Глава 8
1
Агнеса, заведовавшая хозяйством в усадьбе «Попутные ветры», решила провести отпуск у моря на Тиднорской косе. Она должна была отсутствовать две недели, и замещать Агнесу, ухаживая за Пири Таммом и обеспечивая его комфорт, взялась ее племянница Тасси, задорная энергичная восемнадцатилетняя девушка.
Пири Тамм согласился с такой заменой без энтузиазма. Тасси была миловидным, пухлым, веселым, круглолицым, веснушчатым, светловолосым, кудрявым существом с невинными голубыми глазами и безграничной самоуверенностью. Перед отъездом Агнеса заверила престарелого секретаря Общества натуралистов в том, что Тасси, несмотря на бьющую через край живость характера, очень добросовестна и сделает все возможное, чтобы ему угодить.
Так оно и было. Тасси мгновенно поставила Пири Тамму правильный диагноз: трагический случай одинокого пожилого добряка, проводящего последние дни своей жизни в мрачных раздумьях. Она решила, что обязана внести в распорядок жизни усадьбы «Попутные ветры» хотя бы какой-то намек на разнообразие и приятные неожиданности. Пока владелец усадьбы поглощал завтрак, Тасси стояла рядом, готовая подать свежий мармелад или предложить горячей жареный хлебец, ненавязчиво настаивая на том, чтобы господин Тамм попробовал чудесные сливы из своего сада (Пири Тамм ненавидел эти сливы) и не рекомендуя ему злоупотреблять солью и перцем на основаниях, с исключительной ясностью изложенных в недавно опубликованной журнальной статье — хотя она не могла припомнить, в каком именно журнале. Тасси оповещала Пири Тамма о погоде, а также о последних скандалах в жизни интересовавших ее знаменитостей, и увлекательно пересказывала сюжеты понравившихся ей кинематографических опусов. Она упомянула о последнем крике моды, танце в стиле «дрожащие коленки», исполняемом под громкий визгливый аккомпанемент чего-то вроде кашля, повизгивания и хрюканья. С точки зрения Тасси этот танец представлял собой захватывающее упражнение, требующее выполнения самых различных движений руками, коленями и тазом — не желает ли господин Тамм разучить несколько простейших па? Господин Тамм отвечал, что, несмотря на несомненную привлекательность такой перспективы, его попытки исполнить новейший молодежный танец вызвали бы строгие возражения со стороны его врача; кроме того, куда, черт побери, подевались соль и перец? Никакой уважающий себя человек не может есть яйца всмятку без соли и перца!
«Может, а в вашем случае даже обязан! — возражала Тасси. — Это совершенно необходимо для укрепления вашего здоровья. Нужно идти в ногу с достижениями современной медицины!»
Пири Тамм поднимал глаза к потолку и внутренне желал Агнесе замечательно провести время на Тиднорской косе.
Однажды вечером, когда Пири Тамм уже прикладывался к бокалу с хересом, Тасси известила его о телефонном звонке. Секретарь Общества натуралистов нахмурился и выругался: «Кому приспичило звонить в такое время и мешать цивилизованным людям размышлять над рюмкой хереса? Кто это?»
«Он не представился, а я забыла спросить. Довольно привлекательный молодой человек, хотя мрачноватый и какой-то строгий, что ли. Тем не менее, по-моему, он достаточно воспитан, и я решила позволить ему вас побеспокоить».
Пири Тамм с изумлением уставился на юную горничную. Помолчав, он произнес: «Твоя наблюдательность достойна всяческих похвал».
Тасси скромно кивнула: «Я всегда была наблюдательна, мне с детства говорили».
Пири Тамм поднялся на ноги: «Придется подойти к телефону, кто бы это ни был».
Достаточно приятное, но мрачноватое лицо, ожидавшее его на экране, соответствовало описанию горничной. Некоторые малозаметные признаки позволили Пири Тамму заключить, что молодой человек родился не на Земле: «Я вас слушаю. Насколько я понимаю, мы не знакомы».
«Уэйнесс могла обо мне упомянуть. Меня зовут Глоуэн Клатток».
«Разумеется, разумеется! — воскликнул Пири Тамм. — Где вы?»
«В космопорте Шиллави. Уэйнесс все еще с вами?»
«Увы, в данный момент ее здесь нет. Она отправилась в Бангалор, и с тех пор я ничего от нее не слышал. Надеюсь, вы заедете ко мне в усадьбу?»
«Только в том случае, если это не причинит вам лишнего беспокойства».
«О чем может быть речь! — Пири Тамм объяснил, как к нему проехать. — Буду ожидать вашего прибытия примерно через два часа».
Глоуэн прибыл в усадьбу «Попутные ветры», и Пири Тамм тепло приветствовал его. Они поужинали в обшитой деревом столовой. Пири Тамм рассказал Глоуэну все, что знал о приключениях Уэйнесс: «Последний раз она звонила мне из Триеста. Она рассказывала мне очень мало, потому что боялась, что наши телефонные разговоры прослушиваются. Я в этом сомневался но, тем не менее, вызвал группу специалистов. Сначала они ничего не нашли, но после более внимательного изучения аппаратуры извлекли три подслушивающих устройства, а также зарегистрировали непредусмотренное подключение какой-то третьей стороны к моей линии связи. Мы убеждены, что всеми этими неприятностями обязаны Джулиану Бохосту. Вы с ним знакомы?»
«Слишком хорошо».
«В настоящее время усадьба защищена от таких вторжений и мы можем говорить свободно — хотя, признаться, я все еще боюсь выболтать что-нибудь лишнее».
«Вы не знаете, что Уэйнесс удалось найти?»
