Пятнадцатого ноября у Мины была назначена встреча с доктором Макдугаллом. Пепельно-серое небо низко нависло над обманчиво безмятежным парком во внутреннем дворике кампуса Гарвардского университета. Доктор Макдугалл занимал в корпусе имени Эмерсона кабинет, некогда принадлежавший Уильяму Джеймсу. Новости были плохими. Доктору Крэндону предложили выбор: либо он сам расскажет жене о результатах гарвардского исследования ее способностей, либо отправит ее к Макдугаллу, чтобы тот обсудил «этот щекотливый вопрос». Когда доктор предпочел второй вариант, Мина не особенно встревожилась. Что бы там ни обнаружил этот психолог, ей нечего было стыдиться ни в этом мире, ни в загробной жизни.

Она была уверена, что разговор пройдет в добросердечной манере. Доктора Макдугалла сложно было назвать любителем светских бесед, но он был безукоризненно вежлив и доброжелательно поприветствовал гостью. Однако затем он заявил, что у него есть кое-какие подозрения относительно ее медиумических способностей. При этом он так сочувственно смотрел на Мину, что ей показалось, будто он ждет от нее какого-то признания. Когда женщина потребовала, чтобы он объяснился, доктор принялся увещевать ее. Заведующий кафедрой психологии в Гарвардском университете во времена войны был майором в Британской армии, и в круг его обязанностей входила психологическая диагностика: он должен был определять, не симулируют ли пациенты нервные расстройства, чтобы уклониться от службы. И сейчас его беспокоило здоровье миссис Крэндон: окружающие подвергли ее чрезмерному давлению, требуя, чтобы она помогала проявляться духам. Макдугалл намекнул, что это давление заставило ее прибегнуть к мошенничеству.

– Я ничего не симулировала! – возмутилась Мина.

Да и как она смогла бы провернуть этот фокус, если во время сеансов пребывала без сознания – «мертва для этого мира, если доктор простит подобный выбор слов». Макдугалл был разочарован таким отсутствием раскаяния. Помрачнев, он повторил, что не считает ее неискренней, ведь все это лишь невинная шутка, которая зашла слишком далеко. Медиум решительно отвергла это предположение. Он ведь сидел рядом с ней на сеансах, он держал ее за руки и за ноги, напомнила она. Как, во имя всего святого, она могла бы смошенничать?

Последовал дальнейший обмен репликами в том же духе, и вскоре Макдугалл перешел от отеческих увещеваний к угрозам. Он заявил, что, если она не признается во лжи, он все расскажет Рою. Мина ответила, что, как бы ни поступил доктор Макдугалл, они с мужем продолжат устраивать спиритические сеансы и общаться с Уолтером. Ошеломленно улыбаясь, она заявила, что дух ее брата столь же реален, как и все психологи, побывавшие на Лайм-стрит. Тогда Макдугалл открыл ящик стола и достал предмет, который считал доказательством обратного.

В руке Мина увидела прочную нитку… и расхохоталась, что немало раздосадовало профессора. Теперь она поняла, что все это просто игра. У доктора Макдугалла, действующего президента как Американского, так и Британского общества психических исследований, не было никакого объяснения ее способностей. Быть может, доктор Макдугалл хотел удушить ее этой ниткой? Она сомневалась, что его наставник, Уильям Джеймс, опустился бы до такого бурлеска.

Тем вечером Крэндоны встретили Малкольма Берда на вокзале Бэк-Бэй. Медиум в сером парчовом костюме разительно отличалась от того, что он ожидал. Женщины, которых редактор до сих пор рассматривал в качестве кандидатов для соревнования «В мире науки» – миссис Бессинет, Стюарт и Томсон, – были немолодыми, крепко сбитыми и малообразованными. Мина же оказалась молодой блондинкой с модной стрижкой боб-каре. Уверенно сидя за рулем автомобиля, она отвезла гостя на Лайм-стрит.

