Разговор с Франсисом Карсаком
Entretien avec Francis Carsac

Профессор Борд живет, вместе с женой и младшим из троих своих детей, на большой и красивой вилле, расположенной в глубине парка, неподалеку от Таланса, где, на факультете наук университета Бордо, читает курс лекций и пишет книги по археологии и истории первобытного общества, книги, высокую ценность которых признают все без исключения ученые.

Но профессор Борд является не только заведующим кафедрой доисторической археологии Бордосского университета, но и – под псевдонимом Франсис Карсак – одним из величайших современных французских писателей, работающих в жанре научной фантастики.

– Откуда этот псевдоним – «Карсак»?

– Это название одной деревушки в Дордони, где у меня есть дом, только и всего.

И профессор Борд – но мы будем называть его Франсисом Карсаком – набивает трубку, ожидая следующего вопроса. Выглядящий лет на пятьдесят, он в чем-то похож – в плане физическом – на своего знаменитого однофамильца, Рэймона Борда, в том числе и благодаря очкам «а-ля Марсель Ашар».

– Мой первый роман? Он так и остался неизданным. Да он мне, по правде сказать, и не нравится. С этой книгой связана одна история. Во время войны, прежде чем вместе с другими студентами уйти в подполье, я работал «шахтером» в Дордони. Как-то раз мои товарищи попросили меня рассказать им что-нибудь интересное. А для меня это – раз плюнуть. Вот я и сочинил одну такую байку. Позднее она превратилась в роман. Но это было произведение дебютанта, не отличавшееся цельностью и полное несуразностей. Потом я написал «Робинзонов космоса», даже не помышляя тогда, впрочем, о том, чтобы когда-либо выпустить их в виде книги. Затем, примерно в то же время, когда зародилась коллекция «Рэйон фантастик», я завершил свой третий роман, «Пришельцы ниоткуда». Я предложил его – он был принят и издан. У меня даже попросили еще один. Тогда я вернулся к рукописи «Робинзонов» и создал из нее роман, сильно отличавшийся, как мне кажется, от изначального варианта. Эта книга, из всех мною написанных, имела наибольший успех. Она была переведена на испанский, итальянский, румынский, болгарский и русский. В России ее публикация обернулась настоящим триумфом. Там, за железным занавесом, этот роман очень нравится читателям.

– Многие «фанаты» научной фантастики вообще полагают, что вы – будем называть вещи своими именами – придерживаетесь «левацких» взглядов.

– Если меня и привлекает некоторая «левизна», то скорее советская, нежели французская, так как у русских «левизна» соответствует некоей концепции, с помощью которой можно управлять Вселенной, не будучи игрушкой в ее руках, в то время как «левизна» французская стремится исключительно к «комфорту». Индивидуалист ли я? Да, и в довольно-таки значительной мере. Я бы даже определил себя как своего рода анархиста. Мой принцип таков: не сокрушай других, но и не позволяй другим сокрушать себя. Человек – он для меня превыше всего.

– Есть ли для вас в области научной фантастики, так сказать, «духовные наставники»?

– Большое влияние на меня оказали двое: Уэллс и Рони. Но никаких «духовных наставников», как вы их называете, у меня нету. Не люблю кому-либо подражать. Уэллс и Рони стоят на недосягаемой высоте для многих авторов, пишущих в жанре научной фантастики; к тому же, они настоящие романисты, что является редкостью в этой области. Нравится мне и Баржавель, но его произведения преисполнены слишком уж примитивного идеализма. Для его персонажей счастье заключается единственно в том, чтобы вернуться на Землю! Есть еще одна книга Эрнеста Перошона, которую я обожаю: «Буйные люди»; в ней имеются просто-таки гениальные гипотезы. Не стоит забывать и американцев: среди них, наряду с Артуром Кларком, мой любимый писатель – Пол Андерсон. Но их я люблю читать не в переводах, а исключительно в оригинале. Что мне в них особенно нравится, так это то, что при написании романов они пользуются всевозможными статистическими данными.

– А сами вы в данный момент что-либо пишете?

