13

Ардуин закутался в накидку, подбитую мехом выдры, и вышел в холодную ночь. Понимая, что небо, затянутое тучами, закрывающими луну, должно благоприятствовать грабителям всех мастей, он заранее положил руку на рукоять длинного кинжала, готовый к малейшим признакам угрозы. Венель-младший не заметил небольшой тени, затаившейся в дверной нише одного из зданий. Он повернул в Бург-де-Комт, над которым возвышался замок Сен-Жан, построенный совсем для другой цели, в ту эпоху, когда Ножан-ле-Ротру оставался последней крепостью, защищавшей Французское королевство от нападений и грабежа пиратов из Скандинавии. Затем прошел мимо прижатого к каменистому холму узкого дома, где доктор Мешо принимал пациентов, и чуть улыбнулся, бросив взгляд на его стены, опасно наклонившиеся в сторону. Затем быстро миновал несколько пустынных улочек, без труда ориентируясь в местечке Сен-Дени, и углубился в Бург-Неф – торговый квартал, где можно было купить саржу и кисею, прославленные далеко за пределами графства. Ардуин очень сожалел о том, что не догадался купить у булочника пирожных или книгу для доктора и какую-нибудь дамскую безделушку. Вышитый платок или саше с ладаном – во всяком случае, ничего такого, что Бланш могла бы счесть ответом на ее сердечные переживания.

Вдруг его обогнал, чуть толкнув, какой-то человек в плаще с низко надвинутым капюшоном. В лицо Ардуина ударила струя разнообразных и крайне неприятных запахов: дыхания, полного винных паров, застарелой грязи и, несомненно, мужского пота. Мэтр Правосудие ограничился тем, что отодвинул полу своей одежды, открывая взору длинный кинжал, только что вынутый из ножен, и тихонько произнес:

– С этим тебе не справиться, а я очень тороплюсь.

– Ну что вы, мессир, у меня нет никаких дурных мыслей, клянусь прахом своей матери!

– Правильнее будет сказать, что их у тебя больше нет. Что же, это свидетельствует о твоем благоразумии.

Со сдавленным проклятием силуэт быстро исчез.

Ардуин наконец достиг дома доктора Мешо, который был расположен в нескольких дюжинах туазов от моста Сент-Илер, напротив церкви, носящей то же имя. Защищенный высокой стеной и построенный с высоким подвальным этажом, он возвышался над остальными домами. Мэтр Высокое Правосудие притронулся к колокольчику, висевшему над мощной дверью. Тотчас же раздалось низкое угрожающее рычание. Венель-младший прошептал:

– Юлиус, мы же знакомы.

Ворчание сторожевого пса пастушьей породы из Боса только усилилось.

– Тебя не задобрить? Ну, конечно же, ты более чем прав, – шутливо произнес мэтр Высокое Правосудие, снова берясь за колокольчик.

Наконец из-за двери кто-то окликнул:

– Кто там?

– Ардуин Венель проездом из города, мессир Мешо. Моя самоуверенность позволяет мне надеяться быть принятым в доме, не предупредив заранее о своем посещении. Поверьте, я очень сожалею о своей невежливости.

Послышался звук ключа, который поворачивают в замочной скважине, а затем быстрое «Юлиус, место!». И снова раздался голос доктора:

– Ну что вы, что вы… Это я приношу вам свои извинения. Я в ночной одежде. Я думал, что меня зовут к мадам Ленур, у которой начались роды… Вот поэтому я так поспешно и вышел к двери. Заходите же, – продолжил доктор, широко открывая дверь. – На улице чертовски холодно. Давайте согреемся поскорее у камина.

Ардуин с удовольствием уселся рядом с доктором, который, несмотря на то что ему давно перевалило за пятьдесят, сохранял бодрость и ясность ума. Седые, довольно длинные волосы торчали у него из-под ночного колпака, падая на воротник домашнего костюма из толстой шерсти.