«К сожалению, нет. Симонетта опередила нас в «Галереях Гохуна» и выдрала страницу из учетной книги. Поэтому Уэйнесс пришлось подойти к делу с другой стороны. Она использовала в качестве аналогии лестницу. Хартия и бессрочный договор находятся где-то на средней ступеньке. Симонетта, знавшая, кто купил документы, начала поиски, поднимаясь по лестнице снизу вверх. В нашем случае, мы обнаружили другие материалы Общества натуралистов и прослеживали их, продвигаясь вниз по лестнице, в направлении первоначального покупателя».
«Вы могли бы этого и не делать, — возразил Глоуэн. — Мне известен первый покупатель Хартии. Его звали Флойд Суэйнер, он жил в городе Айдола посреди Большой Прерии. Симонетта тоже на него вышла — судя по всему, благодаря упомянутым вами «Галереям Гохуна» — и с тех пор сосредоточила внимание на наследстве Флойда Суэйнера. Она все еще считает, что оба документа находятся где-то среди вещей, оставшихся от Суэйнера, хотя она уже устраивала грабеж со взломом — безрезультатно — и пыталась женить на себе внука Суэйнера, также безрезультатно».
Пири Тамм невесело хмыкнул: «И каким же образом в эту картину вписывается Джулиан Бохост? Он в сговоре с Симонеттой?»
«Подозреваю, что они пытаются эксплуатировать друг друга, причем каждый из них подготовил тайные планы уничтожения конкурентов в любых возможных обстоятельствах. Боюсь, нас ждут большие неприятности».
«Каковы же ваши планы?»
«Я сразу отправлюсь в Айдолу. Если там нет Хартии и бессрочного договора, придется подниматься по лестнице дальше, до той самой средней ступеньки».
2
Перелетев через океан, Глоуэн приземлился в Старом Тране, ныне известном также под наименованием «Город Раздела», в самой сердцевине континента. Местный воздушный транспорт доставил его в Ларго, в трехстах километрах к западу, на реке Сиппевисса. Он прибыл туда уже в сумерках и остановился в старой гостинице на берегу реки. Из гостиницы он позвонил Пири Тамму, но не узнал ничего нового: Уэйнесс не давала о себе знать.
Утром Глоуэн арендовал аэромобиль, полетел на север над Большой Прерией и через час приземлился в Айдоле — небольшом городке, где, как и в многих других городках Древней Земли, ничего практически не менялось на протяжении тысяч лет. Глоуэн навел справки о местонахождении фермы семьи Чилке. Ему дали следующие указания: «Летите на север, пока не увидите ручей Фоско, километрах в восьми отсюда. Поблизости вы заметите большую излучину ручья — сначала он поворачивает на восток, а потом возвращается на запад. На широком мысу, образованном этой излучиной, вы увидите амбар с зеленой крышей, а рядом с ним — дом, окруженный несколькими старыми дубами. Это и есть ферма Чилке».
Глоуэн снова поднялся в воздух, пронизанный ярким утренним светом Солнца, и полетел над обширными желтыми полями поспевающей пшеницы. Заметив ручей Фоско, он повернул вдоль обрамлявшей русло полосы зарослей ивы и ольхи, и через некоторое время оказался над излучиной. Внизу он увидел легендарный сарай, пострадавший от нескольких ограблений со взломом, и дом, в котором Юстес Чилке провел свое детство.
Глоуэн приземлился на дворе — его приветствовали пара беспородных собак и три русых мальчугана, возившиеся в пыли с игрушечными грузовиками и обломками каких-то зеленых камней необычной формы.
Глоуэн спрыгнул на землю. Старший мальчик вежливо поздоровался: «Доброе утро».
«Доброе утро, — отозвался Глоуэн. — Твоя фамилия — Чилке?»
«Меня зовут Кларенс Эрл Чилке», — подтвердил ребенок.
«Подумать только! — сказал Глоуэн. — А я знаком с твоим дядей Юстесом».
«Правда? Где он сейчас?»
«Очень далеко, на планете Кадуол, в месте, которое называется «станция Араминта». Что ж, мне следует, наверное, представиться твоим родителям. Они дома?»
«Нет, дома только бабушка. Мама и папа уехали в Ларго».
Глоуэн подошел к крыльцу старого дома, где у входа его ожидала пожилая женщина, сильная и коренастая, с доброжелательным круглым лицом, в котором Глоуэн заметил безошибочные признаки родства с Юстесом Чилке. «Меня зовут Глоуэн Клатток, — сказал он. — Я привез рекомендательное письмо от Юстеса».
Мамаша Чилке прочла письмо вслух:
«Дорогая матушка!
Позволь представить тебе моего друга, Глоуэна Клаттока — в отличие от большинства моих приятелей, он вполне приличный молодой человек. Мы все еще пытаемся найти кое-какие вещи из наследства покойного деда, бесследно пропавшие. Насколько я понимаю, Глоуэн задаст тебе несколько вопросов и, может быть, захочет осмотреть сарай, где лежит хлам, оставшийся от деда. Позволь ему делать все, что ему придет в голову. Не знаю, когда я вернусь домой, но мысль об этом приходит мне в голову все чаще, особенно когда мне угрожает Симонетта Клатток. Если ты ее встретишь, дай ей хорошенько кулаком в нос и передай от меня привет. А после этого уноси ноги, потому что она злая и сильная баба. Когда-нибудь я вернусь домой. Не позволяй собакам спать на моей постели. Целую тебя и всех, кроме Эндрю — он прекрасно знает, почему.
Твой послушный сын,
Юстес».
Мамаша Чилке моргнула и вытерла глаза рукавом: «Даже не знаю, что это я прослезилась. Негодник носа здесь не показывает — уже много лет. «Послушный сын» называется!»
«У Юстеса своенравная натура, спору нет, — отозвался Глоуэн. — Тем не менее, на станции Араминта его считают незаменимым человеком».
