Глава 8
1
Выживших йипов поселили в нескольких временных лагерях на Мармионском побережье — непосредственно на берегу залива и по берегам реки Мар. Очевидцы знали, что Титус Помпо спал во дворце непосредственно перед нападением — он несомненно погиб. Несколько человек видели Симонетту и Намура на причале для подводной лодки у отеля «Аркадия»; скорее всего, им удалось уплыть, хотя теперь, после разрушения арктической базы, им некуда было деться.
Как только появилась такая возможность, Глоуэн и Чилке представились Бодвину Вуку. Напустив на себя важность, Бодвин воздал им должное — с некоторыми оговорками: «В значительной мере вам удалось добиться успеха — ничего большего в сложившихся обстоятельствах я не мог бы ожидать».
Глоуэн и Чилке заявили, что рады слышать столь лестный отзыв от начальника бюро расследований. «Мы постоянно помнили о вас, понимая, что обязаны не подавать никаких возможных поводов для критики», — сказал Глоуэн.
«И невозможных тоже», — добавил Чилке.
Бодвин Вук крякнул, переводя взгляд с одного на другого: «Вы оба выглядите, как пышущие здоровьем откормленные младенцы — по-видимому, ни в чем себе не отказывали. Надеюсь, отчет о ваших расходах не подтвердит мое первое впечатление».
«Мы — благородные люди и офицеры полиции Кадуола, — твердо ответил Глоуэн. — Мы вели образ жизни, подобающий нашему положению».
«Гм. Передайте ваши счета Хильде — она отделит зерно от плевел».
«Так точно, суперинтендант!»
Бодвин Вук откинулся на спинку огромного кресла и устремил взор в потолок: «Жаль, что вы пренебрегли одной неотъемлемой частью вашего задания — а именно, не удосужились задержать Намура. Насколько я понимаю, пока вы прохлаждались на ранчо Стронси, он потихоньку ускользнул от вас и совершил покушение на Левина Бардьюса. После чего, с поистине оскорбительной бравадой, он бежал на звездолете Бардьюса».
«Действительно, по пути нам пришлось преодолеть несколько препятствий, что привело к задержкам, — признал Чилке. — Но даже в то время, когда мы лежали без сознания и при смерти, мы подсознательно сознавали свой долг перед вами лично и перед бюро расследований в целом. Этот настоятельный внутренний зов способствовал нашему скорейшему выздоровлению, и до сих пор мы продолжаем надеяться, что наша миссия завершится полным успехом».
«В бюро расследований «надежды» не пользуются популярностью», — назидательно произнес Бодвин Вук.
«По сути дела, можно считать, что беглецы у нас в руках, — возразил Чилке. — Намур и Симонетта — в подводной лодке, им некуда бежать и негде прятаться. Они — как пара рыбок в бутылке».
«Все это не так забавно и просто, как вам кажется! — отрывисто и сердито сказал Бодвин. — Они всплывут ночью где-нибудь около пляжа, затопят подводную лодку и переберутся на берег в ялике. После чего они угонят космическую яхту и будут таковы прежде, чем кто-нибудь успеет моргнуть глазом. Вы выставили охрану на космодроме?»
«Еще нет, директор».
Бодвин Вук включил микрофон и дал указания: «Теперь это сделано — благодарите судьбу за то, что мы не опоздали! Я знаю Намура. Было бы очень, очень жаль, если бы он снова вас облапошил».
«Вы совершенно правы», — ответил Глоуэн.
Бодвин Вук наклонился вперед и навел порядок среди бумаг на столе: «Давайте вернемся, с вашего позволения, к событиям в «Банке Мирцеи». Мне не совсем ясна последовательность этих событий; кроме того, я хотел бы подробнее разобраться в результатах заключенной сделки».
До сих пор никто ни словом не упомянул Руфо Каткара, но Глоуэн и Чилке прекрасно знали, что, стремясь заслужить благорасположение Бодвина всеми возможными средствами, Каткар, несомненно, выложил все, что знал, расколовшись, как трухлявый пень.
Бодвин Вук продолжал необычно спокойным, даже благодушным тоном: «По словам этого подонка, Руфо Каткара, вам посчастливилось предотвратить присвоение финансовых средств Дензеля Аттабуса Джулианом Бохостом. Предложенная Каткаром версия происходившего привела меня в замешательство. Никак не могу понять, кто сколько получил и кому что досталось — помимо того факта, что определенная часть этих средств каким-то образом оказалась на счету Глоуэна Клаттока».
«Это отчасти верно. Я перевел деньги на так называемый «счет Флоресте» — вам известно, о чем я говорю».
«Гм! Речь идет о существенной сумме, не так ли?»
«Не помню точную цифру, но было выплачено примерно пятьдесят тысяч сольдо».
Бодвин Вук снова неопределенно хмыкнул: «Как бы то ни было, Джулиан и его прихвостни из ЖМО получили хороший пинок под зад. Что же случилось дальше?»
«Расследование шло своим чередом. В Застере командор Чилке и я употребили в пищу несколько гигиенических блюд, но покинули планету прежде, чем успели сбросить вес и нарастить мускулатуру согласно рекомендациям лучших специалистов. Тем не менее, полученная там информация в конечном счете позволила нам обнаружить Левина Бардьюса на Розалии. Намур выстрелил Бардьюсу в спину и оставил его умирать, но мы успели вмешаться. В результате Бардьюс согласился перевезти йипов на Розалию за свой счет. Такова, по существу, последовательность событий».
«Очень любопытно! И, конечно же, за все это время вы не получали доступ ни к каким другим преимуществам или побочным доходам?»
«Не могу с уверенностью ответить на ваш вопрос. Командор Чилке вступил в тесные дружественные взаимоотношения с Флиц — точнее, Фелицией Стронси, нынешней владелицей ранчо Стронси. Такую связь можно было бы рассматривать в качестве «преимущества», потенциально способного привести к извлечению «побочных доходов»».
Бодвин Вук постучал длинными сухими пальцами по ручкам своего кресла: «Вот как!» Повернувшись к Чилке, он спросил: «Надеюсь, эта деятельность имела место исключительно в нерабочее время?»
«Разумеется, суперинтендант!» — заявил Чилке.
Глоуэн прибавил, будто спохватившись о чем-то, что раньше ускользало из памяти: «Конечно, есть еще одно несущественное обстоятельство, связанное с космической яхтой, о которой вам, наверное, говорил Каткар».
«Он упоминал нечто в этом роде. Где же находится в настоящее время дорогая, роскошная космическая яхта под наименованием «Фортунатус»?»
«В ангаре космического терминала в Баллилу, близ города Паш на планете Карс».
«И почему она спрятана там, будучи законным имуществом управления Заповедника?»
«Потому что мы вернулись на Кадуол в компании Левина Бардьюса, чтобы способствовать дальнейшему успешному выполнению задания!»
