Олега Никифорова по кличке Зима не могли взять второй год. Вором он был осторожным, не доверял почти никому, и агентура вхолостую сообщала обо всех похожих людях, появлявшихся мельком на блатхатах и у скупщиков. Зима был неуловим, и он почти не повторялся. Когда он еще в 90-х только учился своему ремеслу и был заурядным домушником, его не могли взять в Подмосковье. Да и некому было его брать и гоняться за ним – дикий недокомплект штатов оперативников, участковых сказывался в этот непростой период. Да и криминализация органов была в то время велика, поэтому преступники во многом чувствовали себя вольготно.

Но Никифоров не хотел прозябать в окрестностях Москвы, собирая по квартирам устаревающие видеомагнитофоны, модные тогда поляроиды и получающие все большее распространение мобильные телефоны и домашние радиотелефоны. Он не хотел рисковать из-за трех золотых цепочек, двух обручальных колец низкой пробы и сомнительных подростковых сережек. Ему нужна была добыча, он хотел не только адреналина, вскрывая помещение, которое вскрыть, по мнению хозяев, было невозможно.

И Зима вовремя переориентировался с квартир на офисы. В Москве новые офисы росли быстрее, чем грибы после дождя, росло количество различных фирм, рос ассортимент услуг и товаров, которые предлагались партиями, мелкими и крупными. В те времена еще вольно относились к финансовой и кассовой дисциплине, зачастую в офисных сейфах на ночь оставлялись суммы гораздо большие, чем оговаривалось условиями обслуживающего банка.

И вот тогда в МУРе поняли, что преступный мир родил очередное криминальное выдающееся явление. Долго оперативники не могли узнать, кто же был этот неуловимый и такой удачливый вор, и один ли это человек или таких по столице шустрит несколько. Потом постепенно легенды о Зиме поползли и в криминальных кругах. Особенно после того, как авторитетные воры заставили его вносить свою долю в общак.

Постепенно появилась информация на Никифорова, но подобраться к нему оказалось невозможно. Он почти всегда работал один, привлекая помощников лишь в крайних случаях и только на ограниченную часть работы. Очень часто помощники даже не знали, что происходило ограбление офиса. Фотороботы расходились по столичным отделам милиции вместе со словесными портретами, но результата не было. А ведь Зима никогда не менял внешности, идя на операцию. Высказывались подозрения, что менял он ее в обыденной жизни, поэтому не удается его взять.

Гуров, когда к нему попала информация по Зиме, сразу решил, что подходить к преступнику надо через информирующих его сотрудников офисов. Как-то Зима должен был узнавать, в каком офисе есть что взять, а в каком пусто. Он ведь не любил рисковать попусту. Это Гуров тоже выяснил, изучив историю становления Зимы как преступника. И тут сыщика ждал первый сюрприз. Установить контакты Зимы и информаторов из числа сотрудников ограбленных офисов не удалось ни разу. Получалось, что Никифоров каким-то другим способом узнавал о ценном оборудовании и большом количестве наличности в офисе. Но каким?

Доказать свою теорию начальству ему тогда не удалось, и он стал разрабатывать Никифорова сам, на свой страх и риск. Основной идеей были признаки, по которым хитроумный Зима вычислял ценное содержимое офисов. Признаков было много, в большинстве своем они незаметные, но когда их набиралось много, то гарантия появлялась почти стопроцентная. Самое главное, выяснить профиль организации. Тут помогала реклама. Потом отслеживался поток посетителей, выбиралось время пик. И неважно, турагентство торговало путевками или это консультационный технический центр, который торговал на заказ микроволновыми печками. Главное, что в определенный день поток покупателей, клиентов, или как их там называли в данной компании, до вечера нес и нес деньги. До самого вечера, когда становилось ясно, что инкассации уже не будет.

Вычислил Гуров и еще несколько признаков того, что в офисе ночью оставались деньги, другие материальные ценности, удобные к выносу и реализации у скупщиков краденого. И тогда он стал продумывать засаду. Он расставлял сети вдумчиво, неторопливо, проверяя себя и реакцию Зимы, стараясь не вспугнуть его раньше времени. Четыре раза оперативники во главе с Гуровым готовили офисы к краже. Давали рекламу в средствах массовой информации, вывешивали объявления во всех доступных и разрешенных местах, заставляли сотрудников распускать слухи, но Никифоров почему-то не «клевал» на эту наживку.