Едва они вошли в уютный дом доктора, Бланш тотчас же вышла навстречу мэтру де Мортань. Женщина почти не старалась скрыть, как счастлива снова его видеть. Маленькая и худенькая, чуть больше двадцати пяти лет от роду, она буквально светилась мирной спокойной красотой, в которой не было даже намека на кокетство. Бланш обратилась к своему свекру:

– Я поставила на угли горшок настойки, так что служанку звать не стоит. – Смущенно опустив глаза, она предложила Ардуину: – Могу я что-нибудь предложить вам перекусить, мессир?

– Это очень любезно с вашей стороны, но любезная матушка Крольчиха напичкала меня, как рождественского гуся.

Несколько мгновений Венель-младший боролся с внезапно охватившим его смутным стеснением. В нем соседствовали два на редкость противоречивых чувства, как и всякий раз, когда он попадал в похожую ситуацию. Жить окруженным презрением и страхом, которые неизбежно вызывают люди его профессии, – такое стало для него привычным еще с юности. Но все же иногда он чувствовал нечто вроде горечи, что побуждало к вызывающему поведению. Ну и что? Женщины находили его очень красивым, они были без ума от его высокой мускулистой фигуры, от его полудлинных волос и бледной нежной, как у женщины, кожи. Взгляд его серых глаз неизменно производил сильное впечатление. Представительницы прекрасного пола поглядывали на него, украдкой кокетливо улыбались ему и строили глазки. Однако если б они узнали о его ремесле, все тотчас бы отшатнулись от него, крестясь в страхе. Он даже немного обижался на Бланш, заранее представляя себе ее неприятие, проникни она в его тайну. Эта сцена представала в его воображении тем более живо, что Ардуин, сам того не желая, оказался ею очарован. А Мешо – единственный, кто знает о его профессии, – понимает ли он, насколько ему сейчас не по себе?

Доктор ответил своей невестке мягким любезным тоном:

– Моя дорогая Бланш… Прошу нас простить, но мессир Ардуин и я должны поговорить о предметах… не особенно уместных для дамского слуха.

– О, это я извиняюсь за то, что была недостаточно деликатна. Итак, оставляю вас в мужской компании. – Кивнув на прощание, она осмелилась добавить: – Надеюсь, до скорой встречи, мессир Венель.

Прежде чем заговорить, ее свекор подождал, пока она покинет гостиную. Указав рукой на сундуки, закрытые покрывалами с вышивкой, изображающей сцены из сельской жизни, он предложил:

– Давайте присядем перед очагом. Лучше, если мы с вами будем чувствовать себя непринужденно. Я люблю ее как родную дочь, и я испытываю уважение к вам… Вы его убили, не так ли? Жестоко и грубо. Меня позвали освидетельствовать тело… все, что от него осталось.

Ардуину не было нужды спрашивать, кого он имел в виду. Конечно же, первого лейтенанта Мориса Деспера.

– Кто сеет ветер, пожнет бурю, – нарочито спокойно ответил мастер Высоких Деяний.

– Безжалостное… возмездие.

– А разве он жалел детей, которые по его вине расстались с жизнью? Жалость – это похвальное чувство; оставим же его для тех, кто этого заслуживает.

– Туше́! – согласился доктор. – Во всяком случае, этот негодяй больше не принесет никому вреда.

Немного помолчав, он спросил:

– Ну а на сей раз каким добрым ветром вас занесло сюда?

– Дело достаточно деликатное и довольно смутное. Я знаю, что вы – врач семьи Вигонрен. Мадам Маот арестована по обвинению в многочисленных убийствах…

Изборожденное глубокими морщинами лицо доктора, которое только что светилось умом и добротой, тут же изменилось. Мессир Мешо сухо ответил:

– Да, я с незапамятных времен забочусь о них. Но вам известно о моей обязанности хранить тайны.