«Гм! — Бодвин Вук не был удовлетворен полученным ответом. — Когда ты строишь из себя оловянного солдатика, сразу становится ясно, что дело нечисто. Мы еще рассмотрим этот вопрос во всех подробностях. Имущество Заповедника неприкосновенно!». Он откинулся на спинку кресла: «На сегодня все, можете идти».
2
Через шесть дней после двух катастроф состоялось заседание Верховного суда в зале показательных процессов, в старом здании управления Заповедника в конце Приречной дороги.
Три судьи — Мельба Ведер, Роуэн Клатток и председательница суда Хильва Оффо — вошли в зал и заняли места на возвышении. К тому времени расположенные амфитеатром полукруглые ряды сидений уже заполнились публикой. Судебный исполнитель ударил в гонг, призывая присутствующих к порядку, после чего обвиняемых ввели в помещение и рассадили на скамье подсудимых. Их было восемь человек: Клайти Вержанс, Джулиан Бохост, Роби Мэйвил, Ньюэлл Бетт, Кервин Монстик, Таммас Стерч, Торк Тамп и Фаргангер. Все они, за исключением Торка Тампа и Фаргангера, были урожденными традиционными натуралистами из Стромы и видными членами партии жизни, мира и освобождения. Все они присутствовали в ангаре, когда боевые автолеты были высланы с целью уничтожения Йиптона, в связи с чем считались соучастниками преступлений, перечисленных в обвинительном акте.
Торк Тамп указал в качестве своего места рождения Поселок Контрабандистов на планете Теренса Доулинга, где-то на дальнем конце Ойкумены. Он говорил тихо, без акцента, и не выражал никаких эмоций — ни гнева, ни страха, ни раскаяния. Фаргангер, однако, замкнулся в себе и отказывался говорить; он не признал даже своего имени. В отличие от лица Торка Тампа, его лицо превратилось в маску презрения ко всем окружающим.
Личности Торка Тампа и Фаргангера чрезвычайно интересовали зрителей. Другие обвиняемые вызвали несколько меньший ажиотаж. Клайти Вержанс, несмотря на упрямо сжатые губы и обычную для нее угрюмую внешность, держалась с достоинством. Джулиан, бледный, нервный и безутешный, явно предпочел бы находиться где-нибудь на расстоянии тысячи световых лет от зала суда. Роби Мэйвил безвольно расслабился на скамье, опустив уголки рта — по-видимому, он рыдал всю ночь от бессильной злости и отчаяния. Бетт казался удрученным, но посматривал по сторонам с неуверенной усмешкой, как бы приглашая присутствующих разделить его сардоническое недоумение по поводу незавидного положения, в котором он оказался. Стерч сидел в состоянии безразличной апатии, а Кервин Монстик вызывающе сверлил судей гневным, ни в чем не сомневающимся взором.
Судебный исполнитель объявил, что арестованные готовы выслушать предъявляемые им обвинения в присутствии адвоката и заявить, признаю́т ли они себя виновными: «Пусть прокурор выйдет вперед и предъявит обвинения!»
Эльвин Лаверти, высокий худой старик с мохнатыми бровями, впалыми щеками и длинным горбатым носом, поднялся на ноги: «Достопочтенные члены Верховного суда! Пренебрегу формальностями. Шесть дней тому назад подсудимые осуществили неправомочные действия или участвовали в сговоре, который привел к осуществлению неправомочных действий, а именно устроили пожар на атолле Лютвен, унесший жизни тысяч мужчин, женщин и детей. В частности, им приписываются следующие нарушения. Вопреки положениям Хартии они импортировали два боевых автолета класса «Стрэйдор-Ферокс» и скрывали их в ангаре около Стромы, намереваясь применить их в ходе вооруженного восстания против законных властей Заповедника. Если это необходимо, я могу вызвать свидетелей, способных подтвердить существование этого заговора, который сам по себе является тяжким преступлением, наказуемым смертной казнью. Упомянутые боевые автолеты были использованы с целью совершения основного преступления, в котором обвиняются подсудимые. После нападения на атолл Лютвен автолеты вернулись в ангар на территории Троя. За ними проследовали патрульные летательные аппараты под управлением офицеров бюро расследований. Облава, осуществленная по прибытии подкрепления, позволила задержать подсудимых. Их застали в процессе подготовки к вылету на борту небольшого космического корабля, когда-то принадлежавшего достопочтенному Дензелю Аттабусу. Подсудимых арестовали, привезли на станцию Араминта и подвергли тюремному заключению.
Я вкратце изложил сущность преступления — каждый его этап может быть подтвержден очевидцами или логическими умозаключениями. Если суд нуждается в подтверждении каких-либо сделанных мною заявлений, я предоставлю такое подтверждение. В противном случае не вижу причины для дальнейшего обсуждения этого бесчеловечного злодеяния».
Председательница Верховного суда, Хильва Оффо, сказала: «Выслушаем обвиняемых. Признаю́т ли они свою вину?»
Теперь вперед вышел адвокат: «Достопочтенные судьи, все обвиняемые заявляют, что они не виновны в том преступлении, которое им приписывается».
«Неужели? Они признаю́т, что ими были высланы боевые летательные аппараты, напавшие на атолл Лютвен?»
«Они признаю́т, что выслали боевые автолеты, но утверждают, что их так называемое преступление было не более чем вандализмом, так они намеревались лишь уничтожить загрязняющие окружающую среду и отвратительные на вид сооружения, возведенные вопреки правилам Заповедника, и тем самым восстановить естественное очарование ландшафта».
«Как они объясняют массовую гибель обитателей города, сгоревших, утонувших и умерших от удушья?»
«Нет никакого доказательства существования таких обитателей».
«Любопытно! Каким образом они обосновывают подобное заявление?»
«На основе юридической силы и неопровержимых положений нашего законодательства, ваша честь!»
«В высшей степени любопытно! Будьте добры, поясните, ссылаясь, по возможности, на соответствующие положения законов».
«Налицо необходимость разумного истолкования событий. На протяжении многих веков наши законы и наше мышление формировались под влиянием жесткой и безапелляционной доктрины. Эта доктрина, по существу, превратилась в фундаментальный принцип нашего существования в качестве служителей Заповедника. Буквально и по существу, этот принцип безоговорочно запрещает какое-либо заселение атолла Лютвен. Традиционное уважение к нашим общественным учреждениям и к нашему основному законодательству заставляют допустить, что действующие законы соблюдались неукоснительно, так как даже предположить, что мы живем в беззаконном обществе, немыслимо для каждого из нас.
Позвольте мне повторить: все содержание и весь смысл нашего законодательства не допускают существования какого-либо населения на атолле Лютвен! А в отсутствие такого населения обвинять подсудимых в том преступлении, которое им приписывается, невозможно — это обвинение очевидно ложно, пристрастно и ошибочно сформулировано.