«В таком случае ему лучше оставаться у вас на станции и считать, что ему повезло — из большинства других мест его выгнали в шею. Конечно, я опять глупости говорю. В глубине сердца Юстес всегда был добрым мальчиком, хотя уродился непоседой. Он, наверное, рассказывал вам про деда Суэйнера».
«Рассказывал».
«Суэйнер был мой отец — тоже чудак, каких мало! Но заходите, присаживайтесь, будьте как дома! Давайте я вам кофе сделаю. Есть хотите?»
«Не сейчас, спасибо», — Глоуэн уселся за кухонным столом. Мамаша Чилке налила ему кофе, выставила тарелку с печеньем и сама пододвинула стул к столу: «Батюшка, конечно, был с придурью — кому нужны его пятнистые филины, чучела и старые ломаные браслеты? Мы никогда его толком не могли понять — и Юстеса тоже, честно говоря. Возникает такое впечатление, что вся непутевость в нашем роду накопилась в моем отце, пропустила одно поколение и осела в голове бедняги Юстеса. Не знаю, стоит ли предаваться сожалениям по этому поводу — отец вечно бредил тайниками в неизведанных уголках далеких планет, где спрятаны несметные сокровища. Юстес, конечно, уши развесил и прыгал от восторга. Батюшка, конечно, болтал много лишнего. Например, он обещал подарить Юстесу красивую космическую яхту, когда тому исполнится двенадцать лет. Юстес, конечно, настолько возбудился, что ни о чем другом уже думать не мог. Я его предупреждала, чтобы он не хвастался космической яхтой в школе, потому что ему никто не поверит и все будут считать его чокнутым. Но Юстесу, по-моему, было все равно, что бы о нем ни говорили за спиной. Дед подарил ему большой атлас Ойкумены, и Юстес сидел над ним часами, выбирая, куда он полетит на своей новой космической яхте и как он приземлится на берегу океана в каком-нибудь затерянном мире, куда еще не ступала нога человека, и установит табличку с надписью «Здесь был Юстес Чилке». Старый Суэйнер так и не купил Юстесу космическую яхту, но он взял его с собой в какое-то путешествие, и этого было достаточно, чтобы заразить бедного мальчика лихорадочной охотой к перемене мест. С тех пор мы его почти не видели».
Мамаша Чилке вздохнула и хлопнула ладонью по столу: «Ну, а теперь вы приехали, чтобы рыться в вещах покойного Суэйнера. Вы уже не первый, знаете ли. Мне пора взимать входную плату!»
«А кто еще приезжал сюда с этой целью?» — спросил Глоуэн.
«Ох, уже и не припомню, сколько их было. И каждого я спрашивала: «Что вы ищете? Может быть, я вам подскажу, где искать». Хотя про себя я всегда думала: «Если бы знала, то давно бы уже сама нашла»».
«И никто не объяснял вам, что они искали?»
«Никто. И вы, наверное, мне тоже ничего не скажете».
«Скажу, если вы обещаете не говорить никому другому».
«Ладно, обещаю».
«Мы ищем потерянную Хартию Кадуола. Тот, кто найдет этот документ, станет владельцем планеты Кадуол. Хартию ищут многие — и честные люди, и злонамеренные. Юстес и я — честные люди. Я, конечно, описываю ситуацию в предельно упрощенном виде».
«Вот почему мне причиняют столько беспокойства по поводу этого сарая! Вы знаете, его уже взламывали несколько раз. Лет десять тому назад сюда заявилась крупная такая, видная особа. Она была разодета в пух и прах, и у нее на шляпе было столько финтифлюшек, что я решила: «Ох, это знаменитость какая-нибудь!» Она назвалась «мадам Зигони» и хотела купить чучело лося. Я сказала, что это не мой лось, но что его законный владелец, несомненно, согласился бы расстаться с чучелом за тысячу сольдо.
Знаменитость только хрюкнула и сказала, что за тысячу сольдо она тоже не прочь расстаться со многими вещами.
Я предложила ей назвать свою цену, но она пожелала сперва осмотреть товар. Я ей объяснила, что это просто чучело лося с рогами и глупой длинной мордой, и что у меня нет никакой возможности бросить все свои дела и бежать открывать сарай только потому, что в него хочет заглянуть каждый, кому не лень. Она вся надулась, и мы с ней поругались, после чего она убралась подобру-поздорову. А через неделю сарай взломали. Когда мы туда зашли, там все валялось кувырком, а пол был завален ватой — кто-то вспорол бедному лосю живот и вытряхнул всю начинку. Мне пришлось его снова набивать и зашивать».
«Что взяли грабители?»
«Ничего, насколько я понимаю. Вытряхнули все бумаги из коробок. Честно говоря, не могу поверить, что такая женщина, как мадам Зигони, стала бы тратить столько усилий только потому, что ее интересовало содержимое какого-то сарая. По-моему, она все это сделала назло».
«Злобствовать она умеет, но в данном случае, я думаю, она искала Хартию, — заметил Глоуэн. — Флойд Суэйнер купил Хартию на аукционе — и никто не знает, куда он ее положил или кому он ее отдал. В связи с чем возникает вопрос: не помните ли вы, с кем он заключал сделки?»
Мамаша Чилке слегка пожала плечами, выражая очевидное пренебрежение: «Как вспомню, так вздрогну! Кого здесь только не было — какие-то жучки и спекулянты, коллекционеры и торговцы поддельными редкостями. Не говоря уже о типчиках, которых явно выпустили из сумасшедшего дома по ошибке. Я их за версту чуяла. Все они ходят так, будто им ботинки жмут, а когда приближаются к чему-нибудь, что хотят прибрать к рукам, то исподтишка оглядываются, чтобы проверить, не следят ли за ними. Под конец жизни батюшка в основном имел дело с пронырой по имени Мелвиш Киблс. Не имею представления, где он живет. Пару дней тому назад приезжал еще один господин и задавал такие же вопросы. Я ему ответила то же самое».
