Глава 8
1 Августа. Оперативная обстановка
Прошедший день принес кое-какие результаты.
Несколько часов назад полковнику Мишину доложили о том, что у деревни Матюшино, там, где год назад проходила первая линия обороны, в добротной, в четыре накатов землянке обнаружили оставшихся десять диверсантов. На предложение сдаться они открыли очень плотный огонь. Но когда стало ясно, что боеприпасов у парашютистов предостаточно и что просто так они не сдадутся, было решено, дабы не терять бойцов, закидать их гранатами.
Командиру группы и радисту каким-то неведомым образом удалось просочиться из района десантирования через выставленные кордоны.
Еще три диверсанта были обнаружены в сорок третьем квадрате, двоих из которых пришлось уничтожить, а третьего удалось взять в плен. Из этого же места была передана радиограмма. Как объяснил командир радиопеленгаторного пункта лейтенант связи Никонов, расшифровать радиосообщение пока не удалось, но, судя по манере передачи, это был радист, отправивший два первых сообщения. Лейтенант, позвонивший ему в отдел, отметил, что в этот раз шифрограмма оказалась значительно сложнее – в ней был применен алгоритм, не использовавшийся ранее. Следовало заполучить определенный материал, чтобы заняться дешифрованием.
Полковник Мишин едва сдержал крепкое словцо, вертевшееся на кончике языка, и только сдержанно попросил ускорить дешифровку всех радиоперехватов. Лейтенант посетовал, что катастрофически не хватает людей, особенно опытных криптологов, но со своей стороны личный состав сделает все возможное, чтобы ускорить работу.
На том и порешили.
Еще через полчаса в указанный район прибыла оперативно-разыскная группа, которая, надо отдать ей должное, установила место проведения радиосеанса. Был проведен следственный эксперимент, в результате которого было определено точное место выхода радиосообщения в эфир, а также в допустимых возможностях воспроизведены условия передачи. Как следовало из выясненных обстоятельств, агентов было двое – один радист, а другой, по-видимому, командир группы. Радиопередача велась близ разбитой землянки, где год назад шел бой с немцами. В подтверждение первоначальной версии нашли окурок, точно так же примятый и надкушенный, как и в первом случае. Под слоем глины в землянке были обнаружены два скелета с истлевшей красноармейской формой; вот только жаль, что удостоверений личности при бойцах не оказалось.
Так и похоронили бедолаг в братской могиле.
В прифронтовой полосе оставалось двое диверсантов, которых следовало взять непременно живыми. Вот только бы знать, в какую сторону они направились. Ориентировки с их описанием были разосланы по всему фронту, в каждое подразделение СМЕРШа, по всем контрольно-пропускным пунктам; их словесные портреты находились в кармане каждого контрразведчика, однако последние два часа прошли в безрезультатном ожидании.
Полковник Мишин составил сообщение. Перечитав его, еще раз немного подправил.
«Совершенно секретно. Начальнику Главного управления контрразведки СМЕРШ. В ночь на 2 августа близ села Покровское была сброшена группа немецких парашютистов в количестве пятнадцати человек. Двенадцать диверсантов, оказав ожесточенное сопротивление, были уничтожены. Один – захвачен в плен и в настоящее время дает признательные показания. Двум другим – командиру группы и радисту – удалось скрыться. В настоящее время ведутся их поиски. Задание немецкой группы состояло в том, чтобы уничтожить два железнодорожных моста на пути Вязьма – Москва. А также провести диверсию против высшего командного состава Тридцатой армии. Начальник контрразведки СМЕРШ Тридцатой армии полковник Мишин».
Валерий Николаевич прошел в шифровальный отдел, начальником которого была миловидная двадцатипятилетняя капитан Коргина, и, протянув ей текст, сказал:
– Нужно срочно отправить.
– Насколько срочно, товарищ полковник? – уточнила девушка. – Сейчас на очереди у нас еще три шифрограммы. И все срочные!