Я заявляю, что самым серьезным обвинением, которое может быть предъявлено подсудимым на каких-либо законных основаниях, является обвинение в разжигании костров без получения предварительного разрешения. В этом подсудимые признаю́т себя виновными. Наказанием, предусмотренным за это правонарушение, является штраф в размере двадцати пяти сольдо. Поэтому я прошу достопочтенных судей наложить на подсудимых надлежащий штраф, предоставив этим достойным людям возможность заплатить причитающуюся сумму, и освободить их из-под стражи с тем, чтобы они могли спокойно заниматься своими делами».
Председательница Хильва Оффо обратилась к прокурору: «Желаете ли вы выдвинуть возражение против убедительных доводов защиты?»
«Нет, ваша честь! Эти доводы в высшей степени абсурдны».
«Не думаю, господин прокурор. В логике ответчиков больше смысла, чем может показаться на первый взгляд. В некотором смысле можно утверждать, что не только те, кто, по выражению господина адвоката, «разжигал костры», но и каждый гражданин станции Араминта, живой и мертвый, обязан взять на себя часть вины за происшедшее».
«Очень хорошо, ваша честь! — поднялся на ноги Эльвин Лаверти. — Давайте рассмотрим заявление представителя подсудимых. По его словам, так как никому не разрешено жить на атолле Лютвен, никто фактически там не жил. По сути дела защита утверждает, что на вершинах гор не может быть камней потому, что законы физики не позволяют камням катиться вверх по склону. Пусть будет так! Допустим на какое-то время, что подсудимые имели право ожидать отсутствия какого-либо человеческого поселения на атолле Лютвен, что они намеревались лишь восстановить красоту первозданной природы и не занимались ничем, кроме разжигания костров. Факты, однако, а именно тысячи обугленных тел, свидетельствуют о том, что на месте преступления — простите, на месте восстановления условий окружающей среды — неоспоримо находились люди. Кто были эти люди, не имеет значения. Может быть, это были граждане станции Араминта, отправившиеся на атолл Лютвен провести отпуск и устроившие пикник. А теперь, если достопочтенный представитель подсудимых соизволит свериться с уголовным кодексом, он обнаружит, что преднамеренное разжигание костров без разрешения, приводящее к смертельному исходу, может рассматриваться как преднамеренное убийство — в зависимости от обстоятельств дела. Следовательно, даже если подсудимые обвиняются лишь в разжигании костров без разрешения, они заслуживают сурового наказания».
Адвокат обвиняемых, несколько упавший духом, сказал: «Не могу ничего прибавить к моему предыдущему заявлению, логика которого неопровержима и должна послужить основанием для решения суда».
Хильва Оффо наклонилась вперед: «Вы хотите сказать, что подсудимые руководствовались исключительно желанием устранить загрязнение окружающей среды, когда они подожгли Йиптон?»
«Там никто не жил, ваша честь! Я это доказал — следовательно, какими другими мотивами могли бы руководствоваться подзащитные?»
«Господин адвокат, вы сделали все, что могли, и ваша аргументация отличается почти безукоризненной логикой, хотя и применима исключительно к воображаемым ситуациям. Наш суд — и я думаю, что мои коллеги со мной согласны, — Хильва Оффо взглянула налево и направо, — отвергает вашу гипотезу. Тот факт, что подсудимые располагали тайно приобретенными боевыми летательными аппаратами и очевидно планировали вооруженное восстание, лишь подтверждает справедливость предъявленных им обвинений».
Адвокат молчал. Судья Ведер спросил: «Кто из обвиняемых управлял боевыми автолетами?»
Адвокат повернулся к скамье подсудимых: «Кто-нибудь желает ответить? Я не могу повлиять на исход этого дела, он предрешен».
Торк Тамп спокойно сказал: «Я управлял одним автолетом, Фаргангер — другим. Мы настояли на том, чтобы в одной машине находился Джулиан Бохост, а в другой — Роби Мэйвил. Нам они были нужны в качестве заложников. В противном случае остальные удрали бы раньше времени в космос и оставили бы нас одних отдуваться за их проделки. Пока эти два болвана были под рукой, мы знали, что Вержанс и ее подручные подождут нашего возвращения».
Клайти Вержанс поднялась на ноги и громко воскликнула: «Я хотела бы сделать заявление!»
Хильва Оффо резко отозвалась: «Я не потерплю никаких доктринерских разглагольствований! Наш суд — не трибуна для выражения личных мнений. Если вы не готовы признать свою вину или обосновать свою невиновность вещественными доказательствами, придержите язык!»
Госпожа Вержанс обиженно села. Хильва Оффо продолжила: «Все присутствующие прекрасно понимают, каким должно быть решение нашего суда. Подсудимые виновны в чудовищных преступлениях. Все они приговариваются к смерти. Казнь состоится через неделю».
Заключенных увели. Клайти Вержанс маршировала, выставив вперед квадратный подбородок — ее раздражало то, что ей не позволили продемонстрировать ораторское искусство и разразиться речью по поводу такого торжественного события. Джулиан брел, опустив голову; за ним едва волочил ноги Роби Мэйвил. В арьергарде шли Торк Тамп и Фаргангер — они о чем-то тихо говорили, не проявляя никаких эмоций.
Зал показательных процессов опустел. Глоуэн и Уэйнесс направились в «Старую беседку» и нашли свободный столик снаружи. Им подали гранатовый сок со льдом. Некоторое время они молчали. «Скоро все это кончится, — сказал Глоуэн. — По правде говоря, не выношу судебные процессы, они у меня вызывают тошноту и слабость в коленях. Может быть, карьера в бюро расследований — не для меня».
«Как это может быть? — изобразила удивление Уэйнесс. — Ты — самый молодой командор за всю историю станции Араминта! Все говорят, что в один прекрасный день ты займешь кресло Бодвина Вука».
«Этому не бывать, — проворчал Глоуэн. — Бодвин никогда не уйдет на пенсию. А, ладно! Неважно! Расслабляться нельзя — Намур и Симонетта все еще на свободе, и никто толком не знает, где они могут прятаться. Может быть, они сидят в подводной лодке где-нибудь посреди океана».
«На Эксе они не выживут. Они могли бы как-то существовать на Трое, в одной из летних дач для туристов, пока не кончится провизия. Кроме того, они могут высадиться на Дьюкасе, но куда они пойдут? Неделя не пройдет, как их сожрут какие-нибудь хищники».
«Их единственная надежда — космодром на станции, но теперь его охраняют днем и ночью».
«Значит, их скоро поймают, — уверенно сказала Уэйнесс и взяла Глоуэна за руки. — Вспомни! Через две недели мы поженимся, и ты сможешь жить спокойно до конца своих дней».
«Это было бы неплохо. Мне нравится спокойствие».
Уэйнесс надулась: «Ты сейчас так говоришь. Рано или поздно тебя одолеет охота к перемене мест».
