Глава 10
Назаров точно знал, куда направится первым делом.
По адресу, где когда-то проживала Мария Ильинична Степанова. Этот адрес его и интересовал, когда перебирали вместе с паспортисткой ее картотеку. Он не встретился со Степановой, отложил это на потом. Не был с ней знаком, не видел ни разу, но почему-то был согласен с Мишкой, что что-то в этой дамочке не так. И дело даже не в любовной связи с большим человеком, а в чем-то еще.
Он ведь заставил Мишку после визита к Степановой трижды повторить, как она отреагировала на страшную новость. Как стояла, что делала, как дышала, даже спросил. Может, коллега и сгущал краски, но заинтриговать Назарова у него получилось.
Что-то было не так с этой Марией Степановой. Только вот что?
Могла журналистка узнать о ее амурных делах? Могла. Если для соседей это не было тайной, почему она не могла? С ее-то умением разгадывать чужие секреты! Хорошо, узнала – и что? Принялась шантажировать высокопоставленное лицо? Вряд ли. Редактор газетный из кожи вон лез, когда доказывал, какая она была порядочная. Значит, в такие грязные игры она не играла.
Тогда что?
Настя Глебова могла узнать какие-то нехорошие вещи о любовнице высокопоставленного лица. Грязное прошлое? Запросто. Что-то нехорошее настоящее? Почему нет.
Итак, она узнает, является к Степановой и выкладывает ей все. Угрожает, что расскажет кому надо. И Степанова…
Могла убить? Если на кон поставлено слишком много – могла!
А насколько высокими здесь могли быть ставки?
Дальше мысли Назарова разбежались, как перепуганные блохи. Додумался даже до заговора против высокопоставленного лица из силовых структур. Эта идея, разумеется, ему понравилась меньше всего.
Нехорошие мысли прервал Мишкин телефонный звонок. Хоть за это спасибо.
– Ты где? – заорал тот что есть мочи.
– Еду на бывший адрес Степановой. А что?
– Зачем? – Мишка сразу растерялся.
– Еще не знаю, – признался Назаров и затормозил на светофоре. Подрегулировал кондиционер, чтобы в салоне стало еще прохладнее. На улице по-прежнему плавился асфальт. – Знаешь, Мишка, я уверен, что здесь что-то не так. Степанова очень интересовала Глебову. Очень!
– Выходит, не такой уж я дурак, когда заподозрил ее в неискренности?
– А я и не говорил, что ты дурак. – Назаров дождался, когда загорится зеленый, плавно тронул машину, повернул на перекрестке, вливаясь в поток, и поехал к центру. – Просто посоветовал держать свои мысли подальше сам знаешь от кого.
– А тебе можно? – возмущенно запыхтел напарник.
– А я в обход его персоны займусь этой дамочкой. Мысли кое-какие есть на ее счет.
– Поделишься?
– В двух словах.
Со вздохом он начал делиться своими соображениями, хотя не очень хотелось. Мишке только дай повод – начнет бурную деятельность разводить, чтобы поскорее в отпуск свалить.
– Думаю, что Настю Глебову могла интересовать именно она, а не он. Могло быть у этой леди какое-то странное прошлое, которое Глебова изучала.
– Почему именно у нее?
– Да потому что больше там зацепиться не за кого, Мишаня. И ты сам говорил, что известие о смерти журналистки сразило наповал только ее.
– Не только, – вдруг нехотя признался Мишка. И замолчал, стервец.
– Выкладывай.
– Интересная тема вырисовывается, брат. Я статьи просматривал, в которых она всяких жуликов клеймила, Глебова наша. – В трубке зашуршало, Мишка листал газетную подшивку. – Наткнулся на пару материалов об одном юноше.
– Кто такой?
– Начинающий аферист, ничем не брезгует. Далеко парень не заходит, но дамочек и пенсионеров пощипал изрядно. Хотя ни у одного обиженного на уголовную статью обвинений не нашлось. Но для газетной статьи материала оказалось предостаточно. Первая статья о нем вышла без имени и фамилии, но с точным описанием схемы каждой аферы. Вторая уже с фотографией. Парня сняли со спины, лица не видно, но узнать можно, если постараться. Так мне главный редактор сказал. Третья статья не вышла. Наша журналистка получила пинок под зад и недвусмысленные угрозы в свой адрес.
– Об этом я слышал.
