Глава 5
«Любое множество личностей — независимо от его многочисленности или малочисленности, от того, насколько разнороден или однороден его состав, и от того, насколько твердо эти люди убеждены в достоверности и справедливости объединяющих их принципов или заповедей — рано или поздно оказывается подразделенным на меньшие группы, придерживающиеся различных версий некогда общего вероучения или мировоззрения; впоследствии эти подмножества делится на еще меньшие подгруппы, и в конечном счете каждый человек — в том, что касается убеждений — остается наедине с самим собой, и даже он сам испытывает внутренние противоречия».
— Адам Оствальд, «Человеческое общество»
Несмотря на то, что их было пятнадцать миллиардов, паоны представляли собой самую однородную группу, какую можно было найти в населенной человеком части Вселенной. Тем не менее, даже на Пао характеристики, общие для всего населения, воспринимались как должное, и только различия, какими бы незначительными они не казались постороннему наблюдателю, привлекали пристальное внимание.
Соответственно, уроженцев Минаманда — и в особенности жителей Эйльжанра, столицы этого континента и всего Пао — считали людьми любезными и легкомысленными. Фермеров Хиванда — самого плоского, лишенного топографических контрастов континента — считали олицетворениями буколической наивности. Жители Нонаманда, сурового южного континента, заслужили репутацию прижимистых упрямцев, стоически переносящих удары судьбы, тогда как садоводов, виноградарей и виноделов Видаманда считали людьми щедрыми и благодушными.
На протяжении многих лет Бустамонте культивировал и содержал сеть тайных доносчиков, распределенную по восьми континентам. Теперь, рано утром, прогуливаясь под ажурными арками галереи виллы панарха на острове Перголаи, он не находил себе места от беспокойства. С его точки зрения, события не складывались наилучшим образом. Только на трех из восьми континентов — в Видаманде, Минаманде и Дронаманде — его, по всей видимости, признавали фактическим панархом. Из Айманда, Шрайманда, Нонаманда, Хиванда и Импланда агенты сообщали о растущей волне непокорности.
Не было никаких открытых призывов к восстанию, никаких демонстраций, никаких публичных собраний. Недовольство паонов выражалось в угрюмой неприветливости и нерасторопности, в снижении эффективности общественных служб, в отсутствии стремления к сотрудничеству даже среди государственных служащих. В прошлом такие ситуации нередко приводили к экономическому развалу и к смене династии.
Размышляя о своем положении. Бустамонте нервно пощелкивал костяшками пальцев. Решения, уже принятые на данный момент, были бесповоротны. Медаллион должен был умереть, а с ним и чародей с Раскола.
Солнце взошло — их уже можно было казнить надлежащим образом.
Бустамонте спустился в приемный зал на первом этаже и подозвал часового-мамарона: «Капитана Морнуна ко мне!»
Прошло несколько минут. Нейтралоид вернулся.
«Где Морнун?» — поинтересовался Бустамонте.
«Капитан Морнун и два рядовых из его взвода покинули Перголаи».
Бустамонте ошеломленно повернулся на каблуках: «Покинули Перголаи?»
«Так мне передали».
Несколько секунд регент изучал физиономию охранника, после чего вышел на крыльцо и взглянул на башню. «Пошли!» — подозвал он мамарона и поспешил к лифту. Бустамонте и часовой быстро поднялись на верхний этаж. Регент промаршировал по коридору к камере, заглянул в смотровое окно. Яростно откатив дверь в сторону, он подбежал к окну.
«Все ясно! — бушевал Бустамонте. — Беран сбежал. Наставник сбежал. Они оба в Эйльжанре. Начнутся беспорядки».
Стоя у окна, он смотрел куда-то в морскую даль. Наконец он повернулся к охраннику: «Тебя зовут Андрад?»
«Хессенден Андрад».
«Отныне ты — капитан Андрад. Ты заменишь Морнуна».
«Хорошо».
«Мы возвращаемся в Эйльжанр. Займись приготовлениями».
Бустамонте спустился на террасу и присел за столик, приказав подать стаканчик коньяка. Палафокс явно собирался сделать из Берана панарха. Паоны любили молодого медаллиона и требовали, чтобы регент обеспечил традиционное престолонаследие; любой другой вариант противоречил их потребности в сохранении привычного распорядка жизни. Берану достаточно было только появиться в Эйльжанре, чтобы торжествующая толпа провела его к Большому дворцу и облачила в непроглядно-черную мантию власти.
