Глава шестая

В середине ноября молодожены добрались уже до Капри и Сорренто. Но к этому времени отпуск Йнштеттена истек, а стремление быть пунктуальным везде и во всем было главным, если не основным, свойством его характера. Утром четырнадцатого ноября курьерский поезд доставил барона и его жену в Берлин, где их встретил кузен Брист. До отхода поезда на Штеттин оставалось еще два часа, и кузен предложил использовать это время для легкого завтрака и посещения Сен-Приватской панорамы. Эффи и Инштеттен с благодарностью приняли его предложение. В полдень они снова были на вокзале, где после сердечных рукопожатий и обычных, к счастью никогда не принимаемых всерьез слов: «Приезжайте и вы к нам», – расстались со своим провожатым. Когда поезд тронулся, Эффи еще раз помахала кузену рукой из окна купе. Потом она устроилась поудобней и закрыла глаза. В пути она время от времени просыпалась и протягивала руку Инштеттену.

Дорога была приятной. Поезд точно по расписанию прибыл на станцию Малый Тантов, откуда до Кессина было два часа езды по шоссе. В летние месяцы или, точнее говоря, в курортный сезон все обычно предпочитали водный путь и плыли на старом колесном пароходе по реке Кессине, которой и был обязан своим именем город Кессин. Однако с первого октября пароход «Феникс», которому многие уже давно и напрасно желали оправдать свое имя и сгореть – конечно, без пассажиров, – прекратил регулярные рейсы, вследствие чего Инштеттен еще из Штеттина послал своему кучеру Крузе телеграмму: «Пять часов станция Малый Тантов. При хорошей погоде открытый экипаж».

Погода была хорошая, и Крузе, сидя в открытом экипаже у вокзала, по всем правилам, предписанным господскому кучеру, приветствовал прибывших.

– Ну, Крузе, все в порядке?

– Так точно, господин ландрат!

– Тогда, Эффи, прошу тебя садиться.

Пока Эффи усаживалась в коляску, а один из вокзальных служащих укладывал под кучерское сиденье маленький ручной саквояж, Инштеттен приказал весь остальной багаж переслать с омнибусом. Потом сел рядом с женой, попросил у одного из стоящих вокруг прикурить, чем сразу снискал у всех популярность, и крикнул:

– Пошел, Крузе!

Коляска миновала железнодорожный переезд, пересекла многочисленные рельсы запасных путей и выехала на шоссе, возле гостиницы «Князь Бисмарк». Как раз в этом месте путь разветвлялся. Направо шла дорога на Кессин, налево – на Варцин. У дверей гостиницы стоял широкоплечий среднего роста человек в меховой шубе и такой же шапке, которую почтительно снял, увидев проезжающего мимо господина ландрата.

– Кто этот человек? – спросила Эффи. Ее интересовало все, что она видела вокруг, и уже по одной этой причине была в прекрасном настроении. – Настоящий староста, хотя, по правде говоря, я ни одного старосты в глаза не видела.

– Это не так уж плохо, Эффи. Все же ты верно подметила. Он в самом деле похож на старосту, да он и в действительности нечто в этом роде. Зовут его Голхов-ский: он наполовину поляк; во время здешних выборов и на охоте он всегда на высоте положения. Говоря откровенно, это весьма ненадежный субъект, которому я не рискнул бы встать поперек дороги. Но разыгрывает из себя вполне лояльного человека и, когда сюда приезжают господа из Варцина, готов разорваться перед их каретами на части. Я знаю, князь его не любит, но что делать? Мы не можем портить с ним отношения. Он числится зажиточным человеком, весь здешний край у него в кармане, и никто другой не умеет проводить выборы так, как он. Помимо всего прочего, Голховский одалживает деньги под проценты, чего обычно поляки не делают. Как правило, бывает наоборот – они сами любят брать в долг.

– У него приятная внешность.

– Да, внешность у него приятная. Здесь многие обладают этим достоинством. Красивая порода людей. Но это единственно хорошее, что можно о них сказать. Ваши бранденбуржцы угрюмы и менее привлекательны. В их осанке не хватает внешнего лоска, пожалуй даже нет вовсе, но их «да» – это «да», а «нет» – «нет». На них можно положиться. А здесь все ненадежны.

– Зачем ты так говоришь? Ведь мне предстоит жить среди этих людей.

– Нет, тебе не часто придется их видеть и даже слышать о них. Здешние города и деревни резко отличаются друг от друга, ты же будешь иметь дело с горожанами, С нашими добрыми кессинцами.

– Нашими добрыми кессинцами? Это шутка, или они в самом деле добрые?

