Десять дней спустя пустился в путь и султан. Балинта Терека он увел с собой в оковах раба.

На заболоченном лугу у речки Беретьо стоял конный ратник в синем плаще и красной шапке. Это был солдат королевских войск. Он помахал шапкой и, крикнув через кусты вербы: «Ого-го-го! Вода!» — съехал по нагретому солнцем топкому берегу к воде, заросшей пышно желтеющей калужницей.

Конь зашел по колено в траву, под которой воды было почти не видно, и вытянул шею, чтобы напиться.

Но пить не стал.

Поднял морду, и вода полилась обратно через рот и через ноздри. Конь фыркнул и замотал головой.

— Да что с тобой? — проворчал солдат. — Ты что, чертушка, не пьешь?

Конь снова опустил морду. И опять выпустил воду ртом и носом.

Через луг рысью подъехали еще восемнадцать всадников в венгерской одежде различного покроя. Среди них был худощавый высокий человек с орлиным пером на шапке. На плечах у него вместо плаща накинут был суконный ментик вишневого цвета.

— Господин лейтенант, — обернулся к нему солдат, заехавший в речку на коне, — верно, вода грязная, конь не хочет пить.

Всадник с орлиным пером на шапке погнал коня в реку и посмотрел на воду.

— В воде кровь! — сказал он с удивлением.

Берег зарос ивняком, желтевшим барашками. Земля голубела от фиалок. Над весенними цветами жужжали пчелы.

Лейтенант хлестнул коня и проехал несколько шагов вверх по течению. Среди кустов вербы он увидел молодого человека в одной рубахе, который стоял по колено в воде и мыл окровавленную голову. Голова у него была большая, бугристая, точно у быка. Глаза черные, взгляд решительный, усики торчали, как колючки. Возле него на траве валялись желтые сапоги, доломан, вишневого цвета бархатная шапка и сабля в черных кожаных ножнах.

Так вот отчего в реке кровь!

— Кто ты такой, братец? — спросил изумленный лейтенант.

Юноша ответил небрежно:

— Иштван Мекчеи.

— А я Иштван Добо. Что с тобой?

— Турок меня поранил, черт бы его побрал! — И Мекчеи прижал руку к голове.

Добо оглянулся. В поле он увидел только вербы, осины и какие-то кусты.

— Турок? Ах, басурманская душа!.. Да ведь он не мог еще далеко отъехать. Сколько их?.. Эй, ребята!

И Добо выехал на берег.

— Не трудитесь понапрасну, — сказал Мекчеи, мотнув головой, — я уже уложил его. Вот он валяется позади.

— Где?

— Да где-то здесь неподалеку.

Добо приказал своему слуге спешиться.

— Давай сюда корпию, полотно.

— И там, повыше, тоже есть, — молвил Мекчеи, снова прижав ладонь к голове.

— Турки?

— Нет! Старик-дворянин с женой.

У раненого с макушки головы сочилась кровь и алой струйкой стекала по лбу к носу. Он снова склонился к воде.

— Там, в ивняке, — доложил один солдат.

Добо поскакал на своем жеребце вверх по течению и вскоре увидел старика и женщину. Старик сидел в одной рубахе у самой воды, наклонив голову, а женщина — дородная старушка — смывала с нее что-то красное.

— Ой, горе! Пришлось тебе на старости лет попасть в такую беду. Да еще такому калеке! — причитала она.

— Не вой! — рявкнул старик.

— Бог в помощь! — крикнул Добо. — Рана-то велика?

Вскинув голову, старик отмахнулся.

— Турецкий удар…

Только тогда заметил Добо, что старик однорукий.

— Что-то знаком больно, — пробормотал он, слезая с коня, и, соскочив, представился: — Иштван Добо!

Старик взглянул на него.

— Добо? Ба! Да это ты, братец Пишта? Как же тебе не знать меня? Ведь ты бывал у меня, заезжал к старику Цецеи.

— Цецеи?..

— Ну да, да, Цецеи! Не помнишь разве? Когда ты за Морэ гнался!

— Теперь припоминаю. Так что же здесь, отец, случилось? Как вы попали сюда из Мечекской долины?

— Да все эти собаки басурмане… — И старик подставил голову жене, снова принявшейся смывать кровь. — Эти псы басурмане напали на нас в дороге. Счастье наше, что как раз в это время нас нагнал тот юноша. Ох и парень! Крошил их, словно тыкву. Но и я не давал спуску, бил по ним прямо из повозки. Возница тоже показал себя молодцом…

— Сколько же их было?

— Десяток, пес их дери! Провались они в преисподнюю! Счастье, что не сладили с нами. Я ведь везу с собой штук четыреста золотых, если не больше. — И он хлопнул рукой по болтавшейся на боку суме.

