Глава VI. «Кто заказывал такси до?..»

Москва встретила меня серой октябрьской моросью. После жары и влажности Хайнаня столичный воздух казался легким и свежим.

Пройдя пограничный контроль, я направился к выходу из здания аэропорта, где меня сразу же обступили несколько таксистов крепкого телосложения. Невысокого роста мужичок в кепке выбивался из их массы, но именно ему я скомандовал: «Поехали, шеф». Он резво схватил мой чемодан, отодвинув остальных таксистов. Мы сели в новую «Волгу» желтого цвета. Таксист, не говоря ни слова, тронулся. Он знал, куда мне. Молча мы проехали минут десять.

– С возвращением, Леша, – сказал таксист.

– Спасибо, Сергей Анатольевич, – ответил я.

Минин был бесподобен в любых амплуа.

– Как долетел?

– Нормально, правда, из Пекина вылет задержали на час. – Я посмотрел на часы приборной панели, они показывали 23:18.

– Домашние тебя ждут, быстро домчим, тем паче пробок нет, – сказал Минин и, по привычке поглядывая в зеркало заднего вида, поддал газу. Доставив меня до подъезда, он вышел из такси и достал из багажника чемодан. Мы обнялись как старые друзья. – Завтра я за тобой заеду в 10 часов. Будь готов.

– Буду, – ответил я и, набрав код домофона, зашел в подъезд.

Дома меня ждали родные, пышно накрытый стол и, к моему удивлению, генерал Никифоров. В коридор вышел отец. Он слабо улыбнулся и, медленно шаркая, двинулся ко мне. На моем лице пропала улыбка.

– А ну-ка, студент, делай вид, что папа в полнейшем порядке! – шутливо приказал отец.

Я улыбнулся и в один шаг долетел до него. Мы обнялись. Я почувствовал, как на моей спине дергается его рука. Этот тремор – одно из ярчайших проявлений Паркинсона.

Владимир Георгиевич Никифоров, вдоволь дав родственникам меня поприветствовать, подошел последним. Как обычно, крепко пожал руку.

– С возвращением, Леша!

Я молча пару раз кивнул.

– Ничего себе ты загорел, как с курорта! Вылитый негр! – громко сказал генерал.

– Там жара круглый год, – ответил я.

– Как съездил? Много денег домой привез? – добавил он, улыбаясь.

– Нет, в основном опыт.

– Опыт в химии важнее любой теории, – заявил он торжественно, подняв указательный палец вверх. Моим родным он представился как научный руководитель, приехавший пригласить меня поступать в аспирантуру. Мы сели за стол. Переполнявшие эмоции я закусывал салатом оливье. За столом стоял радостный рокот, но я говорил мало – больше ел. Никифоров, минут через двадцать еще раз поздравив меня с возвращением, попросил разрешения удалиться, сославшись на предстоящую утром встречу с коллегами-учеными. А мы сидели и разговаривали еще около двух часов.

Катя не отвечала на мои звонки.

– Кате звонишь? – аккуратно спросила мама. – Она забегала к нам раз пять-то точно, лекарства отцу приносила.

Я молча кивал маме и набирал номер снова и снова.

– Не берет. Съезжу к ней.

За окном уже было темно и тихо.

– Ну, может, утром, чего ночью-то? – предложила мама.

– Удержишь его, ага! – Папа медленно шел по коридору и, видимо, услышал часть разговора.

Я вышел во двор, затем к дороге, поднял руку, чтобы поймать какого-нибудь бомбилу.

– Тебе куда, брат?

– Давай до Петровско-Разумовской, а там покажу.

– Сколько?

– Триста.

– А не, брат. Пятьсот минимум.

– Триста пятьдесят, больше не дам.

– Ээээ… ну садись.

Я смотрел на мелькающие обшарпанные вывески, фонари отбрасывали на асфальт желтые островки…

«Почему она не берет трубку? Почему не писала писем последние пару месяцев? Хотя и я толком не писал, чего уж там. Но она же знает, что я должен вот-вот приехать. Решила так расстаться? Или появился другой?» – Я перебирал варианты.

– С работы, брат? – начал заводить разговор бомбила.