– Слушай дальше! Друг юного афериста явился к редактору и застращал того до обморока, пригрозив судебными тяжбами. Тот на попятную. Статью придержал, но у Насти велел прощения попросить. Аферист вроде попросил, букет принес и все такое. Но сейчас не об этом! – Мишкин голос торжествующе завибрировал, будто кто-то на его голосовых связках заиграл, как на арфе. – Знаешь, как фамилия молодого афериста?
– Не знаком, – буркнул недовольно Назаров.
Он увидел нужный указатель на перекрестке, свернул и припарковался в тени. В старый, затерявшийся среди многоэтажек дворик с тремя «хрущевками» проезда не было. Придется идти пешком.
– Его зовут Данила Кобзев. Молодой, наглый, красивый, порочный, – принялся кого-то цитировать Мишка, скорее всего, свою Карину. Наверняка уже успел поделиться успешным завершением задания.
– И что нам это дает? Он же принес извинения, я ничего не путаю?
– Принести-то он принес, но… Здесь такое дело, Макс. Помнишь обстоятельства обнаружения тела погибшей Глебовой?
Конечно, он помнил. Собачники нашли в лесополосе.
– Знаешь, кто был тот парень, чья собачка наткнулась на труп Глебовой?
– Мишаня, долго еще будешь, а? И чья это была собачка? – сорвался на злобный шепот Назаров.
– Данилы Кобзева! – выпалил Мишка, и отсюда было ясно, что он улыбается. – Он гулял с псом своим и обнаружил труп Глебовой. И облевал там, по рассказам оперов, все кусты.
– Пес?
– Нет, Кобзев!
– Опа. Это что же у нас получается?
Максим с сожалением посмотрел на листок со старым адресом Марии Степановой. Он зря ехал? Нашелся подозреваемый?
– Макс, пока не знаю, – не стал спешить с выводами Мишка. – Но сам понимаешь, что таких совпадений не бывает.
– Практически нет.
– Что значит практически? – взорвался Борцов. – Так вообще не бывает! Чтобы убитую журналистку случайно нашел через несколько дней тот самый человек, о котором она писала разоблачительные статьи? Так, Макс, не бывает.
– Согласен. Ну что, молодец. Задерживай этого Кобзева. Вези в отдел, допрашивай. Я подтянусь.
– А чего сразу я-то? – Мишкин запал иссяк. – А ты?
В одиночку Мишке жуть как не хотелось говорить с Кобзевым. Судя по тому, что писала о нем Глебова, это тот еще пройдоха. Попробуй ухвати такого за хвост. Назаров справится, у него хватка, опыт, чутье. А он, Мишка, вряд ли. Его Кобзев может послать куда подальше. Или его адвокат.
– Я все же хочу зайти в квартиру, где прежде проживала Степанова, – отозвался Макс.
– Но зачем? У нас же есть подозреваемый…
– Миш, я уже приехал.
Максим отключил телефон.
Огляделся. В старый двор пройти можно было только по узкой тропинке, петляющей среди кустов. Густые, колючие, с такими длинными ветками, что пройти мимо, не зацепившись, было невозможно, они словно взяли под охрану три старых дома, по случайности уцелевших при застройке микрорайона.
Дворик утопал в зелени. Газонную траву здесь кто-то аккуратно стриг, клумбы пропалывал, тротуарные дорожки выметал до блеска. Лавочки, песочницы, детские качели. Благодать! Чего это Степанова отсюда съехала, интересно?
– Так Маша с подселением жила, – охотно разъяснила все пожилая дама, выгуливающая крохотного песика у подъезда, где когда-то проживала Степанова. – Две семьи занимали четырехкомнатную квартиру. Потом Машины родители погибли в аварии, и она долго здесь не задержалась. Продала свои комнаты и переехала. Вон на пятом этаже угловая квартира. Видите, окна такие пыльные?
Последние слова прозвучали с осуждением. Новые жильцы, видимо, не пользовались уважением хозяйки крохотной собачки. Зато о Маше она говорила охотно и даже с легкой печалью, так Назарову показалось.
– А кто там сейчас проживает?
– А кто жил, тот и проживает. Митрофанова.
– Это, как я понял, прежние соседи Степановой?
– Да, верно. – Женщина ласково улыбнулась собачке, справившей нужду прямо на клумбе. – Только соседей тех осталась одна Анька. – Подумав, собеседница тряхнула головой и решительно добавила: – Непутевая!
– А можно чуть подробнее?
Назаров запустил одну из самых обаятельных своих улыбок. А как еще? Сопеть и хмуриться, как Мишка? Нагонять на себя важность? Не тот случай. Мадам собачонку в карман посадит и уйдет. Как бы ей скучно ни было, отвечать нелюбезному дядьке из полиции она не обязана. Так ведь?
