Глава VII

Разумеется, после окончания нашего приключения в обители Святой Урсулы я предпочел бы отправиться домой, спать — благо на завтра мне вновь предоставили "отсыпной" день, — да и полежать после схватки с Маккейном было бы совсем не вредным (победа, признаюсь честно, далась мне нелегко). Служба, однако ж, есть служба, и вместо рандеву с подушкой я был вынужден отправиться в участок, писать рапорт о произошедшем: наверняка уже утром материалы затребует мистер Канингхем, да и визит эрла Чертилла вполне вероятен. Не может же инспектор Ланиган подать им дело, где отсутствует хоть один документ!

Впрочем, особо много писанины разводить я не стал, да и не о чем, собственно, было. Несколькими строгими фразами я описал, что, по приказу начальства, и совместно с ним, находился в засаде, что в кабинет матери Лукреции проникли двое мне ранее неизвестных, которые вскрыли несгораемый шкаф, и что я, под руководством инспектора, принял меры к их задержанию. Что там еще написать-то было можно?

Посыпав чернила песком, и дав им засохнуть, я проследовал в кабинет инспекторов, чтобы приобщить документ к материалам дела. Дежурный инспектор, мистер Макензи, в это время составлял перечень изъятых из тайника предметов, а мистер Лангиан, совместно с доктором Уоткинсом, вел допрос Доу.

— А что, собственно, у вас на меня есть, инспектор? — с порога услышал я голос задержанного. — Незаконное проникновение, всего-то и делов. Я ведь, заметьте, даже не открывал тайник, только его замки, не говоря уж о том, чтобы что-то оттуда взять. Да что я, право, вы же прекрасно слышали наш разговор с Маккейном. А незаконное проникновение, без цели кражи, это всего-то навсего штраф. Утром полностью признаю вину, уплачу сколько судья назначит, да только вы меня и видели.

— Ну-ну, не надо юродствовать, мистер Доу. — инспектор Ланиган сморщился так, словно что-то кислое ему в рот попало. — Налицо прямое соучастие в краже.

— Так ведь не случилось никакой кражи, сэр!

— Ну хорошо, хорошо. Соучастие в покушении на кражу, Вам эта казуистика вряд ли облегчит участь.

— Да что такое Вы говорите, инспектор? — усмехнулся взломщик. — И что же, мистер Маккейн что-то достал из несгораемого шкафа? Нет, сэр, нет и нет! Он только заглянул внутрь, и не более того! Откуда мы с вами, господа, можем знать, что он не доверенное лицо покойной аббатисы, заблаговременно нанятое ей присматривать за вещичками, коли с ней случится что?

— Э, мистер Доу, прекратите Вы балаган. Я устал, я спать хочу… Маккейна мы расколем, ему нападение на констебля, как минимум, светит. Вот и он сам, кстати, наш герой. Что у Вас, Вильк?

Взломщик вздрогнул и потер здоровенную шишку на лбу.

— Рапорт о сегодняшнем задержании, сэр. — доложил я. — В дело.

— Отдайте мистеру Макензи, он подошьет, когда закончит с описью. Гм, а что это вы так покраснели, голубчик?

Дежурный инспектор, открывший один из фолиантов, сидел неподвижно, вперив взгляд в страницу, и стремительно приобретал цвет вареного рака.

— "Персиковая ветвь". - произнес доктор Уоткинс. — Я говорил Вам, инспектор, что в тайнике будут и подобные произведения тоже.

— Да, хм… — мистер Ланиган подошел к Макензи, заглянул ему через плечо, и придушенно кашлянул. — Однако… А ведь я Вам тогда не слишком-то поверил. Каюсь — был неправ.

Мистер Доу попытался приподняться на стуле, чтобы заглянуть в содержимое книги, но под моим строгим взглядом плюхнулся обратно и вновь потер шишку.

— Неудивительно, что эрл Фартингдейл был категорически против вскрытия тайника. — продолжил старший инспектор. — Это как же нам подобное в опись-то внести, а?

— Полагаю, если не впадать в ханжество, то можно записать как трактаты о… скажем, об обустройстве счастливого семейного быта. — невозмутимо ответил доктор.

— Хм-хм, гм, думаете? А что же, вполне и так можно трактовать. Именно с такой формулировкой и вносите в перечень, мистер Макензи. Вильк, давайте-ка свой рапорт мне, я… недооценил занятость инспектора.

Отдав документ, я уже хотел поинтересоваться, можно ли мне, наконец, направляться домой, когда в кабинете появился отчаянно зевающий О`Хара.

— Неужто это никак не могло подождать до утра, инспектор? — спросил он, и потер ладонями глаза.

— Поверьте — нет. Уведите мистера Доу, мы с ним чуть позже продолжим. — крикнул Ланиган констеблям, дожидавшимся за дверью, и повернулся ко мне. — Помогите-ка нам с доктором, Вильк. Только аккуратно.