Едва они сели за стол – кроме Берда и Крэндонов присутствовал и Алек Кросс, – Мина заговорила о своем споре с доктором Макдугаллом. Судя по ее рассказу, у Берда сложилось впечатление, что Мина, аки Геракл, вошла в логово льва гарвардской психологии. Она заявила, что доктор Макдугалл прибегал то к угрозам, то к лести, то к увещеваниям, то к убеждению, чтобы заставить ее признаться в мошенничестве. Мина очень похоже передразнивала Макдугалла – в ее исполнении он общался с ней как учитель со школьником, которого застукали за списыванием на экзамене. И все же женщину обидели его слова. Она была в недоумении: зачем, по его мнению, ей нужно было мошенничать, изображая проявления духов?

«Она не могла говорить ни о чем другом, кроме обвинений во лжи, и отказывалась слушать разговоры на другие темы дольше, чем минуту-другую», – вспоминал Берд. Мина явно была искренне оскорблена – на ее месте именно так реагировал бы любой несправедливо обвиненный человек. Но если Лайм-стрит была очередным тупиком, как другие расследования комитета, он не винил доктора Макдугалла в том, что тот хотел выяснить это как можно скорее. Берд был исполнен решимости установить, настоящий Мина медиум или самозванка. Он сказал ей, что Гарри Гельсон обнаружил после сеанса нитку, привязанную к стулу Мины, – ту самую нитку, которой якобы управлял Уолтер. В ответ она протянула Берду нитку – впрочем, не ту, которая служила доказательством Гельсону, – и осведомилась: если бы Берд нашел такую нитку после сеанса, что бы он подумал? Он заявил, что ему это напоминает выбившуюся нить из ковра. Но почему она была привязана к стулу?

– Гельсон, – возмущенно воскликнула она, – ничего подобного не находил!

– Вот как? – удивился Берд.

Рой же отметил, что он готов принять любое вразумительное объяснение способностей его жены, но ни один из исследователей такого объяснения пока не предложил. Алек рассказал о том, как Уолтер разрушил кабинку для сеансов, едва не поранив Макдугалла, и предположил, что у психолога просто сложились плохие отношения с этим призраком.

Осматривая дом после ужина, Берд обратил внимание на серьезное препятствие для проведения исследования. Дом номер 10 по Лайм-стрит был очень большим, и Берд знал, что нелегко будет обеспечить чистоту эксперимента в этих стенах. «Это здание поражает своей невероятной архитектурной сложностью, во многом обусловленной многочисленными перестройками, – писал он. – Из-за двух пролетов боковых лестниц в центральную часть дома можно попасть с четырех сторон, также в буфетной установлен кухонный лифт. Весь дом полон странных шкафов, укромных местечек, больших и маленьких каморок, тупиковых коридоров и т. д., при этом их предназначение не всегда понятно. Бо́льшая часть наиболее загадочных пространств, безусловно, является результатом переустройства – видимо, то, что находилось на их месте, почему-то не устраивало архитектора. Но даже если исходить из этой гипотезы, то многие помещения все еще остаются для меня загадкой».

А вот сами Крэндоны показались Берду не столь эксцентричными, как их дом. Даже когда ужин приблизился к концу и разговор, как и ожидалось, зашел о паранормальных явлениях, Крэндоны оказались приятными собеседниками и, как это ни удивительно, стояли на позициях рационализма. Говоря о своей неприязни к оккультизму, Берд почувствовал, что Рой его понимает. Доктор увлекался физикой и химией. К тому же, Берд был впечатлен социальным статусом Крэндонов. Сам он был чужим в их круге, поскольку его происхождение было куда скромнее: Берд родился в Бруклине в семье плотника. Пробиться в жизни ему удалось благодаря математическим способностям и складу ума ученого. Он получил образование в Корнелльском университете, а затем в Колумбийском университете города Нью-Йорк, теперь же занимал должность редактора научного журнала. Но, невзирая на всю свою ученость, Берд отнюдь не был холодным и отстраненным снобом и потому наслаждался общением с медиумом. «Те, кто говорят, будто все представители бостонской элиты – зануды, просто никогда не проводили вечер с Крэндонами», – подумалось ему.

