Глава 6
Допрос диверсанта

За прошедшие полчаса Романцев с охраной из дивизионного отдела СМЕРШ задержал восемь человек, оказавшихся без противогазов. Выяснилось, что четверо из них были дезертиры, дела которых тотчас передали в военную прокуратуру, еще трое прибыли из госпиталя с последним пополнением и потому не слышали о приказе командующего армией, их отправили в свои части. Оставался последний – двадцативосьмилетний капитан, который уже два битых часа томился в комендатуре под присмотром автоматчиков из роты охранения и находился в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы.

Интуиция подсказывала Тимофею Романцеву, что с ним что-то не так. Но вот что именно, он не сумел бы объяснить даже себе. Возможно, что это и есть то самое пресловутое «звериное чутье», которое известно каждому оперативнику, долго пребывающему на линии фронта. Присутствие близкой смерти до предела обостряет чутье. Нечто подобное происходит с охотником, идущим по следу сильного и опасного зверя, и нет твердой уверенности, что он также не идет по твоим шагам и что именно ты выйдешь из этого поединка победителем.

На первый взгляд с капитаном пехоты Малюковым все было в порядке. К документам не придерешься, присутствовали все тайные метки. Вел он себя спокойно и очень даже уверенно, как человек, привыкший к военной дисциплине и бывавший на передовой. Даже доверительно улыбнулся, передавая личное оружие, и пошутил:

– Вы с ним поосторожнее. Оно мне еще понадобится, чтобы врагов расстреливать.

– Разберемся, – буркнул Тимофей Романцев, почувствовав, что неприязнь к задержанному только усилилась. Каким-то особым чувством, базирующимся на жизненном опыте и повышенном уровне наблюдательности, осознал, что перед ним сидит настоящий волчара, которого просто так не разговоришь. Вот только особенность ситуации заключалась в том, что сам он был волкодавом.

Расположившись в приемной, распорядился:

– Привести ко мне задержанного Малюкова.

Через несколько минут сержант охраны привел капитана. Был он без ремня, с расстегнутым воротником. Старший лейтенант Романцев внимательно всмотрелся в его лицо, пытаясь отыскать хотя бы какие-то перемены за прошедшие часы, но его встретил все тот же спокойный взгляд и дружеская располагающая улыбка, красноречиво говорившая: «Обиды не держу, старший лейтенант. Прекрасно понимаю, работа у тебя такая».

– Садитесь, – показал Романцев на стул, стоявший по другую сторону стола.

Капитан Малюков, поблагодарив едва заметным кивком, присел.

– И о чем пойдет у нас разговор?

– Как давно вы на передовой? – спросил Романцев.

– С сентября сорок первого, – просто ответил капитан. – Разрешите закурить. А то мою зажигалку забрали, а табачок без огня не распалишь, – посетовал капитан.

– Зажигалку вернем, но потом… По уставу не положено. – Старший лейтенант Романцев пододвинул коробок со спичками: – Возьмите.

Капитан извлек из кармана пачку с папиросами. Привычно смял полый фильтр и сунул его в уголок рта. После чего, чиркнув о коробок спичку, задымил табачком. По комнате распространился сладковатый запах «Герцеговины Флор».

Внутри Романцева зародился холодок, знакомый каждому охотнику, вставшему на свежий след. Собственно, он и был самым настоящим охотником, правда, его цель – человек, хищник куда более опытный и изворотливый, требующий у него особых качеств. И одного интеллектуального и физического превосходства в столь сложном противоборстве было явно недостаточно. Следовало обладать интуитивной проницательностью, чтобы распознать врага в самых неочевидных ситуациях.

Сейчас был тот самый случай.

– Значит, предпочитаете «Герцеговину Флор»? – дружески спросил Тимофей.

– Именно так, – широко улыбнулся капитан. – Надеюсь, контрразведкой не запрещено? Все-таки такой табак курит сам товарищ Сталин.