Инспектор кивком указал мне на стоящую в углу, упакованную в оберточную бумагу, икону Святой Урсулы (ее тоже, как вещественное доказательство, забрали в участок, хотя я сам слышал обещание мистера Ланигана, которое он давал сестре Амброзии — вернуть образ не позднее завтрашнего полудня).

Освободив икону от обертки мы аккуратно, стоймя, водрузили ее на стол старшего инспектора. Наш штатный художник пригляделся, и потрясенно ахнул.

— Да это же Эндрю Флорин, лопни мои глазоньки! — пораженно воскликнул он. — Но что за негодяй покрывал изображение лаком? Это же бронирование, а не олифление… Постойте, да оно отслаивается.

Мистер О`Хара провел рукавом по поверхности, и на столешницу посыпались темные чешуйки лака, открывая нам удивительно яркие, словно только что нанесенные, краски.

— Сможете привести образ в нужное состояние? — напряженно спросил инспектор. — Это позволит нам привлечь на свою сторону Церковь, что в свете сегодняшних событий будет не лишним.

— Да, но… Нужна не простая, но именно иконная олифа, а у меня ее нет.

— Льняное масло, отбеленное под действием дневного света в продолжение двух лет и вареное затем со свинцовыми белилами или свинцовым глетом? — спросил доктор Уоткинс, и, получив утвердительный ответ, произнес: — У меня есть. Осталось от одного дела… Можете послать ко мне домой, инспектор — миссис Кристи знает, где это.

— К обеду закончите, мистер О`Хара?

— Помилуйте, сэр! Я-то, положим, и к утру закончу, но олифе полтора дня надо сохнуть!

— Ну это-то уже вопрос решаемый… — пробормотал инспектор.

В дверь постучали, и на пороге появился Стойкасл — нынче он был дежурным по участку.

— Сэр, — обратился он к мистеру Ланигану, — осмелюсь доложить, сегодняшний задержанный здоровяк пришел в себя.

— А! Прекрасно. — потер руки старший инспектор. — Давайте-ка его сюда, голубчика… Мистер О`Хара, скажите, как долго Вы будете удалять старый лак?

— С четверть часа, может немного больше. — пробормотал художник не отрываясь от занятия. — Если констебль будет столь любезен, что подержит икону это время.

— Что же, мистер Вильк, не откажете в любезности? — спросил мистер Ланиган.

— Не откажу, сэр. — еще четверть часа без сна я переживу, а поглядеть, как облик святой будет выглядеть без этой, раскритикованной нашим художником лакировки, было страсть как интересно.

Да и конка еще не ходит, а тратиться на кэб (тем паче идти домой пешком) что-то не хотелось.

Вскоре Маккейна, в наручниках, доставили в кабинет.

— Лучше мне не дергаться. — хмыкнул он, покосившись на меня, и тот предмет, что я держал в руках.

— Уж будьте так любезны. — ответил мистер Ланиган, и, кивнув на стул, добавил: — Присаживайтесь.

Задержанный последовал его указанию (пара констеблей, ну просто на всякий случай, осталась стоять рядом с ним), а старший инспектор, сложив руки в замок, посмотрел на него долгим взглядом.

— Скажите, мистер Маккейн… Это, кстати, Ваша настоящая фамилия?

— Да, сэр. — ответил тот.

— Так вот, скажите нам мистер, зачем Вы убили мать Лукрецию?

— Что?!! Да я… — преступник хотел было в возмущении подскочить, но был остановлен тяжелой рукой Мозеса Хайтауэра. — Э, нет, сэр, вот это Вам на меня повесить не удастся! Уж чего-чего, а этого-то я точно не делал!

— А что же делали? — мягко поинтересовался доктор Уоткинс. — Ну, кроме того, что проникли в женскую обитель без дозволения настоятельницы или лица ее замещающего, что действующим законодательством трактуется как святотатство, и оказали сопротивление полицейскому? Ведь это Вы похитили сестру Епифанию, верно?

— Моя вина, сэр. — ответил Маккейн, тяжко вздохнув и поникнув даже как-то. — Не знаю как Вы про это прознали… Но она жива и здорова! Я собирался ее отпустить когда вся эта катавасия со старинными чертежами закончится, ей-богу, сэр!

— Где Вы ее держите?!! — хлопнул ладонью по столу мистер Ланиган.

— В домике, который снимаю, Коннахат-лайн сорок пять, в подвале. Я оставил ей еды и воды, перед тем, как отправиться на дело, сэр, так что…

— Констебль Стойкасл! — крикнул старший инспектор.

Когда тот явился, Ланиган распорядился отправить в дом Маккейна дежурный наряд, и доставить в участок удерживаемую там монахиню.

— Ну а теперь, — сказал Уоткинс, — расскажите нам, что же Вы искали в тайнике аббатисы.