– Разумеется. Однако я вовсе не собираюсь вытягивать у вас медицинские сведения, а тем более сплетни. Скажите, мадам Маот виновна в malum venenum facere?

– Обвинена своей распрекрасной семейкой. Еще не осуждена.

Антуан Мешо в упор посмотрел на мэтра Высокое Правосудие, не решаясь продолжать.

– Я беседовал с нашим бальи, сеньором Ги де Тре. Он пребывает в замешательстве из-за нового скандала. Вигонрены – очень влиятельная семья в этих краях…

– Могу я заранее узнать об этом?

– Со всем моим уважением, но могу я спросить, почему вас так интересует молодая баронесса? – осторожно поинтересовался Антуан Мешо.

Ардуин Венель-младший положил руку себе на лоб и, растерянно вздохнув, прошептал:

– Мессир доктор, вы, без сомнения, сочтете меня безумцем… Я сам ничего толком не могу понять. Видение, мечта, предчувствие… Не знаю.

– Ни капли не понимаю.

– Сомневаюсь, что какие-либо объяснения здесь помогут… Я чувствую, что сам окончательно в этом запутался.

По-отечески улыбнувшись ему, Антуан Мешо настойчиво произнес:

– Все-таки попробуйте мне объяснить. За свою долгую жизнь мне довелось видеть и слышать множество самых удивительных вещей.

– Я… отнял жизнь у одной женщины, по приказу правосудия. У некоей Мари де Сальвен. Сожжена заживо, несмотря на то что была невиновна. Вместе с помощником бальи Мортаня я смог это доказать, но слишком поздно. Речь идет о старшей сестре мадам Маот.

Ардуин предпочел не усложнять рассказ сверхъестественными деталями, которые могут показаться лишенными всякого смысла. Он умолчал о том, как изменилась его жизнь, после того как в ней появились восхитительные волосы цвета спелой пшеницы и светло-голубые глаза, чуть вытянутые к вискам.

– И теперь вы считаете своей святой миссией защищать мадам Маот? Из-за угрызений совести?

– Вовсе нет. Угрызения совести рождаются из прошлого, а эта… миссия, эта срочность связана с настоящим. К тому же угрызения совести чужды человеку моего ремесла. Я не выношу приговоры и таким образом не являюсь ответственным за ошибки правосудия. И все же меня переполняет неудержимая жажда справедливости. Так или иначе, я связан со смертью мадам де Сальвен… незаслуженной смертью. Ну а теперь могу я узнать, что вы думаете насчет виновности молодой баронессы?

– Это очень щекотливый вопрос, мой дорогой! Я ограничиваюсь сведениями только медицинского характера. Primum non nocere, и немногое на свете наносит такой же серьезный вред, как неделикатность.

– Я это понимаю. Человек чести уважает свои клятвы.

– Я действительно был личным врачом мадам Маот, так же как и всей семьи. До этого ошеломительного обвинения я мог бы утверждать, что с нее можно писать ангельский портрет. Восхитительная набожная вдова, благочестивая мать, которая испытывает безграничную любовь к своему сыну, милая воспитанная дама… В действительности ее муж и свекор – оба сильные и мужественные – скончались от желудочной лихорадки. Таким было заключение, сделанное на основании симптомов и которое удовлетворило меня лишь наполовину, так как нечто подобное было обнаружено у всех обитателей дома. Нечто подобное встречается после того, как все съедят что-то испорченное. Не такие уж роковые симптомы, особенно для здорового мужчины. Но вот совсем недавно заболел маленький Гийом, молодой барон. И мы наблюдаем те же самые признаки.

– А дальше? – нетерпеливо перебил его Ардуин.