– Шифрограмма идет начальнику Главного управления контрразведки СМЕРШ.
– Я лично займусь шифрованием, товарищ полковник, – заверила хорошенькая капитан. – И немедленно отправлю.
– Теперь я спокоен, – отозвался Валерий Николаевич, невольно улыбнувшись. На красивую женщину всегда приятно смотреть.
Женщина, постукивая каблуками, заторопилась в отдел. Не удержавшись, Мишин посмотрел ей вслед и тотчас столкнулся с ее насмешливым взглядом. Невольно смутившись, полковник шагнул к выходу.
* * *
Весь текущий день Иван Александрович провел в депо – лично подбирал подходящий паровоз, подыскивал нужные вагоны, а когда эшелон был собран, отдал распоряжение подполковнику Кузьмичеву, занимавшемуся железнодорожными перевозками, обустроить купе самым подобающим образом, и с группой офицеров вылетел в Гжатск – в скромный провинциальный городишко, в котором приходилось бывать еще до войны.
В аэропорту, как и было обговорено, встречали без излишеств, всего-то две машины – для него самого и сопровождавших офицеров. И, петляя между развалинами, покатили осматривать подходящий дом. Помнится, Гжатск украшала церковь Иконы Божией Матери Казанской. Теперь на ее месте – груда побитых кирпичей. Да и сам город, освобожденный всего лишь четыре месяца назад силами пятой армии Западного фронта, выглядел весьма уныло, был основательно разбит, уцелели лишь частные строения, да и то лишь те, что стояли на окраине. В городе лишь женщины и ребятня. Всех мужчин забрали на войну. Встречались лишь солдатики, прибывшие в отпуска после госпиталей или на короткую побывку.
Ночлег для Сталина Серов присмотрел в пригороде, иначе, «объект номер один» – небольшое одноэтажное здание, выкрашенное в голубой цвет с большим огородом, в котором произрастали с десяток яблонь, уже налившиеся плодами.
За Серовым, не отставая ни на шаг, топал глава местного НКВД майор Ефимцев, плотный круглый человек с добродушным лицом. Несмотря на прохладу, он без конца потел, прикладывая белоснежный платок на выпуклый, без единой морщинки лоб.
Повернувшись к Ефимцеву, Иван Александрович спросил:
– Миноискателями в доме прошлись?
– Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, как вы и приказывали, – ответил майор, заметно распрямившись. Выглядел он немного комично, его круглый живот, неожиданно подавшийся вперед, так и грозился подвинуть Серова. – Проверили и в доме, и в огороде, ничего не нашли!
– Вот и славно! Приставить к дому охрану и никого не впускать, – распорядился Серов.
– Будет исполнено, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, – затараторил Ефимцев.
– Можно покороче, просто товарищ комиссар, – выразил неудовольствие Серов.
– Слушаюсь, товарищ комиссар второго… – и тотчас осекся, заметив, как нахмурились брови Серова.
За пятнадцать лет службы майор впервые видел столь высокое начальство на расстоянии вытянутой руки. Оставалось только удивляться, чего это заместителю наркома не сидится в Москве? Какая такая нелегкая погнала его в ничем не примечательный городок, где со дня его основания (со времен Петра Первого, указавшего строить пристань на реке Гжать) не бывало человека старше полковника. Даже боязно было представить, какая персона должна была наведаться в Гжатск, если таковую встречает сам комиссар второго ранга Серов и лично подыскивает для нее дом, где бы она могла расположиться.
А комиссар второго ранга оказался невероятно дотошным в житейских делах, мелочей для него просто не существовало. Мало того что он прошелся по всему дому, так он заглянул еще и в сортир, притулившийся к боковой стенке здания. Невольно поморщившись от смрада, коротко спросил:
– Вы каким парфюмом пользуетесь?
Неожиданный вопрос застал майора врасплох. Да и место было выбрано не самое подходящее, чтобы отвечать на него. Но, собравшись с мыслями, не без гордости отвечал:
– Тройным одеколоном… Как и товарищ Сталин!