– Нет, в данный момент у меня нет на это времени… Обычно я работаю по вечерам. Пишу страниц по десять за вечер. Но зачастую я приостанавливаю написание книги. Иногда корплю сразу над несколькими. Так, к примеру, «Пришельцы ниоткуда» сначала представляли собой рассказ об установлении контакта между землянами и инопланетянами. Затем я продолжил писать и придумал роман. Обычно я пишу книги вокруг какой-нибудь общей идеи, но даю волю воображению: результат порой изумляет меня самого! Сейчас у меня готовятся три романа. Первый находится на семнадцатой странице, второй – на двадцать пятой или тридцатой. Третий и вовсе пока лишь набросок. Один из этих романов будет называться «Ветер Кормора». Кормор – так назывался один из городов в книге «Наша родина – космос», продолжением которого и является этот роман. Но на сей раз на одну из планет попадает обитатель космоса. Мне нравятся вестерны, поэтому на этой планете у меня живут скотоводы. Таким образом я совмещу вестерн с научной фантастикой! Вторая книга будет называться «Другая Земля», и в ней пойдет речь о Параллельной Вселенной. Это будет почти что иллюстративный роман – ведь, согласитесь, у истоков развития цивилизации вполне могли стоять не хлебопашцы, а охотники. Вот и на Земле моего романа цивилизация берет начало от охотничьих племен, что определенно вызовет раздражение у тех моих коллег, которые утверждают, что цивилизация могла зародиться лишь от земледелия. Как по мне, так это вовсе не обязательно. Третий роман представляет собой смешение «фэнтези» и научной фантастики. В нем есть персонажи, обладающие магическими способностями, – этакие джеки вэнсы. Действие этого романа происходит на планете, «вернувшейся» в Средневековье, а главный герой чем-то похож на Робина Гуда.

– Почему вы вообще стали писать научную фантастику?

– Потому что это меня забавляет! Конечно, когда у меня «готовится» книга, я излагаю в ней свои взгляды на самые различные проблемы. Но прежде всего я рассказываю историю. Мне всегда это нравилось – рассказывать истории. Даже когда я был совсем еще ребенком. Уже тогда меня привлекало все необычное, причем в гораздо большей степени, нежели фантастика. И мне всегда нравились Поль д’Ивуа и Луи Буссенар, Морис Шампань и некоторые другие писатели.

– Быть может, и Рене Тевенен?

– И он тоже! «Охотник на людей» – один из величайших романов о сверхчеловеке, какие когда-либо были написаны. Читая эту книгу, вы буквально-таки чувствуете, как вас охватывает леденящий ужас! Нравится мне и Жозе Мозелли: «Конец Иллы» был первым научно-фантастическим произведением, которое я прочел в журнале «Наука и путешествия».

– Что вы думаете о научной фантастике в кинематографе?

– Я бы и рад заявить, что она мне нравится. Но зачастую все это выглядит весьма посредственно, если не сказать – забавно. При виде «киношных» лабораторий я смеюсь во весь голос – столь они далеки от лабораторий настоящих. Но вот «Запретная планета» мне понравилась – научная фантастика показана там на самом элементарном уровне, но местами фильм довольно-таки интересный. Нравится мне и первый «Франкенштейн», а мой любимый фильм – «Кинг-Конг». Вот и все, наверное!.. Вообще, я должен сказать, что практически не смотрю научно-фантастических фильмов, так как, в общем и целом, они сильно меня разочаровывают. В принципе, кино мне очень нравится. но его – настоящего кино – больше нет! Остались лишь интеллектуалы, которые треплются почем зря! Знали бы вы, как я тоскую по довоенным вестернам, в которых не было всех этих пустых рассуждений. Мне, кстати, нравится масса вестернов: «Красная река», практически все фильмы про индейцев, «Шейн», «Дилижанс».

– А научно-фантастические комиксы вам нравятся?

– Да: «Ги л’Эклер» и «Люк Брадфер». Но и только; затем, на мой взгляд, все это пришло в упадок. Сегодня мне нравятся уже отнюдь не научно-фантастические комиксы: «Везунчик Люк», «Астерикс», «Тинтин».

– А современные научно-фантастические комиксы – такие, как, например, «Барбарелла»?

– Я пытался ее читать, но это такая скукотища! И потом, у меня просто нет на это времени. Как всякий ученый, я не люблю бессмысленность, странность ради странности. Я просто не вижу в этом необходимости. Именно за это я и ценю Пола Андерсона – за его научную точность. Кстати, а вам известно, что в «Ги л’Эклере», вышедшем в 1938 году, можно усмотреть формы современных самолетов, то есть созданных гораздо позднее?

– Стало быть, научная фантастика представляется вам неким отражением будущего?

– Да нет. Но когда ты придумываешь общество, то должен создать и подходящую для этого общества окружающую среду. Один из моих друзей, Спрэг де Камп, написал целый цикл романов, действие которых происходит на одной воображаемой планете. Так вот, я смог воссоздать карту этой планеты, следуя одним лишь его указаниям!

– А что вы думаете о романах, которые зачастую кажутся неправдоподобными с научной точки зрения, вроде тех, что издает «Флёв нуар»?