– Дальше? Я был совершенно уверен, что в самом ближайшем будущем эта семья снова погрузится в траур, но ребенок, который был уже в агонии, чудесным образом поправился. Я не сомневаюсь в том, что чудеса существуют, но мне самому не приходилось быть им свидетелем. Те, кого я пытался вылечить и кого смерть пожелала забрать, погибли. Те, кто, как я рассчитывал, могут выжить и оправиться от болезни… Я чувствую себя таким опустошенным, таким беспомощным. Вся наука, все мое врачебное искусство все равно не спасли тех, кто благодаря врожденному здоровью и мощному телосложению вполне мог обходиться и без меня. Какая неудача, какой щелчок по моему самолюбию! Я чувствовал себя почти что обладающим высшей властью, и вот… Но я удаляюсь от темы.

Заметив печаль на лице доктора, Ардуин поспешил возразить:

– Уверен, что очень многие обязаны вам своим выздоровлением.

– Очень немногие. Моим настоящим утешением служит, что никто не умер из-за моих ошибок. Милый Гийом все-таки выжил. Его мать видит в этом вмешательство всеблагой Святой Девы. Уверяю вас, что, несмотря на все свое благочестие, я испытываю большие сомнения. Это выздоровление было таким… неожиданным. Ребенок настолько исхудал, что был скорее похож на маленький скелет. Он находился в бреду и дышал с большим трудом. Увидев его в последний раз, я был уверен, что он не переживет следующей ночи. Я наблюдал печать смерти на его маленьком бледном личике. А теперь… А теперь…

– Теперь? Я прошу и умоляю вас помочь мне, доктор. Если эта женщина виновна в том, что хотела убить плоть от плоти своей, пусть она заплатит за свое гнусное деяние. Если же она невиновна, мы должны найти этому доказательства, – продолжал настаивать Ардуин.

– Мы говорим о правосудии, не так ли? Надеюсь, ваша цель не состоит в том, чтобы любой ценой спасти от наказания мадам де Вигонрен из-за… сожаления, которое вы испытываете по поводу безвременной кончины ее сестры?

– Мы говорим о правосудии, клянусь вам честью.

– Хорошо. Когда я уходил от маленького Гийома, баронесса-мать, Беатрис де Вигонрен, исключительная женщина, поделилась со мной некоторыми подозрениями, скорее даже беспокойством. Я предостерег ее от чересчур поспешных выводов, которые могут иметь тяжелые и весьма зловещие последствия.

– Она предчувствовала, что кто-то хочет смерти Гийому, ее внуку?

– Хм… Кстати, она вместе со своей дочерью Агнес де Маленье начали задавать себе ужасные вопросы.

– Ну а дальше? – настаивал мэтр Высокое Правосудие.

– Сопровождая сеньора бальи, я познакомился с Эсташем де Маленье, зятем баронессы-матери. Мадам Беатрис втайне обыскала покои и в комнате своего внука нашла итальянскую Псалтырь мадам де Вигонрен, с обложкой, инкрустированной бирюзой и перламутром, – подарок Франсуа своему наследнику, вещь, которая долго считалась потерянной.

– Псалтырь?

– Хм… Титульный лист, где был изображен Христос на кресте, был выпачкан в крови, в остальных страницах было вырезано углубление, а там, в мешочке из черной ткани, находилась высушенная дохлая жаба.

– Отравительница, колдунья, да еще и приспешница Сатаны! Шансов выбраться живой все меньше и меньше, – бесстрастно заметил Ардуин.

– Верно. В черном мешочке еще был темно-серый порошок, на вид жирный, со сладковатым металлическим запахом.

– И что же это оказалось?

– По просьбе Ги де Тре я пощупал и попробовал этот порошок. Это был свинец.

– Но разве свинец является ядовитым? – удивился мэтр Правосудие.

– Разумеется, если его вводить значительными дозами – или, наоборот, маленькими, но в течение длительного периода. Этого почти никто не знает, разве что самые опытные отравители, которые занимаются подобными деяниями с давних времен. Во всяком случае, мало кто догадывается об ужасной власти сего металла, вплоть до того, что его используют, чтобы подсластить тонкие вина, так как он в противоположность меду не дает брожения.

– Как проявляется его действие? – переспросил мэтр Правосудие Мортаня.