– Ну, не буду утверждать, что кессинцы действительно добры. Однако они ничуть не похожи на этих деревенских. Между теми и другими нет ничего общего.

– Как же это получается?

– Видишь ли, они и по происхождению и по воспитанию совсем иные люди. Народ, который ты встретишь здесь, в деревнях, принадлежит к так называемым кашубам, славянскому племени, о котором ты, вероятно, слышала и которое живет в этих местах уже тысячу лет, а может, и того больше. Что же до жителей прибрежных торговых городков, то все они переселенцы, ничем не связаны с коренным кашубским населением области и отнюдь не стремятся к установлению такой связи. Их интересует лишь тот, с кем они торгуют, а так как торгуют они чуть ли не с целым светом, ты найдешь среди них людей из самых отдаленных уголков мира. И в нашем Кессине тоже, хотя он всего-навсего захолустный городишко.

– Но ведь это же восхитительно, Геерт! Ты все время твердишь о захолустье, а по-моему, если ты не преувеличиваешь, здесь совсем новый мир. Мир, полный экзотики. Не правда ли, ты это имел в виду?

Он кивнул головой.

– Я и говорю, это – совсем новый мир. Здесь можно увидеть негра, турка или даже китайца.

– Да, и китайца. Как хорошо ты умеешь угадывать. Очень может быть, что у нас действительно еще есть китаец, во всяком случае был таковой. Теперь он умер и похоронен на маленьком, обнесенном решеткой клочке земли, рядом с кладбищем. Если не боишься, я при случае покажу тебе его могилу. Она между дюнами, там, где ни на секунду не умолкает р кот моря. Вокруг все голо и пустынно, и лишь кое-где пробиваются стебельки иммортелей. Очень красиво и вместе с тем страшно.

– Так страшно, что мне захотелось знать об этом немножко больше. Хотя лучше не надо. А то, чего доброго, меня будут преследовать разные призраки и кошмары. Мало удовольствия сегодня же ночью пробудиться от крепкого и, надеюсь, приятного сна и увидеть китайца, которому вздумается подойти к моей кровати.

– Этого он делать не станет.

– Не станет? Ты не находишь, что это звучит странно? Будто это возможно! Тебе хочется заинтересовать меня своим Кессином, но ты явно пересаливаешь. И много таких иностранцев у вас в городе?

– Очень много. Все население Кессина состоит из людей иностранного происхождения или тех, чьи родители или деды сюда приехали.

– Это удивительно. Пожалуйста, расскажи мне о них еще. Только ничего страшного. Китайцы всегда казались мне жутковатыми.

– Пожалуй, в этом есть доля правды, – засмеялся Инштеттен. – Зато остальные наши жители, слаза богу, другого сорта. Они вполне воспитанные люди. Быть может, они слишком много занимаются торговлей, обменом и разными сомнительными сделками. Поэтому-то с ними надо держать ухо востро. Но в остальном они весьма добродушны. А для того чтобы тебе не казалось, будто я ввожу тебя в заблуждение, я перечислю некоторых из них. Составляю нечто вроде регистра или поименной переписи.

– Хорошо, Геерт, я слушаю.

– Ну, вот, например, не далее чем в пятидесяти шагах от нас – наши сады граничат между собой – живет механик и специалист по землечерпалкам, некто Макферсон, настоящий шотландец и горец.

– Он и ведет себя как горец?

– Слава богу, нет. Это сухощавый человечек, без особой гордости за свой клан и своего Вальтера Скотта. В одйом доме с ним проживает некий старый хирург – или, вернее, цирюльник – по имени Беца. Родом он из Лиссабона, как раз оттуда, откуда происходил знаменитый генерал Меца. Меца, Беца, – ты чувствуешь национальное родство в звучании этих двух имен. А выше по реке, у бальверка, – это наша пристань, у которой стоят суда, – живет ювелир Штендинг, из старинного шведского рода. По-моему, есть даже графы с такой фамилией. И, наконец, чтобы скорее закончить свой список, упомяну еще нашего доброго доктора Ганнеманна. Само собой, он датчанин, довольно долго жил в Исландии и даже написал книжонку о последнем извержении Геклы или Краблы.

– Но ведь это же восхитительно, Геерт. Это целых шесть романов, которые едва ли успеешь прочитать до конца. Пусть их герои – обыватели, зато у каждого необыкновенная история. Но раз ваш город приморский, в нем должны проживать не только хирурги, цирюльники и подобные им, но и капитаны. Какие-нибудь летучие голландцы или...