– Не запрещено, курите, – усмехнулся Тимофей Романцев. – Вот только где же вы им разжились? Любой табачок на передовой редкость, даже офицеры раскуривают махорку, а уж «Герцеговина Флор»… – Романцев сделал затяжную паузу, – это и вовсе неслыханно!

– Достался по случаю… В госпитале с лейтенантом одним лежал… танкистом. Как-то закорешились мы с ним, вот он и презентовал мне две пачки. Ему эти папиросы жёнка привезла… Я ведь тоже до этого махорку курил, вот только она закончилась. А «Герцеговину Флор» я не каждый раз курю, только по особому случаю.

– Для форса, что ли?

– Можно сказать, что и так.

– А сейчас какой случай?

– Никакого. Была бы махорка, так закурил бы ее.

– А куда вы направляетесь?

– В запасной полк армии. В предписании написано…

– А из какого госпиталя вы прибыли?

– Вяземский военный госпиталь номер пять. – Широко улыбнувшись, добавил: – Наверняка там одна сестричка меня вспоминает… Впрочем, мне тоже есть что повспоминать. Кроме раны, она мне еще и душу подлечила.

– А куда было ранение?

– Сквозное ранение бедра. – Папиросу он уже докурил и положил окурок в стеклянную пепельницу, предварительно затушив огонек. – На первый взгляд вроде бы ничего серьезного, но проваляться пришлось с месяц. Если не верите, могу показать, где именно.

– Не нужно. Я верю. – Подняв небольшой пакет с бумагами, продолжил: – Вот здесь написано, что вы сначала лежали в полевом госпитале, а только потом были переведены в Вязьму.

Пожав плечами, капитан отвечал:

– Все так. Сначала был в медсанроте. Провалялся там несколько дней, а уже потом перевезли в Вязьму.

– Вот только в выписке из госпиталя написано, что у вас еще был сепсис. Как же удалось выкарабкаться? В полевых условиях часто это верная смерть, – сочувственно покачал головой Романцев.

– А вот здесь, товарищ старший лейтенант, просто повезло, – вздохнул Малюков. – Тут ведь как карта ляжет, никто полного выздоровления не обещает… Я хоть и не верующий, но, видно, за меня кто-то очень крепко молился, если удалось выжить.

– Понятно. Так тоже бывает. А как звали ту сестричку, которая вас вспоминает?

Красивые губы капитана широко растянулись:

– А как же еще могут звать ангела-хранителя? Конечно же, Надежда!

Чтобы противника почувствовать, одних глаз недостаточно, его нужно ощутить кожей, спинным мозгом, так его можно переиграть.

У входа в комнату стоял сержант, внимательно вслушивающийся в разговор. В ладонях, потемневших от загара, автомат, указательный палец предусмотрительно держал на спусковом крючке, за плечами у него боевой опыт. Не подведет! Видно, и он ощущал опасность, исходящую от капитана, как будто бы сидевшего безмятежно.

– Видно, договаривались встретиться с ней после войны?

– А то как же, – довольно отвечал капитан. – Пообещали писать друг другу каждый день. Признаюсь честно, товарищ старший лейтенант, я на ней жениться обещал. Кто знает, может быть, и женюсь, если где-нибудь не убьют. Или еще раз не влюблюсь.

– Встречи вам с ней я не обещаю, а вот поговорить можно прямо сейчас. Я ведь и телефон госпиталя узнал. Связь у нас здесь хорошая, двенадцатиканальная, так что дозвонимся без проблем. – Подняв трубку, Тимофей Романцев произнес: – Соедините меня с Вязьмой, пятый госпиталь… Да, подожду, – ободряюще посмотрел на Малюкова, сидевшего молча. – Ага, хорошо… Это Пятый вяземский госпиталь? Я вот по какому делу звоню, я старший лейтенант военной контрразведки Романцев. У вас работает медсестра Надежда?.. Нет… Может, раньше работала, сейчас время такое… И никогда не работала… Хм, странно. А вот ответьте мне на такой вопрос, двадцатого июня к вам поступил капитан Малюков… Он до конца долечился?.. Да, подожду… Тоже не поступал.