– Да какие подробности… – Женщина нагнулась, шевельнула призывно пальцами, и собачка прыгнула к ней в ладони, как в колыбель.
– Просто интересуюсь, как они раньше жили все вместе. Почему из Митрофановых осталась одна Анна? И почему она непутевая?
– А идемте ко мне, – неожиданно предложила бывшая Машина соседка. – Я как раз под ней живу. Там и поговорим. Заодно и посмотрите. Жаль, конечно, что вы не из ЖЭКа и не из газеты. Я бы про нее… Ох!
Они поднялись по чисто выметенной лестнице на четвертый этаж. Женщина долго возилась с замками, спиной старательно закрывая секреты их отпирания от Назарова. Потом впустила его в прихожую. Заставила снять обувь.
– Я ведь не Анька Митрофанова, – фыркнула она, выпуская собачку на волю. – У меня чистота.
В большой квартире действительно было очень чисто. Много книг на стеллажах вдоль стен. Красивая старомодная посуда в двух сервантах.
– Дети все свозят ко мне, как на свалку, – пожаловалась она с доброй улыбкой. – Им выбрасывать жалко, а у меня как будто здесь склад. Я тайком даже приторговывать начала. Даже Аньке, шалаве, старый диван продала. За копейки! Думаете, спасибо сказала? Она меня тем же вечером залила! Идемте. Идемте, покажу!
Она потащила Назарова в кухню – просторную, чистенькую, как и вся квартира, заставленную разномастной мебелью. У окна большой круглый стол, вокруг стулья, табуретки. Он насчитал восемь штук.
– Смотрите, – она кивнула на потолок. – Безобразие!
Прямо над столом на штукатурке расползлось уродливое пятно. Видно было, что хозяйка пыталась его зачистить, соскоблить, но безрезультатно. Темные бурые разводы не поддавались.
– Ой, как я скандалила! Как скандалила! – приговаривала она, подталкивая гостя к столу. – Сейчас чаю попьем и поговорим. Присядьте!
Он послушно опустился на предложенное место, снова задрал голову.
– Чем же надо было так залить пол, чтобы пятна оставались бурые? – Он повернулся к хозяйке, хлопотавшей у чайника. – Что это такое?
– Это? – Она как раз наполняла сахарницу и не сочла вопрос достойным того, чтобы прерываться. – Это кровь.
– Кровь? – Назаров опешил. – Столько крови?! Откуда?
И сердце нечаянно резко подпрыгнуло раз-другой.
– Из башки ее непутевой.
Женщина поставила перед ним чайную пару дорогого тонкого фарфора. В центр стола – сахарницу, заварочный чайник, глубокую тарелку с шоколадными кексами. Разлила кипяток по чашкам из пузатого эмалированного чайника. Села за стол у самого окошка. И, задрав голову к злополучному пятну, проговорила:
– Как она выжила после этого, ума не приложу? Столько кровищи!
– А когда это было?
Вот зачем ему нужно это знать, а? Кто вообще такая Анька Митрофанова? Никто, случайный персонаж, на которого он вышел случайным же путем.
– Было это…
Хозяйка вспоминала, прищурилась. Сверилась с чем-то за окном, как будто в клумбе календарь какой цветочный имелся. И назвала точную дату.
– Вы уверены? – Он похолодел.
Ночь, когда неведомая ему Митрофанова залила потолок соседской кухни своей кровью, скорее всего, совпадала с днем смерти Насти Глебовой.
Но так же не бывает! Этого просто не может быть!
Сначала Кобзев, оскорбивший Настю несколько месяцев назад, будто бы случайно находит ее мертвой в лесополосе, где по странному совпадению выгуливает свою собаку.
Теперь оказывается, что бывшая соседка Степановой заливает пол кухни кровью именно той ночью, когда погибла Настя.
И еще сама Степанова непонятно реагирует на вопросы о Насте.
Тоже совпадение? Или чертовщина?
– А обстоятельства? Можно подробнее? – переключился он тут же. Сердце металось в груди, как будто он мчится куда-то. – Как и что там наверху произошло?
– Я вам тогда начну рассказывать с самого начала, – оживилась она и положила ему на блюдце два шоколадных кекса. – Ешьте, ешьте, сама пекла. Они превосходные.
Он не взялся бы спорить, пахла выпечка божественно. Только он сильно сомневался, что сейчас сможет проглотить хоть что-то.