«Кто был этот господин?»
Мамаша Чилке подняла глаза к потолку, напрягая память: «Болст? Болстер? Я, признаться, даже не расслышала. Он очень любит складно поговорить, елейным таким голоском — без мыла в душу залезет. Бостер? Что-то в этом роде».
«Джулиан Бохост?»
«Вот-вот! Он ваш приятель?»
«Нет. Что вы ему сказали?»
«Про Киблса? Сказала то, что знала — то есть, по существу, ничего, кроме того, что Киблс, по-моему, представлял какое-то торговое агентство в Городе Раздела».
«Он заглядывал в сарай?»
«Я заставила его заплатить два сольдо за осмотр сарая и настояла на том, что буду его сопровождать — отчего у него сделалось такое лицо, будто он лимон проглотил. Он порылся там-сям, просмотрел учетные книги Суэйнера, сорокалетней давности, но скоро соскучился, а на лося даже не взглянул. Он спросил, нет ли у меня каких-нибудь других бумаг, и сказал, что заплатил бы приличные деньги, если бы нашел что-нибудь любопытное. Особенно его интересовало, не спрятал ли батюшка где-нибудь какие-нибудь документы. У него такая надменная манера выражаться, словно он знатный господин: «Потрудитесь принести мне эти бумаги, почтеннейшая — возможно, у меня для вас найдется еще пара сольдо».
Я ему сказала, что никаких других бумаг у меня нет, и что батюшка, как только ему попадались какие-нибудь старые документы, сразу сбывал их Мелвишу Киблсу. Ваш знакомец хотел, конечно, узнать адрес Киблса. Я ему объяснила, что не вспоминала о Киблсе уже много лет — и вообще, за кого он меня принимает? Какая уважающая себя женщина будет хранить адреса всяких подозрительных субъектов? У него сделалось глупое лицо, и он промямлил, что не имел в виду ничего такого. Я погрозила ему пальцем и предупредила, чтобы он впредь не распускал язык. От этого он еще больше опешил и стал извиняться. Так что я ничего не смогла ему рассказать о Мелвише Киблсе — кроме того, что он был изрядный проходимец. Господин Бохост поблагодарил меня и уехал, а я стала вспоминать давешние дела — и вспомнила Шупа».
«Шупа?»
«Не могу точно сказать, как его звали, но он один из закадычных приятелей старого Суэйнера — или какой-то делец в Городе Раздела. В любом случае, когда батюшка обсуждал свои покупки с Киблсом, они то и дело упоминали этого Шупа, — мамаша Чилке шмыгнула носом и моргнула. — Не люблю говорить о прошлом, от этого всегда одно расстройство. Когда батюшка был жив, у нас всегда что-нибудь происходило, он каждый день что-нибудь привозил. Вот эту лиловую вазу он привез, и эти зеленые безделушки тоже. Кстати, их он купил у того самого Киблса и очень их ценил; поэтому, когда дети нашли их в ящике и стали ими играть, я их отобрала и расставила на полке камина — видите? В сарае много таких безделушек и ваз, там еще всякие другие штуки, не говоря уже о лосе».
Глоуэн вернулся в Город Раздела и остановился в одной из гостиниц аэропорта. Вечером он просмотрел справочник предприятий и организаций города. Ему практически сразу попалось на глаза следующее рекламное объявление:
«ШУП И КОМПАНИЯ
Художественные материалы всех разновидностей
Импорт, экспорт
Торговля редкостями и экзотическими артефактами
Специализируемся в области инопланетных услуг
Уипснейд-парк, № 5000, Болтон».
Утром Глоуэн воспользовался общественным транспортом и отправился в Болтон, полупромышленный пригород на северной окраине, где без особого труда нашел пятиэтажный дом по адресу Уипснейд-парк, № 5000 — квадратное приземистое сооружение из пенобетона, целиком и полностью принадлежащее фирме «Шуп и компания».
Глоуэн зашел внутрь и оказался в большом выставочном зале, занимавшем весь первый этаж. На стеллажах, на столах, в застекленных ящиках и на стойках демонстрировались всевозможные материалы, используемые художниками, скульпторами и граверами. Товары предлагались в розницу и оптом, с доставкой в любой населенный пункт Ойкумены. Слева находились застекленное отделение с окошком кассира и прилавок упаковочного отдела.
Глоуэн подошел к продавцу, одетому, по-видимому, в форму компании «Шуп». На нашивке под нагрудным карманом серой рубашки продавца значилось:
«Д. МУЛЬШ
К ВАШИМ УСЛУГАМ».
Д. Мульш, невысокий широкоплечий молодой человек с копной светлых пушистых волос и доброжелательно-невинной розовой физиономией, расставлял в витрине какие-то предметы, о предназначении которых Глоуэн даже не догадывался. Предметы эти, явно угрожающего вида, напоминали маленькие пистолеты — каждый с рукояткой, курком, металлическим дулом и патронником.
«Судя по всему, это какое-то оружие? — спросил Глоуэн. — Я думал, фирма «Шуп» специализируется в области изобразительных искусств».
Мульш вежливо улыбнулся: «Вполне естественный вопрос — почему бы мы продавали пистолеты в числе художественных материалов? Некоторые считают, что они полезны для уничтожения бездарных художников-любителей. Другие подозревают, что художники используют эти аппараты, вымогая деньги из посетителей выставок, не желающих приобретать их творения добровольно».
«Какая из этих теорий соответствует истине?»
