесалась!

— Ну!

— Вечером я был у Старых ворот, чинил подбородник шлема одному солдату из Кашши и слышал, как господин лейтенант Хегедюш говорил своим людям, что во время осады полагается платить вдвое больше. Солдаты ворчат на капитана Добо. Вот, говорит, турки сулят нам всякие милости, а он ничего хорошего не обещает.

У Гергея дыхание перехватило.

— И это они при тебе говорили?

— При всех солдатах. Я бы не стал передавать, да что мне их лейтенант! Я не его боюсь, а турок.

— Пойдем со мной, — сказал Гергей.

Он разыскал Мекчеи. Тот как раз распоряжался устройством насыпи.

— Пишта, — сказал Гергей, — послушай, что говорит Шаркези. — И он оставил их вдвоем.