Служба в прифронтовой полосе обострила чувства Романцева до предела. Чтобы выжить в противостоянии с врагом, нужно уметь просчитывать его шаги, предвидеть возможную опасность и умело противостоять ей. Вроде бы ничего еще не произошло – Малюков продолжал сидеть на стуле, но внутри Романцева зазвучал какой-то тревожный камертон, отзываясь на изменение в настроении задержанного. В какой-то момент Романцев осознал, что находится на краю гибели. Пачка папирос, что Малюков держал в руке, неожиданно блеснула лезвием, и Романцев инстинктивно отпрянул в сторону. Выброшенное лезвие со стуком ударилось в стену и отскочило в сторону.

Подскочивший сержант с коротким замахом ударил Малюкова в шею прикладом автомата. И уже падающего, с силой поддел носком сапога, откинув в противоположный угол комнаты.

– Лежать! – заорал боец, направив на распластанного капитана автомат.

Диверсант и не думал подниматься, оперевшись спиной об угол комнаты, затравленно посматривал на Романцева, поднявшего пачку.

– «Герцеговину Флор», значит, куришь… как товарищ Сталин, – хмыкнул Романцев. – Ловко! А табачок-то у тебя с сюрпризом. Это у вас в абвере такие пачки мастерят? – внимательно осмотрев пачку со всех сторон спросил Тимофей.

– Повезло тебе, старший лейтенант, считай, что второй раз родился.

Тимофей Романцев разодрал пачку, на стол бесхозно посыпались папиросы. В самое дно была вмонтирована небольшая трубка со сжатой пружиной. Достаточно лишь нажать на кнопку, как упругий механизм с силой выбрасывал клиновидное стальное жало. По длине оно было небольшим, но достаточным, если уж не убьет, так непременно выведет противника из строя.

Теперь понятно, откуда у него возникло чувство опасности. Тимофей понимал, что его спасло предвидение, неожиданно обострявшееся всякий раз при контакте с противником. Сам он еще не осознал, что повстречался с врагом, но память, уже получив оперативную информацию, успела ее обработать и подготовить его к опасности; включила в нужный момент отработанные до автоматизма рефлексы.

– Занятная штуковина, – положил в карман трубку Тимофей, – может, и мне еще пригодится. – А теперь давай поговорим пообстоятельнее. Поднимайся… Садись. Нервы дрогнули, не выдержал, – посочувствовал Романцев. – А ведь я никому не звонил. Провел я тебя, что же ты так по-глупому попался?

– Ах вот оно что, «на пушку», значит, меня взял. А ты молодец, не ожидал… Поначалу ты мне простоватым показался, а ты вон что выкинул. Признаю, переиграл ты меня.

– Назови свою настоящую фамилию? Когда начал служить немцам и при каких обстоятельствах.

– Тебе придется очень постараться, чтобы меня разговорить.

Тимофей Романцев невольно усмехнулся:

– Постараться, говоришь… Вот только для старания у меня времени нет. Это тебе нужно будет очень постараться, чтобы убедить меня не передавать тебя под охрану. Три дня назад одного такого задержали, старостой у немцев служил. Так его саперными лопатками зарубили… при попытке к бегству. Вот и думаю, что ты тоже можешь в бега удариться!

– Не сделаешь, я тебе живой нужен.

– Ты мне нужен разговорчивый. А теперь ответь мне, кто ты? Кто входил в твою группу и какое у вас было задание?

– Меня не расстреляют?

– Ничего не могу тебе обещать. Все будет зависеть от того, насколько ты будешь с нами искренен.

– Хорошо… Меня зовут Кононов Герасим Петрович. Я бывший лейтенант Красной армии Триста сорок четвертого полка Шестьдесят пятой армии первого формирования. Тридцатого апреля сорок второго года, когда меня послали в разведку, я перешел к немцам.

– Добровольно, значит.

– Да.

– Почему изменил родине?