Гуров решил, что есть еще какие-то признаки, по которым Зима выбирает место для ограбления. А еще у него зародились сомнения: а не имеет ли Никифоров информатора в МУРе? И тут ему повезло! Правда, сам он это везением не считал, полагая, что как раз количество стало перерастать в качество. Что вся проделанная работа не ушла как вода в песок, а наконец дала результат. Расставленные сети стали приносить рыбку.

Один из бывших оперативников, работавший теперь в охране крупного бизнесмена, сообщил, что они спугнули неизвестного с биноклем и фотоаппаратом с чердака здания во время подготовки деловой встречи с иностранными инвесторами. Предполагалось посещение нескольких офисных центров и производственных предприятий, и служба безопасности отрабатывала обязательную схему.

Никто особенно не ждал и не верил, что могут появиться снайперы, что на чердаках и в других укромных местах могут прятаться наблюдатели, собиравшие информацию о конкурентах. Просто имелась схема обеспечения безопасности, и по ней работали специалисты. К своему удивлению, они такого человека и спугнули. Неизвестному удалось скрыться, что говорило о хорошей подготовке. Судя по следам, лежка у него была оборудована на несколько дней. Гуров сразу попросил адрес места, где вспугнули наблюдателя. Он не ошибся. Неизвестный изучал окна офиса, который оперативники пытались оборудовать и подставить Никифорову как приманку.

Был ли это сам Зима? Вряд ли. Скорее всего, он просто научил своих помощников, как готовить лежку, пути отхода на случай обнаружения, на что обращать внимание во время наблюдения за офисом. Видимо, существовала и связь с Зимой, который через наблюдателя понял, что ему готовят ловушки. Получалось, что Гуров сам подставился и его идея стала понятна преступнику. Сознавать это было неприятно.

И Гуров пошел ва-банк. Он решил сам попробовать мыслить как преступник. Стал выбирать офис для ограбления по тем же признакам, по каким, как он полагал, подбирал их Зима. Он изучал информацию, рисовал схемы, оценивал здания и помещения, с точки зрения наличия путей отхода, и в результате выбрал четыре таких объекта. До последнего, до дня пик он ничего не говорил руководителям фирм и не выставлял наблюдателей.

И вот наступал последний день. В темноте по продуманной схеме выдвигались полицейские наряды, на путях отходов ставились группы оперативников, группы захвата занимали исходные позиции. Никифорова Гуров взял на третьем объекте. Зима прошел из ограбленного офиса по коридору десять метров до решетки, отделявшей одно крыло от другого. Во втором крыле заканчивался ремонт, и он умудрился когда-то перепилить штыри петель двери в решетке. Теперь спокойно отодвинул ее, в образовавшуюся щель пролез сам и бросил сумку с деньгам. Поставив дверь на место, Зима прошел через верхний этаж, но не успел выйти на крышу. В холле, где стояла готовая новая мебель для помещения, его ждал Гуров.

Сыщик в каждом из выбранных им офисов сам принимал участие в подготовке захвата. Не потому, что в этом была какая-то особая необходимость. Это было уже личное в их неозвученном соперничестве с Никифоровым. Гуров должен был своими глазами увидеть лицо Зимы, увидеть, какое на нем будет выражение, какими будут его глаза. Кстати, лицо у Зимы было тогда очень недоброе, и глаза злобные. Еще бы, неуловимый, каким он себя считал, преступник, а вынужден сесть в тюрьму. Неприятно, конечно.

– Так, с этим понятно, – согласился Орлов, продолжая знакомиться со списком. – Горобец! Что-то не припоминаю.

– Горобец Сергей Павлович, 1974 года рождения, – не открывая глаз, заговорил Гуров. – Уроженец Москвы. Задержан за разбойное нападение в составе преступной группы. На момент задержания уже имел судимость за аналогичное преступление. Дерзок, жесток, хороший организатор. Группу выявить удалось только через полгода. Брали с перестрелкой за МКАД, двоих убили, два сотрудника милиции были ранены. Ты, Петр, тогда находился в командировке.