– Насколько я знаю, очень по-разному. Он вызывает рвоту и диарею, что очень похоже на признаки болезни желудка. Затем наступают судороги, которые любой доктор легко сочтет симптомами лихорадки. Наконец больной умирает.

– Кто будет обвинителем мадам Маот?

– Я этого не знаю.

Голос доктора вдруг сделался неуверенным, будто ему в голову пришла какая-то неожиданная мысль. Это забеспокоило Ардуина:

– Вас что-то беспокоит? Я не ошибаюсь?

– Вы на удивление проницательны, мессир, – шутливо, но с тяжелым сердцем заметил доктор.

– Это потому, что мне хорошо известны глубины человеческой души. И чаще всего это знание не приносит особой радости.

– Я сержусь на себя… Я должен был… Мой превосходный собрат Йохан Фовель, удивительный эскулап, оказал мне честь, проведя со мной три дня. Я должен был поделиться с ним своими колебаниями относительно этого дела. Но нас вызвали в аббатство Клерет, чтобы освидетельствовать покойную дочь помощника бальи Мортаня. Уверяю вас, что это ужасное убийство заставило меня забыть об аресте мадам Маот.

На лице Ардуина отразилось сильнейшее удивление.

– Черт подери, доктор! Вы ниспосланы мне самим провидением, так как я нахожусь здесь по просьбе Арно де Тизана, чтобы завтра сопровождать его в аббатство. Так что с Йоханом Фовелем, о котором вы сейчас упоминули?

– В его разуме собрано все, чем располагает наука. А может быть, даже и более того. Я не беру на себя смелость утверждать, что являюсь его другом; мы просто в очень добром знакомстве. Тем не менее общение с ним наполняет меня радостью и восхищением. Этот человек умеет озарить остальных светом своего разума. Мне бы следовало проконсультироваться с ним относительно отравлений, – снова повторил доктор.

Внезапно вскочив на ноги, он испустил огорченный возглас:

– Черт возьми, я же забыл налить нам по стаканчику настойки!.. Бланш мне этого никогда не простит. Прошу вас, позвольте мне исполнить эту домашнюю обязанность, до завтра это ни в коем случае не может ждать.

Оставшись один, Ардуин принялся внимательно разглядывать большую комнату, в которой обедал несколькими неделями раньше. А скорее всего целую вечность назад. Уютная комната, обставленная с хорошим вкусом. Толстые ковры покрывают глиняный пол цвета охры, обычный в этих краях, красивые серванты темного дерева, длинный стол, окруженный скамейками. Богатая меблировка, но, что свойственно доктору, без малейшего намека на хвастовство.

Антуан Мешо вернулся, двигаясь мелкими шагами, сосредоточенно сжав губы и со всеми предосторожностями держа перед собой два керамических стакана.

– Я ужасно боюсь их опрокинуть, – пояснил он. – Берта мне все уши прокричит.

Ардуин вспомнил о громогласной кухарке, глухой и с ногами, скрюченными от старости и болезней.

В молчании они выпили по стакану настойки, благоухающей мятой с мальвой и сдобренной медом. Время уже торопило, поэтому Ардуин задал тот вопрос, который волновал его больше всего:

– На какую неуверенность вы намекали?

– Я ухаживал, а точнее, следил за обоими Франсуа и маленьким Гийомом. Но я не заметил у них на деснах синей каймы вокруг зубов. Насчет Гийома я в этом настолько уверен, что положил бы руку в огонь.

Ардуин затаил дыхание. «Веди себя разумно, – выругал он сам себя. – Вспомни о том, что обещал доктору: речь идет о правосудии, а вовсе не о твоих глупых сердечных переживаниях. Ты не знаешь эту женщину, и то, что она похожа на твою призрачную возлюбленную, вовсе не делает ее такой же достойной обожания». Теперь во имя справедливости и благоразумия он чувствовал себя в силах бороться с самим собой, со своими эмоциями, с безумной всепоглощающей надеждой, что Мари являлась ему из могилы.