Женщина выжала из платка красную от крови воду.

— А юноша этот не помер? — спросила она, подняв голову.

— Ничуть не бывало, — ответил Добо. — Он тоже умывается в реке — вон там, немного пониже.

Добо взглянул на лежавший поблизости окровавленный труп турка.

— Поеду посмотрю, с каким народом пришлось вам биться, — сказал он и пустился по берегу в объезд к дороге.

В ивняке Добо нашел еще семь трупов: двух венгров и пять турок, а на дороге увидел свалившуюся в канаву повозку, запряженную тройкой лошадей. Молодой возница собирал и складывал выпавшие из повозки сундуки.

— Не мучайся, дружок. Сейчас придет подмога… — сказал ему Добо и поехал обратно к Мекчеи. — Здесь, братец, не один турок, а целых пять. Рубился ты превосходно! Удары делают тебе честь.

— Где-то должен быть еще один, — ответил Мекчей. — Тот, наверно, в реке. А моих солдат вы нашли, батенька?

— Нашел, Одному, бедняге, голову раскроили пополам.

— Нас было трое.

— А турок?

— Их, собак, было десять!

— Стало быть, четверо сбежали?

— Сбежали. Чего доброго, вздумают вернуться!

— Пусть возвращаются! Теперь и я помогу!

Добо слез с коня и стал осматривать рану юноши.

— Порез большой, но не глубокий, — сказал он и, сжав края раны, сам положил на нее корпию и туго перевязал длинными кусками полотна. — Ты куда ехал, братец?

— В Дебрецен.

— Уж не к Терекам ли?

— Да, к ним.

— Послушай, братец, есть у меня там дружок: Гергей Борнемисса. Он еще, наверно, мальчик. Знаешь его?

— За ним я как раз и еду. Гергей прислал письмо, что хочет служить в моих войсках.

— Он так уже вырос?

— Восемнадцать лет ему исполнилось.

— А с земель Балинта Терека народ разбежался, конечно?

— Да, с тех пор как хозяин попал в неволю, всех словно ветром разметало.

— И Тиноди ушел?

— Тоже бродит где-то. Впрочем, сейчас, может быть, и он ютится в Дебрецене.

— Что ж, передай привет и поцелуй ему и обоим сыновьям Терека.

Пока они беседовали, Добо взял тряпку и, засучив рукав, вымыл окровавленное лицо Мекчеи. А один из солдат отчищал мокрой тряпкой кровавые пятна с его одежды.

— Старик еще там? — спросил Мекчеи, указав в ту сторону, где был Цецеи.

— Там. Беды большой с ним не случилось. Он тоже в голову ранен. А ты не голоден, братец?

— Нет, только пить хочу.

Добо велел солдату принести флягу, остальных же отрядил помочь вознице.

Потом они направились к Цецеи. Старики супруги сидели уже на траве возле экипажа. Цецеи держал в руке индюшечью ножку и с волчьим аппетитом обгладывал ее.

— Милости просим к нашему столу! — весело крикнул он. — Хорошо, братец, что с тобой ничего не стряслось.

Мекчеи махнул рукой.

— Ничего!

Солдаты собрали добычу: пять турецких коней, столько же плащей и различное оружие.

Мекчеи разглядывал коней, потом стал осматривать валявшееся на земле оружие.

— Выбирайте, отец, — предложил он Цецеи, — добыча общая.

— Очень мне нужно! — отмахнулся старик. — У меня и коней, и своего оружия хватит.

— Что ж, тогда разрешите вам, Добо, предложить какую-нибудь саблю.

— Благодарю, — улыбаясь, ответил Добо и замотал головой. — Зачем же я-то возьму? Я ведь не бился с турками.

— Ничего, выбирайте.

Добо покачал головой.

— Добыча вся твоя, до последней пуговицы. С какой стати приму я у тебя подарок!

— Я даром и не собираюсь отдавать.

— Вот это другой разговор. — Добо с интересом взглянул на турецкую саблю превосходной работы. — Какая же ей цена?

— А вот какая: когда вы, ваша милость, будете комендантом какой-нибудь крепости и вам придется туго, вы призовете меня на помощь.

Добо, улыбнувшись, замотал головой.

— За такую неверную плату мы не покупаем.

— Что ж, я назначу другую: поедемте со мной в Дебрецен.

— Сейчас это тоже невозможно. Я королевский комиссар, собираю десятину в брошенных имениях. Разве что попозже выберусь в Дебрецен.

— Тогда подарите мне взамен сабли вашу дружбу.