Если Мина действительно была королевой мошенников, как ее представлял Макдугалл, то она готова была поделиться с гостем подробностями своего коварного замысла. «Она остра на язык, и ее чувство юмора похоже на мое, – отмечал Берд. – В тот раз мой визит превратился в непрерывный цирк, и в доме беспрерывно посмеивались над теорией преступного сговора медиума с кем-то еще». Все началось с того, что Берд объяснил, как фокусники используют конский волос, чтобы «левитировать» объекты. Именно на этой идее строилась теория Макдугалла о том, как Мине удалось поднять стол. Искренне забавляясь, миссис Крэндон отправила Берда на поиски изобличающих улик. Берд хохотал до упаду, глядя, как Мина показывает ему особенности архитектуры ее дома на Лайм-стрит и «подозрительную» мебель и замогильным голосом излагает детали своего изощренного плана мошенничества. Они искали нитки и конский волос под пепельницами и чашками. Выискивали зловещих сообщников в кладовых и приподнимали ковры, за которыми могли бы открыться тайные проходы. В какой-то момент Мина театральным жестом распахнула занавески – вдруг за ними спрятался кто-то из ее шайки? «Впрочем, кто бы это мог быть, ума ни приложу!»

Их служанка Лидия была слишком рассеянна для такого сложного плана, как заявила Мина. Нет уж, Лидия вошла бы прямо на сеанс и сказала исследователям из Гарварда, что забыла завести фонограф, который должен был издавать звуки из мира иного. Алек Кросс был слишком неуклюж, чтобы прокрасться мимо исследователей в темноте. Берд и Мина сошлись на том, что ее зловещим сообщником, безусловно, был их дворецкий – он ведь японец, а значит, ниндзя, не иначе. «Одна шутка про конский волос тут же превращалась в сотню», – писал Берд. Он полагал, что этот балаган был способом миссис Крэндон справиться с неприятным осадком, оставшимся после визита к Макдугаллу. Да, она потрясла воображение Берда, как ни один медиум до нее. Но «В мире науки» предлагал награду не за неземную красоту и очарование. Впоследствии Берд говорил, что пытался втереться к ней в доверие, чтобы разузнать о ее методах.

В журнале Берд играл роль «детектива в области паранормального», и его считали «лучшей профилактикой от поддельных духов». Собственно, доктор Крэндон даже намекнул, что гарвардские исследователи поторопились со своими обвинениями Мины, пытаясь украсть у Берда славу разоблачителя очередной самозванки. Как оказалось, бостонского медиума не запугать какой-то ниткой, и, как только Берд взялся за расследование, она была реабилитирована. Гарри Гельсон – исследователь, подобравший ту злополучную нитку с пола, – зашел к Крэндонам на следующий день после приезда Берда. Как Рой и предполагал, Гельсон признал, что ему просто хотелось поскорее разгадать тайну, так озадачившую его кафедру. Нитка не была привязана к стулу, и Гельсон сказал, что его неправильно поняли в этом отношении. Он отдал Мине служившую уликой нитку и согласился, что она из ковра, который ему показал Берд. Других доказательств у него не было, и Гельсон принес Крэндонам свои извинения. Чуть позже пришел и Макдугалл. Он сказал, что снимает с Мины все обвинения, и тоже извинился. С точки зрения Берда, его гарвардские коллеги не очень хорошо проявили себя в этой истории.

На следующий день Берд отправился «в логово льва».

– Я будто не могу донести до этих импульсивных молодых людей, что им не следует забегать вперед в исследованиях, – сказал Макдугалл.

Он также с недовольной улыбкой подтвердил, что версия его с миссис Крэндон неприятного разговора, пересказанная ею, была «по существу верна». Но, вопреки ожиданиям Макдугалла, Крэндоны были готовы продолжать тесты с гарвардскими исследователями. Ни его, ни Гельсона не выгнали с Лайм-стрит. Бо́льшая часть медиумов, которых знал Берд, включая Аду Бессинет, отказывались проводить сеансы с людьми, которые сомневались в их способностях. Оба мужчины согласились, что готовность Мины проводить сеанс со скептически настроенными исследователями из Гарварда говорит в ее пользу. Макдугалл признал, что для него стал неожиданностью разум Мины. Берд ответил, что медиумам не обязательно быть идиотами, чтобы быть искренними, хотя он и предпочел бы воздержаться от любых предположений насчет миссис Крэндон, пока не увидит все собственными глазами.