— И на кого работаете. — добавил старший инспектор.

— Сэр… Я не знаю, на кого я работаю. Мне никогда не доводилось видеть этого человека.

— Так! — насупился Ланиган. — И Вы полагаете, будто я в такое поверю?

— А пускай мистер Маккейн расскажет нам свою историю с самого начала, инспектор. — предложил доктор. — Ведь сотрудничество со следствием, если я верно помню, смягчает вину.

— Вплоть до перевода в разряд свидетелей — зависит от степени сотрудничества.

— Что же… — вздохнул арестованный. — Я расскажу вам, господа, историю своей жизни и падения.

Он помолчал немного, собираясь с мыслями.

— Происхожу я из небогатого дворянского рода в Дамфрисе, что в Стрэтклайде.

— Англичанин? — удивился Макензи.

— Шотландец, сэр! — с негодованием ответил Маккейн. — И именно это стало причиной моих горестей. После несчастливой битвы при Куллодене, почти полторы сотни лет назад, как все вы знаете, хайленднры во главе с Джорджем Мюрреем запросили помощи в Эрине, и короновали вашего короля Донхада шотландской короной. Стрэтклайд же достался англичанам, и скверные оказались это хозяева для нашей земли. Нет таких притеснений, что не чинили бы они шотландцам, имевшим несчастье оказаться под управлением британской короны. Арендаторов сгоняли с земель, дворян лишали их ленов… Мы бунтовали, но бунты быстро и жестоко подавлялись, а в землях наших селилось все больше и больше англичан. Что я рассказываю, вы сами все это прекрасно знаете, господа.

Он покачал головой.

— Как и многие в юности, я мечтал о свержении ненавистного владычества, и вступил в тайное общество заговорщиков — "Круг Чертополоха", надеясь или победить, или с честью погибнуть в борьбе. Увы, прекрасному порыву моей души не суждено было сбыться. Мои соратники, смирившись с невозможностью открытого противостояния Лондону, решили действовать путем террора: убивать английских поселенцев, жечь их фермы, и чиновников англичан они тоже приговорили к смерти. — Маккейн вновь тяжело вздохнул. — Незадолго до того, как я вступил в их ряды, одно из покушений вышло удачным — был убит проезжавший через наш городок лорд-протектор Глазго. Надо ли говорить, какие силы были брошены на поиск его убийц? Я, в отличие от большинства членов "Круга Чертополоха", не обладал еще навыками уходить от слежки, путать следы и скрываться. Англичане без труда меня арестовали, хотя я-то как раз был и не при чем, и приговором мне должна была стать виселица. Тут-то я и попался на крючок своим нынешним хозяевам. Будучи отнесен к особо опасным преступникам, злоумышлявшим против короны, я был заключен в одиночную камеру, где дожидался судилища и казни. Надо ли говорить, насколько я был угнетен? Никому не хочется умирать в семнадцать лет, и я не был исключением, однако твердо был намерен не выдать никого из своих товарищей с "Круга Чертополоха" — тем паче, что и известны мне были весьма и весьма немногие.

Маккейн вновь помолчал пару мгновений.

— И вот, однажды, под дверь моей камеры просунули записку, где мне предлагалось бежать. От меня не требовалось ничего, просто дать свое согласие, а неведомые доброжелатели обещались устроить все сами. Тогда я подумал, что это члены "Круга Чертополоха" смогли проникнуть в ряды надзирателей тюрьмы — ведь и шотландцы служат там, — и, разумеется, я не смог отказаться. Наивно полагая, что это мои братья по борьбе с английским владычеством над Стрэтклайдом пришли мне на помощь, я дал свое согласие на побег. Не буду утомлять вас его подробностями, господа, отмечу лишь что именно в ночь, когда мне довелось покинуть свое узилище, один из надзирателей, мужчина уже в летах, очень удачно скончался от удара.

— Чем же это так удачно-то? — подивился инспектор Ланиган.

— О, полагаю, что могу подсказать Вам. — улыбнулся доктор Уоткинс. — Во многих случаях удара происходит посинение лица умершего, отчего несведущий человек легко может принять его за задушенного. И, готов держать пари, нашего гостя обвинили еще и в его убийстве. Я прав, мистер Маккейн?

— Совершенно правы, сэр. — кивнул тот. — Тот человек, что вывел меня за ворота тюрьмы, — я видел его тогда первый и последний раз, — предупредил меня, чтобы я не вздумал отрицать его убийства перед членами "Круга Чертополоха". Намекнул, что после такого меня допустят к серьезным акциям, и я, от юношеского тщеславия, согласился. Тогда я еще не понимал, в какую ловушку себя загоняю.

Арестованный побарабанил пальцами скованных рук по своим ляжкам.