– Точно, – ответил Орлов, – теперь припоминаю. Да, личность, которая вполне может устроить такой вот… квест. Ладно, идем дальше. Ремезов Василий Борисович, 1971 года рождения, уроженец Москвы. А этого я хорошо помню. Тогда проходило дело по грабежам, и по приметам он подходил. Его допрашивали, долго трясли. Он ведь и сел за грабежи.

– У него было тогда железное алиби, – вставил Крячко.

– Да, точно.

– Если у него и сейчас окажется железное алиби, это нам скажет о многом, – вдруг произнес Гуров. – Не люблю, когда алиби очень уж железное. Перебор это. И, как правило, оказывается, что алиби не настоящее. Настоящее не всегда железное, настоящее оставляет немного сомнений.

– Ладно, посмотрим, – кивнул Орлов. – Идем дальше. Михно Аркадий Сергеевич.

– Да, Михно. Кличка, естественно, Махно. 1966 года рождения, уроженец Балашихи. Довольно известный взломщик сейфов, домушник. Не брезговал и нападением на хозяев квартир, если те оказывались дома или неожиданно возвращались. Обошлось, правда, без убийств, но тяжкие телесные были на нем. Хитер как лис.

– Я помню, – снова кивнул генерал. – Он тогда на суде защищался шустрее своего предоставленного государством адвоката. Срок он себе скостить умудрился существенно. То якобы хозяин на него напал, и он вынужден был защищаться, то пытался убежать, но сбил хозяина с ног в состоянии аффекта. Испугался, видите ли, того, что его поймают и посадят. Сейчас звучит как инфантильный лепет школьника, а тогда все было вполне убедительно. Для судьи, конечно.

– А еще мы не сумели ему доказать пять или шесть эпизодов, – заметил Крячко. – Один, между прочим, с убийством. А вот последний в этом списке, как нам кажется со Львом Ивановичем, самый яркий претендент на роль Режиссера.

– Магомедов Магомед Гамзатович, 1970 года рождения, – прочитал Орлов. – Видное, Московская область. Что-то знакомое. Грабежи?

– Да, работал один или с напарником, – ответил Гуров. – Напарников ловили, а Магомедов уходил. На него тогда дела заводили в нескольких районных отделах милиции. Несколько раз признавали погибшим или умершим, а он появлялся снова. Клички Миша, Муха, Заточка. Две судимости. Одна за грабеж, вторая – за убийство по неосторожности. Это формулировка такая осталась уже во время судебного заседания. Следователь вменял как раз с отягчающими, прокурор поддерживал, но он выкрутился. Теперь этих пятерых надо разыскать и примерить на роль Режиссера.

– По фотографиям уже будет многое понятно, – задумчиво проговорил Орлов. – Хотя вполне можно было не только бороду прилепить, можно и нос наклеить, и цветные линзы в глаза вставить. Сейчас это не проблема. Надо сделать экспертизу текста письма. Мне кажется, что писал его действительно русский. Магомедов так бы не написал, хотя, помнится, он по-русски говорил вполне правильно, правда, с еле заметным акцентом.

– Да, – сказал Гуров. – Он родился и вырос в Видном. И мать его оттуда родом. Русская, между прочим. А отец из Краснодарского края. В Дагестане только дальние родственники по отцовской линии остались.

Вечером в кабинете на Житной собрались вчетвером. Кроме Гурова и Крячко, на этой мини-планерке присутствовали капитан Морозов и старший лейтенант Сеня Захарченко. Участковый Захарченко выглядел подавленным и унылым. Начальство крепко намылило ему шею за убийство на его участке бомжихи и за клоунаду с ее трупом возле подъезда жилого дома, в котором жил не кто-нибудь, а полковник из главка уголовного розыска.

И сейчас Захарченко вполне резонно предполагал, что в кабинет того самого полковника его пригласили для того, чтобы продолжить головомойку, сделать внушение, может быть, снять звездочку или вообще… попросить из органов. Он сидел на стуле посреди и с грустью смотрел на Крячко, который все звонил и звонил кому-то по телефону, расхаживая по кабинету из угла в угол и старательно обходя стул с сидевшим на нем участковым. С не меньшей грустью он смотрел и на Гурова, который о чем-то оживленно спорил, склонившись над бумагами на своем столе вместе с молодым крепким капитаном.