– Ты совершенно права. Есть у нас и капитан, раньше он был пиратом и плавал под черным флагом.

– Не понимаю. Что значит «плавал под черным флагом»?

– Бывают такие люди, далеко отсюда, в Тонкине и в южных морях... Но, с тех пор как наш капитан поселился здесь, среди людей, у него снова появились прекрасные манеры, и он стал вполне приличным человеком.

– И все же я стану его бояться.

– Бояться тебе здесь нечего, даже когда я буду в разъездах или на чашке чая у князя. Помимо всего прочего, у нас, слава богу, есть Ролло.

– Ролло?

– Да, Ролло. Ты невольно вспоминаешь, что слышала от Нимейера или от Янке о таком норманском герцоге. В нашем Ролло тоже есть что-то норманское. Это – обыкновенный ньюфаундленд, прекрасное животное, любит меня и тебя тоже полюбит. Ролло тонкий знаток людей. Пока он с тобой, можешь не беспокоиться, тебя не тронет ни живой, ни мертвый. Однако взгляни на луну. Разве она не прекрасна?

Погруженная в свои мысли, Эффи с интересом и страхом вслушивалась в каждое слово мужа. Теперь она приподнялась и посмотрела направо, где из-за белоснежных, стремительно бегущих облаков только что вынырнула луна. Большим медно-красным диском висела она над ольшаником, проливая свет на широкую водную гладь Кессины.. Или, может быть, это была уже не Кессина, а один из многочисленных морских заливов.

Эффи была словно во сне.

– Ты прав, Геерт. Она прекрасна, но ее свечение внушает жуть. В Италии она никогда не производила на меня такого впечатления, даже когда мы ехали из Местры в Венецию, Там тоже нас окружали болота, вода, лунный свет, и я боялась, что мост вот-вот провалится, но там не было ничего призрачного. Чем это объяснить? Может, влиянием севера? Инштеттен рассмеялся.

– Мы всего на пятнадцать миль севернее Гоген-Креммена, и тебе придется долго ждать, пока здесь появится первый белый медведь. Мне кажется, ты просто разнервничалась от долгой дороги. А тут еще Сен-Приватская панорама и история про китайца.

– Никакой истории ты мне вовсе не рассказывал.

– Не рассказывал? Значит, я только упомянул о китайце; любой из них уже сам по себе история.

– Это верно, – рассмеялась Эффи.

– Во всяком случае, ты скоро ко всему привыкнешь. Видишь, впереди маленький домик, а в нем горит огонек. Это кузница. Там дорога делает поворот. А за поворотом появится кессинская колокольня или, вернее, две колокольни.

– У вас две колокольни?

– Да, Кессин растет. Теперь у нас есть и католическая церковь.

Через полчаса экипаж остановился на противоположном конце города, у дома ландрата, сравнительно простого, немного старомодного здания. Его фасад выходил на главную улицу города – она вела к пляжу, – а из задних окон открывался вид на небольшой лес между городом и дюнами, который называли «питомником». Старомодное здание было частным домом Инштеттена, а окружная управа располагалась немного наискосок от него на другой сторое улицы.

Крузе не пришлось возвещать о прибытии троекратным щелканием кнута. Из всех окон и дверей дома уже давно следили за появлением господ, и прежде чем экипаж успел остановиться, на тротуар высыпали все обитатели дома, и Ролло запрыгал вокруг коляски. Инштеттен сошел сам, помог выйти из экипажа своей жене, после чего молодые под приветственные возгласы слуг проследовали рука об руку в прихожую, обставленную роскошными старинными стенными шкафами. Горничная, хорошенькая, хотя и не очень молодая особа, умевшая со вкусом оттенять полноту своей статной фигуры, с изящной шапочкой на белокурых волосах, помогла Эффи снять пальто и муфту и нагнулась, чтобы расстегнуть ее отороченные мехом резиновые боты. Не успела она подняться, как Инштеттен сказал:

– Пожалуй, Эффи, я тебе сейчас же представлю всех домашних, всех, кроме госпожи Крузе. Она вообще неохотно показывается на людях и, подозреваю, пребывает в обществе своей неизменной черной курицы.

Все улыбнулись.

– Но оставим госпожу Крузе. Вот мой старый Фридрих. Он при мне еще с того времени, когда я учился в университете. Прекрасные были деньки, не правда ли, Фридрих? А вот Иоганна, твоя землячка, если бранден-буржцев ты считаешь своими земляками. Это – Хри-стель, которой мы и днем и вечером доверяем заботу о поддержании нашего земного существования и которая, смею тебя уверить, отлично стряпает. А это Ролло. Ну, Ролло, как дела?