– Я редко читаю книги этой серии, но среди них встречаются и великолепные вещи. Что касается «Львов Эльдорадо», то после закрытия «Рэйон фантастик» я предпочел издать их в издательстве «Флёв нуар», где печатается Джимми Гиё, нежели в «Презанс дю фютюр», где издается Стернберг. Но, в отличие от постоянных авторов этой серии, я не пишу поточным образом. Впрочем, если бы некоторые из этих авторов располагали достаточным количеством свободного времени, они могли бы раскрыться как крайне талантливые писатели. Например, Ришар Бессьер или Джимми Гиё. Но последний, пусть он талантлив и не лишен воображения, пишет слишком много, что низводит его в ранг обычного бумагомарателя. Должен признаться, я им уже порядком пресытился. И потом, не следует забывать закон Старджона: «90 % чего угодно – полная ерунда», причем это касается не только научной фантастики.

– Каковы ваши вкусы в других областях – поэзии, живописи?..

– Я читаю много поэтов, от Гюго до Жарри и от Жана де ла Виля де Мирмона до Любека. Что касается романистов, то мне в основном нравятся зарубежные, возможно, из любви к экзотике.

В этот момент в просторной комнате, где мы находимся, комнате, стены которой сплошь покрыты книгами, к нам присоединяется мадам Карсак – пардон, мадам Борд. И мадам Борд (как и ее супруг, она очень известный археолог), лаская домашнего питомца, кошечку Нану, ласково перебивает мужа, чтобы признаться мне с улыбкой:

– Коллеги моего мужа по университету крайне удивлены тем, что столь серьезный и известный господин пишет научную фантастику!

И Франсис Карсак рассказывает по этому поводу такой анекдот:

– Когда в 1956 году я приехал в Бордо, то у меня уже были написаны три или четыре романа. Как-то раз один химик случайно узнал, что я и есть Франсис Карсак, и тут же мне признался, что написал продолжение «Робинзонов космоса». Он дал мне почитать роман – отличная, скажу вам, вещь! История начинается через семьдесят лет после окончания моей.

Затем, без какого-либо перехода, он подхватывает нить разговора:

– Что касается моих любимых художников, то среди них нет ни одного, кто рисовал бы «странное»: в этой области искусства у меня крайне классические взгляды! Из числа тех, в чьем творчестве имеются фантастические мотивы, полагаю, разве что Гойя «мог бы». Но он не обладает талантом Микеланджело.

– Что вы думаете о фанзинах?

– Я мало их получаю, и мне некогда их читать. Но я знаю, что они являют собой нечто великолепное – «испытательный стенд», если можно так выразиться. Именно в фанзинах впервые публиковались некоторые знаменитые американские фантасты.

– А как вам «Фиксьон»?

– Мне не нравятся его обложки! Данный журнал мне не особенно интересен: лучшие рассказы в нем – это американские тексты, почти все из которых я уже читал прежде в оригинале. Что до французов, то они проявляют не слишком много усилий для того, чтобы написать что-нибудь действительно стоящее. Хеннеберг был талантлив, но допускал крайне серьезные промашки: написал, к примеру, что Землю видно на расстоянии в пятьдесят световых лет! Не менее талантлив и Жерар Клейн, но он меня раздражает – старается подражать Брэдбери, до которого ему далеко!

Вскоре Франсис Карсак переходит в долгую и крайне яростную атаку на «Планету», журнал, который он безмерно ненавидит: в нем полно, по его словам, лживой пропаганды. Распаляясь все больше и больше, он дает мне почитать статьи с критикой в адрес «Планеты», написанные Повелем и Бержье. На добрые полчаса разговор уходит в сторону, оставаясь, тем не менее, весьма захватывающим! В конечном счете я у него спрашиваю:

– А что вы скажете об обычной фантастике? Нравится ли она вам в той же мере, что и фантастика научная?

– Фантастика мне нравится, но она не терпит посредственности. Особенно меня привлекают истории о соглашениях с Дьяволом. Истории о вампирах? Не могу в них поверить, как-то не получается у меня «сыграть в эту игру». К тому же в научной фантастике я уже прочертил определенные границы. Но я люблю сказки о феях.

– В своих романах вы нередко касаетесь вопроса религии. Вы – человек верующий?

– Во мне нет веры, но я не отрицаю возможность существования какого-либо Бога.

– Мог ли бы герой романа «Наша родина – космос» вновь обрести умиротворение, продлив свое пребывание у паломников?

– Этот роман – во многом этнографический. В самом начале истории его главный герой – «добрый фашист». Затем он попадает в мир анархистов, в котором не имеет корней. Что же до его интеграции в общество паломников, то он этого и не хочет, и не может. Примерно с такой же проблемой, вероятно, сталкивались и некоторые честные нацисты.

– Не являются ли некоторые из ваших персонажей – в большей или меньшей степени – автопортретичными?

