11

Молодая баронесса Маот де Вигонрен, урожденная Ле де Жеранвиль, около двадцати трех лет от роду, пыталась разглядеть площадь замка Сен-Жан в крохотное окошко квадратной башни, где ее содержали в ожидании процесса. На этой площади воздвигали эшафот перед днями казней, особо привлекающих публику, – когда казнили знаменитого разбойника или высокородную особу. Сеньор бальи Ги де Тре заверил ее, что с нею будут обращаться соответственно ее происхождению. Ей выделили довольно просторную комнату, которая отапливалась двумя каминами и где стены были завешаны гобеленами. Там была довольно удобная кровать, несколько предметов мебели и мягкие коврики. Маот особенно оценила любезность де Тре, обнаружив небольшую коллекцию дамских книг – куртуазных романов и поэтических сборников, без сомнения принадлежащих самому бальи и его супруге. Судя по всему, книги читали довольно часто и с большим увлечением.

После сменяющих друг друга смятения, ужаса, слез ее охватило нечто вроде абсолютного безразличия, нарушаемого только приступами паники, во время которых она задыхалась, лишь подумав о том, какая судьба ждет Гийома, ее пятилетнего сына, если она будет признана виновной и лишена дворянства. Молитва была единственным, что немного успокаивало ее. Она молила добрую Святую Деву позаботиться о ее ребенке, если Господь призовет ее к себе.

Какая же у нее была странная и короткая жизнь… Какая череда заблуждений, досадных тягостных совпадений… По сути дела, разве она не была виновна в том, что доверила свою судьбу другим, даже не попытавшись поступить по-своему? Мысли ее все время возвращались к воспоминаниям о Мари, любимой сестре. Мари – сама доброта, мягкость и любезность, прекрасная, как небесная звездочка. И та же Мари – боевая, решительная, такая сдержанная – никогда не позволяла, чтобы ее жизнь шла по воле других. Бедная, милая и восхитительная Мари, ее сожгли заживо за то, что дала отпор гнусному насильнику, потребовав, чтобы тот поплатился за нанесенное ей оскорбление. И она была в своем праве. Несмотря на то что их долгое время все считали двойняшками, они так отличались друг от друга. Уверенная в том, что высокое происхождение и красота обеспечат все самое лучшее в жизни, Маот вручила свою жизнь тем, кто, с ее точки зрения, больше в этом понимал. Какое мучительное разочарование, какая жестокая обида! Хуже того, она могла винить в этом лишь себя: свою лень, свою слабость, такую уместную для дамы, но в то же время такую предательскую…

Ей едва исполнилось пятнадцать, когда Франсуа де Вигонрен-отец дал о себе знать. Юная девушка прекрасно догадывалась, что речь пойдет о ее замужестве, тем более что тот был в самых дружеских отношениях с ее отцом. Вигонрен испросил разрешения прогуляться с ней, чтобы выспросить, что она думает относительно брачного союза с его сыном. И за несколько минут она оказалась полностью очарована своим спутником. Боже, как он был красив, несмотря на свой возраст! Он был таким занимательным, полным очарования и буквально излучавшим энергию, которая просто обворожила Маот. Та, что была без пяти минут женщиной, ощутила первые признаки того таинственного алхимического процесса, что побуждает самых разумных и самых сдержанных безоглядно броситься в пучину страсти. Будучи знатоком и чистосердечным поклонником прекрасного пола, барон, без сомнения, заметил те чувства, которые его собеседница не умела скрывать. Но, чтобы не смущать юную особу, он с присущим ему благородством и элегантностью продолжал вести себя в отеческой манере. После этой прогулки он окончательно решил, что Маот должна стать его невесткой.

Та же вовсе не обманывалась на этот счет: она вышла замуж за сына из любви к отцу. Кончина того буквально опустошила ее, сделала безутешной вдовой при живом муже. По сути дела, Франсуа-отца оплакивали две впавшие в отчаяние супруги. Из уважения к Беатрис де Вигонрен и Агнес, Маот сумела скрыть истинную причину своих страданий. Смерть Франсуа-сына дала ей возможность снова, не скрываясь, переживать их. Она могла рыдать, стенать, проводить целые ночи без сна. Для молодой вдовы такое поведение считалось совершенно естественным. Странное дело, она сохранила в памяти каждую мелочь, каждое мгновение, проведенное с Франсуа-отцом. В противоположность этому от нескольких лет замужества у нее не осталось ровным счетом никаких воспоминаний. Смутное, неясное смятение, которое вызывали не интересные ей разговоры, ночи, которые полностью оставляли ее равнодушной, удобное сосуществование с человеком, к которому она испытывала немного дружеских чувств и немного нежности. И ничего больше.