«Возможно. А тебя?»
Уэйнесс задумалась: «До сих пор нашу жизнь нельзя было назвать спокойной».
Они тихо сидели, вспоминая о событиях, определивших их настоящее, и пытаясь представить себе будущее.
3
Беженцам из Йиптона, ожидавшим перевозки на другие планеты, предоставили кров и пищу в четырнадцати лагерях вдоль Мармионского побережья.
От теплого ветра их достаточно защищали палатки, односкатные навесы и хижины, сооруженные из хвороста и пальмовых листьев. Достаточно калорийное питание обеспечивалось пекарней и синтезатором белковых брикетов; в дополнение йипы получали консервы из складских запасов станции и пользовались любой возможностью добыть пропитание на месте. В реке Мар водились мидии, угри, нередко полные икры, и небольшие земноводные; по берегам можно было собирать семена, орехи, стручки и некоторые овощи. Женщины и дети бродили по покрытой лужами отливной полосе, собирая съедобных морских улиток — они умели избегать ядовитых желтых морских жаб, не наступать на шиповатые кораллы и заблаговременно замечать появлявшиеся временами стайки трубочников; они даже ловили трубочников сачками и варили из них уху. Бригады работников со станции Араминта поддерживали порядок, оказывали медицинскую помощь и регистрировали данные обитателей временных лагерей — их имена, возраст, пол и гражданское состояние.
Шард Клатток вылетел на север с аэродрома станции Араминта в управление временных лагерей, находившееся рядом с устьем реки Мар. Здесь он узнал, что йипов регистрировали отдельно в отдельных лагерях — никто не видел причины составлять один общий список всех йипов.
Шард спросил: «Сохранилась ли во временных лагерях какая-то иерархическая структура? Или представители всех каст и уровней, существовавших в Йиптоне, теперь перемешались?»
«Не могу точно сказать, — вздохнул служащий управления. — По сути дела, я ничего о них не знаю — для меня что один йип, что другой».
«Хорошо вас понимаю. Тем не менее, их высшую касту составляют умпы, а они, как правило, очень заботятся о своем статусе».
«По меньшей мере мне известно следующее: умпы настаивали на выделении им особого участка, и мы не видели никаких причин не удовлетворить их запрос. Они собрались в лагере номер три — до него метров четыреста вверх по течению».
Шард прогулялся по берегу к третьему лагерю и зашел в сарай, где размещалось управление. Там его встретила женщина средних лет, крепко сложенная и энергичная — из иммигранток, переселившихся на станцию из Стромы.
«Что вам угодно?» — спросила она.
«Я — командор Шард Клатток из бюро расследований. Как идут дела в третьем лагере?»
«Жалоб нет. Йипы ведут себя вежливо, если с ними обращаются так же вежливо».
«Я заметил, что вежливость обычно помогает. Насколько я понимаю, у вас в третьем лагере собрались все умпы?»
Работница управления мрачновато усмехнулась: «В Йиптоне числились сто восемьдесят два умпа. Здесь, в нашем лагере, сто шестьдесят один умп. Следовательно, при пожаре погиб только двадцать один умп».
«Они это называют «техникой выживания»».
«Я это называю умением бить локтем в глаз и пинать в пах».
Шард выглянул в открытую дверь: «Где они теперь?»
«Кто чем занимается. Одни собирают дикие сливы — вон там, в роще. Они могли бы разбежаться по всему Дьюкасу, если хотели бы — но они не могли не заметить пару длинношеих онниклатов на склоне холма; тростниковый тигр здесь тоже водится. Йипы — не трусы, но и не дураки тоже».
Шард рассмеялся: «Надо полагать, у вас есть список их имен?»
«Есть», — служащая передала ему распечатанный список.
Шард просмотрел его и недовольно поднял глаза: «Это их формальные имена: Хайрам Бардольк Фивени, Кобиндер Моск Тучинандер...»
«Разумеется, но они сообщали нам только такие имена».
«И у вас нет списка их фамильярных имен?»
«Боюсь, что нет. Мы не видели никаких причин интересоваться их кличками».
«Что ж, спасибо за вашу помощь — в любом случае».
Работница управления провожала Шарда глазами — тот подошел к умпу, сидевшему на стволе упавшего дерева. Умп лениво перебрасывал окатыш из одной сильной руки в другую. Шард задал ему вопрос; умп поразмышлял немного, потом пожал плечами и указал рукой в сторону реки.
Шард прошел метров пятьдесят по тропе к речному берегу и заметил йипа, лежащего лицом вниз на поверхности воды. Время от времени йип поднимал голову, чтобы набрать воздуха, после чего продолжал изучение дна. Внезапно йип резко опустил правую руку и, перевернувшись на спину, поднял на вытянутой руке полуметрового угря, извивавшегося в развилке самодельной рогатины. Умп подплыл к берегу и сбросил добычу в корзину.
Шард подошел ближе. Йип, стоявший на коленях и отделявший угря от рогатины, с недоумением поднял голову. Это был уже немолодой человек, примерно тех же лет, что и Шард, хотя он выглядел моложе — широкоплечий, подтянутый, с мускулистыми руками и ногами. Шард сказал: «Ты умеешь ловить рыбу».
Йип пожал плечами: «Угрей легко ловить. Они жирные и ленивые».
«В Йиптоне ты тоже ловил рыбу?»
«Не угрей. Иногда я охотился на скунов и вертляков, но в открытом океане рыбачить не так просто».
«Представляю себе, — отозвался Шард. — Только очень хорошему пловцу такое под силу».
«Да, хороший рыбак плавает как рыба».
«Кажется, я тебя где-то видел. Тебя зовут Селиус. Ты меня помнишь?»
«Нет, не помню».
«Это было давно. Как давно, по-твоему? Пятнадцать лет? Двадцать?»
Йип опустил глаза к корзине: «Не знаю. Не помню».
«Ты помнишь, как меня зовут?»
Йип покачал головой и поднялся на ноги: «Теперь я пойду. Мне нужно ободрать угрей».
«Давай немного поговорим», — сказал Шард. Он отошел на несколько шагов и сел на бревно, прибитое течением к берегу: «Опусти корзину в воду, чтобы угри остались свежими».
Селиус поколебался, но последовал совету Шарда.
«Садись, — предложил Шард, показывая на песок перед собой. — Отдохни».
Селиус присел на одно колено, явно чувствуя себя неловко.
Шард спросил: «Где твой друг Кеттерлайн?»
Селиус наклонил голову в сторону лагеря: «Там. Нам обоим повезло, мы не сгорели».
«Да, вам здорово повезло», — Шард сорвал зубчатую травинку и принялся вертеть ее пальцами. Селиус безрадостно следил за его манипуляциями. «Знаешь, что я думаю, Селиус? — тихо произнес Шард. — Я думаю, что ты мне наврал».
«Почему вы так говорите? — возмущенно воскликнул Селиус. — Никогда я вам не врал!»