«Обе теории, увы, ошибочны. Эти пистолеты позволяют любому желающему изготавливать великолепные панно из цветного стекла. Процесс очень прост. Смотрите! Я вставляю в патронник зеленую капсулу и устанавливаю мишень из прозрачного стекла. Нажимая курок, я выпускаю струйку жидкого зеленого стекла, мгновенно сплавляющегося с прозрачной панелью. Стрелок может выбирать капсулы любых цветов и создавать узорчатые стеклянные панели, переливающиеся ярчайшими, завораживающими глаз красками. Не желаете ли приобрести стандартный набор для начинающих?»
«Заманчивое предложение, — откликнулся Глоуэн. — Но в данный момент я интересуюсь другими вещами».
«Если они продаются, у нас они есть! Таков девиз фирмы «Шуп и компания». Одну минуту, мне нужно отправить этот набор». Мульш отнес коробку к упаковочному прилавку и сказал служащей: «Наложенным платежом. Заказчик — Йованес Фарай в Анакутре». Повернувшись к Глоуэну, он просиял: «А теперь перейдем к делу! Что вам предложить? Одну или две партии стеклодувного оборудования? Дюжину моделей для любителей писать с натуры? Десятитонный блок паросского мрамора? Тридцать пять унций мотыльковой пыльцы? Бюст Леона Байдербеке? Сегодня все эти товары — на распродаже по сниженным ценам».
«В настоящее время у меня гораздо более скромные потребности».
«А именно?»
«Мне нужна кое-какая информация. Один из ваших заказчиков — некий Мелвиш Киблс. Я хотел бы отправить ему посылку, но потерял адрес. Не могли бы вы заглянуть в учетную книгу? Вот вам сольдо за труды».
Мульш с подозрением прищурился и отказался от протянутой монеты: «Странно! Только вчера ко мне с такой же просьбой обратился другой человек. Я не знаю никакого Киблса и посоветовал ему подняться в бухгалтерию или в отдел выставления счетов. Вам я тоже ничего другого не могу порекомендовать».
Глоуэн нахмурился: «Как он выглядел?»
«Человек как человек, ничего особенного. Чуть повыше вас, примерно того же возраста. Прилично одет и умеет себя держать. Только немного задирает нос, если вас интересует мое мнение».
Глоуэн кивнул: «Куда вы его направили?»
«Бухгалтерия — на пятом этаже. Или спросите мадемуазель Шуп собственной персоной, она — владелица фирмы».
«Но, надо полагать, не основательница?»
«Разумеется, нет! Нашей фирмой владели шесть поколений Шупов, хотя нынешняя представительница этого рода, судя по всему, может оказаться последней, — Мульш опасливо оглянулся. — Позвольте вас предупредить. Если вы будете говорить с мадемуазель Шуп, ни в коем случае не улыбайтесь ей, не называйте ее «Флавией» и вообще не позволяйте себе никаких фамильярностей — она вам голову оторвет!»
«Я приму это во внимание, — пообещал Глоуэн. — Кстати, удалось ли получить адрес Киблса человеку, который обращался к вам вчера?»
«Не знаю. Когда он уходил, у меня уже кончилась смена».
Глоуэн поднялся в лифте на пятый этаж, представлявший собой, подобно первому, одно большое помещение. Какой-либо декор полностью отсутствовал — не предпринимались даже попытки как-нибудь прикрыть конструкционные элементы здания. Бетонные потолочные перекладины были побелены; пол покрывал бесшовный слой упругой губки. Вдоль стены справа тянулся длинный прилавок, над которым висели таблички: «Счета», «Бухгалтерия», «Отдел кадров» и т. п. По всему залу были расставлены, на первый взгляд беспорядочно, десятки столов. За столами серьезно и практически беззвучно работали мужчины и женщины в аккуратных формах компании «Шуп». Время от времени, когда требовалось обменяться парой слов, они обращались друг к другу вполголоса, ограничиваясь самыми лаконичными фразами, в связи с чем поддерживалась не совсем естественная для столь многолюдного помещения тишина.
Глоуэн расправил плечи, напустил на себя самый официальный вид и быстро подошел к прилавку в том месте, где висела табличка «Счета». Почти мгновенно к нему приблизилась молодая женщина — судя по нашивке на рубашке, ее звали Т. Мирмар. «Я вас слушаю!» — полушепотом сообщила она.
Глоуэн вынул из кармана карточку и написал на ней «Мелвиш Киблс». Положив карточку перед носом Т. Мирмар, он сказал таким же полушепотом: «Мне нужно отправить этому господину несколько книг. Не могли бы вы, пожалуйста, записать его точный почтовый адрес?»
Т. Мирмар посмотрела ему в глаза и покачала головой: «С чего это всем понадобился господин Киблс? Вчера про него уже спрашивали».
«И вы сообщили его адрес человеку, который приходил вчера?»
«Нет — я отослала его к мадемуазель Шуп. Она решает такие вопросы. Что она ему ответила, понятия не имею, но вам тоже следует обратиться к мадемуазель Шуп».
Глоуэн вздохнул: «Я надеялся как-нибудь обойтись без таких сложностей. Не помогут ли десять сольдо выполнению моей просьбы?»
«Вы мне предлагаете деньги? Почему бы я стала брать у вас деньги? Нет, благодарю вас».
Глоуэн снова вздохнул: «Ну хорошо: где находится мадемуазель Шуп?»
«Там», — Т. Мирмар показала на стол в конце помещения, за которым сидела нескладная долговязая особа уже не первой молодости.
Глоуэн посвятил некоторое время изучению внешности мадемуазель Шуп: «Она выглядит не совсем так, как я ожидал. Ее что-то раздражает, или мне кажется?»