Иван Александрович невольно подавил улыбку. Сталин пользовался тройным одеколоном потому, что это был единственный парфюм, который не вызывал на его коже раздражения после бритья. Сам же Серов предпочитал одеколон фабрики «Новая Заря», который производили исключительно для высшего офицерского состава, из оставшихся запасов этилового спирта. Его невозможно было приобрести ни по карточкам, ни за деньги. А все потому, что этиловый спирт перешел в разряд стратегически важных продуктов.
– Похвально, – согласился Иван Серов. – А здесь чем пахнет, чувствуете? – И, уловив на лице майора растерянное выражение, продолжил: – Все так, дерьмом! Так вот, даю вам распоряжение… Можете воспринимать его как партийный наказ от кандидата в члены ЦК или как приказ заместителя наркома энкавэдэ – сортир переделать! И чтобы доски в нем были новые! Всю выгребную яму вычистить! И чтобы от сортира пахло не дерьмом, а духами «Красный мак»! Ты меня хорошо понял, товарищ майор? – серьезно спросил Серов.
– Так точно, товарищ член ЦК ВКП (б)! – в полный голос воскликнул Ефимцев. – Сделаем немедленно.
– Значит, все-таки по партийной, – усмехнулся Серов. – Ну-ну… Вернусь через час, проверю!
Серов проехал по городу, но ничего подходящего отыскать не сумел – всюду встречали развалины. Убедившись, что выбор сделан правильно, вернулся. Ефимцев по-прежнему потел и без конца вытирал платком лоб и щеки. Иван Александрович заглянул в наспех сооруженный сортир, пропахший свежими досками и тройным одеколоном, щедро разлитым по углам.
– Молодец, майор, сколько одеколона-то вылил?
– Четыре флакона!
– С поставленной задачей справился успешно… На повышение пойдешь!
Сразу после «объекта номер один» Иван Серов направился на железнодорожную станцию. Несмотря на царящую вокруг разруху, железнодорожный узел был в порядке и, как военный объект, находился под усиленной охраной. Патрули, невзирая на погоны, проверяли удостоверения личности у каждого, кто появлялся в поле их зрения. Такая старательность Серову понравилась.
В сопровождении заместителя и посыльного прошел к начальнику станции. В офицерском обмундировании без погон ему навстречу вышел мужчина лет сорока, крепко припадавший на правую ногу. Вид высокого начальства его не смутил. Доложил, как и следовало, по всей форме.
– Ты мне вот что скажи, есть ли на вашем железнодорожном узле брошенные немцами гранаты, снаряды, мины?
– Поблизости не будет. Вот этими руками все разминировал, – показал он на свои крепкие ладони, – я ведь из саперов. А вот на запасных путях имеются. Городок у нас небольшой, народу нехватка. Я тут разминировал с одним парнишкой, так его на днях в Красную армию призвали. А одному мне несподручно. – Постучав правой ногой, признался: – Вместо ноги у меня теперь култышка. Ну разорвет меня снарядом, кому от того станет легче? – Комиссар второго ранга промолчал. – Вот и я о том же… Где возможно, расставляю солдатиков. А на большее у меня нет ни времени, ни людей.
– Я все понял, разберемся своими силами, – ответил Серов. – Так где снаряды лежат?
Начальник станции подошел к окну и махнул в сторону дальнего полотна:
– А вон там… Около одноэтажных построек. Там у нас ремонтный цех. – Приоткрыв дверь, окликнул мужичка лет шестидесяти: – Савелий, поди сюда. – Когда тот подошел, с интересом поглядывая на представительное начальство, распорядился: – Проводи товарища комиссара к запасным путям… Ну там, где мины.
– А что, это можно, – охотно согласился путеец. – Ну так что, потопали?