Той ночью он впервые услышал свист, от которого волосы на голове вставали дыбом, и приветствие мертвого брата Мины. Мужской голос Уолтера столь не походил на голос медиума, что Берд не мог представить, чтобы эти звуки исходили из одного горла. Впрочем, он заметил, что и брат, и сестра любили подшучивать. Уолтер называл важного гостя из Нью-Йорка «Птичкой», посмеиваясь над странной внешностью редактора: тот одевался как эксцентричный старый профессор Оксфорда. Но, кроме голоса, призрак никак не проявлял себя. Рой объяснил это тем, что сегодня способности медиума по какой-то необъяснимой причине значительно ослабели.

На сеансе следующим вечером долгое время призраки не приходили.

– В чем дело? – спросила Китти.

Когда наконец столик, построенный по предложенной Кроуфордом модели, начал двигаться, что-то пошло не так. Уолтер обычно вращал стол по кругу. В этот раз стол двигался по прямой урывками – это было признаком того, что им завладел незнакомый дух. Пришелец мог общаться лишь по старинке – покачиваниями стола, обозначавшими «да» или «нет». На все задаваемые ему вопросы он отвечал неохотно. Все почувствовали облегчение, когда энергетика, казалось, переменилась и вернулся Уолтер. Стол принялся вращаться по кругу, как всегда происходило при его визитах. Но старший брат не задержался – вскоре медиума принялась направлять другая сущность. Послушался пугающий мужской шепот:

– Разорвите круг, быстро!

Все сидящие отпрянули от стола с поспешностью матросов, покидающих тонущий корабль. На месте осталась лишь миссис Крэндон – пребывая в трансе, она не замечала опасности. Не приходя в себя, она потребовала, чтобы ее испуганные друзья вернулись в круг. Доктор Крэндон, решив, что это плохая мысль, включил свет, чтобы разбудить ее. Внезапно у женщины начался приступ. Ее тело бешено задергалось, руки и ноги застучали по кабинке медиума. На ее лице застыло выражение ярости. Медиум извергала проклятья, «более подобающие жителю трущоб, нежели Бэк-Бэя», как заметил Берд. Внезапно, когда к присутствующим попытался пробиться Уолтер, пришелец рявкнул:

– Убирайся к чертям отсюда!

Всем казалось, что происходит какая-то борьба за контроль над медиумом. «Было ясно, что нам пришлось иметь дело с одержимостью, мнимой или истинной», – понял Берд. Он не знал, нужен ли на Лайм-стрит психолог или же священник.

На следующий вечер исследователей из Гарварда снова пригласили на ужин – и за стол для сеансов. Доктор Макдугалл посчитал неуместным возвращаться так быстро после того, как он оскорбил медиума, но присутствовали Робак и Гельсон, а также Гарднер Мерфи – вспомогательный член комиссии, сформированной для конкурса журнала «В мире науки». По ходу сеанса исследователи поняли, что медиум пребывает не в лучшей форме. Проявлялись лишь наиболее слабые эффекты; таинственный пришелец все еще мешал проявиться ее брату. Берда тревожило, что стол постоянно двигался в его направлении, подтверждая подозрения друзей медиума: именно редактор «В мире науки», будучи единственным чужаком за столом, был в ответе за привлечение злого духа. Берд был ошеломлен таким отношением. Медиумы часто считали, что его присутствие придает им сил, и никогда не думали о нем как о носителе демона.

Было решено, что ему и исследователям из Гарварда следует покинуть дом, чтобы выяснить, не они ли сдерживают силу медиума. Выйдя из передней дома Крэндонов, Берд закурил и посмотрел на окна залитой красным светом комнаты, где Уолтер, возможно, сражался с другим призраком. Над головой редактора сияла полная луна, и, шагая по ночной улице, Берд задумался, не ее ли следует винить за истерику медиума.

Тем временем друзьям Мины удалось связаться с Уолтером. Он сказал им, что сила, помешавшая его проявлению, находилась на более низком астральном плане, ближе к ним, чем он сам, поэтому пришельцу было проще захватить контроль над медиумом. Старший брат заявил, что эта ситуация опасна, только если Мина войдет в транс. До тех пор пока она в сознании, сеансы, сказал он, можно продолжать. Но если он говорит разорвать круг, лучше бы им разорвать его.