Т. Мирмар взглянула на свою начальницу и произнесла нарочито невыразительно: «Мне не подобает высказывать какие-либо замечания по этому поводу».
Глоуэн продолжал ненавязчиво наблюдать за мадемуазель Шуп. Та была на удивление непривлекательна — можно было легко представить себе причину, по которой почтенный род Шупов мог прерваться в шестом поколении. Хозяйка предприятия носила форменную серую рубашку с короткими рукавами, подчеркивавшую плоскость ее груди и белизну длинных рук. Ее бледный круглый лоб увенчивали уныло завитые кудряшки мышиного оттенка. Большой лоб нависал над круглыми серыми глазами, маленьким тонким носом, маленьким бледным ртом и маленькой шишкой подбородка. Мадемуазель Шуп сидела, выпрямившись, как палка, всем своим видом выражая строгость и надменное равнодушие. «Даже если она не раздражена, — подумал Глоуэн, — нельзя сказать, что ее переполняют жизнерадостность и веселье».
Ничего другого не оставалось — приходилось обратиться к мадемуазель Шуп без дальнейшего промедления. Глоуэн снова повернулся к Т. Мирмар: «Следует просто подойти к ее столу?»
«А как еще? Вы же не собираетесь прыгать задом наперед или подъехать туда на роликах?»
«Разве не предусмотрены какие-нибудь формальности?»
«Только не в фирме «Шуп и компания»! Достаточно соблюдать приличия».
«Понятно. Что ж, постараюсь соблюсти все приличия». Он пересек помещение и приблизился к столу хозяйки предприятия. Мадемуазель Шуп не поднимала глаз до тех пор, пока Глоуэн не остановился прямо перед ней.
«Мадемуазель Флавия Шуп?»
«Что вам угодно?»
«Меня зовут Глоуэн Клатток. Разрешите присесть?» Глоуэн поискал глазами стул, но ближайший находился у другого стола, метрах в пятнадцати.
Мадемуазель Шуп изучала его некоторое время круглыми, безразличными, как у трески, глазами: «Как правило, посетители понимают намек, когда видят, что с другой стороны моего стола нет никаких стульев».
Глоуэн выдавил напряженную улыбку. «Странное замечание! — подумал он. — Оно совершенно не соответствует репутации компании, славящейся обходительностью и расторопностью». Возможно, мадемуазель Шуп просто пыталась пошутить. «Намек понят! Я постараюсь изложить свое дело как можно короче. Если вы предпочитаете, чтобы я стоял, я могу и постоять».
На лице мадемуазель Шуп появилось некое подобие усмешки: «Как вам будет угодно».
Глоуэн повернулся на каблуках, сходил за стулом, поставил его у стола хозяйки компании и уселся, предварительно отвесив небольшой поклон в надежде, что такое проявление вежливости произведет положительное впечатление. Тем не менее, мадемуазель Шуп произнесла еще строже, чем раньше: «Мне не нравится, когда надо мной насмехаются, даже если это делается на чисто подсознательном уровне».
«Я тоже недолюбливаю такое поведение, — кивнул Глоуэн. — К сожалению, оно встречается повсеместно, и мне приходится делать вид, что я его не замечаю».
Почти бесцветные брови мадемуазель Шуп едва заметно приподнялись, но она промолчала. Продавец Мульш предупреждал о необходимости не позволять себе фамильярности в разговоре с мадемуазель Шуп. «Мог бы и не предупреждать, это и так ясно», — подумал Глоуэн и вежливо сказал: «Как вы уже, наверное, догадались, я с другой планеты».
«Разумеется», — без всякого выражения, но с оттенком легкого пренебрежения обронила мадемуазель Шуп.
«Я работаю на станции Араминта в управлении Заповедника на планете Кадуол — может быть, вы о ней слышали».
«Вы оказались далеко от дома», — без малейшего любопытства констатировала мадемуазель Шуп.
«Именно так. Мне поручено найти некоторые документы, похищенные из архива Общества натуралистов».
«Вы явились не по адресу. Мы не торгуем архивными документами».
«Мне это известно, — продолжал Глоуэн. — Тем не менее, мне мог бы помочь один из ваших заказчиков. Его зовут Мелвиш Киблс — но мне неизвестен его нынешний адрес. Поэтому я вынужден обратиться к вам».
Мадемуазель Шуп снова позволила себе едва заметную усмешку: «Мы не можем разглашать информацию такого рода, не получив соответствующее разрешение заказчика».
«Таковы обычные коммерческие правила, — согласился Глоуэн. — Я надеялся, однако, что в существующих особых обстоятельствах вы могли бы не применять ограничения буквально. Уверяю вас, между прочим, что в мои намерения не входит причинить какой-либо ущерб Мелвишу Киблсу. Я хотел бы всего лишь навести справки о судьбе некоторых документов, имеющих большое значение для Заповедника».
Мадемуазель Шуп откинулась на спинку стула: «Я могу нарушить любое правило. Я олицетворяю фирму «Шуп и компания». Я устанавливаю правила. Я могу изменять их по своей прихоти десять раз в день. Здесь мое слово — закон, и таково самое непреложное правило. А в том, что касается Киблса, вы сказали бы мне то же самое, даже если бы намеревались долбануть его по башке ледорубом — ваши утверждения совершенно бездоказательны».
«Боюсь, что вы правы, — признал Глоуэн. — Вы изложили суть дела в высшей степени логично».
«Я кое-что знаю о Киблсе. Он большой безобразник. Многие хотели бы его разыскать, в том числе пять бывших жен — он с ними даже не развелся и не сообщал одним о существовании других. Все действительные члены общества «Шото» ждут не дождутся первой возможности расправиться с ним по-свойски. Киблс протестовал бы громче всех моих заказчиков, если бы я сообщила кому-нибудь его адрес».