— Разумеется, — в голосе его появилась горечь, — я направился на один из известных мне конспиративных адресов. Один из тех, что не были обнаружены коронными следователями в Дамфрисе. Товарищи из братства встретили меня как героя — новость о моем побеге напечатали в утренних газетах, а пробирался я окраинами и поспел позже почтальона, — и я представить даже не мог, что все время за мной вел слежку профессиональный филер. После того, как мне выправили документы и я покинул родной городок, полиция накрыла ту явку, арестовав многих, кто счел это место безопасным логовом. Уже на новом месте пребывания, — я не буду утомлять Вас подробностями своих скитаний за целых полгода, — меня нашли мои "освободители". Они напомнили мне о том, что я письменно дал согласие на бегство, и рассказали, что это я вывел шпика на явку "Братства Чертополоха", копию рапорта показали, еще бумаги… По всему выходило, что я согласился работать на Скотленд-Ярд чтобы спасти свою шкуру, и попади эти документы в братство, смерть моя была бы делом решенным. Признаюсь, я смалодушничал, тем паче что и просили-то меня о сущих пустяках — присмотреться к одному, рассказать немного о другом, предупредить о незначительных акциях "Братства Чертополоха", наподобие сожжения мельницы, например… День за днем, месяц за месяцем, я все глубже увязал в этом предательстве, по-прежнему оставаясь коронным преступником. Хотел уже, было, на себя руки наложить от всей этой непроходимой отчаянности, но тут "хозяева", а общались мы строго письмами, лишь редко-редко через посланцев, всегда при том разных, сообщили мне, что я должен переселиться в Хайленд. Для "Братства Чертополоха" я погиб во время неудачной операции по подрыву моста, через который должен был проследовать состав Стрэтклайдского губернатора, для английского правосудия, боюсь, нет… Так или иначе, но я, с новыми документами переселился к хайлендерам, где выдавал себя за согнанного с земли арендатора. Мне даже помогли добрые люди из окрестностей Дингуолла обзавестись небольшой фермой, и я постарался стать им добрым соседом.

Маккейн в очередной раз испустил тяжелый вздох.

— Мои хозяева не трогали меня целый год, и я начал надеяться, что больше не нужен им, что меня оставили в покое. Даже позволил себе начать ухаживать за одной вдовушкой, имея виды на ней жениться — о, хотя ей и было уже двадцать пять, но это оказалась воистину чудесная женщина, господа. Добрая, отзывчивая, понимающая и хозяйственная. На мою беду в это время начали тянуть ветку чугунки к Кайл-оф-Лохалш, и мне снова напомнили о моем незавидном месте в этом мире. Распоряжение пришло по почте, обычным письмом, в котором содержались инструкции по дальнейшим действиям. Мне предписывалось взять на постой несколько, как можно больше, инженеров и квалифицированных рабочих со строительства, интересоваться ходом работ, и раз в неделю слать отчеты в один из отелей Дингуолла, на имя мистера и миссис Смит…

Арестованный чуть поерзал на стуле.

— Дорогу в это время тянули как раз в миле от моего дома, и несколько инженеров с удовольствием сменили временный лагерь строителей на комфорт проживания пусть и в небольшом, но настоящем доме, с пансионом. Цену я к тому же не ломил, мотивируя это возможностью пообщаться с образованными людьми. Мы прелестно проводили вечера с этими славными, молодыми, полными энтузиазма людьми, и тем печальнее мне от постигшей их судьбы. После месяца их у меня проживания, я снова получил письмо. На сей раз мне приказывалось сесть вечером в бричку, и отправиться на встречу в относительно безлюдном месте. Сказав своим постояльцам, что мне необходимо навестить соседа, у которого собралась телиться корова, я поступил согласно полученной инструкции. На месте меня уже ждали четыре человека, под одеждой которых я заметил оружие. Мне дали коня, новые документы, и велели спешно уезжать в Дингуолл, где сразу же, нигде не останавливаясь, сесть на шхуну, идущую в Амстердам. Место на ней уже было мне оплачено. Сами же прибывшие сели в мою бричку и поехали к дому. Клянусь вам, господа, я даже предполагать не мог, что это вот мое соглядатайство за строительством обернется жестоким убийством пяти человек! Через час, когда я уже несся по дороге во весь опор, на месте моего жилища поднялось зарево пожара.

— Черт побери! — ошарашенно прошептал Макензи.

— Эта ветка строилась военным ведомством, и мы тогда были на грани войны с Англией. Наш полк тогда, помнится, передислоцировали на границу с Мэном… — печально произнес доктор Уоткинс. — Но, продолжайте мистер Маккейн, прошу Вас.