– Синяя кайма?

– Ну да, самый верный признак отравления свинцом. Я вдруг вспомнил одну из своих старых записей…

– Значит, такой каймы не было ни у обоих Франсуа, ни у Гийома?

– Что касается двух первых, то здесь я почти уверен. В случае маленького барона готов поклясться.

– Вы могли бы в этом удостовериться? Насколько быстро эта кайма исчезает после окончания действия яда?

– Очень медленно, даже если действие яда прекращается. Мне было бы достаточно обследовать ротовую полость маленького… Нет! Какой же я глупец, какой тупица! Ну конечно же, такая окраска появляется лишь при длительном отравлении достаточно скромными дозами, чтобы сохранить это преступление в тайне. И если допустить гипотезу подобного отравления, то для обоих Франсуа трагический исход наступил бы через несколько дней.

Ардуину понадобилось совершить гигантское усилие, чтобы не показать своего жгучего разочарования. Антуан Мешо снова заговорил крайне огорченным голосом:

– Это все, потому что мои познания по части вредных субстанций просто ничтожны, уверяю вас.

После короткой паузы доктор вдруг побледнел и почти выкрикнул:

– Почему я об этом раньше не подумал! Какой же я старый дурак! Я ненавижу сам себя… Тупица, какой тупица! Ни у кого из них не было выделения мочи! Ни у одного из троих! А я помню, что Франсуа де Вигонрен-младший плакал от унижения, так как в детстве мочился в кровать!

Растерявшись, но в то же время чувствуя, что удача близко, Ардуин осведомился, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее:

– Прошу вас, объясните мне все по порядку. Выделение мочи? Что в этом такого важного?

– Разжижение выделяемой мочи характерно для острого отравления свинцом. А все трое моих пациентов пи́сали не чаще, чем я или вы. И это несмотря на то, что, согласно моей рекомендации, их все время поили разнообразными настойками и бульоном.

Ардуин заговорил, несмотря на охватившее его страшное волнение:

– Мессир доктор, но ведь это означает, что мужчины семьи Вигонрен не были отравлены свинцом. А что нашла баронесса-мать в Псалтыри и что послужило причиной ареста мадам Маот? Свинец! Разве это не кажется вам странным? Ваши достойные восхищения научные познания, может быть, спасут невинную женщину от костра. Черт возьми, какая же это превосходная вещь – наука!

Антуан Мешо спрыгнул с сундука, охваченный необычным для него порывом. Он был крайне взволнован.

– Ах, господи боже… Мессир Венель… Я не знаю, как выразить вам свою признательность, свою благодарность… Вы оказали мне поистине бесценную дружескую услугу. Сам Бог захотел, чтобы ваша дорога пересеклась с моей.

Озадаченный мэтр де Мортань прервал его:

– О нет! Если один из нас двоих и благодарен другому за бесценную поддержку, так это я! Уверяю вас, это я ваш должник.

– Нет, ни в коем случае! – заупрямился доктор. – Это я вам обязан. Я на этом настаиваю. Не так много людей оказали мне такую помощь, как вы. Послушайте, мессир Венель, вы только что подарили мне громадное облегчение. Мое искусство, моя наука, мои познания спасут создание Божье. Я знаю то, что неизвестно другим, и несправедливо обвиненная женщина будет жить. Какой прекрасный подарок вы мне сейчас сделали! Именно тогда, когда я сомневался в полезности науки… Какое счастье, какое громадное вознаграждение!

Наконец доктор торжественно произнес:

– Монсеньор, я приношу вам свою самую искреннюю благодарность от всего сердца!