На сеансе следующим вечером Берд сидел за столом как на иголках. Глядя на то, насколько внимательно клуб «Абак» следит за тем, чтобы она не вошла в транс, миссис Крэндон дразнила их:

– Если не будете за мной приглядывать, вас схватят гоблины!

Ей было очень весело в обществе ученых. Когда стол слегка двинулся, Гельсон пожаловался, что устал от этого феномена. Он хотел, чтобы Уолтер продемонстрировал что-то более впечатляющее.

– Давайте уже переходить к левитации и музыке, – настаивал он.

Берду подумалось, что такие комментарии дисквалифицируют этого гарвардского психолога как серьезного исследователя паранормального – впрочем, его некомпетентность проявилась уже в истории с ниткой из ковра. Мина объяснила, что без своей волшебной веревочки, благодаря которой она поднимает столы и дергает за струны пианино, она беспомощна. Все засмеялись над этой шуткой, даже Гельсон. Через несколько секунд Алек Кросс начал вести себя странно. Присутствующие уже не тревожились, поэтому удивились, когда он внезапно покинул комнату. Вскоре после этого Гарднер Мерфи объявил, что ему нужно успеть на поезд в Нью-Йорк, и отбыл. Это заставило Мину задуматься, не Уолтер ли приказал им покинуть круг. Но ее брат не вернулся.

Все согласились с тем, что им следует в последний раз попытаться вызвать Уолтера. Сидящие за столом все еще общались, когда Рой выключил свет. Вскоре Берд заметил, что Мина затихла. Кто-то сказал, что она в трансе. Прежде, чем кто-то смог ее разбудить, вернулся пришелец. Медиум застонала, будто от боли. Она опрокинула стул и упала на пол, переворачивая кабинку. Доктор Крэндон предупредил, что в этом состоянии ей нельзя разрывать круг. По его команде четверо людей схватили Мину. Она яростно сопротивлялась. Впрочем, этот припадок длился не так долго, как вчерашний. Приходя в себя, женщина стонала, будто просыпалась от кошмара. «Если она притворяется, – подумал Берд, – ей впору играть в кино».

На обратном пути в Нью-Йорк Берд размышлял над тем, что ему довелось увидеть. Доктор Макдугалл указал на то, что этот случай может быть связан скорее с психологическими нарушениями, чем с одержимостью духами. Он заметил в отношениях между духом и медиумом что-то извращенное. На одном из сеансов Уолтер сказал сестре снять корсет, поскольку металлические застежки якобы ослабляли его силу. По словам Макдугалла, она подчинилась. Сидя в поезде, Берд представлял себе, как женщина раздевается в залитой красным светом комнате, пока профессора из Гарварда следят за каждым ее движением.

«Многое в этом случае заинтересовало бы доктора Фрейда», – решили психологи. Что же касается Берда, он был впечатлен искренностью медиума и решил, что она необыкновенно одаренна, пусть даже он и не увидел физических проявлений, которые ставили в тупик других исследователей. Кроме того, его беспокоило то, что Уолтер с неприкрытым презрением относился к исследователям из Гарварда.

– Чтобы поймать вора, нужен вор, – сказал призрак о попытках одного из исследователей дискредитировать его сестру.

Но, разнообразия ради, на этот раз уже науке приходилось защищаться. Два дня назад, гуляя вечером с исследователями по Бикон-Хиллу, Берд слышал, как Мерфи интерпретирует этот случай согласно фрейдистской модели. Уолтер был Ид – первобытной силой, проявляющейся во тьме; Мина была Эго – проводником призрака; а исследователи, в частности Макдугалл, – Суперэго, не терпящее Уолтера, поскольку проявления призрака бросали вызов убеждениям и авторитету ученого. Мысль о том, что призрак может существовать на самом деле, было тяжело принять даже многим исследователям паранормальных явлений. Они верили в сверхъестественные феномены, но сомневались, что их причиной являются бесплотные существа.

Что бы ни являлось корнем проблемы, Берд видел, что в доме на Лайм-стрит разыгралась настоящая драма. Вернувшись в Нью-Йорк, он сообщил Орсону Мунну, что между Крэндонами и учеными из Гарварда разразилась война. Мистер Мунн хотел знать, кто победил. Берд сказал, что победил медиум.