На запасных путях, отстоявших от станции метров за двести, стоял короткий состав из цистерн, большая часть из которых была побита разрывами, с разорванными боками, и основательно помята. Рядом товарняк, стенки которого напоминали решето; тут же стоял покореженный паровоз. Подле рельс была навалена груда кирпичей, из которой торчало хищное оперение авиабомбы.
– А это еще что такое? – показал Серов на авиабомбу.
– Так она уже здесь месяца три как лежит. Может, потому и не разорвалась, что в кирпичи попала.
– Она может разорваться в любую минуту, – посетовал комиссар второго ранга.
– Может, – легко согласился Савелий. – Только чего ее беспокоить? Мы к ней уже привыкли.
Неразорвавшаяся бомба, высотой едва ли не в человеческий рост, выглядела жестокой декорацией к окружающей обстановке. Мимо нее, гремя пустыми ведрами, прошла к колонке девчушка лет пятнадцати. Неподалеку остановились две старухи и, энергично размахивая руками, о чем-то разговаривали.
– Понятно, – невесело протянул комиссар. – А где неразорвавшиеся снаряды?
– Нужно дальше пройти, – охотно откликнулся старик. – Метров триста.
Потопали по путям, перешагивая через кирпичные обломки. Метров через двести Серов увидел снаряды, где сложенные в ящиках, а где просто валявшиеся в беспорядке. Мины находились в трех больших кучах: гранаты валялись россыпью в радиусе пятидесяти метров. Страшно было представить, что может произойти, если один из снарядов сдетонирует.
– Это сколько же здесь снарядов? – не удержался от возгласа Серов. – Тут еще на одну войну хватит.
– Может, и хватит… Только их ведь не считал никто.
– А если рванет? – спросил Иван Александрович.
– Так не рвануло же раньше? – резонно заметил дед. – Значит, и дальше не рванет.
– Снаряды-то хоть охраняете?
– А то, – едва не обиделся старик. – У нас с этим строго. Вон стоит малой, – показал он на молодого бойца, прохаживающегося по путям. – Ребятишек отгоняет, для них это забава. Бывает стащат какой-нибудь снаряд, а потом подорвут! Если их не расшугать, так они все гранаты перетаскают.
Рядом на путях стояло два эшелона без локомотивов. На металлических платформах были видны следы от осколков и щербины от пуль. Эшелон прошел немалый боевой путь, прежде чем успокоиться на далекой провинциальной станции, через которую также прокатился маховик войны. Вот сейчас мастера подлатают покореженное железо и состав поколесит далее на передовую.
Городу с таким количеством снарядов и мин самостоятельно не справиться. Следовало прислать минеров и разминировать их как можно скорее, еще до подхода спецпоезда товарища Сталина.
Вернувшись на железнодорожную станцию, Серов попросил подождать начальника в коридоре, и тот, понимающе кивнув, заковылял к двери.
Подняв трубку, Серов тотчас связался с главным транспортным управлением НКВД.
– Слушаю, – прозвучало в ответ.
– Соломон Рафаилович? – узнал он голос начальника управления генерал-лейтенанта Мильштейна.
– Он самый.
– Это Серов беспокоит.
– Слушаю вас, товарищ заместитель наркома.
– Сейчас я нахожусь в Гжатске. Здесь на железнодорожных путях огромное количество снарядов, мин, гранат. Их нужно срочно вывезти из города. Даже странно, что они до сих пор не разорвались. Если это произойдет, так разнесет половину города.
– Насколько это срочно? Сейчас едва ли не во всех освобожденных городах подобная история.
– Это особый случай, речь идет о выполнении задачи в ближайшие часы.
– Я вас понял. Считайте, что работа уже началась. Я распоряжусь, чтобы к Гжатску немедленно выслали транспорт и перевезли все снаряды на склады.
– Когда именно он подойдет?
– Думаю, что в течение двух-трех часов, – отвечал Мильштейн.
– Добро. Проконтролирую лично, следующие несколько часов я буду находиться в Гжатске.
Иван Александрович положил трубку. Потом набрал следующий номер.
