25

То, что вошедшие постепенно разглядели в полумраке, было поистине ошеломительно. Луи д’Айон, судя по всему, повесился на потолочной балке в комнате, поражающей очень скромными размерами и ужасной грязью. Обе ноги, покачивающиеся невысоко над полом, были частично съедены. Виновник очень быстро обнаружился, когда взгляд Ардуина упал на огромную крысу, бегающую по краю стола, заваленного отбросами. Объедки, надкусанные буханки хлеба, которые уже начали покрываться серо-зеленой плесенью, грязные засаленные обрывки конопляной веревки. Пустые керамические бутылки громоздились во всех углах комнаты, под окном и под столом. Ардуин приблизился к повешенному, высматривая, куда тот ставил ноги перед тем, как свести счеты с жизнью. Тихий топот множества лапок безошибочно дал им понять: они потревожили пиршество целой толпы падальщиков. К счастью, из-за холодного времени года здесь не было мух и червей. Ардуин внимательно посмотрел на сиренево-голубоватое лицо, длинные грязные волосы, высунутый язык, волосатые лодыжки, открытый низ живота – зеленоватый, тронутый разложением. Неподалеку на боку лежал низкий треугольный табурет. Должно быть, на него и забрался сеньор д’Айон, чтобы свести счеты с жизнью.

– Как давно наступила смерть? – поинтересовался Тизан.

– Чтобы тело пришло в такое состояние, нужно четыре или пять дней. Снимем его?

– Он уже тошнотворно липкий, и мы можем перепачкать об него одежду. У меня нет никакого желания уносить с собой этот смрад, – возразил Тизан. – И потом, это ведь самоубийца, не заслуживающий ни почестей, ни вечного спасения. Он будет повешен на виселице в назидание прочим, и его останки будут зарыты без отпевания.

Ардуин поспешил возразить ему:

– А вдруг он был слабоумным или безумцем? Скорее всего злоупотребление алкоголем привело как раз ко второму. Надо убедиться в этом, дабы решить, заслуживает ли он христианского погребения, что избавило бы его близких от конфискации имущества и ужасного зрелища мертвого тела, которое волокут по улицам, чтобы бросить в канаву на неосвященной земле.

За разговором Венель-младший осматривал стол, пол, колпак над камином, грубо сколоченный деревянный сундук у стены, разыскивая оставленное повешенным последнее письмо, где бы объяснялись причины его поступка.

– Но тогда… кто же ехал на лошади, у которой вся шкура в поту и в пене? – снова заговорил Тизан.

– Черт побери, об этом-то я и не подумал, – ответил мэтр Высокое Правосудие.

– Может быть, мы наконец выйдем отсюда? Меня от этой вони сейчас вывернет.

– Охотно, сеньор бальи.

Несколько минут они молча вдыхали свежий воздух. Наконец Тизан, немного огорченный зловещей находкой, спросил:

– Что будем делать?

– Разумеется, вернемся туда и перероем весь дом.

– Вы думаете, что…

– Я ничего не думаю, я совершенно уверен. Наша первая… встреча с милейшим господином д’Айоном избавит нас от необходимости снова дышать этой вонью. А в доме, несмотря на его скромные размеры, есть и другие комнаты, где могли удерживать вашу дочь.

Преодолевая тошноту, они направились по узкому коридору, куда выходила комната, где они обнаружили повешенного. Мужчины быстро заглянули в три комнаты этого этажа. Повсюду ясно угадывались запустение, беспорядок, отчаяние человека, жизнь которого закончилась задолго до смерти. Все было покрыто толстым слоем пыли и паутиной, усеяно мышиным пометом. Повсюду поломанная опрокинутая мебель, на стенах длинные подтеки сырости и пятна плесени, запах давно не проветриваемого помещения и неблагополучия – вот в какой обстановке жил сеньор Луи д’Айон. Несколько валяющихся на полу книг были почти полностью съедены грызунами.

– Сюда уже давненько никто не наведывался, – заметил Ардуин. – Погреб!

– В Перше редко устраивают в доме погреб. Почва слишком влажная и глинистая.

– У меня самого есть погреб; его вырыли в глине, а затем обложили изнутри камнем и укрепили балками.

Сами не понимая почему, они заглянули в комнату, расположенную напротив комнаты повешенного. Там царило то же зловещее и жалкое запустение. У стены здесь лежал грязный соломенный тюфяк, на котором валялось скомканное одеяло.

Ардуин приблизился. Непонятно почему, он вдруг ощутил глубокую печаль. По сути дела, Луи д’Айон ушел из жизни задолго до сегодняшнего дня. А впрочем, с чего бы его жалеть? У него было имя, титул, состояние. Если он оказался неспособен вести жизнь, достойную всего этого, то винить ему следует прежде всего себя.

Они быстро обнаружили погреб, расположенный в конце коридора, справа от кухни, откуда несло слишком выдержанным мясом, запах которого был немногим лучше, чем тот, что распространялся от покойного хозяина дома.

Мужчины спустились по винтовой лестнице. Ардуину бросилось в глаза, что ступени тут гораздо чище, чем все остальные в доме: кто-то совсем недавно подмел их. Мэтр де Мортань и де Тизан вошли в маленькую комнату. Ардуин вздохнул:

– Здесь кто-то отдал концы, причем недавно.

– Что? – пробормотал Тизан, щуря глаза, чтобы они привыкли к темноте, которую рассеивал лишь неверный свет из двух маленьких отдушин.

