Глава 2
Едва я вошел в квартиру, как в холле появился Борис и встревоженно спросил:
– Что с нашей девочкой?
– Великий ветеринар, к которому мы ездили, ничего не обнаружил, – сообщил я, – вынес вердикт: псина здоровее кабана.
Демьянка села, но тут же взвизгнула и вскочила на лапы.
– Но она не может сидеть! – воскликнул Борис. – Неужели доктор этого не заметил?
– Я обратил внимание эскулапа на сей факт, – вздохнул я.
– А он что? – спросил Борис.
Я снял ботинки и надел теплые домашние тапочки.
– Мы сделали узи, сдали все анализы и…
– И? – повторил Борис.
Я развел руками.
– Ничего. Организм Демьянки работает, как настоящие швейцарские часы, и псинка в идеальном состоянии с головы до пят.
– У собак нет пяток, – заметил мой секретарь.
– Демьянка здорова от носа до кончика хвоста, – усмехнувшись, поправился я. Затем поднял лежащий у вешалки мячик и бросил его в коридор.
Демьянка со всех лап кинулась за игрушкой, а я посмотрел на Бориса и развел руками:
– Больное животное так носиться не станет.
– Верно, – согласился помощник. – Собачка не может сидеть, ей дискомфортно.
– Врач предположил, что у Демьянки стресс после родов, – пояснил я. – Ветеринар дал телефон специалиста, который справляется с подобными проблемами, вот его визитка.
– Прямо сейчас позвоню, – засуетился Борис. И тут раздался звонок в дверь.
Я посмотрел на экран домофона, увидел весьма пожилую даму в темном платье с бесчисленным количеством украшений из жемчуга и удивился. Кто это? Почему на незнакомке нет верхней одежды? На улице ведь холодно.
– Вам кого? – спросил Борис.
– Вас, – ответил слегка искаженный домофоном голос.
Секретарь распахнул дверь.
– Добрый день, господа, – величаво кивнула старуха, вплывая в холл, – я Эмма Эмильевна Розалиус.
– Очень приятно, – хором сказали мы с Борисом.
– Живу в квартире под вами, – продолжала дама.
– Да? – удивился мой помощник. – Вроде апартаменты принадлежат Николаю Сергеевичу Онуфину, а он постоянно обитает за границей…
– Это мой сын, – перебила его Эмма Эмильевна. – Со вчерашнего дня я ваша соседка и убедительно прошу не шуметь. Я профессор, работаю дома, пишу монографию.
– Иван Павлович тоже не любит кавардак, – вставил свою реплику Борис.
– Наденьте на ребенка носки! – потребовала Эмма Эмильевна.
– На какого ребенка? – не сообразил я.
– На вашего, – отрезала ученая дама.
– Иван Павлович холостяк, – пояснил мой секретарь, – у него нет детей.
– Отсутствие жены не означает отсутствия детей, – резонно заметила гостья.
Вдруг из коридора послышались грохот, звон, топот. В холл влетела взъерошенная Демьянка, таща в зубах игрушку.
– Крыса! – взвизгнула бабка. – О великие боги Олимпа!
– Она плюшевая, – объяснил я и попытался отнять у псины игрушечную мышь.
Демьянка ловко увернулась и унеслась.
– В квартире нет детей, – повторил Борис.
– Зато здесь живет пес, – заметила госпожа Розалиус, – что намного хуже малолетнего ребенка, у которого всего две ноги. У пса же их четыре, и все топают. Наденьте на него тапки. На бесшумном ходу.
– На кого? – опешил Борис.
– На вашего кобеля, – уточнила соседка.
– У нас девочка, – поправил я.
– Половая принадлежность источника шума меня не интересует, – хмыкнула дама, – просто устраните помеху моему творчеству.
– Сомневаюсь, что для собак выпускают домашнюю обувь, – протянул Борис.
– Существует магазин «Тихий дом», – заявила пожилая дама, – там приобретете нужное. Не желаю слышать топот! Я работаю! У вас есть два часа. Если по истечении сего времени мешающий мне дискомфорт не исчезнет, вызову Григория Алексеевича.
Высказавшись, Эмма Эмильевна развернулась и ушла, забыв попрощаться.
– Кто такой Григорий Алексеевич? – спросил я. – Боря, вы в курсе?
– Понятия не имею, – пожал плечами секретарь.
– Хм, есть, оказывается, на свете какой-то великий и ужасный Григорий Алексеевич… – засмеялся я.
– Некоторые люди с возрастом делаются чудными, – вздохнул мой помощник. – Ну как ей может досадить беготня Демьянки? В доме прекрасная звукоизоляция. И сейчас без пяти час, то есть ясный день, а не поздний вечер или ночь. Полагаю, что нам не нужно подчиняться приказу престарелой леди. Чего ради ехать в магазин «Тихий дом»? В это время мы имеем полное право даже работать перфоратором.
– Без пяти час? – опомнился я. – Мне пора, скоро клиентка появится.
– Идите, Иван Павлович, а я уберу осколки вазы, которую, похоже, кокнула Демьянка, – пригорюнился Борис.
– Почему вы думаете, что собака разбила какую-то вещь? – удивился я.
– Перед тем, как она ворвалась в холл, из коридора донеслись грохот и звон, – напомнил Борис. – Полагаю, это погибла напольная ваза, которая стояла у входа в ваш кабинет.
Я обрадовался:
– Серо-голубая пузатая бадья, на которой изображены не пойми кто с треугольными головами?
Борис пошел в коридор и сообщил оттуда, слегка повысив голос:
– Увы, да.
– Отлично! – заликовал я. – Сей предмет был приобретен Николеттой на благотворительном приеме, который ее заклятая подруга Кока устраивала для спасения австралийских зебр.
Борис вернулся в холл и удивленно спросил:
– А в Австралии живут зебры?
– Нет, конечно, – развеселился я. – Но это не смутило Коку. Она арендовала ресторан, созвала журналистов, разных знаменитостей, а также художников и скульпторов. Мало кому известные деятели искусств пожертвовали свои произведения, селебрити их купили, деньги передали в фонд спасения зебр Австралии, о мероприятии написали газеты-журналы. Звезды пришли на вечеринку, чтобы засветиться в прессе, живописцы-скульпторы преследовали ту же цель, Кока жаждала славы благотворительницы, это сейчас модно. Все гости остались довольны, а что чувствуют зебры, никто не знает. Николетта приобрела на редкость уродливую вазу. Поставить ее у себя в особняке маменька не пожелала, но и выбросить «красоту» рука у нее не поднялась. И что она сделала?
– Подарила ее сыну, – усмехнулся Борис.
– В яблочко! – кивнул я. – На беду, день моего рождения пришелся на следующий день после мероприятия, и моя добрая матушка торжественно вручила мне вазу со словами: «Ваня! Это уникум, работа великого Родена, специально для тебя ему заказывала».
– Разве француз ваял вазы? – удивился Борис. – Я всегда считал его скульптором. И Франсуа Огюст Роден скончался в начале двадцатого века.
– Вы во всем правы, – сказал я. – Но объяснять такие тонкости, как и вообще что-либо, Николетте не стоит. Естественно, мне пришлось взять презент и рассыпаться в благодарностях. Я поместил вазу именно в коридоре в надежде, что она вскоре разобьется.
– Давно заметил: чем страшнее вещь, тем дольше она служит хозяину, – хмыкнул Борис. – Но в конце концов «красавица» завершила свой земной путь.
– Чрезвычайно рад сему обстоятельству, – улыбнулся я, сняв с вешалки куртку. – Все, мне пора в офис.