– Можно и так сказать.

– А дома, наверное, жена с ужином ждет, детишек уложила…

Я хмыкнул.

– А что, нет? Нет жены?

Я молчал.

– А то если есть, то почему не ждет?

– Нету жены, никто не ждет, – тихо ответил я.

– Ээээ, брат, это плохо, когда никто не ждет. Зачем, если никто не ждет?

Бомбила был прав. Зачем ехать, если не ждут. А еще хуже, если помешаю.

– Поехали обратно, где забрал меня, – скомандовал я шоферу.

– Снова на работу?!

– Да нет, там не работа. Лучше расскажи мне: а кто и где тебя ждет?

Усы бомбилы от улыбки вытянулись почти до ушей. Мне предстояло узнать рассказ о его семье.

На следующий день ровно в десять Минин ждал меня у подъезда. Мы поехали в штаб-квартиру ГРУ, «стекляшку», расположенную на Хорошевском шоссе, дом 76. Заехав на подземную парковку, мы через спецлифт поднялись в кабинет Никифорова.

Хозяин кабинета нашему визиту обрадовался. Поблагодарив за службу, он долго расспрашивал меня о работе на Хайнане, внимательно слушая. Мы выпили чая, после чего Владимир Георгиевич лично дал мне три выходных дня.

Минин приготовил для меня другой сюрприз. Он собрал для бухгалтерии документы, чтобы я без лишней волокиты мог получить деньги, положенные мне за весь срок пребывания в командировке. Я просто подписал принесенные им бумаги, а он достал прямо из портфеля несколько пачек денег и вместе с зарплатной ведомостью передал мне. Оклад, надбавка за языки и премии составляли неплохую сумму. Мне предстояло проставиться.

После отдыха мне следовало написать подробный отчет о командировке. На написание у меня ушло около недели. Важно было не упустить даже мельчайшие детали.

Минин сообщил, что принято решение направить меня в аспирантуру Тимирязевки, куда я еще до своего возвращения в Москву, оказывается, успешно сдал экзамены. Чувствуя, что за год общения на китайском и русском языках стал подзабывать английский, я попросил месяц на его повторение. В нагрузку мне повесили «физику», то есть рукопашный бой и общую физическую подготовку. Преподаватели были те же, что и до отъезда в Китай, при встрече мы были очень рады друг другу. Даже молчаливый Владимир на радостях обнял меня и приподнял, как бы стараясь швырнуть на пол, но не сделал этого. В душе он был рад, что я цел и невредим, чувствуя в этом и свою заслугу. Никто из них меня ни о чем не расспрашивал. Это было не принято.

Дни шли своим чередом, занятия были в радость, я добросовестно все повторял и снова, как и прежде, читал множество книг. 14 ноября 2005 года резкий звонок Минина отвлек меня от занятий английским языком.

– Леша, включи «Первый канал», – сказал Минин быстро и четко.

Из телевизора вещали: «В результате промышленной аварии, произошедшей вчера на одном из химических заводов в китайской провинции Цзилинь, в реку Сунгари, правый приток Амура, попали химикаты. Их состав в России до сих пор не известен. Есть предположение, что это бензол или фенол…»

– Слышал? – спросил Минин.

– Да, слышал.

– Меня вызывает Никифоров, потом я прямиком к тебе. Жди, – сказал Минин и положил трубку. Это означало, что мне нужно было проводить моего преподавателя английского языка и отменить «физику». Я так и сделал. Минин приехал возбужденный.

– Чаю хотите? – предложил я.

– Давай, только без сахара, а то снова навалишь полкружки белой смерти, – возбужденно сказал Сергей Анатольевич.

– Белая смерть – это соль, а не сахар, – поправил я.

– Хрен редьки не слаще, – резюмировал мой гость.

Я, сделав нам чаю, достал из шкафа пачку печенья, выложил его на тарелку и поставил на стол.

– Сам пек. – Я попытался немного разрядить обстановку.

– Ага. – Минин строго посмотрел на меня, явно не разделяя мой порыв. – Ты, кажется, изучал фенол? – спросил он.

– Да.

– А бензол?