— Да продолжать особенно нечего, сэр. Несколько лет я провел на материке: в Голландии, Франции, Дании и Испании, опять же и в колониях побывать пришлось, и везде все было, примерно, одно и то же. Не стану отрицать — несколько раз мне приходилось убивать людей, но правосудия Эрина это не касается. А три месяца назад, "погибнув" в очередной раз, я переселился в Дубровлин. Некоторое время потребовалось на "врастание", обзаведение знакомствами, а затем меня свели с неким, выдающим себя за ниппонца буддийским монахом. Он родом из Кореи, мне приходилось работать с ним на Филлипинских островах три года назад. Опасный, очень опасный человек, джентльмены. Сейчас он называет себя Дэнгё-дайси, и представляется учителем, получившим посвящение "приходящего монаха". Это очень высокий ранг посвящения в буддизме, выше только монахи без изъянов и естественные монахи, сиречь будды. Такое его звание, ложное разумеется, открывает ему двери в очень многие дома знатных и влиятельных людей.

— Это новомодное увлечение всем ниппонским переходит уже всякие разумные границы. — недовольно пробурчал инспектор Ланиган.

— Рёкай. — кивнул доктор.

— Выдавая себя за кэбмана, я возил его по городу, и, в случае чего, должен был помочь этому лжемонаху бежать. — продолжил свой рассказ Маккейн. — Нужды такой, впрочем, ни разу не случилось, вплоть до дня, когда была убита мать Лукреция. За день до этого Дэнгё-дайси сам явился ко мне в чрезвычайном возбуждении и велел завтра быть наготове. Из некоторых его обмолвок я понял, что человек моих хозяев в Ниппоне телеграфировал о том, что в обитель Святой Урсулы прибудет старинный трактат, содержащий некие чертежи. Не могу сказать, какие — он не распространялся, но полагал, будто эти документы могут значительно усилить империю Зеленого Эрина. Ему удалось добиться приглашения на церемонию в чайном домике, и он намеревался неким образом необходимые бумаги у настоятельницы изъять. В час пополудни я доставил его к калитке в ограде обители, он вошел туда, а я остался ждать. Впрочем, ожидание мое продлилось недолго: еще и четверти часа не миновало, а он вернулся. Забрызганный кровью, и сам тоже раненый в левое надплечье. Рана была не слишком глубокой, но кровила, скажу вам, изрядно.

— Ого, кто же его так? — присвистнул мистер Макензи.

— Откуда же мне знать? — пожал плечами Маккейн.

— Ну это же очевидно, джентльмены. — сказал доктор Уоткинс. — Мать Лукреция, разумеется.

— Согласен с Вами. — кивнул инспектор Ланиган. — До пострига она была той еще штучкой. А монашеский сан приняла после скандала, когда вызвала на дуэль леди О`Брэдли и изрядно ее шпагой нашинковала. Но Вы, мистер Маккейн, продолжайте.

— Да, сэр. — кивнул тот. — Лжемонах укрылся внутри кэба и велел мне затащить туда еще и сестру-привратницу, которая лежала без чувств во дворе. Затем мы проехали ко мне, сестру Епифанию я оттащил в подвал, помог Дэнгё-дайси перевязать его рану. Этой же ночью мы вдвоем проникли в монастырь — как и сегодня, ворота не были заперты, — и обыскали кабинет аббатисы. Не найдя ничего, мы вновь вернулись ко мне, и допросили пришедшую наконец в себя монахиню о том, где находится тайник матери Лукреции.

— Вы применяли к ней… меры воздействия? — сурово нахмурился мистер Ланиган.

— Нет, разумеется, инспектор. Много ли надо, чтобы запугать беззащитную женщину?

— А затем Вы вызвали мистера Доу. — утвердительно произнес старший инспектор.

— Вызвал, да и нашел его не я. Мне лишь поручили встретить его на вокзале, а затем сопроводить в обитель Святой Урсулы. Я обязан был очистить содержимое тайника, а утром все украденное у меня должны будут забрать. Мы вновь проникли в монастырь через открытые ворота, вскрыли кабинет настоятельницы, а остальное вы знаете.

— Мнда. Засаду мы в доме, конечно оставим, но сомневаюсь, что кто-то явится… — произнес мистер Ланиган. — Однако, сэр, Вы понимаете, что я вынужден буду передать Вас суду по обвинениям в соучастии убийствам и шпионаже? И, сомневаюсь, что хоть один судья вынесет решение, не связанное со смертной казнью.

— Конечно, инспектор. Просто мне необходимо выговориться было. Очень уж я устал носить это все в себе. — Маккейн посмотрел на икону, с которой мистер О`Хара только что закончил удалять последние остатки старого лака, перевел взгляд на меня, и весело подмигнул. — А хорошо, что ты мне по шее ни разу не приложил, здоровяк.

Сказав это, он вцепился зубами в воротник своего пиджака, и тут же рухнул со стула на пол. Стерегшие его констебли, инспектора Макензи с Ланиганом и мистер Уоткинс бросились к нему, но уже ничего не смогли поделать.

— Мертв. — констатировал доктор. — Цианистый калий. Чувствуете этот легкий запах миндаля, джентльмены?