Глоуэн подумал, что мадемуазель Шуп, по-видимому, тайно наслаждается возможностью подробно обосновать свой отказ. С мрачноватым упорством он попробовал снова пойти в наступление: «Если факты могли бы убедить вас...»
Мадемуазель Шуп наклонилась вперед, опираясь на острые локти, и сплела длинные белые пальцы: «Меня не интересуют факты».
Глоуэн притворился искренне удивленным, презирая себя за притворство: «В таком случае, существует ли вообще какой-нибудь способ повлиять на ваше решение?»
«Никакой определенной методики нет. Вы могли бы воззвать к моему альтруизму. Я рассмеялась бы вам в лицо. Лесть? Льстите мне, сколько хотите, это меня только позабавит. Знамения и пророчества? Я не суеверна. Угрозы? Одно слово — и мои служащие выведут вас отсюда, да еще надают вам тумаков на прощание. Кроме того, вас раскрасят множеством несмываемых ярких пигментов. Взятка? У меня уже столько денег, что я не смогла бы их потратить за тысячу лет. Что еще вы можете придумать?»
«Как насчет обычной человеческой порядочности?»
«Но я не обычный человек, разве вы не заметили? Если бы от меня это зависело, я ни в коем случае не выбрала бы человеческий облик. А так называемая «порядочность» была изобретена без моего участия, в связи с чем ее существование — если она вообще существует — не накладывает на меня никаких обязательств».
Глоуэн поразмышлял несколько секунд: «Мне говорили, что вчера кто-то другой просил вас предоставить ему адрес Киблса. Он его получил?»
Мадемуазель Шуп замерла, ее пальцы напряглись, у нее на шее внезапно обозначились мышцы, напоминающие натянутые веревки. Она ответила: «Да, получил».
Глоуэн изумленно уставился на нее: «Кем он представился?»
Мадемуазель Шуп сжала маленькие костлявые кулаки: «Он назвал несуществующее имя. Я звонила в отель, где, по его словам, он остановился. Там про него даже не слышали. Он оставил меня в дураках. Я никому больше не позволю оставлять меня в дураках!»
«И вы не знаете, где можно найти этого человека?»
«Нет, — голос мадемуазель Шуп снова стал спокойным и холодным. — Он сидел там же, где сидите вы. Он сказал мне, что прилетел с другой планеты, что его отец желает поставлять материалы для художников и послал его на Землю, чтобы разобраться в том, как это делается, на примере фирмы «Шуп и компания». Он сказал, что приготовился к самому безотрадному времяпровождению, пока не встретил меня, но что теперь он понял, как он ошибался. Он сказал, что ум — самая привлекательная черта в женщине, и пригласил меня поужинать в его компании. Я ответила, что мне очень приятно было бы провести с ним вечер, и предложила поужинать у меня вместо того, чтобы ходить в ресторан — тем более, что он только что приехал и еще не знает города. Его это вполне устроило. Уходя, он вспомнил, что его отец выразил желание пользоваться услугами торгового посредника по имени Мелвиш Киблс, но не знал, как найти этого посредника — не могла бы я что-либо посоветовать? Я ответила, что, по счастливой случайности, Киблс — один из моих заказчиков, и что я могла бы сию минуту решить его проблему. Так я и сделала. Он поблагодарил меня и удалился. Я вернулась домой и приготовила все для уединенного ужина на двоих; я приказала принести из погреба бутылку лучшего вина и дорогие деликатесы. Стол выставили на широком балконе с видом на озеро, на столе расставили свечи. Я оделась в длинное черное платье из бархата, которое никогда раньше не надевала, и позаботилась о том, чтобы моя внешность производила самое положительное впечатление. После этого я села и стала ждать. Я ждала очень долго. В конце концов я зажгла свечи, завела музыку, выпила вина и поужинала одна».
«Очень сожалею — представляю себе, как это было неприятно».
«Только сначала. Когда я допивала вторую бутылку вина, я даже развеселилась. А сегодня я вернулась к привычному распорядку жизни, с той лишь разницей, что теперь я терпеть не могу смазливых молодых людей — а вы относитесь к этой категории. Я вижу вас насквозь. Вы грубые, жестокие животные, от вас разит похотью, вы придаете непомерное значение своим половым органам. Некоторые люди испытывают доходящее до безумия отвращение к паукам, другие — к змеям. У меня такие чувства вызывают смазливые юнцы».
Глоуэн поднялся на ноги: «Мадемуазель Шуп, я мог бы выдвинуть тысячу возражений, но вы не пожелаете их рассматривать, в связи с чем я вынужден с вами попрощаться».
Мадемуазель Шуп ничего не ответила.
Глоуэн спустился в лифте на первый этаж и подошел к витрине, где красовались пистолеты, стрелявшие расплавленным стеклом. К нему немедленно присоединился Д. Мульш, с нескрываемым любопытством спросивший: «Как вам понравилась мадемуазель Шуп?»
«В высшей степени достопримечательная женщина», — ответил Глоуэн.
«Не могу с вами не согласиться. Вижу, что вас все еще интересует стрельба цветным стеклом. Не желаете ли приобрести комплект и сегодня же попробовать?»
«Что ж, может быть, это действительно будет полезно».
«Вы ни за что не пожалеете! — от всего сердца заверил его Мульш. — Перед вами откроются самые поразительные возможности».
«В сущности, я хотел бы подарить этот набор одному хорошему знакомому — нельзя ли отправить его без задержки?»
«Никаких задержек — хотя вам, конечно, придется заплатить за доставку».
«Разумеется, я не возражаю».
Мульш отнес коробку с комплектом артистических пистолетов к упаковочному прилавку: «Теперь остается только наклеить ярлык с адресом. Продиктуйте служащей адрес, и она отправит посылку». Мульш взял у Глоуэна деньги и поспешил к кассиру.