– Ну так, лишь на стадии получения фенола путем прямого окисления бензола закисью азота и кислотным разложением гидропероксида фторбутилбензола…

– Леша, не до шуток, я серьезно.

– Сергей Анатольевич, я без шуток. Ну что вы, в самом деле, они сами не знают, что передают: бензол практически нерастворим в воде, тот же фенол в сто раз растворимее. – «“Растворимее”… В китайца превращаюсь», – подумал я про себя. – Это же химия 10-го класса, – сказал я.

– Леша, еще несколько лет назад наши аналитики прогнозировали эту ситуацию. Это не случайность, ты понимаешь? – сказал Минин с напором.

– Не случайность?

– Конечно, нет! Только за текущий год произошло сто тридцать случаев загрязнения Сунгари! Ты только задумайся: каждые три дня в реку, которая течет к нам, в Россию, сбрасывают массу химикатов. Нас травят! У нас в зону загрязнения попали более семидесяти населенных пунктов, с миллионом жителей. Леша, это все крайне серьезно, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я, удивленный цифрами Сергея Анатольевича.

– Только в провинции Хэйлунцзян, граничащей с Россией, насчитывалось более двух тысяч потенциально опасных предприятий, из них двадцать пять процентов совершенно не отвечают элементарным требованиям экологической безопасности. За большинством из них вообще не ведется контроль. Это бомба замедленного действия! Это, ни много ни мало, – замаскированное оружие массового поражения! – эмоционально рассказывал Минин.

– Неужели вы думаете, это диверсия? – спросил я, пытаясь понять дальнейший ход мыслей Минина.

– Вот полетишь и разберешься, – сказал Минин.

– Если вы говорите, что аналитики прогнозировали эту ситуацию, наверное, поэтому вы меня, химика, и пригласили на работу, да?

– Наверное, да, – сказал Сергей Анатольевич, как-то неуверенно, что было на него не похоже.

Мы допили чай, Минин сказал, что снова едет к Никифорову, и простился. Я налил себе еще кружку.

– Поедешь и разберешься, – повторил я слова Минина вслух. В груди стало тепло, то ли от горячего чая, то ли от важности этих слов.

Я набирал Катю почти каждый день, но она по-прежнему не снимала трубку.

Конечно, нужно было расставить все точки, тем более если намечалась новая командировка. Я поехал на Черкизовский рынок – однажды мы с Катей видели там мягкую игрушку – льва размером вдвое больше меня. Тогда я пообещал, что подарю ей его, как «подкачаюсь», а то, мол, не дотащу. Довезти эту махину до дома было непросто – запихнуть его на заднее сиденье машины с шашечками мне помогал водитель. Там же я купил 101 розу.

К Кате я собирался вечером того дня, чтобы точно застать ее. А пока я листал Книгу рекордов Гиннесса 1964 года, привезенную по моей просьбе Мининым.

Меня давно интересовал тот факт, что первым космонавтом был не Юрий Гагарин, а летчик-испытатель Владимир Ильюшин, сын знаменитого авиаконструктора. Якобы именно он 7 апреля 1964 года совершил орбитальный полет на космическом корабле «Россия» и при посадке упал в Китае. Мао Цзэдун долго не отдавал нашего летчика, пытаясь выведать у него секреты. В Книге рекордов Гиннесса 1964 года этот факт был отражен.

Вопрос, кто же на самом деле первый космонавт, меня заинтриговал. Странно, почему история не сохранила имени Ильюшина в этом контексте? Приход Минина прервал мои размышления.

– Алексей, – начал разговор неровным тоном Минин, – как я и думал, принято решение снова направить тебя в Китай в самое ближайшее время.

– А как же аспирантура?

– А что с ней? Тем паче ты поступил, через годик-другой прилетишь на экзамены. С этим все будет нормально, не боись, – со знанием дела и специально исковеркав последнее слово, успокоил меня Сергей Анатольевич.

– Когда лететь? – спросил я.

– Как изучишь вот это. – Минин достал из портфеля несколько пухлых папок. Это были данные на китайцев, с которыми я учился в Харбине. Конкретно на тех, кто остался в науке, продолжал теоретическую и развивал практическую работу в области химии. Я открыл папку: знакомые все лица! – Мы можем столько, сколько знаем, – сказал Минин, глядя на меня.