«Разве ты не помнишь? Ты сказал, что не умеешь плавать. Кеттерлайн сказал то же самое. Именно по этой причине, по твоим словам, ты не мог спасти госпожу Марью, когда она тонула в Большой лагуне».
«Прошло двадцать лет — я уже не помню, что тогда было».
«Помнишь!» — на мгновение Шард обнажил зубы.
«Нет-нет! — с неожиданной живостью возразил Селиус. — Я всегда говорил правду».
«Ты сказал, что не умеешь плавать, и что поэтому ты не мог спасти госпожу, когда она тонула. Но теперь мы оба знаем, что это было не так. Ты прекрасно плаваешь. И моя жена, Марья, тоже хорошо умела плавать. Ты и Кеттерлайн, вы держали ее под водой, пока она не умерла».
«Нет-нет! Неправда!»
«Кто вытолкнул ее из лодки — ты или Кеттерлайн? На этот раз я докопаюсь до истины!»
Селиус опустил плечи: «Кеттерлайн. Это он все придумал, я ничего не знал».
«Неужели? Ты плавал вместе с Кеттерлайном просто для того, чтобы составить ему компанию?»
«Да-да, именно так».
«А теперь, Селиус, настало время ответить на важный вопрос, и от этого ответа во многом зависит твое будущее. Все остальные в этом лагере переселятся в красивые новые дома, но тебе не разрешат уехать. Тебя заставят сидеть в тесной, душной, темной хижине, и ты больше никогда не увидишь дневной свет и не услышишь человеческие голоса — если не скажешь мне правду. Не пытайся подняться на ноги, или я прострелю тебе кишки, и тебе будет очень больно. А теперь я отведу тебя в темную хижину, где ты останешься один навсегда».
Селиус мучительно спросил: «А что будет, если я скажу правду?»
«Тебя накажут, но не так страшно».
Селиус опустил голову: «Я скажу правду».
«Прежде всего: кто приказал утопить Марью? Быстро! Отвечай — и только правду!»
Селиус опасливо посмотрел по сторонам и ответил: «Намур». Внезапно лицо Селиуса расплылось в типичной для йипов благожелательной улыбке, он преисполнился добродетелью: «Я ему говорил, что не хочу причинять страдания слабой, беззащитной женщине. Но он ко мне не прислушался, несмотря на все мои уговоры. Он утверждал, что эта женщина — инопланетянка, не более чем вредительница, что она злонамеренно вмешивается не в свои дела, не имеет права дышать нашим свежим воздухом, объедать нас и вытеснять заслуженных людей с почетных должностей. Надлежало искоренять таких вредителей из нашего общества. Кеттерлайн признавал, что это логичная концепция — и в любом случае мне приходилось выполнять приказы Намура. У меня не было выбора, я согласился, и дело было сделано».
Несколько секунд Шард молча смотрел на Селиуса. Тот начал беспокоиться и оглядываться.
Шард сказал: «Ты мне не все рассказал».
Селиус энергично возразил: «Но я все рассказал! Что еще можно рассказать?»
«Почему Намур приказал тебе пойти на такое преступление?»
«Я же объяснил! Намур перечислил все причины!»
«Не мог же ты действительно ему поверить!»
Селиус пожал плечами: «Кто я такой, чтобы допрашивать Намура?»
«И ты на самом деле поверил, что Намур приказал убить госпожу Марью по этим причинам?»
Селиус снова пожал плечами: «Побуждения Намура мне непонятны. Я — йип из Йиптона, происходящее на станции было для меня полной загадкой».
«Намур, разумеется, не давал вам такое поручение от своего имени. Кому он помогал?»
Селиус смотрел на другой берег реки: «Это было слишком давно. Я больше ничего не помню».
«Кто просил Намура это устроить? Симонетта?»
«Симонетты уже не было на станции».
«Тогда кто же?»
«Даже если я это знал, теперь уже не помню».
Шард поднялся на ноги: «Ты ответил на мои вопросы — надо полагать, настолько правдиво, насколько это для тебя возможно».
«Да-да, совершенно верно! Будьте уверены — вы можете положиться на правдивость моих слов! А теперь, когда вы узнали все, что хотели узнать, я пойду обдирать угрей, ладно?»
«Не торопись. Ты отнял у Марьи жизнь».
«Ну да — двадцать лет тому назад. Так что подумайте сами — она мертва уже двадцать лет и останется мертвой на веки вечные. Что такое двадцать лет по сравнению с предстоящей вечностью? Мимолетное мгновение! Кто вспомнит об этом мгновении, скажем, через сто тысяч лет?»
Шард печально вздохнул: «Ты у нас философ, Селиус. Я не такой многосторонний человек, в связи с чем вы оба — ты и Кеттерлайн — теперь поедете со мной на станцию Араминта».
«Но почему? Мне больше нечего рассказать!»
«Поживем — увидим».
4
Шард отвез Селиуса и Кеттерлайна на станцию Араминта. Их посадили в одиночные камеры и допрашивали отдельно. Воспоминания Кеттерлайна соответствовали рассказу Селиуса во всех существенных подробностях, хотя он не был так красноречив.
Селиуса привели в конференц-зал старого флигеля бюро расследований. Это помещение редко использовалось, так как в нем царил полумрак — никто не удосужился сменить устаревшие осветительные приборы. Йипа усадили на подушки тяжелого старого кресла, обращенного к возвышению, где стояла трибуна для выступлений должностных лиц. Здесь его оставили в одиночестве на полчаса, чтобы он успел поразмышлять над достойными сожаления обстоятельствами, в которых он оказался благодаря сотрудничеству с Намуром. Зал с темно-коричневой обшивкой стен из тонко распиленного фаникового капа освещали только три небольшие панели, установленные высоко напротив трибуны — эти панели скорее усиливали, нежели рассеивали ощущение полумрака. Селиус сначала сидел тихо, но вскоре стал нервничать, постукивая пальцами по ручкам кресла в такт неритмичной музыке йипов.
Бодвин Вук, нарядившийся в необычный костюм — мешковатые черные бриджи, темно-красную тунику, черные сапоги, белый галстук и мягкую судейскую шапочку из черного вельвета, появился в зале, взошел на возвышение и уселся на трибуне. Только после этого он соблаговолил взглянуть на Селиуса: «Ты — убийца!»
Селиус с ужасом смотрел на грозный темный силуэт. Наконец он выдавил: «Это было давно, очень давно».
«Давность ничего не значит, — нараспев произнес Бодвин Вук. — Взгляни на свои руки! Они толкали слабую женщину под воду, все глубже и глубже, а она вырывалась, она хотела дышать, но не смогла — и, к своему величайшему сожалению, умерла. Что ты смеешь сказать по этому поводу?»