Вот все делом заняты, думал участковый, точнее, профессионально расхлебывают то, что я натворил. Нет, не я натворил, а в результате моей непрофессиональной деятельности получилось так, что им теперь расхлебывать, отложив свои важные дела в сторону.

– Так, а давайте и Захарченко введем в курс дела, – бросив трубку на стол, заявил Крячко. – Что он сидит как бедный родственник.

– Сейчас, подожди, – отмахнулся Гуров, продолжая о чем-то негромко шептаться с капитаном.

– Ну, раз так, тогда я сам начну, – пожал плечами Стас, ногой пододвинул стул и уселся напротив участкового, сложив руки на груди. – Значит, так, парень. Включаешься на этом этапе в работу нашей сводной оперативной группы. На твоем участке убили эту тетку, которую потом нашли в угнанной машине. Об этом ты в курсе. Но вот что было до этого и почему объединили оба разыскных дела, ты еще не знаешь. Рассказываю…

И он сжато, не опускаясь до подробностей и предыстории, рассказал об убийстве во время прохождения квеста, а затем упомянул и о письме, которое получил Гуров от некоего Режиссера, взявшего оба преступления на себя и угрожавшего полковнику Гурову, требуя от него определенных действий в обмен на несовершение им какого-то убийства.

Захарченко ошалело кивал головой, переводя взгляд с Крячко на Гурова, потом на Морозова и снова на Крячко. Он ожидал, приехав сюда, чего угодно, но только не такого поворота.

– Да, – закончив шептаться с Морозовым, повернулся к участковому Лев, – теперь убийство этой алкоголички выглядит совсем в ином свете. Значит, вы участковый, на территории которого совершено этой убийство?

– Так точно, товарищ полковник, – попытался встать Захарченко, но Гуров одним движением руки пресек эту попытку.

– Как тебя зовут, парень?

– Захарченко! – по привычке бодро начал участковый, тут же смутился и попытался представиться полностью: – Старший лейтенант Захарченко Семен.

– Давай договоримся так, Сеня, – сухо сказал Гуров. – В нашей группе работать нужно быстро, эффективно и не изображать казарму. Если бы я не навел о тебе предварительно справки, я бы решил, что ты гимназистка. А за тобой два задержания вооруженных бандитов. И начальство тебя считает толковым специалистом. Поэтому привыкай к следующему: обращаться к нам не по званиям, а по имени-отчеству, каблуками не щелкать и не бодать головой воздух с возгласами «так точно» и «никак нет». Разговаривать обыкновенным языком, деловито и лаконично. Понял?

– Понял, – кивнул участковый.

– Молодец! А теперь давай, что по этому убийству бомжихи есть на сегодняшний момент?

– Есть не очень много, потому что следов никаких группа не нашла. По ее личности гораздо больше. Штырева Ольга Ивановна, 1980 года рождения. Уроженка Москвы, образование среднетехническое. После окончания школы получила специальность швеи-мотористки, устроилась работать на швейную фабрику. Неудачное замужество, проблемы с беременностью, стала увлекаться алкоголем, появились такие же подруги, недовольные жизнью и имеющие огромный зуб на мужиков. Правда, обществом мужиков они не чурались и выпивали группами по несколько человек.

– Прямо поэт, а не участковый, – улыбнулся Крячко. – Это ты сейчас все нарыл или знал о ней раньше?

– Что-то знал раньше, что-то разузнал сейчас, когда ее убили. Они у меня под надзором всегда были. Писали на них соседи, приходилось заниматься профилактикой, но серьезных правонарушений они не допускали. По душам с Штыревой поговорить мне никак не удавалось, потому что она с незнакомыми, тем более с участковым, не любительница откровенничать. А подруги про нее не много знали. Пьет, потому что с семьей не получилось, вот и вся информация. А уж когда это случилось, я навел о ней подробные справки.

– Сень, а за что ее могли убить? – неожиданно спросил капитан.

– Ни за что. Агрессивностью в их компании никто не страдал. Драк во время пьянок практически никогда не было. Другое дело, что она компании не в квартиру к себе водила, а все норовила с ними на свежем воздухе выпивать. Вот тут от участковых ей попадало за распитие в общественных местах.