– Философия какая-то, – произнес я, внимательно вглядываясь в лица моих сокурсников, смотревшие на меня с фотографий.

– Подловил, это не мои слова…

– А Фрэнсиса Бэкона, – сказал я, прервав Минина.

– В точку.

– А что, Лю Чжаоцинь сейчас в Пекине? – поинтересовался я судьбой одного из самых перспективных студентов нашего потока.

– Леша, там есть все, что смогли собрать, – указывая пальцем на папку, ответил Минин. – Ты почитай, почитай, многие из тех, с кем ты учился, уже на хорошем счету в институтах. А этот Лю уже больше трех лет работает в закрытой лаборатории под Пекином.

– Уже известно, куда лечу?

– Я же сказал, в Китай, – отшутился Сергей Анатольевич.

– А-а-а, точно-точно, мне послышалось – на Канарские острова, – поддержал я шутливый тон Минина. – Это будет Харбин или Шанхай? – спросил я.

– Почему так думаешь? – заинтересовался ходом моих мыслей опытный разведчик.

– Ну, Харбин близко к месту событий, а Шанхай кишит учеными, работающими на оборонку, – пояснил я.

– Нет, ты едешь в Гуанчжоу.

Я поднял глаза на своего ведущего.

– Наши аналитики внимательно изучили перспективы развития юга Китая и пришли к выводу, что нам нужно усилить позиции в регионе. Не буду тебя утомлять деталями, но через пару лет мы зайдем туда и официально, по линии МИД, – объяснил Минин и начал собираться уходить.

– Сергей Анатольевич, а вы знаете, что первым космонавтом был не Гагарин?

– А кто? – заинтересовался Минин.

– Летчик-испытатель Владимир Ильюшин, сын знаменитого авиаконструктора. Он вроде как в начале апреля 1964 года совершил полет в космос на корабле «Россия».

– Да ладно? – не поверил куратор.

– Вот, смотрите, книга, что вы мне принесли, вот, видите? – Я передал ему книгу, указав на место, где был описан подвиг Ильюшина.

– Мулька какая-то… – произнес Минин, передавая книгу обратно.

После ухода куратора мне нужно было изменить все планы. Я сидел в квартире и смотрел на этого огромного льва, на розы и понимал, как ужасно будет подарить все это и сказать: «Завтра я снова улетаю. Снова не знаю на сколько». Так поступать было нельзя.

Времени было мало. Я успел отоварить лучшими лекарствами шкаф родительского дома, собрать вещи и еще раз встретиться со своим куратором. Минин провел мне внушительный инструктаж. При любом раскладе он рекомендовал придерживаться легенды, но, если ситуация станет критической, некоторые моменты можно было раскрыть. Как раз о таких моментах он рассказывал очень подробно. Также рассказал, о чем я обязан молчать в любом случае.

– И главное, Леша, никогда, ни при каких обстоятельствах никаких исповедей. Запомни это на всю жизнь. Даже если через несколько секунд наступит смерть. Церковь – это инструмент конкурирующей фирмы. Думаю, ты догадываешься, о чем я? – таинственно произнес Минин.

В Шереметьево у стойки регистрации стояла Катя. Видимо, мама проболталась…

– Почему?! – громко спросил я и тут же крепко ее обнял. – Ну почему? – повторил я, но уже шепотом.

– Я стараюсь тебя забыть, – так же тихо ответила Катя.

– Ну вот. И чуть-чуть не дотерпела до моего отлета, да?

Катя отвела взгляд:

– Зачем ты так?

Регистрация на рейс закрывалась через 12 минут. 12 минут – очень мало, чтобы разобраться в том, что происходит сейчас, и спланировать, как будет дальше. Хорошо, что она не стала пытаться этого сделать – она хорошо меня знала. Она знала, что если я ничего не начинаю обещать, значит, на то есть причины. Она просто продемонстрировала свои чувства, а когда я попросил прощения и сказал, что мне пора, она снова убежала…