– До войны я работал заведующим складом… Ну и продавал налево кое-какие вещички. Потом меня уличили. Когда из предварительного заключения меня везли на допрос, удалось бежать прямо из-под стражи. А потом через знакомых достал подпольный паспорт и сменил свою фамилию на Малюков. А тут вдруг в батальон новое пополнение поступило. А с ним мой сосед бывший, который меня знал под прежней фамилией. Вот он и бросился ко мне на шею, Герасимом меня называл, говорит, что хорошо хоть кого-то из старых знакомых встретил… А ведь в роте меня как Нестора знали… Предчувствовал, что мне все это боком выйдет, так оно и произошло… А через пару часов меня в особый отдел вызывают. Тут как раз наши в разведку пошли, ну я и напросился к ним, а как случай представился, так к немцам перешел.

– Что было дальше?

– Сначала попал в Глуховский лагерь для военнопленных, это в Полтавской области, потом отправили в Псковский лагерь для диверсантов.

– С чего это вдруг такая честь? – усмехнулся Романцев.

– Сам не пойму, видно, приглянулся… Но ничего хорошего для немцев я не сделал.

– Не сделал или не успел?.. Ладно, это мы еще перепроверим. Какие были твои задачи?

– Не знаю, какое задание было у шестерых, они получали свой инструктаж… Но мы должны были взорвать два железнодорожных моста через Вязьму.

– Где именно?

– У села Исакова и у Можайска. Дальше должны были организовать наблюдение за железными дорогами в направлении Вязьма – Москва. Узнать, какие воинские части и подразделения дислоцируются поблизости. Номера дивизий, полков, которые вскоре должны отправиться на фронт. Выведать, какая техника идет к линии фронта и какая содержится в резерве. Предполагалось, что я устроюсь куда-то на жительство, как нас уверили, документы у нас вполне надежные.

– Когда радист должен выйти в эфир?

– Желательно сразу же после приземления.

Лучшего места для радиоэфира, чем местные леса, где каких-то несколько месяцев назад проходили ожесточенные бои, подобрать было трудно. Некоторые леса и пашни до сих пор стояли заминированными, так что местное население туда не шастает. А в землянках, еще не осыпавшихся, можно переждать весьма длительное время. Значит, диверсантов следует искать именно там.

– Командир группы Свиридов?

– Так точно.

– Сколько вас было человек?

– Вместе со мной пятнадцать. Мы должны были встретиться сразу после приземления, но у нас не получилось. Выброска десанта произошла через большие интервалы, а потом был сильный ветер и нас разбросало. Некоторое время я пытался разыскать своих, а потом, когда условленное время вышло, я ушел.

– Покажите резервное место встречи? – разложил Тимофей Романцев перед диверсантом карту.

Некоторое время тот всматривался в название местности и водил заскорузлым пальцем по горизонтальным линиям, а затем уверенно объявил:

– Вот здесь, в сорок третьем квадрате…

– Когда именно?

– Сегодня в четыре часа вечера. – Тимофей Романцев невольно глянул на часы. Оставалось сорок пять минут. – Если кто-то не сумеет в срок выйти в этот район, встречаемся в Вязьме во Введенской церкви. В нынешнее время появилось много верующих, так что наше появление никого не удивит.

– Как собирались взрывать мосты?

– Магнитными минами. Ничего особенно делать не нужно, просто прикрепить их на металлические опоры, и все! Мины настроены на звуковые колебания, взрываются в тот самый момент, когда поезд проходит по мосту.

– Интересные вещи ты рассказываешь. Обещаю тебе, что мы с тобой еще поговорим. А сейчас в камеру его, – распорядился Романцев. – Пусть соберется с мыслями.

Диверсант поднялся.

– Руки за спину, – строго приказал конвойный. И когда тот подчинился, не менее строго сказал: – На выход!

Пошел уже третий месяц, как Тимофей Романцев возглавлял особый отряд СМЕРШ Западного фронта. Работать приходилось по всем армиям, а потому катастрофически не хватало людей. Сегодня две группы он отправил на поиски парашютистов, и теперь в его распоряжении оставалось десять автоматчиков.