Ролло, казалось, только и ждал этого персонального обращения. Услышав свое имя, он радостно залаял и, подскочив, положил лапы на плечи хозяина.

– Ладно, Ролло, ладно! Посмотри-ка сюда. Вот твоя хозяйка. Я уже говорил ей, что ты прекрасный пес и будешь ее охранять.

Ролло опустился на пол и сел перед Инштеттеном, с любопытством поглядывая на молодую женщину. Когда же она протянула ему руку, он ласково лизнул ее.

Пока шла сцена представления, Эффи успела оглядеться. Она была очарована всем увиденным и вдобавок ослеплена обилием света. В передней горели четыре или пять бра, очень примитивных, из блестящей белой жести, что, однако, усиливало их свет. Еще две лампы с красными абажурами, свадебный подарок Нимейера, стояли на этажерке между двумя дубовыми шкафами. Напротив них находился столик с чайным прибором. Горелки под котелком с водой были уже зажжены. Тут было много других, новых для нее и порою даже странных предметов. Потолок прихожей поддерживали три резные балки. К первой из них был подвешен парусный корабль, полностью оснащенный, с орудийными люками и высокой кормой. На второй балке висела огромная рыба, которая, казалось, плавала в воздухе. Эффи тронула ее своим зонтиком, и чудовище медленно стало поворачиваться.

– Что это, Геерт? – спросила она.

– Это акула.

– А там, дальше? Похожее на огромную сигару с витрины табачного магазина.

– Молодой крокодил. Но все это лучше и подробнее ты рассмотришь завтра утром. А теперь пойдем и выпьем по чашке чаю. Несмотря на плед и одеяла, ты, наверное, озябла. В конце пути было довольно холодно.

И он предложил Эффи руку. Обе девушки удалились, Фридрих и Ролло последовали за ними. Свернув налево, молодожены оказались в кабинете Инштеттена. Здесь Эффи ожидало новое удивление, ничуть не меньшее, чем в прихожей, но, прежде чем она успела его выразить, Инштеттен откинул портьеру, за ней открылась вторая, большая комната с окнами в сад и во двор.

– Это твоя комната, Эффи. Фридрих и Иоганна сделали все возможное, чтобы обставить ее согласно моим указаниям. Я лично нахожу ее вполне сносной и буду очень рад, если она тебе тоже придется по вкусу.

Эффи выдернула свою руку из мужниной и поднялась на цыпочки, чтобы наградить его горячим поцелуем.

– Я бедное, маленькое существо, ты так меня балуешь. Этот рояль, ковер, – по-моему, он даже турецкий, – аквариум с рыбками, да еще столик с цветами. Куда ни посмотришь – баловство.

– Да, моя дорогая Эффи, ты должна мне это позволить, потому что ты молода, хороша собой и очень любезна, о чем наши кессеинцы, наверное, тоже узнали бог весть откуда. К этому цветочному столику я лично не имею никакого отношения. Фридрих, кто прислал сюда цветочный столик?

– Аптекарь Гизгюблер. Там лежит его карточка.

– Ах, Гизгюблер! Алонзо Гизгюблер! – рассмеялся Инштеттен и полуигриво протянул Эффи визитную карточку с этим несколько экзотическим именем. – О Гиз-гюблере я совсем забыл тебе рассказать. Кстати, у него звание доктора, но он страшно не. любит, когда его так называют. Боится, что это обидит настоящих докторов, и, пожалуй, прав. Ну, я надеюсь, ты с ним познакомишься, и даже скоро. Он здесь лучше всех. Человек с художественным вкусом и оригинал, но прежде всего человек с душой, что всегда самое главное. Однако оставим это, давай лучше пить чай. Только где? Здесь, у тебя, или там, в моем кабинете. Иного выбора нет. Моя хижина мала и тесна.

Эффи, не раздумывая, уселась на диван.

– Сегодня мы останемся здесь, и ты будешь моим гостем. Или сделаем лучше так. Чай мы всегда будем пить в моей комнате, а завтракать в твоей, тогда никто не будет в обиде, А я посмотрю, где мне больше понравится.

– Итак, в первую очередь вопросы, связанные с утром и вечером.

– Конечно. Все будет зависеть от того, как они решатся, или, вернее, как мы их разрешим.

Она рассмеялась, прижалась к мужу и хотела поцеловать у него руку.

– Нет, Эффи, ради бога, не делай этого. Я не хочу быть для тебя столь важной персоной, как для кессинцев. Для тебя я...

– Ну, кто?

– Ах, полно. Я боюсь даже произнести