«Мне все объясняли по-другому! — жалобно воскликнул Селиус. — Мне сказали, что я сделаю великое дело — и кто может с этим поспорить? Это инопланетное существо, эту прихлебательницу привезли наслаждаться роскошью, а нас в Йиптоне за людей не считали!»
Бодвин Вук устремил взор в потолок: «Этот аргумент уже не убедителен — говори по существу».
«Что я могу сказать? Вы уже все знаете!»
«Не все! Ты умалчиваешь факты — хотя, может быть, сам это не осознаешь».
Селиус моргнул: «Я назову любые факты, если мне скажут, в чем они заключаются».
«Вопрос — важнейший вопрос — заключается в следующем. Намур приказал тебе утопить эту женщину — но кто отдавал приказы Намуру?»
«Это мне неизвестно».
«Может быть — а может быть и нет. Я объясню это кажущееся противоречие. Твой мозг похож на огромный склад, состоящий из миллионов отделений памяти. Каждое отделение зарегистрировано и обозначено в твоей индивидуальной системе поиска информации. Назовем эту систему «секретарем». Когда тебе нужно вспомнить тот или иной факт, секретарь просматривает указатель обозначений и сразу узнает, где хранится этот факт; он его достает, и ты его вспоминаешь. Этот секретарь прилежно трудится. Но каждый день на склад поступают все новые и новые пакеты информации, и каждый нужно обозначить и зарегистрировать. Неизбежно мозг перегружается или захламляется. Иногда секретарь выбрасывает старые пакеты или даже вырывает целые страницы из указателя обозначений. Но чаще всего он просто заталкивает старые пакеты подальше, в темные углы, затянутые паутиной. Время от времени секретарь обновляет и переписывает указатель обозначений. А иногда он ленится или становится слишком брезгливым и притворяется, что старые грязные пакеты вообще не существуют, представляя тебе ошибочный отчет. И в результате в дальних углах твоего мозга незаметно для тебя накапливаются забытые кучи информационного мусора. Все это достаточно понятно?»
«Если вы так говорите, значит, так оно и есть! Я вынужден признать превосходство ваших концепций».
«Вот именно. А теперь, к делу! Я задам вопрос. Ты должен послать своего секретаря на поиски ответа — бегом, со всех ног! Ты готов?»
«Да, готов».
«Вопрос: кто приказал тебе утопить госпожу Марью?»
«Намур».
«Ха-ха! Секретарь выполняет обязанности как положено. Еще вопрос: кто поручил Намуру отдать тебе такой приказ?»
«Не знаю!»
Бодвин Вук нахмурился: «Секретарь пренебрег своими обязанностями. Придется снова дать ему самые строгие указания. Пусть проверит указатель обозначений как можно внимательнее».
Селиус всплеснул руками: «Не могу вам ничего сказать! Я хотел бы пойти прогуляться, пожалуйста».
«Еще не время — по сути дела, мы только начали».
«Ай-ай-ай! Чего еще вы от меня хотите?»
«Не беспокойся, все будет хорошо. Мы знаем, как помочь секретарю твоего мозга. Сначала мы должны терпеливо прочитать весь указатель обозначений, осветить все темные углы, срывая паутину и заглядывая во все щели в поисках забытых воспоминаний. Твой мозг, по существу, подобен дикому континенту, полному затерянных и неизведанных областей — и мы обязаны их изучить, проникая в самые недоступные места. Рано или поздно мы найдем тот пакет, который ищем — но это тяжелая работа. По ходу дела придется узнать о тебе гораздо больше, чем мы хотим знать».
Селиус был явно подавлен: «Мне кажется, это бессмысленное занятие — особенно в том случае, если пакет, который вы ищете, безвозвратно потерян».
«Придется рискнуть, — пожал плечами Бодвин Вук. — Начнем же этот поиск немедленно, нет никаких оснований для потери времени!»
В лаборатории бюро расследований два специалиста сначала ввели Селиусу обезболивающие препараты, а потом подсоединили электродами к его центральной нервной системе чрезвычайно деликатные приборы. Аналитическая вычислительная машина начала обработку информации. В конечном счете удалось выделить эпизод, служивший предметом расследования, сфокусироваться на нем и изучить его.
Факты соответствовали утверждениям Селиуса, но полученные данные отличались гораздо большей подробностью. Они позволили выявить, в частности, пугающее отсутствие каких-либо эмоций, связанных с убийством.
В числе деталей, зарегистрированных компьютером, было ироническое замечание Намура, сопряженное с именем и взглядом через плечо.
Изображение фигуры, стоявшей за спиной Намура, было четким; имя поддавалось безошибочному определению.
От Селиуса больше ничего не требовалось, и его сознание было восстановлено. Два констебля из бюро расследований отвели его в старую тюрьму за мостом через реку Уонн, где ему следовало ожидать окончательного приговора в компании Кеттерлайна.
Шард и Бодвин Вук совещались в кабинете директора бюро расследований. Хильда подала им чай и печенье.
«Наконец, — сказал Бодвин Вук, — мы раскрыли эту тайну».
«Двадцать лет она лежала камнем на моей груди».
«А теперь что вы будете делать? Это зависит только от вас».
«Доведу дело до конца — другого выхода нет».
Бодвин тяжело вздохнул: «Пожалуй, что так. А Глоуэн — как насчет него?»
«Он должен знать, как утонула его мать. Позовите его, и мы сразу поставим его перед фактами».
«Как знаете», — Бодвин Вук наклонился к микрофону и дал указания. Прошло десять минут — на станции Араминта уже сгущались сумерки. Глоуэн приоткрыл дверь. Взглянув на отца и суперинтенданта, он зашел в кабинет и, после приглашения Бодвина, сел на стул.
Сухим официальным тоном, выражаясь предельно лаконично, Бодвин Вук изложил сведения, полученные с помощью Селиуса и Кеттерлайна. Закончив, Бодвин откинулся на спинку кресла.
Глоуэн взглянул на отца: «И что мы теперь будем делать?»
«Продолжим расследование утром».
5
На рассвете с моря обрушился ливень, скоро умчавшийся в холмы на запад. Через два часа солнце выглянуло в разрыв между облаками, и вся станция Араминта, казалось, воссияла.
К пансиону Клаттоков приближались шесть человек. Они зашли в вестибюль; Шард Клатток поговорил со швейцаром. Он услышал то, что хотел услышать. Все шестеро — Шард, Глоуэн, Бодвин Вук, пара сержантов из бюро расследований и надзирательница женского отделения местной тюрьмы — поднялись по лестнице на второй этаж. Они промаршировали по коридору и остановились перед дверью, ведущей в апартаменты Спанчетты. Шард нажал кнопку звонка. Наступила длинная пауза — Спанчетта, по-видимому, изучала непрошеных посетителей на экране своей охранной системы.
Дверь не открывалась — сегодня утром Спанчетта решила не принимать гостей. Правила вежливости требовали, чтобы незваные посетители удалились, истолковывая неприветливость Спанчетты так, как им заблагорассудится. Шард, однако, нажал кнопку звонка во второй и в третий раз.