— Проклятие. — произнес старший инспектор. — Но кто бы мог ожидать, а? На ледник его, парни.

— Он… что же… покончил с собой? — потрясенно спросил наш художник, побледнев как мел, и тяжело сглатывая.

— Совершенно верно, мистер О`Хара. О-о-о-о, вот только не вздумайте тут падать в обморок. — мистер Ланиган открыл секретер, извлек из него початую бутылку бренди, и налил половину бокала. — Вот, выпейте. Это поможет Вам прийти в себя.

Покуда художник, трясясь словно осенний лист, крупными глотками пил, а констебли выносили покойного, я аккуратно положил чудотворный образ на столешницу, и хотел уже испросить разрешения уйти домой, однако тут со стороны Зала Приемов раздался шум и довольный смех сразу нескольких мужских голосов. Затем раздался стук в дверь, и на пороге появился ухмыляющийся Стойкасл.

— И чем Вы так довольны, констебль? — желчно поинтересовался инспектор Ланиган.

— Осмелюсь доложить, сэр, дежурный наряд доставил сестру Епифанию. — посмеиваясь ответил тот. — Только она, прошу прощения, уже сама готова была себя спасать. Разобрала, осмелюсь доложить, свой топчан, и когда в подвал вошел констебль О`Йолки, ударила его по голове и выбежала из подвала, размахивая доской. У констебля шлем теперь, ну чисто сложенный шапокляк, и в голове звенит.

— Благослови Вас господь, инспектор! — могучая длань сестры Епифании без труда сдвинула Стойкасла с дороги, а сама она прошествовала в кабинет, осеняя Ланигана крестным знамением. — Я уже думала, что эти враги рода человеческого заперли меня в подвале навечно, и никто не придет мне во спасение.

Доктор Уоткинс негромко фыркнул себе в усы, и отвернулся, скрывая ухмылку. Я же позволил себе улыбнуться совершенно открыто — рад был, что с монахиней все хорошо.

— Все позади, сестра. Большая часть злоумышленников задержана, и все Ваши горести позади. — произнес Ланиган, и, поглядев на бренди, которое все еще держал в руках, спросил: — Выпьете немного? Вон, доктор Уоткинс утверждает, что от нервов это полезно.

— Разве что самую малость. — ответила та.

Инспектор достал из секретера еще один бокал, наполнил его на треть, затем с сомнением посмотрел на сестру Епифанию и налил его целиком.

— Благодарю. — сказала монахиня, принимая бренди, крякнула, и опустошила бокал в два глотка. — Ух, прямо чувствую как нервы успокаиваются. Констебли говорили, что вы хотели меня о чем-то спросить, господа?

— Да, сестра. — сказал доктор Уоткинс. — Скажите, как так получилось, что Вы отравились пирожным? Ведь Вы не любите сладкого.

— Я к нему равнодушна, но отказаться от угощения аббатисы… — та пожала плечами, отчего груди ее под сутаной всколыхнулись, словно морские волны в шторм.

— Она что же, сама его Вам дала? — поинтересовался инспектор.

— Нет, я стерегла калитку, ожидая визита ниппонского отшельника, и когда принесли пирожные, их вызвалась отнести сестра Анабелия, подошедшая перед этим со мной поболтать. Затем она вернулась с одним пирожным, и сказала, что мать Лукреция меня угощает. Я было хотела поделиться, но эта егоза уже упорхнула, и пирожное я скушала сама. Затем… А затем я, кажется, лишилась чувств и пришла в себя уже в каком-то подвале, слабая, словно воробышек.

— И давно Вы знаете эту Анабелию? Как ее в миру звали? — напряженно спросил доктор.

— Она новенькая, недели две как перебралась к нам откуда-то из Корка, не скажу подробнее на память. А в миру она звалась Шарлотта Баксон. Я отчего знаю — я ведь еще и обязанности секретаря настоятельницы исполняю.

— Стойкасл. — распорядился инспектор Ланиган. — Прикажите дежурному наряду сопроводить святую сестру в обитель, а оттуда доставьте сестру Анабелию.

— Держу пари, этой Баксон там уже нет. — заметил Макензи, когда все покинули кабинет.

— Склонен согласиться с вами, но попробовать мы обязаны. — задумчиво ответил старший инспектор. — Вильк, мы Вас задержали почти на всю ночь… Простите нас, идите, голубчик, отдыхайте.

Перенеся икону в мастерскую мистера О`Хара и дружески попрощавшись со Стойкаслом, я уже совсем было собрался идти домой, однако в тот самый момент когда я вышел из участка на улицу, из-за поворота появился несущийся во весь опор кэб. Он мчался так споро, словно за ним гнались все падшие ангелы преисподней, и, хотя в утренней сероватой мгле фонари на нем были отлично различимы, такой аллюр создавал опасность для случайных прохожих. Я уже извлек свисток, собираясь подать сигнал по форме два и оштрафовать нарушителя, когда тот резко затормозил, и из кэба выскочил мистер Адвокат.