– Собирай людей, и едем в сорок третий квадрат, – сказал Романцев заместителю начальника отряда старшине Захарчуку. И, подхватив с вешалки фуражку, вышел из комнаты. – Это недалеко отсюда, километрах в десяти.

Подошел боец и протянул Романцеву конверт:

– Товарищ старший лейтенант, вам письмо.

Письмо было от Зои, жены. По телу пробежалась приятная волна. Ее письма были согревающими, сильными, так эмоционально писать и откровенно высказывать свои чувства способна только любящая женщина. Романцев поймал себя на досаде, вспомнив о том, что не успел ответить на предыдущее письмо. Наверняка Зоя волнуется.

Некоторое время он боролся с соблазном, чтобы тут же, под взглядом бойца, прочитать письмо, но, пересилив себя, сунул послание в планшет.

– Пошли!

Автоматчики дружно загрузились в основательно потрепанную полуторку, имевшую немалую боевую биографию. Лобовое стекло в грузовике было прострелено в двух местах, и оставалось только удивляться, каким образом пули не зацепили водителя. Высокий борт, вполне еще справный, лишь у самой кабины вырвало край крупным осколком, и теперь расщепленные доски занозисто торчали, угрожая разодрать обмундирование. Поломанные доски следовало поменять или хоть как-то подлатать, но как-то все не доходили руки.

Старший лейтенант Романцев сел на командирское место рядом с водителем, и полуторка, гребя разболтанным и расшатанным на дорогах войны металлом, заколесила по узкой полоске серой дороги, кое-где залатанной кусками асфальта; в других местах, где ямы от разрыва снарядов были особенно глубокими, их просто засыпали щебнем и тщательно утрамбовывали танками. А потому рессоры, испытывая дополнительную нагрузку, гнулись и скрипели, заставляя чертыхаться автоматчиков, казалось бы, привыкших за годы войны к повальному бездорожью.

Подкатили к смешанному темному лесу, угрюмо шелестевшему густыми кронами. Война затронула и его – у самой опушки стояла могучая липа, ствол которой был разворочен взрывом, и из покореженного нутра некрасиво торчали длинные щепы и просматривалась рыхлая сердцевина. Несмотря на полостную рану, дерево справлялось, продолжало жить и идти в рост; хмуро и басовито шелестело могучей и густой кроной, в толстых ветвях которой обжились голосистые пичуги.

Далее полуторке не пройти. Там, где когда-то была дорога, образовалась огромная яма, залитая до самых краев водой. По обе стороны, колюче и враждебно ощетинившись растопыренными ветками, произрастали вязы. Столь крепкую рать не объехать, а потому, сгрузившись, контрразведчики решили топать пешком.

Даже в глубине леса, где, казалось бы, не было ни военных подразделений, ни активных боевых действий, едва ли не на каждом шагу можно было увидеть следы войны, уходящей на запад. Прямо из земли истлевшим тряпьем выглядывало темное немецкое обмундирование. Валялись дырявые каски, простреленные пулями, разодранные осколками и протравленные ржой. Между стволами просматривалась самоходка устарелого образца, виновато уткнувшаяся стволом в землю.

Здесь проходил скоротечный, суровый и безымянный бой, каковых на просторах России было немало. Со столь же неизвестными солдатами, укрытыми кое-где опавшей листвой, а кое-где наспех зарытыми.

– Идем тихо, – предупредил Тимофей Романцев. – Смотреть под ноги, чтобы ни одна ветка не треснула.

Предупреждение было излишним. Народ в отряде собрался бывалый. Ходить по лесу умели все, так что их осторожности могла бы позавидовать даже рысь.

