Из-за гастрольного тура великого Гудини по стране духов пронесся настоящий ураган. В Портленде, Сан-Франциско и Вашингтоне полиция устраивала облавы на аферистов, действовавших под прикрытием спиритуалистических церквей. Вскоре после его выступления в Лос-Анджелесе местная полиция накрыла «семь притонов мнимых экстрасенсов» и арестовала сорок шесть спиритуалистических священников и медиумов, обвинив их в «незаконном присвоении имущества путем мошенничества». Сам же Гудини никогда не говорил своей публике, что отыскать аферистов помогла Лос-Анджелесская спиритуалистическая церковь.

Оккультисты рассматривали эти облавы как возрождение охоты на ведьм. А теперь Гудини собирался в Массачусетс, где Крэндоны уже чувствовали себя довольно неуютно. Его гастроли начались на берегу Тихого океана и должны были завершиться публичным разоблачением Марджери в Бостоне. Все билеты на его антиспиритуалистическое выступление в Симфони-холле были выкуплены. Гудини в 1924 году посетил много городов и в каждом рассказывал о сеансах Марджери.

– Нужен фокусник, чтобы поймать фокусника, – говорил он. Мол, высокоученые мужи, привыкшие иметь дело только с фактами, ничего не могли противопоставить барышне, «чьи уловки – сплошные фокусы».

Но кем же она была – талантливым иллюзионистом или ведьмой? Накануне Рождества Гудини, видимо, решил окончательно дискредитировать Марджери в глазах публики, демонизировать ее образ. Он сказал журналистам, что она пытается навлечь на него смерть, используя черную магию.

Эти угрозы дошли до него через «полупубличные высказывания», как он выразился, которые якобы позволяла себе Марджери «от имени злых духов». Затем Гудини описал журналистам сатанинские ритуалы, которые, по его словам, проводила Марджери:

– Она сделает похожую на меня восковую куклу, поставит ее у своей кровати и будет резать ее перочинным ножом, произнося проклятия, дошедшие до нас из черных времен Средневековья.

Сторонники Марджери сочли эти обвинения плодом воображения Гудини, в словах о заговорах и шабашах им слышались отголоски древних призывов: «Сожжем ведьму!» Но Гудини, хоть и представлял общественности Марджери в роли ведьмы, при этом отрицал наличие у нее подлинных сверхъестественных сил: он обвинял свою противницу в выполнении обрядов вуду, но отрицал ее способность навредить ему.

– Пусть эта бостонская группа будет втыкать булавки в мою фотографию, они этим даже прыщик у меня на лице не вызовут, – говорил он. Больше его беспокоило другое: если по какой-то причине с ним что-то случится, его противники стяжают славу за это. По словам Гудини, экстрасенсы десятки раз предсказывали его смерть – и когда-нибудь их предсказание, безусловно, сбудется. – Можете себе представить, как эти бостонские богачи-докторишки уверуют в то, что можно предсказать судьбу по кофейной гуще, если я по нелепой случайности начну переходить Пятую авеню, скажем, двадцать первого декабря и по какой-то причине не дойду до тротуара на противоположной стороне улицы?

Гудини отвергал все притязания экстрасенсов – по его мнению, они не только не могли говорить с духами мертвых, но и не сумели бы воспользоваться какими-то чарами или заговорами, чтобы свести его со света.

– Все эти рассказы Гудини о том, что духи угрожают убить его в течение года не только ложь, но и абсурд, – возразила на это Марджери. – Я вообще никогда не слышала о черной магии. Мне кажется, его заявления – просто шутка.

Очаровательно улыбаясь репортерам, она заговорщицки намекнула, что Гудини «просто пытается привлечь к себе внимание». Два дня спустя Гарри прибыл в Бостон с одной-единственной целью – разоблачить Марджери перед местной публикой.

– Она аферистка, ваша честь, – сказал он мэру Керли, вручая ему ценные бумаги стоимостью десять тысяч долларов. По словам Гудини, если он не сможет доказать беспристрастной комиссии из местных газетчиков, фокусников и духовенства, что Марджери – мошенница, мэр сможет пожертвовать одну половину этой суммы на благотворительность, а другую – отдать доктору Макдугаллу, который утверждал, будто знает о медиумах-аферистах куда больше, чем сам Гудини. Но Макдугалл должен был получить деньги только в том случае, если этот психолог сможет повторить какой-то трюк самого Гудини. После этого иллюзионист перед растущей толпой перед Сити-холлом провернул свой знаменитый фокус с глотанием иголок и еще несколько других не менее сложных трюков.

Марджери же в это время мало давала о себе знать, но только потому, что весь декабрь была в разъездах. Медиум посетила Нью-Йорк в начале месяца и провела сеанс в номере Орсона Мунна в «Уолдорфе».

Но на самом деле она прибыла на Манхэттен не ради встречи с издателем, а по личному делу. Вот уже несколько месяцев Рой переписывался со своими друзьями в Англии, включая Дойлов, и просил помочь ему найти еще одного ребенка-сироту в возрасте от шести до девяти лет, чьи родители не страдали бы от туберкулеза, сифилиса, алкоголизма или психических заболеваний. В итоге он нашел кандидата на усыновление – десятилетнего мальчика по имени Хорэс Ньютон, который жил в Лондонском национальном сиротском приюте.

Поскольку Иосиф Девиков был юристом и обладал неплохими связями в Вашингтоне, он помог устроить это необычное усыновление и перевез мальчика в Америку. В конце года пара ожидала прибытия нового сына, хотя Рой и не был уверен, что Ньютон в его возрасте сумеет стать настоящим Крэндоном.

Когда десятого декабря Хорэс и Девиков прибыли в Нью-Йорк, Марджери встречала их на берегу, глядя, как они сходят на сушу с борта лайнера «Аквитания». Хорэс был дерзким, но очень смышленым мальчуганом, и новые родители приняли его с распростертыми объятиями, дав ему имя Эдвард Уинслоу Крэндон. Тем не менее вскоре что-то пошло не так. Через десять дней после прибытия мальчика Марджери вернула его в Нью-Йорк, и он уплыл обратно в Англию на борту парохода «Дорик». Хорэс, ставший Эдвардом и опять Хорэсом, не прижился на Лайм-стрит и предпочел сиротский дом в Лондоне.