– Значит, оперативники ее окружение потрясли?

– Да, всех, с кем Штырева пила, я им передал со своими характеристиками. Между прочим, там нет ни одного судимого. Просто алкоголики и люди со склонностью к бродяжничеству. Как и у самой Штыревой.

– Твое мнение? – спросил Гуров. – Сам ты к какой версии склоняешься?

– На мой взгляд, Штырева случайная жертва, – заявил Захарченко. – Ее никто особенно не выбирал. Вскрытие показало, что убили ее около полуночи. Получается, что просто попалась на пути и убийцам было все равно, кого убивать. Собутыльники в последний раз видели ее возле гаражей. Потом они, по их же словам, расползлись кто по домам, кто по ночлежкам, и никто не помнит, куда и когда ушла Штырева. Убийцам, как я теперь понимаю, важно было просто продемонстрировать мертвую женщину в костюме Коломбины. Машина нужна для того, чтобы не нести труп на руках, это всем было бы заметно. А с машиной как раз нормально – подъехал, вышел, положил труп у подъезда и ушел, а тело и машина остались.

– Это все понятно, – поморщился Гуров. – Ты, Сеня, нам сейчас наши мысли озвучил, узнав, что преступления связаны, а нас интересует, что ты подумал, когда труп нашли, когда ты узнал, что у тебя на участке убили бомжа.

– Циничное, беспредельное хулиганство, – ответил участковый, – ничего особенно и не преследующее. Возможно, что и убийство было случайным, непреднамеренным. А уж потом решили с телом вот так «пошутить».

– Ничего себе шуточки, – покрутил головой Крячко. – Ты в своей практике уже встречал таких шалунов?

– Нет, конечно, – развел руками Захарченко, – но уж больно выходка нелепая. Ну, я тогда так подумал.

– Между прочим, Сеня, – нравоучительно заметил Крячко, – ты должен раз и навсегда зарубить себе на носу, что просто не сумел придумать правдоподобных версий и расценил все как глупую и циничную шутку. А на самом деле так никто не шутит, разве что раз в пятьдесят лет. Всегда есть серьезная причина для серьезного поступка. А убийство – поступок очень серьезный.

– Итак, ликбез заканчиваем, – подвел итог Гуров. – Слушаем приказ. Захарченко в помощь Морозову и изучать окружение и собутыльников погибшей Штыревой. Переверните в районе все с ног на голову, но узнайте точно, кто и за что мог убить женщину, как все произошло, есть ли свидетели. Подворный обход в микрорайоне, откуда угнали машину, ничего не дал, поэтому времени на это не теряйте. Задание агентуре оперативный состав в этих районах получил. Мы с Крячко займемся пятеркой претендентов на роль Режиссера. На сегодняшний день первые сведения у нас есть, причем очень любопытные.

– Настолько, – проворчал Крячко, – что все наши теории готовы рухнуть в одночасье.

– Отнюдь, Станислав, отнюдь, – подняв указательный палец, возразил Лев. – Как раз было бы плохо, если бы все пятеро сидели в настоящий момент или, наоборот, все пятеро были на свободе и находились, скажем, в розыске. Итак! Никифоров сидит как миленький во второй раз, как я понял. Я переговорю с оперативниками, которые его вели и брали, познакомлюсь с материалами дела. Станислав, ты займись запросом в Якутию, или где он там отбывает. Дальше, кто у нас там?

– Горобец умер около полугода назад, а Магомедов почти десять лет назад.

– Насчет Магомедова я бы не стал так спешить с выводами, – заметил Гуров. – Парень пропадал несколько раз и находился. Мог снова сделать такой же фортель. А что больше не проявился, так мог завязать и жить на награбленное все это время. Или в бизнес вложился. Нет, этих покойных проверять будем так же тщательно, как и ныне здравствующих. У нас на свободе из этой пятерки Ремезов и Михно. Я займусь живыми, а ты, Станислав, займись проверкой умерших.