— Констебль! — воскликнул он, увидев меня. — Вас послало мне само небо!!!

— Надеюсь, сэр, Вы не хотите сказать, что теперь пропал мистер Блинкс? — ответил я.

Я, сказать по чести, чувствовал некоторые угрызения совести из-за того, что этот джентльмен, по моей вине, провел ночь в камере с бродягами, и потому убрал свисток, решив ограничиться устным предупреждением.

— Ах, Вам бы все шутить, а я погиб, погиб считайте бесповоротно, если Вы мне не поможете!

— Да что же такое произошло, сэр? — опешил я.

— Ах, трагедия всей моей жизни! Джей Джей отчего-то решил, что раз я был участником событий в обители, то мне и необходимо освещать эту трагедию. А ведь я совсем, ну совершенно не работал с криминальными хрониками — у нас в "Светском хроникере" и колонки-то такой нет! Конечно, есть некоторые связи, но не в полицейских или преступных кругах — слава Богу хоть парочку монахинь из аббатства я знаю, и смог убедить немедленно извещать меня о новостях. Сегодня ночью, как сообщил мне посыльный от моих конфидентов, произошло задержание злодеев. Скажите, вы ведь знаете что-то об этом? Если мы дадим новость в утреннем выпуске, а не в дневном, как все прочие, я спасен. Если нет — боюсь, мне придется искать другую работу. — лицо Фемистокла Адвоката приняло самое что ни на есть унылое выражение.

— Хм… Вы ставите меня в затруднительное положение, сэр. — ответил я. — Признаю, подробности задержания мне известны, но я не вправе Вам их разглашать.

— Ну хоть что-то? Скажите, умоляю Вас! Убийцы задержаны?

— Сэр… Могу Вам сказать, что арестованные есть. Большего же… Хотя, нет. Могу поделиться с Вами еще одной новостью. Во время ареста преступников произошло явление чудотворной иконы Святой Урсулы.

— Да? — журналист посмотрел на меня со скепсисом. — Вы уверены?

— Более чем. — я наклонился к мистеру Адвокату, и негромко добавил. — Я сам, лично видел ее явление во время ареста злоумышленников. И более того Вам скажу, сэр — это работа старинного мастера, ранее считавшаяся утерянной, или вовсе неизвестная.

— Не может быть! — в глазах светского репортера зажглись огоньки радости.

Еще бы — новость-то как раз по их разряду.

— Вам известно такое имя, — я продолжал говорить так же негромко, заговорщицким тоном, — как Эндрю Флорин?

— Как?!! — ахнул мистер Адвокат. — Неизвестная работа самого Флорина?!! Ах, взглянуть бы на нее хоть одним глазком!

— Это можно устроить. Наш художник, мистер О`Хара, сейчас занимается ее реставрацией, дабы вернуть к утру в обитель Святой Урсулы. Пойдемте. Если сможете уговорить, он вправе сделать Вам калотип, для иллюстрации статьи.

Я, собственно, что подумал в тот момент. Доналл О`Хара не век же будет у нас, в полиции, вековать — когда-то захочется ему славы, как художнику, выставок и всего такого прочего. А что для того надо? А надо для славы, чтобы знатные и богатые люди ему картины заказывали, чтобы модным он был художником и на слуху. "Светский хроникер" же такие вот, потенциальные заказчики молодого художника и читают. Так что совсем не лишним будет в газете упоминание его имени. Мне так кажется.

— Констебль, я вечный ваш должник! — воскликнул репортер. — даже не знаю как Вас отблагодарить! А хотя, знаете… У Вас невеста есть?

— Есть, сэр. — кивнул я, не понимая к чему он клонит.

— Как удачно. — обрадовался Фемистокл Адвокат. — Не желаете сводить ее в Императорскую Оперу? Билеты туда очень дороги, даже в партер, но у меня есть две контрамарки с открытой датой. Не желаете ли?

Он полез во внутренний карман пиджака.

— Это что же, сэр — взятка? — нахмурился я.

— Это презент. Из дружеского к Вам отношения и заботы о Вашем семейном счастье.

Эх, а хорошо бы было. Если Мэри небрежно так, разговаривая с подругами, обронит что-то вроде "Мы с женихом вчера в императорской опере были", да они же все от зависти полопаются…

Взял я, в общем, контрамарки. Не взятка же — я же за них ничего незаконного делать не обязан. А прятать образ приказа от начальства не было.

— Айвен, дружище, ты что же, уже по службе соскучился? — рассмеялся Стойкасл, когда я вернулся в Зал Приема. — О, и мистер Адвокат здесь! Неужто Вас опять арестовали?

— Доброе утро, констебль. — ответил журналист. — Я хочу взять интервью у вашего художника по поводу неизвестной иконы Эндрю Флорина.