– Смерть – моя старая знакомая. Я ее чую. Ее запах так долго следует за мной по пятам, – прошептал мэтр Высокое Правосудие так тихо, что его не услышал даже его спутник.

– Я ничего не слышу.

– Не важно. Я сказал, что здесь запах испражнений, достаточно свежих.

Ардуин подошел к противоположной стене и принялся ее разглядывать. Неожиданно он едва не наступил на что-то, похожее на кусок ткани. Венель-младший наклонился, стараясь как следует разглядеть тряпку, валяющуюся на утоптанной земле, и поднял то, что оказалось чулком из тонкого хлопка. Затем нашел и второй. Подойдя к одной из отдушин, он принялся рассматривать свою находку. Наверху, там, где чулок перехватывался пеньковой повязкой на середине бедра или под коленкой, виднелись инициалы А. Т. Бельевая метка, обязательная для каждой монахини. Они должны были очень аккуратно носить их и заменять новыми, только если те сильно износятся. Не говоря ни слова, Ардуин протянул чулки Тизану.

Примерно минуту помощник бальи смотрел на них, ничего не понимая. Вдруг исполнитель Высоких Деяний увидел, как тот уткнулся лицом в чулки своей дочери. Плечи де Тизана вздрагивали, его душили рыдания.

Несмотря на все уважение к его горю, Ардуин продолжил осматривать подвал. В противоположном углу лежала плетка, рядом – миска и в нескольких шагах пять керамических бутылей. Ардуин опрокинул их одну за другой; из двух вытекло несколько капель вина, что доказывало, что осушили их совсем недавно. Земляной пол покрывали неясные вмятины, более или менее сухие. Там, где Анриетта де Тизан была вынуждена устроиться на отдых.

– Он ее бил. Без сомнения, она была связана полоской ткани; не веревкой, так как у нее не было следов ни на запястьях, ни на лодыжках. Убийца, должно быть, долго оставался в ее обществе, судя по тому, сколько он недавно здесь выпил.

Прерывающимся голосом Тизан спросил:

– Она была убита в этом погребе?

– Думаю, что да.

– Почему?

– Не знаю. Кто-то был настолько сердит, чтобы держать ее здесь по меньшей мере три дня, поить, но, возможно, не кормить и бить ее плеткой, при этом обойдясь без насилия как над женщиной и не подвергая другим мучениям, что, без сомнения, произошло бы, находись она полностью в его власти. И, наконец, он был настолько сердит, что задушил ее. Он отвез ее к аббатству на ее же кобыле, желая, чтобы покойная была найдена. Хотя ему было бы намного удобнее и не так рискованно просто оставить ее в лесу. Нет, он желал, чтобы там непременно узнали, что она была убита. Вот почему он снова одел ее и повязал ей на шею веревку. При этом забыв про чулки… Может быть, он их не нашел? Или надеть их на мертвую показалось ему очень трудным делом? А возможно, он про них просто забыл?

– Но почему же? За что? – кричал де Тизан, дрожа от гнева.

– Как я мог бы вам ответить? Не хотите ли уйти отсюда?

– Мерзавец, проклятый змей! Гореть ему вечно в аду! Ты лишил меня удовольствия выпотрошить тебя! Ненавижу! Ты лишил Господа одного из самых прекрасных, самых чудных его созданий… – ревел Арно де Тизан.

– Пойдемте со мной, мессир, там вам станет лучше, – мягко проговорил Ардуин, направляясь к каменной лестнице.

Прошло несколько томительно долгих минут. Когда Арно де Тизан – мертвенно-бледный, с мокрыми от слез глазами – двинулся к нему, мэтр Правосудие Мортаня сам не мог сказать, куда его занесли мысли. Сначала Мари, а затем Мари и Маот – два лица, до головокружения похожие…

– Благодарю вас, сударь. Что мы теперь будем делать?

– Надо известить священника. Был сеньор д’Айон безумным или нет, но все говорит за то, что именно он убил вашу дочь. Лошадь тоже требует заботы. А мы направимся к Сильвин Броше; думаю, это будет очень короткий визит. И, наконец, с вашего позволения, поедем в Ножан-ле-Ротру. Мне так не терпится вмешаться в эту историю с арестом мадам Маот, и особенно с противозаконными обвинениями…

– Сеньор Ги де Тре, должно быть, уже получил мое послание.

– Мессир де Тизан, не сомневайтесь, я понимаю ваше состояние, понимаю, каково это – остаться одному со своими мыслями, со своими воспоминаниями… Если бальи Ножан-ле-Ротру примет меня благодаря вашему содействию, я пойду дальше по этой дороге один. Для этого дела требуется холодный ясный ум, скорее всего даже изворотливый. Я бы возненавидел сам себя, если б в таких обстоятельствах вздумал требовать от вас подобного.

На самом деле у Ардуина не было ни малейшего желания сотрудничать с де Тизаном. Странным, непостижимым образом он почувствовал, что должен взяться за это дело один. Жизнь Маот де Вигонрен висит на волоске. Его же собеседник, погруженный в свое горе и в свой гнев, подумал о том, какой милостью Божьей является истинная дружба. Слабым голосом, хриплым от слез, пролитых в погребе, он торжественно заявил:

– Сударь… Кто из нас двоих сказал, что удивительно, почему нужно дожить до самого худшего часа своей жизни, чтобы узнать, кто твой истинный друг?

– Я это забыл. Но, во всяком случае, кто-то из нас двоих более чем прав.