Прошли метров триста по грунтовой дороге, местами заросшей крапивой и кустарниками, когда вдруг через ветки дальнего ряда ельника пробилась светлая полоса – не иначе как поляна. Приложив палец к губам, старший лейтенант двинулся вперед; ноздри раздуты, глаза хищно всматривались вперед, в этот момент Романцев напоминал осторожного хищного зверя, вышедшего на свежий след добычи.

Подошли к самому краю поляны и через ветки рассмотрели трех бойцов в гимнастерках, сидевших на пнях. Скатки шинелей, напоминающие спасательные круги, лежали на скошенной траве. В полном боевом снаряжении, включая сумки для гранат. А вот противогазов при них не было. В значительном отдалении просматривался хуторок, огороженный высоким плетнем, сбегавшим в низину, заросшую сиреневым клевером и желтоголовыми ромашками.

– Выходим, – негромко произнес старший лейтенант Романцев и, отстранив от себя упругий лапник, шагнул на поляну.

Был уверен, что следом, растянувшись в шеренгу и держась на значительном расстоянии друг от друга, оставляя тем самым возможность для маневра, вышли бойцы, охватывая вполукруг сидящих на пнях красноармейцев.

Шли неторопливо, размеренно. До них было метров шестьдесят, расстояние, с которого парашютисты могли бы принять бой. Пусть неравный, но очень серьезный для вышедших на поляну контрразведчиков. И шансы, чтобы уйти в лес, у них были бы немалые.

Достаточно пройти еще метров пятнадцать, и такой возможности им более не представится. Далее смершевцы будут контролировать каждый их жест, каждое движение, даже малейшие нюансы мимики.

Тимофей Романцев поймал себя на том, что крепче сжал рукоять пистолета, ожидая выстрела. Вот сейчас ближайший их них рванет автомат и пальнет короткой очередью. Но в их поведении не было ровным счетом ничего такого, что заставило бы заволноваться или хотя бы напрячься. Диверсанты напоминали обыкновенных бойцов, вернувшихся с передовой, уставших от войны. И вот теперь, расположившись на поляне, вместо громыхания пушек слушали пение соловьев.

Приблизившись на расстояние десяти шагов, Тимофей представился:

– Старший лейтенант СМЕРШа Романцев. Предъявите документы.

– Что-нибудь не так, товарищ старший лейтенант? – добродушно спросил боец восточной наружности.

– Все так. Просто обычная проверка. Семенов, Соколов, проверьте документы, – обратился он к бойцам, стоявшим рядом.

Красноармейцы дружно поднялись, в намерении продемонстрировать документы. Было видно, что двое впередистоящих расстегнули нагрудные карманы, чтобы извлечь удостоверения личности. Романцев внимательно следил за их руками. Только третий, находившийся немного позади, скрываемый спинами приятелей, как-то заметно медлил. Тимофей Романцев смотрел прямо на него, буквально физически ощущая исходившую от него опасность. То же самое чувствовал и сержант, двигавшийся по левую сторону от него. И не ошибся. Диверсант выхватил из-за спины автомат, и, прежде чем он успел нажать на курок, сержант пустил ему в грудь короткую очередь, заставив в падении широко раскинуть руки. Двое других диверсантов, словно по команде, в кувырке, бросились в разные стороны, застрочив длинными очередями в надвигающихся контрразведчиков. У Черных, стоявшего ближе всех, сбили с головы пилотку, заставив его сильнее вжаться в землю.

– Не стрелять! Брать живыми!! – срывая голос, закричал Романцев.

Диверсанты умело, используя кувырки и короткие рывки, приближались к лесу. Контрразведчики, растянувшись в цепь, скорыми перебежками наступали на диверсантов, стараясь автоматными очередями отрезать их от леса. Встречный бой приобретал все более жесткий характер, протекал быстро. По фронтовому опыту Тимофей Романцев знал, что удача на стороне того, кто более беспощаден и дерзок, кто думает неординарно, отринув привычные схемы. Расстояние между ними было небольшим: всего-то рывок, чтобы осуществить захват. По напряженным лицам бойцов Тимофей видел, что они готовы и только выбирали подходящую секунду, чтобы броситься вперед. Диверсанты успели закатиться за пригорок, где чувствовали себя в полнейшей безопасности и, приберегая патроны, вели стрельбу короткими очередями. За их спиной, в нескольких секундах стремительного бега, возвышался лес, где достать их будет куда труднее, чем на открытой поляне. И диверсанты готовы были пойти на риск.