– Это Кузьмичев? – спросил Иван Александрович.
– Так точно.
– В вагонах все убрали? Купе готовы?
– Сделали все как нужно, мягкий вагон для товарища Сталина, а два жестки для сопровождавших его офицеров.
– Перегоните спецпоезд на Каланчевку и приставьте к нему усиленную охрану.
– Сделаем.
– Закамуфлируй его самым тщательным образом, чтобы ничего не бросалось в глаза. Загрузи дровами, сеном, песком. Покрась в какой-нибудь неброский цвет. Все понятно?
– Так точно, товарищ комиссар второго ранга.
– На всем пути от Москвы до Гжатска расставьте людей. Контролировать они должны каждый участок железнодорожного полотна. Переодень их в железнодорожную форму, чтобы не бросались в глаза. Все понятно?
– Так точно, товарищ комиссар второго ранга.
– Завтра в шесть часов вечера перегонишь спецпоезд особого назначения с Каланчевки на переезд Кунцево. Там будет безопаснее для товарища Сталина. Вся охрана должна быть одета в форму железнодорожников или в гражданскую одежду, чтобы не привлекать к себе повышенного внимания. Охрана не должна быть большой, Сталин этого не любит. Как только загрузитесь, сразу езжайте. Чтобы никакого простоя, я буду ждать вас в Гжатске.
– А товарищ Сталин уже предупрежден?
– Он в курсе. Приступай, работы невпроворот!
* * *
Комиссар второго ранга Серов вернулся в дом. Товарищу Сталину должно здесь понравиться. Соседнюю комнату он подобрал для себя и начальника охраны, так что Верховный будет чувствовать себя в безопасности.
В избе он повстречал майора Ефимцева, как если бы тот не отлучался вовсе, отдававшего какие-то распоряжения подчиненным. Кажется, он всерьез проникся возложенными на него обязанностями. И дом, теперь отдраенный и вычищенный, дышал свежестью. На столе в стеклянной вазочке, видно, для создания уюта, стоял небольшой букет полевых ромашек. Иван Александрович хотел было распорядиться, чтобы цветы убрали, но потом раздумал – пусть останутся, как-то освежают комнату.
– Ты мне вот что скажи, какая тут оперативная обстановка? Предателей много?
– Хватает, – признал майор, – как и везде… Вот недавно двух полицаев задержали. Их дела уже передали в прокуратуру. А так за последние три месяца только агентурным путем было выявлено десять немецких недобитков. Задержали двадцать девять дезертиров рядового состава, семнадцать сержантского и четырех офицеров. Ими сейчас следователи военной прокуратуры занимаются. Еще выявили двадцать человек уклонистов, – принялся перечислять Ефимцев. Судя по цифрам, что он держал в голове, память у него была отменная. – Пятнадцать человек из них отправили в райвоенкоматы, а остальных в прокуратуру. Народу у нас в отделе маловато, но как-то справляемся. Еще троих передали в органы НКГБ, восемь человек в СМЕРШ… Тут недавно со мной один случай приключился, – оживленно продолжал майор. – Как-то в пивную зашел… – И немного виновато, видно почувствовав, что произнес лишнее, продолжил: – У меня там свояк работает, передать ему нужно было кое-что… И тут смотрю, в старом пиджачке мужичок за стойкой пиво потягивает, а на груди у него орден Красной Звезды. Я к нему подошел и спрашиваю: «За что орден-то получил?» А он мне так достойно отвечает: «За личное мужество». А я у него тогда спрашиваю: «А чего это у тебя на ордене красноармеец в ботинках стоит, а не в сапогах, как должно быть? Что же это в абвере так опростоволосились?» Он кружкой хотел меня огреть, а я на него уже ствол навел, а потом по-тихому из пивной вывел. Никто даже и не заметил… Чего же людям праздник-то портить? Могут же они хоть пиво выпить после трудового дня.
