Глава 7

Утром я проснулся от того, что мне на грудь сел медведь. Глаза открылись, и вместо Топтыгина перед самым носом я увидел задницу Демьянки.

– С ума сошла! – возмутился я и спихнул собаку на пол.

Псинка плюхнулась на ковер и продолжила храпеть.

– Эй, потише, зая, – пробормотал кто-то слева.

Я вздрогнул, повернул голову и увидел рядом растрепанную белокурую голову и тело в коротком шелковом платье. Из-под него высовывались красивые длинные ноги, одна из них была в сапоге-ботфорте на высоченной шпильке. Я отполз к противоположному краю кровати, встал и ощутил нечеловеческую головную боль. В мозгу метались короткие, как у Буратино, мысли. Кто я? Что за девушка у меня в кровати? Почему она в обуви? Который час? Какой сегодня день? Месяц? Год? По какой причине адски ломит висок? А еще неимоверно хочется пить!

Ощущая себя верблюдом, который только что завершил изнурительный переход через бескрайнюю пустыню, я, держась за стену, выполз из спальни и замер.

В коридоре прямо на полу спал Фред. Под голову он положил ботинки Бориса, а вместо одеяла использовал мою куртку. Изо рта гостя вырывался могучий храп.

Несколько мгновений я смотрел на дизайнера, потом осторожно перешагнул через него, вошел в столовую и увидел Бориса, который сидел перед ноутбуком.

– Что у нас происходит? – спросил я, и произнесенные слова колокольным звоном отдались в мозгу.

Борис оторвался от экрана и подпрыгнул.

– О господи! Ну и ну!

– Извините, если испугал, – прошептал я. – Никак не мог найти тапки, поэтому передвигаюсь босиком и вошел тихо. У нас есть таблетки от мигрени? У меня почему-то еще кружится голова и ноги дрожат.

Боря встал, достал из холодильника кувшин, налил из него в стакан мутную жидкость желто-буро-зеленого цвета, поперчил ее и подал мне со словами:

– Вам может показаться немного остро на вкус, но все равно выпейте. Залпом. Минут через десять самочувствие резко улучшится.

– Что это? – с подозрением осведомился я.

– Похмельный коктейль певца Воркутова, – пояснил помощник. – Он состоял в тесной дружбе с моим прежним хозяином. Тенор немного похож на Фреда, от него я и научился готовить эту смесь. Помогает всегда и всем. Не волнуйтесь, в ней нет ничего особенного, только огуречный рассол, чеснок, перец и несколько соусов.

Я не стал пробовать пойло.

– Борис, вы же знаете, больше одной дозы коньяка я не употребляю. В Литинституте студенты по части выпивки давали фору даже будущим журналистам, но я никогда не напивался до состояния поросячьего визга, знал меру.

Боря показал рукой на подоконник.

– От такого набора голова развалится, даже если всего по три капли из каждой емкости попробовать.

Я увидел батарею пустых бутылок. Там были представлены ром, водка, сидр, пиво, коньяк, текила, вермут, красное вино, херес, портвейн и в качестве завершающего штриха ликер «Авокадо», произведенный в деревне Северная Ямало-Ненецкого округа.

– Хотите сказать, что я все это употребил? – пытаясь понять, как в краю вечной мерзлоты умудрились выращивать авокадо, изумился я. – Откуда в моем доме столь оригинальный бар?

– Наш только коньяк, – пустился в объяснения Борис. – Все началось невинно – Фред сделал жженку. Жаль, я не заметил, что он в нее добавил. Вы сразу повеселели, выпили то ли пять, то ли шесть фужеров.

– Не может быть, – отрезал я, – вы ошибаетесь.

– Потом приехали гости Безумного, – продолжал секретарь, – и каждый привез по паре бутылок. Одна Алевтина прихватила еду – граммов триста карамелек «Банан с кактусом».

– С чем? – изумился я.

– Вкус банана с кактусом, – повторил Борис. – Конфетки оказались отвратительно сладкими, но вы их съели. Гости сидели до пяти утра, потом уехали. Фред с Алевтиной остались, поскольку не могли двигаться. Я уложил Безумного в вашем кабинете на диване, Алевтину в гостевой, вы ушли к себе. Я все убрал и сел работать.

Я потер рукой лоб. Вот интересно, сейчас расклад совершенно иной: Безумный спит в коридоре, а девица в моей постели. Боря снова подал мне стакан.

– Иван Павлович, выпейте. Отличное средство. Через короткое время реанимируетесь.

– Я не алкоголик, чтобы опохмеляться, – возразил я.

– Конечно, нет, – согласился помощник, – это из-за карамелек. Вы съели их все и отравились. На редкость противные конфеты, наверняка срок годности у них давно истек. Коктейль не от похмелья, он содержит перец, чеснок и хрен, которые обеззараживают желудок.

– Тогда давайте, – согласился я и опрокинул в себя пойло.

По пищеводу прокатился огненный шар, потом он взорвался и разлетелся искрами по всему телу. Мне стало жарко. Затем я ощутил, как в мозгу заплясали обутые в железные сапоги чечеточники. Из глаз полились слезы, из носа сопли, волосы на макушке зашевелились, свет померк.

– Иван Павлович, вы как? – донесся издалека баритон Бориса. – Садитесь скорей сюда. Вот так, вот так…

Я открыл глаза, поморгал и вдруг ощутил: голова не болит.

– Что вы сейчас чувствуете? – заботливо осведомился секретарь.

– Вроде жив, – пробормотал я. – Но на всякий случай пока опасаюсь шевелиться. Уже девять утра? А вы не ложились спать?