Наконец из громкоговорителя донесся раздраженный голос Спанчетты: «Сегодня утром я не принимаю. Приходите в другой раз, но не сегодня и не завтра».
Шард проговорил в микрофон: «Открой дверь, Спанчетта. Мы здесь по официальному делу и не нуждаемся в приглашении».
«Что вам нужно?»
«Нам необходимо проконсультироваться с тобой по важному вопросу».
«У меня нет настроения кого-нибудь консультировать — честно говоря, сегодня я не слишком хорошо себя чувствую. Вам придется вернуться через пару дней».
«Это невозможно — мы обязаны с тобой поговорить. Открывай, или нам придется послать за запасным ключом к швейцару».
Прошла еще минута, после чего дверь распахнулась, открыв взору стоящих в коридоре величественную фигуру Спанчетты в длинном платье из вишневого вельвета с черным, расшитым бриллиантовыми кружевами жилетом; на ногах у нее были непропорционально маленькие заостренные тапочки, подобающие скорее танцовщице, нежели такой матроне. Ее блестящие черные волосы, как всегда, были завиты кудряшками и громоздились над широким белым лбом пирамидой невероятных размеров. Объем ее груди внушал почтение; ее бедра подавляли воображение. Как всегда, Спанчетта казалась заряженной некой жизненной силой — тяжеловесной, грубой, полнокровной. Она сердито отступила, когда Шард широко раскрыл дверь и вошел в роскошную мраморную приемную.
Спанчетта воскликнула жгучим контральто: «Какое хулиганство! Но опять же — ты никогда не умел себя вести. Ты — стыд и позор дома Клаттоков!»
Пять остальных посетителей тоже зашли в приемную. Спанчетта разглядывала их с отвращением: «Что все это значит? Объяснитесь и уходите — я займусь вашими делами позже. В данный момент у меня нет никакой возможности...»
Бодвин Вук прервал ее: «Спанчетта, довольно болтовни! Мы все сделаем по правилам». Он обратился к надзирательнице: «Обыщите ее хорошенько — каждую складку, каждое углубление; она — хитрая бестия».
«Одну минуту! — взвыла Спанчетта. — Я не верю своим ушам! Вы что, с ума сошли? В чем меня обвиняют?»
«Разве ты не знаешь? — тихо спросил Шард. — В убийстве».
Спанчетта замерла: «В убийстве? В каком убийстве?»
«В убийстве Марьи».
Спанчетта закинула голову назад и расхохоталась — возможно, от облегчения — так, что монументальный столб ее темных кудрей стал угрожающе раскачиваться: «Ты что, издеваешься? Какие у тебя улики? По сути дела, какие могут быть улики, если преступления не было?»
«В свое время тебя поставят в известность. Надзирательница, обыщите арестованную. Заткнись, Спанчетта, если хочешь сохранить какое-нибудь достоинство!»
«Это чудовищное, неслыханное преследование! Я подам на вас в суд! Я найму лучших адвокатов!»
«Твое право».
Надзирательница произвела тщательный обыск, но ничего не нашла.
«Очень хорошо, — сказал Бодвин Вук. — Вас отведут в мое управление, где вам будут предъявлены формальные обвинения. Не желаете ли переодеться или накинуть плащ?»
«Это какая-то оскорбительная бессмыслица! — бушевала Спанчетта. — По-моему, все вы свихнулись. Никуда я с вами не пойду!»
Бодвин Вук привык к таким сценам: «Спанчетта, вы можете идти сама — или вас свяжут по рукам и ногам и отвезут в тачке. Так или иначе вам придется подчиниться. Надзирательница поможет вам надеть что-нибудь подходящее».
«Еще чего! Как все это утомительно и неудобно! — пробормотала Спанчетта. — Я накину плащ». Она повернулась, чтобы выйти из приемной. По знаку Бодвина Вука за ней тут же последовали надзирательница и два сержанта. Спанчетта остановилась и раздраженно махнула рукой: «Я сама найду свой плащ! Можете не беспокоиться!»
«Это было бы не по правилам, — возразил Бодвин Вук. — Мы обязаны выполнять правила. Вы не можете передвигаться без сопровождения».
«Я буду делать все, что захочу! — завопила Спанчетта, отталкивая надзирательницу. — Вам придется подождать!» Она повернулась к двери в гостиную.
«Я выполняю приказ, — сказала надзирательница. — Я обязана вас сопровождать».
«А я вам это запрещаю! Это ни в какие рамки не лезет, я этого не допущу!»
Шард и Бодвин Вук переглянулись, озадаченные и внезапно встревоженные. Поведение Спанчетты, истерическое от природы, становилось преувеличенно мелодраматическим.
«Один момент! — вмешался Бодвин Вук. — Вы очень расстроены. Присядьте в кресло и возьмите себя в руки. Мы принесем ваш плащ».
Спанчетта ничего не хотела слышать и попыталась выбежать из приемной. Два сержанта схватили ее под руки, подвели к креслу и заставили сесть. Спанчетту пристегнули наручниками к ручке кресла и оставили под присмотром надзирательницы. Все остальные осторожно обследовали апартаменты. В бывшей спальне Арлеса они обнаружили Симонетту, дремавшую в постели. В соседнем кабинете сидел и читал книгу Намур. Он поднял голову, не выразив никакого удивления: «Да, господа? Чем я могу быть вам полезен на этот раз?»
«В последний раз», — сказал Бодвин Вук.
Намур задумчиво кивнул и закрыл книгу; он нагнулся, чтобы положить книгу на столик. Глоуэн бросился вперед и схватил его за кисть, выхватив небольшое устройство, позволявшее Намуру ослепить присутствующих внезапной вспышкой, а затем перестрелять их по одному. Шард заломил Намуру руки за спину и связал их липкой лентой. Обыскав Намура, он нашел и удалил пистолет, кинжал и эжектор, стрелявший ядовитыми шипами.
«Намур — ходячий арсенал! — прокомментировал Бодвин Вук. — Теперь, надеюсь, он безопасен?»
«Надеюсь, — отозвался Шард. — Когда имеешь дело с Намуром, ни в чем нельзя быть уверенным. Он может прыснуть ядом в глаза из-под языка — так что не приглядывайтесь к нему слишком близко».
Намур устало рассмеялся: «Я не такой маньяк, как вы себе представляете».
Шард слегка усмехнулся: «Так или иначе, дорога за твоей спиной усеяна трупами».
Бодвин Вук спросил с клиническим любопытством: «Вы считали, сколько человек вы убили?»
«Нет», — Намур отвернулся со скучающим видом, после чего спросил: «По каким правилам играем — по местным или межпланетным?»
«Конечно, по межпланетным, — ответил Шард. — В противном случае пришлось бы потратить уйму времени и усилий на три отдельных судебных процесса. Местные законы в данном случае противопоказаны».