– Могут, – легко согласился Иван Серов, понимая, что майор оказался не таким простым, как могло показаться на первый взгляд. – И что там дальше было?
– Отвел в СМЕРШ, как и полагается. Они там разберутся, что с этим гадом дальше делать! А так у нас все тихо, – заверил Ефимцев. – А чего еще здесь немецким агентам делать? Война в этих местах закончилась. Еще парочку старост опознали, сейчас где-то по подвалам прячутся… Мы их сегодня же и арестуем, вот тогда совсем полный порядок будет.
Во многом майор был прав: диверсантам и прочим немецким агентам в Гжатске делать было нечего. Вот разве что на развалины посмотреть. Агенты-наблюдатели оседают в крупных районных центрах, с серьезной промышленностью. Немало их крутится в прифронтовой зоне. Вот там работы для контрразведки хоть отбавляй! Однако успокаиваться было рановато. Товарищ Сталин хотел побывать в Вязьме и во Ржеве, где и сейчас было горячо, и лично познакомиться с обстановкой на Западном и Калининском фронтах. А потому на душе было тревожно.
Сев в «Виллис», Серов доехал до городского НКВД, где связался с Главным управлением СМЕРШа.
Трубку поднял сам Абакумов.
– Виктор Семенович, я сейчас в Гжатске нахожусь, ты не мог бы мне подсказать, какая сейчас оперативная обстановка в самом городе. Ну и обрисовать ситуацию в Вязьме и во Ржеве. Я, конечно, располагаю кое-какой информацией по своим источникам, но хотелось бы иметь более полную картину, может быть, я что-то упустил.
Начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ и заместитель народного комиссара обороны Виктор Семенович Абакумов был из тех людей, которым не нужно было что-то разъяснять, всего-то хватало полунамека. О планируемом выезде Сталина знало всего лишь несколько человек, Абакумов входил в их число.
– Понимаю… Сейчас в Гжатске относительно спокойно. Если и были какие-то диверсанты, так их выловили в последние недели. Что касается Вязьмы и Ржева, то прямо хочу сказать, что там не все так просто. Города находятся в прифронтовой полосе. Немцы не теряют надежды отбить их у нас. По нашим оперативным данным, в городах осталась сильно разветвленная агентурная сеть. Мы, конечно же, их выявляем, но работы еще очень много. Я бы посоветовал тебе и… товарищу Иванову, а также тем людям, с которыми ты поедешь в Вязьму и во Ржев, соблюдать повышенную конспирацию. Ни одна деталь не должна привлечь вражеских агентов. Иначе могут возникнуть серьезные осложнения.
– Я тебя понял, Виктор Семенович, со своей стороны мы делаем все возможное. Но я бы хотел тебя попросить, чтобы ты тоже подключился к этой работе. В течение ближайших двух дней в районе Вязьмы и Ржева не должно быть ни одного диверсанта.
– Я все понимаю, Иван Александрович, – отозвался Абакумов. – Мы уже подключились и сейчас проводим контроперации. Я не стану вдаваться в подробности, но хочу сказать: в течение ближайших двух дней они будут или задержаны, или уничтожены.
– Хороший ответ, Виктор Семенович. Очень надеюсь, что так оно и будет.
Иван Серов с некоторым облегчением положил трубку. Все-таки приятно иметь дело с человеком, которому не нужно много объяснять.
Вырвав из кармана листок бумаги, Иван Александрович поднял со стола остро заточенный карандаш и написал: «Совершенно секретно. Центр. Все подготовлено для приема хозяина. Можно выезжать. Александр». Затем взял конверт, вложил в него записку и заклеил.
Подозвав майора Ефимцева, приказал:
– Доставьте этот пакет в шифровальный отдел Тридцатой армии. Скажете, что от комиссара второго ранга Серова… Пусть немедленно отправят. За его доставку вы отвечаете лично головой… И еще вот что, возьмите с собой на всякий случай двух автоматчиков.
– Слушаюсь, – произнес изрядно пропотевший Ефимцев.