Едва слушая доктора, Ардуин с трудом подавил глубокий вздох. Он чувствовал себя так, будто целая гора свалилась у него с плеч. Воздух снова сделался бодрящим, вся усталость последних дней как по волшебству исчезла. Скоро он спасет Маот ради ее сестры Мари. Впрочем, помешав вспыхнуть одному костру правосудия, он не сможет задним числом отменить другой. Да Ардуин этого и не желал; он хотел бы сохранить след от него в своей душе. В сущности, эта рана и дала ему вдруг ощущение жизни. Неожиданное, имеющее прямое касательство к Мари. Он хотел сохранить этот долг перед ней до последнего дыхания из суеверного страха, что тогда драгоценный призрак покинет его. Если некое подобие существования, в котором он провел столько лет, и казалось ему удобным, то появление Мари наполнило эту пустыню смыслом, выражениями чувств, которые для него раньше были невозможны.

– И что же мы будем делать? – спросил у него почти сконфуженный доктор.

– По правде говоря, не знаю, так как мой завтрашний день будет посвящен аббатству Клерет и мессиру де Тизану. Во всяком случае, мы сделаем все, что в наших возможностях… Значит, вы с эскулапом Фовелем обследовали останки мадам де Тизан? И что вы можете сказать об этом?

В душе Мешо происходила внутренняя борьба: замешательство вело ожесточенный спор с сожалением. По правде говоря, Ардуин несколькими фразами остановил поток вопросов и назойливых упреков, которыми доктор уже целые месяцы изводил себя, уверившись в посредственности и бесполезности своего врачебного искусства. Мешо был ему за это очень признателен. Оттого, что снова вернулось ощущение, что его знания способны что-то изменить к лучшему, доктор почувствовал себя помолодевшим. Но все же оставалось непреодолимое препятствие – молчаливый договор о соблюдении тайны, который связывал его с пациентами, живыми или мертвыми.

– Я не могу распространяться на эту тему, и, поверьте, меня самого это крайне огорчает. С вашего позволения, я оставлю результаты наблюдений – своих и своего знаменитого собрата для отца мадам Анриетты. Завтра утром я нанесу ему визит в таверне и расскажу обо всем, что знаю об этом печальном деле. И прошу, не сердитесь на меня.

– Что вы, я далек от этой мысли! Это я прошу прощения за свою глупую настойчивость. Я думаю, что мессир де Тизан не был бы признателен вам за подобную несдержанность. Думаю, нет нужды говорить вам, что он пребывает в глубокой печали и не найдет покоя, пока негодяй, совершивший это злодеяние, не получит по заслугам. И ваша наука может ему в этом помочь.

– Особенно познания Йохана, – поправил его доктор. – Насколько я понял, у него было срочное дело в другом месте, которое не позволило ему дольше оставаться здесь. Мне самому очень жаль.

Ардуин поднялся и раскланялся на прощание:

– Большое спасибо вам, мессир доктор. Вы осветили все сиянием истины, и я постараюсь воспользоваться этим как следует, можете мне поверить. Не стоит провожать меня и выходить на холод. Я смогу найти дорогу, если только Юлиус не порвет мне штаны… Итак, до завтра. Я предупрежу сеньора помощника бальи, что вы придете к нему рано утром.

Закутавшись в накидку, Ардуин Венель-младший поднял лицо к мертвенно-бледной луне, чей свет был приглушен тяжелыми облаками, предвещавшими снег. Они пока еще не разразились снегопадом, но Бернадина была категорична: зима в этом году будет запоздалой, но суровой. Достойная женщина сделала такое заключение, глядя на луковицы. Их кожура стала очень толстой: с ее точки зрения, это было неоспоримым признаком больших холодов.

Торопясь скорее оказаться в скудном тепле таверны и улечься спать, Венель-младший быстро шел вперед. Без сомнения, обычная бдительность изменила ему – должно быть, потому, что он до сих пор мысленно продолжал свой разговор с Антуаном Мешо. Ардуин чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда чья-то рука потянула его за полу одежды. Маленькая морщинистая рука, больше похожая на лапку хищной птицы, с худыми пальцами и длинными грязными ногтями. Он резко повернулся, готовый к драке. Ничего. После минутного замешательства он опустил глаза и встретился с до странности пристальным взглядом ледяных голубых глаз. Попрошайка. Старушка, которую он принял за уличную девчонку и с которой он в последнее время сталкивался подозрительно регулярно.