— Она и без подарков твоя. Но в знак дружбы я, так и быть, возьму саблю на память. На вас напали не простые турки, вижу по оружию. Один из них был, наверно, беем. Знать бы только, откуда они.

— Думаю, что из Фейервара.

Добо поднял с земли саблю в бархатных ножнах, украшенных бирюзой, с рукояткой в виде позолоченной змеиной головы. Глаза у змеи были алмазные.

— Ну, братец, это твоя. Такой сабли я не возьму. Она ведь стоит целое состояние.

Тут же валялись еще две сабли из турецкой стали. Обе были попроще. Добо поднял одну и согнул кольцом.

— Хороша сталь! — заметил он весело. — Подаришь мне эту саблю — спасибо скажу.

— С удовольствием! — ответил Мекчеи.

— Но если ты подарил ее мне, сделай еще одно одолжение: возьми эту саблю с собой в Дебрецен, и ежели Тиноди обретается там, попроси его написать на клинке какое-нибудь изречение. Какое он сам захочет. В Дебрецене есть золотых дел мастер, он вырежет эти слова на клинке.

— С удовольствием! — ответил Мекчеи. — Я тоже попрошу его написать что-нибудь и на этой вот змеиной сабле.

Взмахнув кривой саблей, он привязал ее к поясу рядом с другой.

— Не нашлось ли денег у турецкого офицера? — спросил Добо своих солдат.

— Еще не обыскали его.

— Так обыщите.

Солдат вскоре приволок убитого турка, прямо за ноги протащив его по траве, и тут же обыскал.

Карманов в красных бархатных шароварах не оказалось. Но в поясе нашли мешочек с золотом и серебряные монеты.

— Как раз на расходы пригодятся! — обрадованно воскликнул Мекчеи. — Солдат всегда найдет, на что потратить.

Обнаружили также рубиновое украшение на тюрбане и золотую цепочку на груди. На цепочке висел талисман — накрученный на кокосовую щепку листик пергамента.

Мекчеи положил драгоценности на ладонь и протянул Цецеи.

— Ну, из этого, отец, вы уж непременно должны что-нибудь выбрать себе.

— Спрячь, братец, — отмахнулся старик. — Куда старику цветок на шляпу, с него и репейника хватит!

Но у его жены заблестели глаза.

— Цепочку-то возьми для дочки, — сказала она. — У нас есть дочка. Красивая барышня. Она живет при дворе королевы.

— Приезжайте, братцы, на свадьбу! — весело заорал Цецеи. — Хочу перед смертью душу потешить, потанцевать вволю.

Мекчеи опустил цепочку на ладонь его жены.

— За кого ж ваша дочка выходит замуж?

— За лейтенанта королевы Адама Фюрьеша. Вы, может, знакомы с ним?

Мекчеи, помрачнев, замотал головой.

— Славный малый, — хвасталась супруга Цецеи. — Дочку мою сама королева выдает замуж.

— Дай бог им счастья! — буркнул Добо.

Одежду турок и все оружие без украшений Мекчеи подарил солдатам Добо.

Начали собираться в путь.

Мекчеи поднял с земли свою шапку и, раздосадованный, повертел ее в руке. Шапка была разорвана почти пополам.

— А ты не досадуй! — утешал его Цецеи. — Не будь она надорвана, сейчас не полезла бы тебе на перевязанную голову. К тому же за убыток ты получил сполна.

Одежда на Мекчеи была еще мокрая. Ну, да не беда: солнце и ветер высушат ее до вечера.

— Бери двух солдат, — сказал Добо, — и они проводят тебя. Дядюшке Цецеи я тоже дам двоих.

— А может, мы вместе поедем? — сказал Мекчеи и, обернувшись к супругам Цецеи, спросил: — Поедемте вместе?

— Куда? — спросил старик.

— В Дебрецен.

— Поедем.

— Тогда нам хватит и троих солдат.

— Бери, сколько твоей душе угодно, — любезно ответил Добо.

Пока старики супруги собирались, Добо и Мекчеи обошли мертвецов. Среди них, раскинув руки и ноги в синих суконных шароварах, лежал на спине огромный турок лет тридцати. Удар ему пришелся как раз в глаз.

— Я будто припоминаю его, — сказал Добо. — Не иначе как дрался с ним когда-то.

— Он выл, как шакал, — улыбнулся Мекчеи. — Ну что, шакал, молчишь небось?

Убитые венгерские воины были сильно покалечены; голову одного они прикрыли платком.

Мертвым туркам солдаты прокололи живот и кинули их в Беретьо. А венграм выкопали в мягкой прибрежной земле могилу под старой вербой и положили их туда прямо в одежде. Укрыли плащами и засыпали землей. В могильный холм крест-накрест воткнули сабли.