Бустамонте опрокинул коньяк в глотку. Что ж, его план провалился! Айелло умер. Бустамонте никак не мог доказать, что убийственный шприц воткнула в шею панарха рука его сына. Кроме того, разве айудор не казнил трех меркантильских торговцев, обвиненных в том же преступлении?
Что делать? По сути дела, оставалось только приехать в Эйльжанр и надеяться на то, что ему удастся удержаться на посту айудора-регента, опекуна Берана. Если Палафокс не слишком жестко контролировал подростка, Беран, скорее всего, согласится забыть кратковременное заключение — а если Палафокс окажет сопротивление, существовали способы от него избавиться.
Бустамонте поднялся на ноги. Обратно в столицу, снова притворяться смиренным служителем панарха! Ничего не поделаешь! Он провел много лет, подлизываясь к Айелло — в этом отношении у него накопился обширный и полезный опыт.
На протяжении нескольких следующих часов и дней Бустамонте столкнулся с несколькими неожиданностями, вызывавшими у него возрастающее замешательство.
Прежде всего он обнаружил, что ни Палафокс, ни Беран не появлялись в Эйльжанре; более того, их никто не видел на всей планете. Сначала Бустамонте вел себя предельно осторожно, как человек, продвигающийся на ощупь, но постепенно ему становилось все легче дышать. Не постигла ли ненавистную парочку какая-нибудь непредвиденная катастрофа? Может быть, Палафокс похитил наследника престола по каким-то причинам, известным ему одному?
Сомнения, сомнения, как они неудобны! Пока Бустамонте не был уверен в смерти Берана, он не мог беспрепятственно пользоваться прерогативами панарха. Те же сомнения заражали умы огромных масс населения Пао. Ежедневно их непокорность становилась все более ощутимой. Доносчики сообщали регенту, что его повсюду величали не иначе, как «Бустамонте Берельо». «Берельо» — типично паонезское прозвище; первоначально так называли неквалифицированных подсобных рабочих на скотобойнях, но со временем так стали отзываться о людях, склонных причинять другим мучения и неприятности.
Внутренне Бустамонте бесился, но утешал себя показной стойкостью, надеясь, что в конечном счете население волей-неволей признает его панархом — или что Беран рано или поздно появится, чтобы положить конец слухам и умереть, как полагается.
Затем наступило второе тревожное потрясение.
Посол Меркантиля вручил Бустамонте ноту, осуждавшую паонезское правительство в самых сильных выражениях за осуществленную без суда и следствия расправу над тремя торговыми представителями; кроме того, посол заявил о разрыве любых коммерческих отношений между двумя планетами вплоть до уплаты надлежащей суммы компенсации и назвал эту сумму — настолько большую, что она вызвала истерический смех даже у правителя Пао, способного походя, одним мановением руки, отправить на тот свет сто тысяч человек.
Бустамонте надеялся заключить договор о поставке новых вооружений. Он собирался предложить исключительно высокую цену за предоставление ему исключительного права на использование самого передового оборудования. Нота, врученная послом Меркантиля, не оставила никаких надежд на подписание такого договора.
Третье потрясение было самым катастрофическим и, по сути дела, отнесло первые две неожиданности к категории мелких неприятностей.
Захватив первенство в борьбе с десятками неутомимых конкурентов, клан Брумбо, правителей планеты Топогнус, нуждался в славной и прибыльной победе с тем, чтобы окончательно укрепить свое положение. Поэтому Эван Бузбек, гетман клана Брумбо, собрал флотилию из сотни кораблей, набил их головорезами и отправился грабить большую и плодородную планету Пао.
Возможно, Бузбек планировал лишь кратковременную вылазку; возможно, его бойцы надеялись, высадившись, броситься в бешеную атаку, схватить все то добро, что плохо лежало, и убраться подобру-поздорову. Однако, преодолев орбитальное кольцо установок заградительного огня, топогнусские разбойники встретили лишь номинальное сопротивление, а в Видаманде, на самом непокорном континенте, их даже приветствовали. Такой успех превзошел их самые смелые ожидания.
Десять тысяч бойцов Эвана Бузбека высадились в Донаспаре, крупнейшем городе Шрайманда; местные жители не возражали. Через шесть дней после прибытия на Пао Бузбек вошел в Эйльжанр. Обитатели столицы угрюмо провожали глазами торжествующий парад завоевателей, но никто не оказывал сопротивления, даже когда оккупанты отнимали у паонов имущество и насиловали их женщин. Паоны не любили воевать; не привлекала их и перспектива организации партизанского движения в тылу противника.