– Когда ты автор, то всегда выводишь себя на сцену – не таким, какой ты есть, а таким, каким хотел бы быть. Нередко для своих персонажей я заимствую те или иные черты характера у друзей. К примеру, васк из романа «Этот мир – наш» «срисован» мною с одного из моих коллег, баска по национальности и сторонника примитивизма.

– Однако же в своих книгах вы, по-моему, не очень-то соглашаетесь с примитивистами?

– Современная цивилизация подавляет человека, это реальный факт. Тем не менее, как это ни печально, мы не в силах создать машину времени и вернуться назад. Стало быть, следует, напротив, идти еще дальше. Этот путь будет долгим и трудным. Возможно даже, мы придем к неизбежной катастрофе, если не решимся ограничить численность населения, так как невозможно воспитать всех жителей земного шара. Сейчас же людям недостает культурности в той же мере, что и риса, к примеру.

– А что вы думаете о такой цивилизации, как американская?

– Это потерянная цивилизация. Беда в том, что она тянет за собой весь мир. Машина полезна лишь тогда, когда вы не позволяете ей поглотить себя. Вот у меня тут есть радио – я слушаю по нему исключительно новости. И я пока что так и не решился установить у себя телевизор. Я сторонник любой машины, но лишь тогда, когда она является для вас инструментом, орудием, но не божеством. Я против бесполезных технических новинок – я согласен на холодильник и стиральную машину, но это не значит, что я не в состоянии открыть бутылку без электрического штопора! Подобные гаджеты смешны и унизительны. Да, машина опасна; она может освободить человека, но может также и поработить его.

Поверьте, настоящие ученые плевать хотели на скоростные самолеты и прочие ненужности. Возможно, «Конкорд» и является величайшим техническим достижением, но я вполне могу обойтись и без него.

– Заканчивая беседу – что вы думаете о критиках, которые обычно встречали ваши книги с неподдельным восторгом?

– Среди них есть такие, к мнению которых я всегда прислушиваюсь. Другие же меня забавляют. Известно ли вам, что в романе «Этот мир – наш» они усмотрели историю о войне в Алжире? И это при том, что роман этот был мною задуман еще в 1951 году!

Мы поднимаемся на ноги. Встреча, тем не менее, еще не закончена. И разговор продолжается, пусть уже и менее информативный для меня, но все такой же увлекательный. Франсис Карсак был прав, когда говорил, что буквально-таки рожден для того, чтобы рассказывать истории: его можно без устали слушать часами, этого немного угрюмого, лишенного каких-либо комплексов мужчину, с такой легкостью способного снискать себе у вас симпатию.

Он показывает мне свою библиотеку, состоящую в основном из тысяч научно-фантастических книг на английском языке. Многие снабжены автографами величайших заокеанских фантастов, с которыми дружен тот, кто – из французских авторов – единственный достоин стоять с ними в одном ряду.

Я пользуюсь этим для того, чтобы поинтересоваться, издавался ли он уже в США.

– Нет. Да и что бы они там делали с автором, переведенным с французского, когда им едва удается издавать все то, что пишется у них на родине? Но, чтобы доставить удовольствие некоторым из моих друзей, думаю, когда-нибудь я позабавлюсь и напишу рассказ сразу же на английском, который передам для публикации в какой-нибудь американский журнал.

– Кстати, рассказов вы пишете мало. Почему?

– О, я гораздо удобнее чувствую себя в рамках романа, только и всего!

Затем он показывает мне толстые папки – рукописи своих романов. Самые ранние написаны от руки, наиболее поздние отпечатаны на машинке. В этих папках тысячи перечеркнутых, с надстрочными поправками, страниц.

– Все свои книги, – поясняет Франсис Карсак, – я пишу в один присест. Затем беру рукопись и пересматриваю ее до тех пор, пока она не начинает мне нравиться. Тогда я ее переписываю. За роман «Наша родина – космос» я принялся еще в 1956 году, в 1958 перечитал его, а закончил лишь в 1960.

Он протягивает мне листочки с довольно-таки забавными набросками.

– Это крокй придуманных мною существ – сначала я рисую их и лишь затем вставляю в романы. Таким образом, чтобы они были точными с научной точки зрения, я тщательно изучаю их строение, рост, пропорции. К примеру, вот этот вот я набросал для того, чтобы определиться с точным – по отношению к людям, которые будут ездить на них верхом – ростом гигантских животных из одной из моих ближайших книг. А вот на этом изображены «рафали», существа, «сделанные» из одной лишь энергии.

За Франсисом Карсаком остается и последнее слово в нашей беседе.

– Вы знаете, – признается мне он, – здесь мне абсолютно не с кем поговорить о научной фантастике, а часто летать в США к друзьям я не могу. Так что. приезжайте, нам будет что обсудить!

С удовольствием, дорогой профессор Борд!