Махнув рукой, Тимофей Романцев дал знак контрразведчикам, находящимся на самом краю, усилить огонь. Его поняли мгновенно, тотчас с обеих сторон зазвучала усиленная стрельба, не давая диверсантам поднять головы.

– За мной, – сказал Романцев старшине, лежавшему рядом.

Поднявшись в полный рост и с пистолетом у самого пояса, Тимофей побежал прямо на бугры, за которыми улеглись диверсанты. В какой-то момент пальба умолкла, давая возможность нападавшим осуществить бросок. И сразу же из-за бугра появилась фигура диверсанта с автоматом в руках, целящегося прямо ему в корпус. Романцев осознавал, что в следующее мгновение прозвучит выстрел. И тело, приученное к боевым рефлексам, метнулось влево и вниз. Он услышал, как справа от него над самым плечом нервно и зло просвистела стайка рассерженных пуль. Стремительно встав на колено, Тимофей выстрелил прямо в плечо диверсанту, не давая ему возможности произвести второй выстрел.

Тот громко вскрикнул, как-то нелепо выронил из рук автомат и плюхнулся на землю. Подскочив, Романцев, подавляя всякую попытку к сопротивлению, с размаха ударил рукоятью пистолета ему в лицо. Не без злорадства отметил, что под рукой что-то хрустнуло, и закричал прямо в брызнувшей кровью рот:

– Лежать!

Слева возникла какая-то возня, прозвучало сдавленное покрякивание. Периферийным зрением уловил, что дюжий старшина, взгромоздившись на худосочного диверсанта, остервенело, поскрипывая от злобы зубами, наступив ему коленом на пояс, стягивал за его спиной вывернутые руки.

– Не двигайся, мать твою!.. – басовито гудел старшина, отвесив диверсанту оплеуху.

Подошедшие бойцы с интересом и без злобы посматривали на плененных диверсантов. Враг был побежден, можно было и расслабиться, хотя каждый понимал, что сегодняшний день для кого-нибудь из них вполне мог быть последним. Но курить махорку было рано, следовало немного потерпеть. Но ничего, после такого ожидания табачок покажется ядренее.

Из простреленного плеча диверсанта сочилась кровь, он глухо постанывал. Оказывать помощь ему никто не торопился. Другой, со связанными руками, был посажен старшиной на траву и исподлобья зыркал на обступивших его бойцов.

– Вот их военные билеты, – старшина протянул документы Романцеву. – В вещмешке еще деньги лежат. Не знаю сколько, но очень много!

– Ничего, посчитаем.

Тимофей внимательно пролистал документы, после чего запрятал в планшет.

– Старший лейтенант, мне бы перевязку на плечо, а то весь кровью изойду, – пожаловался раненый диверсант. – А потом…

Тимофей давно взял себе за правило не входить в разговор с задержанными. Врага следовало обесточить; отобрать всякую надежду на благоприятный исход; деморализовать; навязать свою волю.

Хлесткий удар по лицу заставил диверсанта умокнуть.

– Назови свою фамилию, мразь!

– Рядовой Егоров, – проговорил тот, стараясь не смотреть на старшего лейтенанта.

Ударив ногой в грудь, Романцев опрокинул диверсанта на спину. И, наклонившись, произнес с ненавистью в самое лицо:

– Я спрашиваю, как твоя настоящая фамилия, фашистская гадина?! Ты меня хорошо понял?!

Внутри диверсанта случился какой-то психологический надлом, что было видно по его глазам, враз потухшим. Все пути к отступлению были сожжены, и не оставалось ни малейшей возможности, чтобы выбраться из этой передряги живым.

– Понял… Младший сержант Савельев.