Ремезова Гуров нашел в двух десятках километров от Москвы в Нахабине. После освобождения ему не разрешили жить в столице, да Ремезов и не горел желанием, как рассказал по телефону оперативник, который первое время надзирал за освободившимся уголовником. В Нахабине у него жила престарелая тетка, которая согласилась принять непутевого племянника и списалась с ним, когда он еще сидел под Рязанью. В Нахабино ему и выписали проездные документы.

То, что никто на работу не взял человека с судимостью, Гурова не удивило. Что ни говори, а таких на свободе в коллективах не жалуют, а если и берут, то на такие низкие и неквалифицированные должности, что в статусе бывший сиделец сравнивался с узбеками, подметавшими города и поселки России на социальные зарплаты или на пособия от центров занятости населения. Лев был уверен, что Ремезов нигде не работает и тихо спивается в кругу таких же опустившихся личностей с разной судьбой, но общим финалом. Или снова взялся за старое ремесло, но его просто еще не поймали.

К большому удивлению сыщика, он нашел Ремезова в элитном коттеджном поселке. Все такой же коренастый, плечистый, с кривоватыми ногами и «ежиком» на темени, он таскал батареи отопления, мешки с какими-то строительными смесями, лопатой на листе железы старательно перемешивал раствор. Гуров смотрел на Ремезова со стороны минут двадцать, пытаясь понять, какие еще изменения произошли в этом человеке, кроме появившейся в волосах проседи и морщин возле уголков губ и глаз. Лихой был парень в прошлом, грабежей за ним было больше, чем удалось доказать следствию. И выкручивался он тоже лихо. Кажется, Ремезов всегда пытался предусмотреть все в этой жизни, но не всегда у него получалось с алиби, и загремел он тогда в колонию как миленький.

– Здравствуй, Василий! – сказал Гуров, подойдя к Ремезову со спины и остановившись в трех шагах. Кто его знает, а вдруг нахлынут воспоминания, а в руке тяжелая от засохшего на ней раствора совковая лопата.

Ремезов медленно повернулся, смерил гостя взглядом с головы до ног и так же неторопливо вытер тыльной стороной ладони пот со лба. И еще сыщик заметил, как глаза бывшего уголовника метнулись по сторонам. Привычки остались, подозрительность тоже, но что это означает? Что Ремезов все еще промышляет грабежами или просто никому не верит и боится, что за ним придут еще раз уже без причин, а потому что он уже сидел? Похож или не похож он на того человека, что приходил, по описанию свидетелей, с Левкиным в день его гибели на квест? А если бороду приложить?

– Не узнаешь? – снова спросил сыщик.

– Узнаю, – с вызовом ответил Ремезов. – Вас забыть сложно.

– Что это? – улыбнулся Лев, подходя ближе. – Неужели такая неприязнь сохранилась в душе? Кажется, в то время все было честно. Ты жил преступным промыслом, моя работа заключалась в том, чтобы защищать людей от таких, как ты. Я тебя взял с поличным и доказал, что ты виновен. Что не так?

– Я теперь что, должен вам на шею при встрече бросаться? – поморщился Ремезов и как-то затравленно стал озираться по сторонам.

– Идем-ка присядем, – кивнул Гуров на новенькие лавочки, составленные у заборчика в ожидании установки.

Они сели. Ремезов сразу полез за сигаретами, закурил, держа сигарету по-зэковски, огоньком в ладонь. Гуров продолжал смотреть на него внимательно и оценивающе.

– Зачем пришли? – глухим голосом спросил Ремезов. – Старые дела?

– А если новые?

– Я в завязке, начальник. Много лет в завязке, хоть меня и «сватали» много раз. Вот работаю. Целыми днями работаю, от себя уйти хочу.

– Слушай, Василий. – Гурову пришел в голову один вопрос, который он захотел тут же задать бывшему уголовнику. – Скажи, а за что вы все полицию ненавидите? Ты вот можешь ненавидеть лопату за то, что она тебе не дает перевернуть и перемешать одним движением сразу кубометр раствора? Ты можешь ненавидеть свои руки или спину, что они не могут позволить тебе перенести в дом сразу восемь мешков сухих смесей? Так и мы не позволяем вам делать то, чего природой не предусмотрено. Обществом не предусмотрено.