– Нет, – ответил Боря. – Вы же знаете, я спокойно могу обходиться без сна. Выяснил биографию отца Дионисия. В ней есть интересные моменты. Доложить?

– Конечно, – обрадовался я.

Борис сел к ноутбуку и стал читать.

…В миру его имя было Игорь Семенович, он сын Семена Олеговича Сидорова, известного советского журналиста, имевшего прозвище Палач, – родитель священника строчил фельетоны о деятелях литературы и искусства, и после публикации очередного опуса карьера творческого человека обычно заканчивалась. В приснопамятные советские времена народ верил прессе, а для начальников всех уровней материал в газетах «Правда», «Известия», «Труд», «Советская культура» был руководством к действию. Если Семен Сидоров писал, что поэт N хам, грубиян и алкоголик, то произведения автора переставали печатать, его не отправляли в творческие командировки по стране для встреч с читателями, и поэт становился нищим. Фельетон о балерине К., в котором рассказывалось, как морально нечистоплотная дама изменяет мужу с директором магазина «Меха», потому что хочет получать новое норковое манто к каждому празднику, навсегда закрыл для танцовщицы дорогу на сцену. К. уволили из театра и отлучили от зарубежных гастролей, по слухам, она уехала в глухую провинцию и работала там в клубе уборщицей.

Понимаете, какую власть имел Семен Олегович? Иногда он отвлекался от мира культуры и выдавал на гора статейки о каком-нибудь директоре завода, главвраче больницы или заведующем магазином.

Палач родился в тысяча девятьсот седьмом году, стал писать в начале тридцатых. Жил он в маленьком городке Тамбовской области, там же нашел себе жену, ее звали Надей, и стал отцом девочки, которой дал имя Елена.

Перед началом войны журналист перевелся в Москву. Его взяли на работу не куда-нибудь, а в газету «Правда», дали квартиру на Беговой улице. На фронте борзописец не воевал, в газете «Красная Звезда» не служил, на передовой не бывал. Чем Семен Олегович занимался в период с сорок первого года до Дня Победы, неизвестно. Где-то хранятся документы, проливающие свет на темный период жизни старшего Сидорова, но в Интернете их нет.

В сорок шестом году «золотое перо» снова начинает строчить фельетоны. Он вдовец, его жена и дочь погибли во время блокады Ленинграда, обе похоронены в общей могиле. Коим образом они оказались в городе на Неве, почему уехали из Москвы, неизвестно. Вскоре «карающая чернильница» женился на Розе Козловой.

В возрасте, когда многие мужчины становятся дедами, Семен вновь стал счастливым отцом – на свет появился мальчик Игорь. Рос он тихим, спокойным ребенком, постоянно сидел над книгами, благо в доме была прекрасная библиотека. Сын не доставлял родителям ни малейших хлопот – учился на «отлично», никогда не перечил взрослым, послушно ходил в музыкальную школу, на плавание, был хорошо воспитан. Так он и рос – октябренок, пионер, комсомолец, любимец педагогов.

Единственная претензия, которую можно было предъявить школьнику: его полнейшее нежелание заниматься общественной работой. Более того, Игорь отказался стать комсоргом школы. В ответ на возглас директора: «Сидоров, ты хоть понимаешь, от какой чести отказываешься?» – подросток ответил:

– Не готов занимать этот пост, пусть его получит более достойный комсомолец.

У любого другого ученика, который посмел бы проявить такое своеволие, начались бы большие неприятности, но Игорь оказался вовсе не столь наивным, каковым его считали окружающие. Потому что он к этим своим словам добавил следующее:

– Ваш сын, например. Он пользуется авторитетом у ребят, а меня никто слушать не станет…

Борис оторвался от ноутбука.

– Хитрый ход, не правда ли? Комсоргом действительно стал отпрыск директора школы, а про отказ Игоря никто не узнал.

– Но как вы все это выяснили? – удивился я.

Секретарь показал на экран.

– Здесь много интересного про Сидорова. Он сидел за одной партой с Зоей Ильиной, которая умирала от любви к своему соседу, но тот не обращал на нее внимания. Девочке хотелось быть поближе к предмету обожания, поэтому она тщательно прятала свои чувства и превратилась для парня в единственного друга. Ильина поступила в МГУ, затем сделала головокружительную карьеру, стала известной журналисткой, одним словом – звездой. Она долгое время преподавала в родном вузе, вела телепрограмму, была востребована и любима народом, выпустила автобиографическую книгу «Моя жизнь вне искусства».

– Явный отсыл к произведению Константина Станиславского «Моя жизнь в искусстве», – отметил я.

– Похоже на то, – согласился Борис. И продолжил: – Более трети книги посвящено детским воспоминаниям об Игоре Сидорове. Мне показалось, что автор, будучи четыре раза замужем за блистательными режиссерами и писателями, никак не могла забыть мальчика, который не заметил ее любви. Женщину заело, как говорят в народе. К сожалению, Зоя Федоровна скончалась год назад от тяжелой болезни. Об эпизоде с директором я прочитал в ее книге. И там же описано, какой скандал случился в доме Сидоровых, когда Игорь решил поступать в духовную семинарию. Вам сбросить книгу на почту? Купил ее в электронном виде на портале litres.ru. Забавное чтение.

– Сколько там страниц? – поинтересовался я.

– Семьсот девяносто восемь, – отрапортовал Борис.

– Лучше не надо, – отказался я. – Люблю автобиографии, но только тех людей, которые мне интересны. Ильина не принадлежит к их числу. Будет лучше, если вы мне просто изложите суть.

Мой секретарь развернул ноутбук экраном ко мне.

– Хорошо. Но сначала гляньте на портреты. Здесь два снимка: Зоя-студентка и современное фото.