– О, вижу, ты вспоминаешь обо мне, мой красавчик… Ты дал мне такую хорошую монету. Но она так быстро истратилась. – Все та же загадочная улыбка – Ардуин не смог бы сказать, приветливая или насмешливая – раздвинула тонкие губы старухи, которая протянула к нему свою костлявую ручку, больше не притрагиваясь к его одежде. – Сделай же снова доброе дело, мой дорогой сеньор.

– Что ты хочешь, в конце концов? – вспылил Ардуин. – Можно подумать, что ты меня преследуешь.

На сморщенной, будто зимнее яблоко, рожице появилась одновременно недовольная и лукавая гримаска.

– Ну?

Он вспомнил об их встрече, когда та утверждала, будто молодая горожанка беременна давно ожидаемым и желанным сыном. Тогда старуха, свирепо уставившись и тыча в него пальцем, яростно выкрикнула:

– А вот ты берегись! Водят тебя за нос, мой красавчик! Красавчик, который весь в кровище… Ты веришь – и ты ошибаешься. Ты не ищешь, но найдешь то, чего не искал. А теперь убирайся с глаз моих долой! Демоны ада идут за тобой по пятам! Отделайся от них, пока не стало слишком поздно. Убирайся, кому сказала!

И, прежде чем исчезнуть самой, она перекрестилась и три раза плюнула на землю.

А ведь его и в самом деле водили за нос. Он и правда обманывался и той ужасной горячечной ночью чувствовал, что демоны ада тащат его к пропасти, из которой ему ни за что не выбраться.

В тот раз, дав ей монету, Ардуин иронично бросил: «Было бы нелишним сказать “спасибо”!» Остановившись, нищенка заметила: «И правда, “спасибо” для тебя не будет лишним!»

Почти злобно, так как из-за смутного беспокойства он практически потерял контроль над словами, Ардуин спросил:

– Почему ты тогда сказала мне «спасибо»? И разве я нашел то, чего не искал?

– О… Потому что, может быть, тебя пожалеют. Что же до всего остального, то здесь тебе самому лучше знать. Помни: у некоторых воробьев когти что иголки. Доброго вечера тебе, милый сеньор.

Она весело захихикала, но ее смех показался мэтру Высокое Правосудие каким-то скверным. Затем старуха выпустила полу его накидки и сделала движение в сторону. Быстрым и яростным движением он схватил за покрывающие ее лохмотья и, встряхивая, прорычал:

– Сейчас же говори правду, старая дура! Кто ты? Что тебе от меня надо?

Странное дело, казалось, эта вспышка ярости вовсе не испугала нищенку. С лукавой улыбкой, которая так и не исчезла с ее лица, та произнесла:

– Неужто боишься, добрый сеньор, покрытый кровью? Страх – плохой советчик, не забывай об этом. Он заставляет верить в несуществующие опасности, и в конце концов ты забываешь о настоящих. Пусть тебя не волнует, кто я такая. Главное – кто ты. Очень много вещей на свете созданы не для того, чтобы все вы их понимали. А может быть, это даже и к лучшему… До встречи, еще увидимся, уж можешь мне поверить.

Ее движение было таким быстрым и таким неожиданным, что Ардуин вдруг оказался стоящим с чем-то вроде пальто из вываренной шерсти в руке. Старая женщина ловко выкрутилась из своей одежки. Когда же он наконец пришел в себя от удивления, она уже исчезла за углом улочки, так быстро исчезла, что он спросил себя, действительно ли она принадлежит к миру живых. В полной растерянности мэтр де Мортань с гримасой отвращения отбросил от себя длинную грязную тряпку.