6
Задержанных потихоньку вывели из пансиона Клаттоков через задний вход и отвезли на аэродром, где их уже ожидал Чилке в туристическом аэромнибусе. Невзирая на громкие протесты Симонетты и Спанчетты, их заставили взойти на борт и пристегнули наручниками к сиденьям. Намур молчал.
Чилке поднял аэромнибус в воздух и запрограммировал автопилот; воздушный аппарат полетел на запад. Трех арестантов сопровождали Шард, Бодвин Вук и Глоуэн. Бодвин Вук посоветовал всем присутствующим устроиться поудобнее: «Нам еще далеко лететь».
«Куда вы нас везете?» — требовательным тоном спросила Симонетта.
«В свое время узна́ете. Вам пункт назначения хорошо известен».
«Какая-то чушь собачья! — взорвалась Симонетта. — Скандал! Все это абсолютно незаконно!»
«Возможно, — нежно отозвался Бодвин Вук. — В том случае, если бы мы действовали от имени бюро расследований. Но это не так. В данном случае мы действуем в качестве агентов МСБР — и, как уже давно понял Намур, играем по другим правилам».
«Это отвратительный фарс! Противный напыщенный старикашка! Ничего не понимаю».
В голосе Бодвина Вука появилась нотка раздражения: «По сути дела, здесь и объяснять-то нечего. Методическое руководство МСБР предусматривает четыре уровня реагирования, соответствующих четырем уровням тяжести преступлений. Четвертый уровень — самый оперативный и бесцеремонный. В случаях массовых и особо опасных преступлений — таких, как уничтожение Стромы — допускаются карательные меры четвертого уровня».
«Я не имела никакого отношения к уничтожению Стромы! — вскричала Спанчетта. — И, тем не менее, вы затащили меня в этот грязный омнибус!»
«В случае Стромы вы — соучастница, укрывавшая исполнителей преступления».
«Кроме того, — мрачно вмешался Шард, — на твоей совести уже двадцать лет преднамеренное убийство. Ты поручила Намуру устроить так, чтобы Марья утонула — и он выполнил твое поручение с помощью йипов, Селиуса и Кеттерлайна. Йипы признались, факт преступления установлен, и вы оба понесете наказание».
Спанчетта повернулась к Намуру: «Скажи им, что это не так, что я никогда тебя ни о чем таком не просила! Ты обязан это сделать — нет никаких причин для того, чтобы меня куда-то тащили вместе с вами!»
Намур сказал: «Спанчетта, я устал. Непреодолимое течение судьбы влечет нас в места отдаленные, и я больше не хочу сопротивляться. Они сказали правду. Я не намерен ее отрицать, и тебе придется плыть по течению вместе с нами».
Спанчетта издала нечленораздельный возглас и отвернулась, глядя на прекрасный пейзаж, который ей больше никогда не суждено было увидеть.
Омнибус летел всю ночь над пустынным Западным океаном и с рассветом прибыл к южному континенту Эксе, после чего морские просторы сменились болотами, покрытыми черной слизью, и коврами гниющих тропических зарослей. За два часа до полудня над горизонтом показался серый конический силуэт потухшего вулкана Шатторака — остров в зеленом море вонючих болот и джунглей. Теперь вершина Шатторака обезлюдела — когда-то это место использовалось Симонеттой в качестве тюрьмы, где содержали и пытали ее врагов, в том числе Чилке и Шарда Клаттока.
Омнибус приземлился; арестанты неохотно спустились на землю и стояли, оглядываясь по сторонам. Все местные сооружения уже развалились — кроме небольшого бетонного бункера, ранее служившего укрытием для оборудования системы связи.
«Теперь вы дома — здесь вы проведете остаток своей жизни, — сказал Бодвин Вук. — Не ожидайте посетителей. Не ожидайте милосердия. Не ожидайте новостей. Вам придется полагаться исключительно на себя».
«Не знаю, расположены ли вы выслушивать советы, — прибавил Глоуэн, — но я все равно кое-что посоветую. Обратите внимание на частокол, окружающий вершину. В нескольких местах в нем образовались проломы. Первым делом нужно залатать эти дыры — в противном случае на вас нападут хищники из джунглей. Мы оставим дюжину ящиков с провизией. Под старым кухонным навесом вы, может быть, найдете еще какие-нибудь консервы».
«Но эти запасы скоро кончатся, и мы умрем с голода!» — в отчаянии воскликнула Спанчетта.
«Не умрете, если будете работать, — возразил Шард. — Симонетта знает, как здесь жили заключенные. Снаружи, за частоколом, они выращивали овощи. Вам ничто не мешает делать то же самое — мы оставим садовые инструменты и семена. Кроме того, в джунглях можно найти орехи, съедобные стручки, ягоды и корневища — но в джунглях находиться очень опасно. И все же, вы скоро усвоите навыки выживания. Узники Симонетты сооружали жилища в кронах деревьев, с лестницами, которые поднимали на ночь. Может быть, какими-то из этих хижин еще можно пользоваться. Так или иначе, жизнь на Шаттораке поставит перед вами множество интересных и трудных задач».
«Какой ужас! Какой позор! — рыдала Спанчетта. — Как может быть, чтобы я, Спанчетта Клатток, карабкалась на деревья по ночам, чтобы меня не сожрали хищники?»
«Это единственная в своем роде тюрьма, — продолжал Шард. — Вы можете бежать в любое время, когда пожелаете. Ворота частокола всегда открыты, а охраны теперь нет, так что вам не придется составлять тайные заговоры. В тот день, когда вы решите отсюда уйти, просто-напросто выйдите за ворота, спуститесь по склону и попробуйте добраться до берега океана».
«Ваши советы вдохновляют, — сказал Намур. — Мы начнем планировать побег немедленно».
Чилке обратился к Симонетте: «Мне очень жаль, госпожа Зигони, что все так кончилось. Не могу сказать, что я всегда был на вас в обиде. Однажды мы с вами отменно отобедали, и вы заплатили за обед. Но потом вы приказали меня бросить в яму — вон туда, помните? Мы можем пойти на нее посмотреть — я до сих пор с криком просыпаюсь по ночам, когда ее вспоминаю. Кроме того, вы задолжали мне заработную плату за шесть месяцев. Полагаю, сейчас у вас нет возможности со мной рассчитаться?»
Симонетта молча смотрела на Чилке ненавидящими глазами.
«Неважно! — снисходительно махнул рукой Чилке. — Я на вас не в обиде. В конце концов, в отличие от Шарда, я провел в яме всего одну ночь».
Чилке забрался в кабину омнибуса; за ним последовали Шард, Бодвин и Глоуэн. Намур, Спанчетта и Симонетта стояли, провожая глазами омнибус — тот поднялся в небо, постепенно превратился в точку над восточным горизонтом и скрылся.