– Когда попал в плен? Где служил до измены родине? – тряхнул Тимофей за грудки немецкого агента.

Отерев рукавом кровь с разбитой губы, заговорил:

– В плен попал в октябре сорок второго, под Сталинградом. Служил в Тридцатой стрелковой дивизии Шестьдесят второй армии. В фильтрационном лагере в поселке Степное, под Курском, был завербован сотрудником абвера штурмбанфюрером СС Фридрихом Ульке.

– Кто в вашей группе старший?

Диверсант кривился от боли, едва сдерживая прорывающийся через стиснутые зубы стон.

– Командир группы капитан Свиридов.

– Это его настоящая фамилия?

– Нет, псевдоним. Не думаю, что кто-то в отряде знает его настоящую фамилию.

– Ах ты падла! – прошипел агент, сидевший рядом. – Как мы тебя сразу не распознали!

Повернувшись, Романцев без сожаления выстрелил диверсанту в лоб. Этого не разговоришь, слишком идейный попался.

– Оттащите эту падаль в сторону, чтобы он здесь не смердел, – распорядился старший лейтенант.

Двое бойцов, взяв убитого за ноги, оттащили подальше в густую высокую траву. Закурили табачок с чувством исполненного долга.

– Почему его не было с вами? – спокойным голосом спросил Романцев, как если бы ничего не произошло.

– Я не знаю… Мы его ждали на месте приземления, но он не объявился. Он должен был прийти и сюда, но тоже не подошел. Может быть, что-то с ним случилось… А может, чего-то почувствовал. Он невероятно осторожный и опытный. Свиридов не однажды бывал за линией фронта.

– Он сам об этом рассказывал?

– Просто обмолвился. Пожалуйста, прошу вас, сделайте что-нибудь с этой раной. – На выпуклом шишковатом лбу диверсанта выступили крупные капли крови. – Я больше не могу терпеть… – скривился он от боли.

– Старшина, – обратился Романцев к заместителю, – вколи ему обезболивающее, да и рану перевязать нужно.

– Сделаем, товарищ старший лейтенант, – охотно отозвался Захарчук.

Вскрыв индивидуальную аптечку, он ввел инъекцию новокаина, после чего умело перебинтовал рану.

– Все забываю у тебя спросить, старшина, где ты так наловчился с медикаментами обращаться?

– Так я же фельдшер, товарищ старший лейтенант, – заулыбался Захарчук, – привычный к этому делу.

– А чего же ты не в санчасти?

– Не мое это… В контрразведке веселее.

Из-за куста торчали сапоги убитого диверсанта, невольно приковывая внимание. Тимофей Романцев внимательно посмотрел на часы – до окончания отведенного времени оставалось двенадцать часов. Полковник Мишин был не из тех людей, что забывают о сроках. Если сказал сутки, значит, так тому и быть. Ровно через двадцать четыре часа он потребует доложить о результатах. В худшем исходе рассчитывать на милосердие не следует.

Лицо диверсанта слегка порозовело, теперь он чувствовал себя значительно лучше.

– Что он за человек, командир вашей группы?

– Хм… Просто так и не ответишь. Волевой, сильный. Способный подчинить себе людей. Причем он это делает не столько силой, сколько убеждением. Перед достижением цели не останавливается ни перед чем. Реакция у него мгновенная, решения принимает молниеносно. Изворотлив, гибок, хитер. Способен просчитать даже самую сложную ситуацию на несколько шагов вперед. Вам придется изрядно постараться, чтобы его отловить.

– Куда он мог пойти?

– Мы договорились встретиться в Вязьме во Введенской церкви. Но не думаю, что он там объявится.

– Где магнитные мины? Они где-то спрятаны или их вам должны передать?

– Вы и о них знаете?

– Мы много чего знаем.

– Магнитные мины Свиридову должен был передать его человек. Он знает его лично. А кто он такой, мне неведомо.

– Чего разлегся? Поднимайся. Мы с тобой еще в отделе поговорим.