– Анька эта Митрофанова по мужу. По Женьке покойнику, – обстоятельно принялась рассказывать хозяйка, звучно запивая собственные слова чаем. – В этой квартире наверху жили две семьи, Степановы и Митрофановы. Маша с родителями и Женька с родителями. Как-то так вышло, что сначала Маша осиротела. Потом уже, когда Женька женился, и его родителей не стало. А Анька только появилась и сразу к Маше стала цепляться.
– Ревновала?
– А то! Машка – красавица! Сами небось видели.
Он не видел. Но со слов Мишки Борцова понял, что Степанова – полная противоположность его Карине. А это означало, что девушка красивая.
– Маша потерпела немного, да две комнаты Женьке и продала. Продешевила, конечно. Но друзья, никуда не денешься. А по мне, так счет дружбы не теряет. Так ведь?
– Они дружат?
– Кто? – не поняла женщина.
– Евгений Митрофанов и Мария Степанова?
– Так нет его. Сказала же, покойник. Три года, как разбился на мотоцикле своем страшном. Ой, Маша горевала! Ой, как плакала! Анька-то, шалава, слезы не уронила. Стояла как каменная. А Машенька убивалась, да. – Женщина поджала губы и снова глянула с ненавистью на мерзкое пятно на потолке. – С тех пор, года три уже, покоя нам нет. Мне особенно. Пьянки, гулянки, пляски, драки. Не работает нигде, шалава. Откуда только деньги берет?
– А что было в ту ночь, когда она залила ваш потолок кровью? – напомнил Назаров. И не заметил, как проглотил оба кекса.
– Что было, очередная гульба. С утра с самого. Денежки у шалавы появились. Она в тот день диван у меня старый забрала. За копейки! Потом за водкой помчалась, обмывать покупку, значит. У них как зазвенит в кармане, так попойка.
– А откуда, как думаете?
– Чего не знаю, о том не скажу. Может, украла чего. Может, дружки ее украли. Может, журналистка ей дала.
– Какая журналистка? – Он точно подпрыгнул, даже на какое-то время дышать перестал.
– Не знаю я, как ее звали. Маленькая такая, симпатичная. Со стрижечкой. Ей все что-то у Аньки надо было спросить, все ее дожидалась. Пару дней здесь крутилась. Может, об алкашах писала, кто знает. Так вот потом Анька с другом пила целый день. Диван у меня забрали, в магазин сгоняли и пили. Орали, ржали чего-то. К вечеру стихло все. Долго их не было, а к полуночи ближе затопали. Дальше возня какая-то, крики. Дрались, значит. Потом снова тихо. И закапало…
– Что закапало?
– Так кровища с потолка. Здесь много не надо: дом старый, перекрытия гнилые. Кружку воды опрокинь – просочится. А тут кровь! Я сама-то к ней не пошла, полицию вызвала. С полицейскими поднялась уже. А она выходит, дура окаянная – башка перебинтована. Вся в кровище: и кофта, и штаны, и лицо.
– Врачей вызывали?
– «Скорую», в смысле?
Он кивнул.
– Нет, отказалась она. Сказала, что с ней все в порядке. Ничего не надо, сами, мол, разберутся. Соврала, что упала и о радиатор ударилась. Полиция с тем и уехала. Чего, говорят, снова их забирать? Они и так у них там прописались, в обезьяннике. Как не сдохла-то, шалава, столько кровищи! А чего, перекрытие старое, шов на шве, натекло быстро. Вывести все никак.
Женщина в который раз вздохнула, задирая голову.
– Что потом было?
– Потом? – Она пожала плечами. – А что потом? Потом они затихли. Думаю, дружок ей компенсацию выплатил. Чтобы она его не засадила.
– С чего вы взяли?
– Так нарядилась наша безголовая! Прямо не третий день после драки. Денежки у нее появились. И женщины тоже наши так говорят, – она кивнула на кухонное окно. – Давно живем, все друг друга знаем. Видим, кто что покупает. Так вот Анька и нарядов накупила, и еду в магазине стала дорогую покупать. И даже виски, вот! Наши женщины видели, как она его выбирала. Видно, много выплатил.
– А как ее рана?
– Что?
– Рана как на голове? Она на третий день по двору ходила в новых нарядах, говорите. А голова перевязана?
– Да, была повязка. Точно была. Уж кто ее перевязывал – не знаю. Но, как Щорс, с башкой замотанной ходила. Шалава…