Она открыла сборник Марии Французской, которая волновала ей сердце при каждом чтении, и слезы навернулись ей на глаза. Маот ненавидела себя за ревность, которую испытывала к Беатрис. Она охотно отдала бы полжизни, лишь бы находиться рядом с Франсуа-отцом на месте Беатрис, расцветать в лучах его любви. И что самое худшее: двое старых супругов и страстных любовников соединятся даже за порогом смерти. Франсуа обожал свою жену, даже несмотря на то, что довольно часто наставлял ей рога – очень скрытно и сдержанно, чтобы ни в коем случае не обидеть Беатрис. Маот же оставалась одна во всей вселенной, вдалеке от единственной любви, жившей в ее сердце, не считая разве что любви к Богу, который соединил ее с Франсуа-сыном, изрядно докучавшим ей во все время замужества.

Но тем не менее она должна была жить. Жить для Гийома, своего обожаемого сына, которым дорожила больше всего на свете. Она должна была защитить его – он же еще такой маленький, такой хрупкий… Для него она должна была держаться изо всех сил, сражаться, так же как Мари…

Она едва не подпрыгнула от неожиданности, услышав стук в дверь. Разве уже обед? Вытерев щеки от слез тыльной стороной руки, Маот встала и сделала шаг вперед, прижав к себе томик стихов Марии Французской – трогательная защита для женщин, разочаровавшихся в любви.

Стражник немного приоткрыл дверь и, просунув голову вовнутрь, произнес почтительным тоном:

– Мадам, сеньор бальи Ги де Тре просит оказать ему честь, побеседовав с ним.

– Для меня это также будет большой честью.

Войдя в комнату, Ги де Тре склонился в низком поклоне. Он тотчас же заметил следы слез на ее белой коже.

– Мадам… Поверьте, это досадное затруднительное обстоятельство мне тоже крайне неприятно. Тем не менее обвинения, выдвинутые против вас семьей мужа, настолько серьезны, что я не могу пренебречь ими, уклонившись от исполнения своей обязанности.

Судорожно стиснув маленький томик, переплетенный в кожу цвета индиго, Маот воскликнула:

– Монсерьор, клянусь вам: я невиновна во всех этих чудовищных злодеяниях, в которых меня обвинили! Мне и в голову не пришло бы сотворить подобную мерзость, о которой они говорят. Должно быть, это чьи-то коварные происки. Но какова причина? Кто-то старается разлучить меня с сыном? Почему? Может быть, кто-то думает, что я оказываю на него не лучшее влияние? А может быть, меня хотят удалить, чтобы затем без помех расправиться с беззащитным ребенком? Я не знаю. Целыми днями я ломаю над этим голову…

В мозгу Ги де Тре тут же ожили недавние предостережения Эноры.

– Прошу вас, объяснитесь, мадам. Клянусь вам, я отнесусь к этому делу как можно более беспристрастно и непредвзято.

– Не придавайте такого значения болтовне пленницы, монсеньор. Беспокойство – пучина, в которую низвергаются самые мрачные, самые безрассудные мысли. Но все же… если с моим сыном Гийомом произойдет несчастье, кто унаследует его титул и состояние?

– Сын мадам Агнес, – произнес Ги де Тре.

– Ради бога, поверьте… я не хочу никого обвинять. Я брожу между двумя безумными предположениями, приходя в отчаяние от невозможности как-либо это объяснить. Повторяю вам: клянусь своим вечным спасением, я никогда не совершила бы подобного злодейства! Может быть, иногда я и грешила в своих мыслях, – но никогда, поверьте, никогда не причинила бы кому-то вреда.

– Объясните мне, мадам, все с самого начала. Мое время целиком и полностью принадлежит вам. Давайте присядем. Стражник сейчас принесет легкий завтрак, который мы с вами вместе отведаем. Знайте, мадам: я вам не враг; во всяком случае, не настолько, как семья де Вигонрен.