— Хм. Запрета на это не было… Айвен, проводишь?

— Разумеется, Леган. — кивнул я.

Проводив мистера Адвоката к мистеру О`Хара, и представив их друг другу я, не забыв шепнуть художнику, чтоб о самоубийстве Маккейна помалкивал, наконец отправился домой. Газовые фонари на улицах уже начали гасить, слышался звон первой конки, так что до своего обиталища я не пошел пешком, а доехал. Сняв форму, и почистив ее, я перекусил бутербродами и лег спать. У Мэри нынче тоже свободный день, вечером и сходим на представление. Записку, чтобы ее отправили к ней с посыльным, я в участке оставил — ребята не подведут, доставят в лучшем виде.

С этими мыслями я заснул, и спал без сновидений до двух дня.

Проснувшись и, в некотором роде, позавтракав, я, первым делом извлек из шкафа свой лучший, выходной костюм в мелкий рубчик и повесил его отвисать, погладил сорочку, почистил цилиндр из светлого шелкового плюша с серой лентой (когда-то он мне стоил очень дорого, и я берег его для сватовства), начистил серебряные запонки, потом немного повозился с ремонтом напольных часов, и отправился за Мэри на кэбе. Да, дороговато это, постоянно на нем разъезжать, но и запылить костюм мне ничуть не улыбалось.

Добравшись до особняка, где служила моя Мэри, я постучал в дверь черного хода, и, когда она открылась, поприветствовал местного дворецкого, приподняв шляпу:

— Добрый день мистер О`Генри.

— Здравствуйте, мистер Вильк. — кивнул тот. — Проходите, мисс Сью уже почти оделась, она с другими девушками что-то там доделывает в своем туалете. И, должен вам заметить, что Вы превосходно выглядите сегодня, констебль.

Он добрый малый, на самом деле, просто должность у него такая.

— Благодарю Вас. — ответил я, проходя в дом. — Сказать по чести, я несколько волнуюсь. Все же Императорская Опера, где бывает весь свет — не буду ли я там смотреться нищим бродягой?

Дворецкий отступил на пару шагов назад, и, склонив голову на бок, начал внимательно меня рассматривать.

— Хм… — наконец вынес вердикт он. — Насколько я понял из присланной вами записки, вы будете сидеть в ложе для репортеров?

— Да, именно так и есть.

— Хм… Запонки простоваты, но в целом — вполне достойно. Можете не переживать, там Вы будете смотреться вполне уместно. А вот и Ваша спутница. — он кивнул в сторону лестницы.

Я обернулся, и, честно говоря обмер. Мэри, она и так раскрасавица, а тут — слов нет. Одета она была в строгое, но элегантное платье бистрового цвета, край юбки, отвороты рукавов, ворот и грудь на блузе были украшены накладками цвета старого золота. Голову моей невесты венчала шляпка, а на левом плече виднелась изящная серебряная брошь в виде веточки остролиста.

— Сударыня. — я приподнял цилиндр, и протянул руку. — Разрешите Вас сопроводить в театр?

— Окажите мне любезность, сударь. — ответила Мэри.

Так получилось, что к Императорской Опере мы прибыли одновременно с коляской семейства Крагг, также решившим сегодня посетить это заведение. Сэр Долий, в смокинге и цилиндре, и его супруга в роскошном платье с тюрнюром, цвета экрю, смотрелись, разумеется, гораздо выигрышнее нас, однако именно они поздоровались с нами первыми.

После того, как мы обменялись приветствиями, миссис Крагг предложила побыть нашим гидом по театру — до начала представления оставалось еще двадцать минут, и сидеть в ложе просто так, как она выразилась, было довольно глупо. Ее супруг поддержал предложение, и, хотя я и испытывал неловкость в обществе людей света, отказать было бы с моей стороны невежливо — пришлось соглашаться.

— И не надо, не надо смущаться, мистер Вильк. — улыбнулся сэр Долий. — Про меня "Светский хроникер" ни разу не писал, хотя я не последний человек в Адмиралтействе, Первый сюрвейвер все же, а вот про Вас эта газета сегодня упоминала дважды. В утреннем и дневном выпусках.

— Скажите, кстати, это правда, то о чем сегодня писали? — спросила его жена. — Я состою в Дубровлинском Католическом Обществе, и для меня очень важно это знать.

— Простите, мэм, но я не читал сегодняшних газет. Не подскажете, что именно там писали?

— О! О том, что Вам явилась чудотворная икона Святой Урсулы, благодаря чему и удалось задержать убийц несчастной матери Лукреции.

— Того кто нанес ей удар, увы, задержать не удалось. — честно ответил я. — А остальное — чистая правда. Неизвестная работа мистера Эндрю Флорина.

— Потрясающе! — произнесла миссис Крагг. — Голубчик, но я требую от Вас подробностей.