– Не надо, начальник! У меня нет ни к кому ненависти, нет ни на кого обиды. Даже на тех бывших дружков, которые меня в падлы записали, потому что не пошел с ними на дело. Тебе не понять, начальник, что такое стоять одной ногой в ночи, а второй на солнце и выбирать, куда шагнуть. Ты вот смотришь на меня, как на бывшего «сидельца», что, мол, с него взять! А у него душа, может быть, есть, открылась душа. Спросишь, раскаиваюсь ли за прошлое? А я просто не хочу о нем думать и вспоминать. Я его вычеркнул из памяти, я за него отсидел честно весь срок.

– А теперь? – осторожно спросил Гуров.

– Ничего теперь! Просто я разницу увидел, почувствовал, через ноздри пропустил, через душу свою. Понимаешь, начальник, я увидел разницу, когда к тебе относятся как к скоту, а когда как к человеку. Есть нормальные люди, у кого семьи, квартиры, телевизоры, дети, которых они водят в парк на качели и в зоопарк. А есть угрюмая кашляющая масса в серых робах, есть паханы с гнилыми зубами и глазами, полными ненависти ко всем вокруг. Это целый мир, наполненный ненавистью и лагерной вонью. И я сделал свой выбор. Пойми, начальник, что здесь я человек! Не Ремез, не Ряха, а Васек. Иногда даже Василий Борисович. Меня уважают, я смотрю людям в глаза как равный. И я понял, что стыдно считаться бывшим преступником. Ты это понимаешь, начальник?

Гуров смотрел на Ремезова, видел, как подергиваются желваки на его скулах, как в глазах, полных ожесточенности, очень беззащитно появляются слезы. И как этот большой и сильный мужик пытается усилием воли унять эту подступающую к глазам и горлу влагу. А ведь я не зря жизнь прожил, подумал он. Вот глядя на таких и думаешь, что не зря. Говорят, что колония не перевоспитывает. А вот и нет, она дает возможность сравнить и почувствовать разницу, сделать выбор. Между прочим, сделать самому!

– Ладно, Василий Борисович. – Гуров поднялся и похлопал Ремезова по плечу. – Это ты хорошо сейчас сказал обо всем, о себе. Я же просто мимо шел, увидел, вот и решил поговорить, узнать, как ты. Приятно удивился, что ты работаешь. Ну, будь здоров!

Прораба Гуров нашел в соседнем коттедже. Черноволосый, с большим животом, крикливый, с насмешливыми глазами мужчина посмотрел в удостоверение Гурова и махнул рукой, как настоящий заговорщик, уводя гостя на задний двор новостройки, где была навалена гора еще не вывезенного строительного мусора.

– И что тут у нас интересного для МВД? – спросил он, закуривая и сплевывая. – Нами вроде не уголовный розыск должен интересоваться, а кто-то вроде отдела по экономическим преступлениям. Или кража века произошла?

– Ничего не произошло, – улыбнулся Лев, глядя в смеющиеся глаза прораба. – Про одного человека хотел втихаря расспросить. Только вы ему не говорите, что я расспрашивал.

– Мое дело – сторона. Раз не надо ему знать, значит, и не узнает. О ком речь? У меня шустрых ребят, за кем глаз да глаз нужен, много.

– Вася Ремезов. Он у вас тут вроде разнорабочего.

– Упс! Ремезов, говорите? Жаль, хороший парень и работник старательный. Между прочим, практически единственный непьющий.

– Да вы не спешите выводы делать, – перебил прораба Гуров. – Я ничего плохого про него вам рассказывать не собираюсь. Наоборот, расспросить хотел.

– Да, знаю я, что он судимый, – поморщился прораб, и его глаза перестали быть смешливыми. – Это его беда, он от всех скрывать пытается, но ведь земля слухами полнится, как в старину говорили. Все и так знают, многие не верят, что он за грабежи сидел. Знаете, ребята молодцы, что хоть с расспросами не лезут к нему.

– Скажите, вы верите, что он завязал? – коротко спросил Гуров.

– Вы бы видели, как он работает, не задавали бы таких вопросов. Я ведь знаю, что в уголовной среде работать самому, своими руками – постыдное дело. Только воровать и отнимать. И семью им заводить нельзя…

– Да, есть такие старые понятия, – отмахнулся Гуров. – Вы лучше мне скажите, где был Ремезов вот в эти дни. – Он достал маленький карманный календарь и обвел авторучкой две даты.

Прораб удивленно взглянул на календарь и что-то прикинул в уме. Потом уверенно заявил:

– Здесь был. В поселке. У нас получился простой из-за того, что материалы вовремя не подвозили, и пришлось потом полторы недели нагонять. Ребята работали по двенадцать часов, а то и больше. А Ремезов живет вон в том доме с теткой. – Прораб показал в сторону кучки частных домов, которых еще не коснулось веяние современной архитектуры. – Вкалывали все до седьмого пота. Так что он или дома, или здесь. Хотя если в поселке что-то, то… тут я поручиться не могу.

– Странно, – вздохнул Гуров, убирая календарик в карман.

– Что странно? – не понял прораб.

– Странно, что не можете поручиться. Мне показалось, что вы относитесь к Ремезову с большой симпатией и готовы защищать его.

– Ну, тут за самого себя трудно поручиться, – нахмурился прораб и опустил голову. – В наше время я не знаю, кто кому верить станет.

– А времена всегда одинаковые. Дело, мне кажется, не во временах, а в людях.

– Да ладно, ладно! – Прораб нахмурился еще больше. – Понял я вас. Думаете, что своя рубашка ближе к телу и все такое прочее? Если хотите откровенно, то скажу. Не верю я, что Васька Ремезов снова пойдет на преступление. Завязал он навсегда и очень серьезно. Он мне говорил, я глаза его видел.

– Вот за это спасибо. – Гуров улыбнулся и протянул прорабу руку.

Крячко увидел в кабинете сидевшего на своем любимом диване Гурова и замер у порога:

– Ты чего, Лева?

– Тебя жду, – отозвался сыщик и с неохотой поднялся с дивана. – А ты слишком рано пришел. Не дал насладиться раздумьями.

– Вся ночь впереди. А что за мысли тебя одолевают, сомнения какие или так просто?

– Знаешь, Станислав, иногда вот накатывает одна мысль, что мы будем делать, если эти пятеро окажутся не при делах, а преступления, которые мы пытаемся примерить к матерым и злобным уголовникам, совершил милый, симпатичный парень как раз из коммерческих соображений? Ты не боишься потерять веру в современную молодежь и будущее страны? Ведь это же страшно, что уголовники его не совершили, а парень совершил.

– Ну-ну, – не очень весело засмеялся Крячко. – Уверяю тебя, что совершили эти преступления как раз злобные уголовники. А ты что, про Никифорова узнал что-то интересное?

– Узнал. Наш старый знакомый прохиндей Олег Никифоров не шел в ногу со временем и научно-техническим прогрессом. Видишь, как много значит в жизни образование. Оно не мешает в любой профессии, даже в профессии вора. Ты не поверишь, но, обворовывая год за годом богатые офисы и обходя всякие современные электронные средства безопасности, он как раз на них и попался. Я разговаривал с опером, который им занимался, и у меня создалось впечатление, что, сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет. Научно-технический прогресс движется вперед быстрее, чем за ним успевают полуграмотные воры. Короче, он второй раз загремел на нары уже с рецидивом. Что из Якутии на него прислали?

– Оперативный отдел характеризует его не очень хорошо. Представь только, его сравнивают со злобным хорьком. Вроде блатные его уважают, а все равно отношения не складываются. Слишком этот парень любит себя и ненавидит всех остальных. Там целый набор фотографий прислали, так что есть с чем сравнивать. Скажу честно, если бы Никифоров был на свободе, ни секунды бы не сомневался, что все эти убийства – его рук дело. Но он сидит, и очень далеко отсюда, и сидеть ему еще… много.

– Связь с волей поддерживает? Дружки, родственники?

– Нет, замкнулся. Они его там разрабатывали, думали, что он малявы получает, так нет, нет у него связи с внешним миром. У меня тоже, честно говоря, появлялась мыслишка, что эти преступления – его рук дело, но только не сам он ими занимался, конечно, а через дружков своих. Но, похоже, что он тут ни при чем.

– Да? Ладно, оставим Никифорова пока на скамейке запасных. Не очень я верю этой публике, и его карту в колоду пока убирать рано.