Глоуэн обратился к девушке, занимавшейся отправкой упаковок: «Будьте добры, укажите на ярлыке адрес Мелвиша Киблса. Он значится в вашей учетной книге».
Девушка нажала несколько клавиш — из прорези аппарата выскочил ярлык с напечатанным адресом. Девушка наклеила ярлык на упаковку. Глоуэн сказал: «Впрочем, я сам могу отвезти посылку — так будет даже быстрее».
Служащая не возражала: «Как вам угодно».
Глоуэн покинул здание фирмы «Шуп и компания». Оказавшись на тротуаре, он прочел надпись на ярлыке посылки:
«Мелвиш Киблс
Фирма «Аргонавт»: поставки художественных материалов
Пер. Криппета, г. Танджари, Найон
VI пл. зв. Фарисса, сектор Корабля Аргонавтов, 14-AR-366».
Глоуэн вернулся в гостиницу аэропорта Города Раздела. Из своего номера он позвонил в усадьбу «Попутные ветры», но от Уэйнесс еще не было никаких вестей.
«Не могу себе представить, куда она пропала! — беспокоился Пири Тамм. — Почему она молчит? Молчание — золото, но в данном случае пора было бы уже дать о себе знать».
«Согласен, — ответил Глоуэн. — Что еще хуже, у меня нет времени ее искать — обстоятельства заставляют меня торопиться. Я улетаю с Земли первым подходящим рейсом».
«А мне остается только ждать в одиночестве», — ворчал Пири Тамм.
«Кому-то нужно оставаться дома и выполнять функции связного, — возразил Глоуэн. — Когда Уэйнесс наконец позвонит, скажите ей, что мне пришлось улететь на другую планету, чтобы подняться еще на одну ступеньку нашей лестницы, и что я вернусь как можно скорее».
3
Компьютер билетной кассы космопорта Таммеола, ближайшего к Городу Раздела, сравнил все расписания полетов, возможности пересадок и стыковки рейсов, рассчитав маршрут, позволявший Глоуэну прибыть на планету Найон с наименьшими затратами времени. Распечатанный график полетов был действителен только в течение одного часа; по прошествии этого срока обстоятельства могли измениться. Кроме того, были предусмотрены оговорки, относящиеся к пересадкам. В случаях опоздания того или иного звездолета, внесения поправок в расписание или отмены рейса тщательно рассчитанный маршрут подлежал обновлению. Короче говоря, элемент случайности делал ситуацию непредсказуемой, несмотря на все достижения техники. Противник вылетел на день раньше, что могло оказаться решающим фактором или ничего не означать; Глоуэн отказывался руководствоваться догадками и предположениями.
Он взошел по трапу звездолета «Мадель Азенур», направлявшегося к Звездной Базе, пересадочному центру на четвертой планете звезды Аспидиск в самом начале сектора Корабля Аргонавтов. Пассажирский челнок, совершавший рейсы по вспомогательной местной линии, должен был доставить его от Звездной Базы до Мерсея на планете Антона Прингла, а оттуда еще один пакетбот местного значения, пролетавший через звездное скопление под наименованием Бубенцы, отправлялся вглубь самых отдаленных областей Ойкумены и делал посадку в конечном пункте назначения, в городе Танджари на планете Найон, под лучами желто-белого солнца Фариссы.
На борту корабля «Мадель Азенур» не происходило ничего достойного внимания, и Глоуэну оставалось только приятно проводить время, то есть посещать ресторан, спать в каюте, смотреть на звезды, медленно плывущие мимо, и ограничиваться немногими доступными возможностями для развлечения. Глоуэн внимательно изучил попутчиков, так как его противник мог находиться в том же звездолете. В конце концов он пришел к выводу, что молодой человек, столь бессердечно обманувший мадемуазель Шуп, выбрал другой маршрут или другое расписание полетов.
В «Путеводителе по населенным мирам» Глоуэн прочел, что первая волна переселенцев прибыла на Найон в далеком прошлом, когда человек только начинал осваивать другие миры. Со временем про дальние колонии почти забыли, и обитаемые планеты за скоплением Бубенцов, в том числе Найон, оказались почти отрезанными от более цивилизованной части Ойкумены на протяжении примерно тысячи лет.
Согласно «Путеводителю», Найон был довольно крупной планетой (диаметр — 21 000 км, тяготение на поверхности — 1,03 земной нормы, сидерические сутки — 37 часов 26 минут) и совершал свой путь вокруг Фариссы в компании большого количества спутников. Несмотря на умеренность климата в большинстве широтных поясов планеты, ее топография отличалась большим разнообразием, и плотно населенные районы чередовались с пустынями, плоскогорьями с обрывистыми склонами, чудесными и странными лесами и так называемыми «наводями». Наводи определялись в «Путеводителе» как плавучая взвесь пыльцы, принесенной ветрами из лесов и с «цветочных степей», покрывавшая сплошным слоем бывшие озера и моря; пыльца, выпадавшая в осадок на дно, становилась веществом, которое местные жители называли «пылесенью».
Фауна Найона — главным образом насекомые — не представляла особого интереса.
В «Путеводителе» утверждалось следующее: «Для того, чтобы разобраться в тонкостях повседневной жизни на Найоне, необходимо понимать концепцию «пылесени». Существуют сотни разновидностей пылесени, но в самых общих чертах они подразделяются на категории «сухой пылесени», добываемой из напоминающих наносные суглинки слоев пыльцы и спор, перенесенных ветром, образовавших дюны и в конце концов слежавшихся, и «влажной пылесени», добываемой из донных отложений древних озер и морей. Коммерческие сорта пылесени отличаются возрастом, характеристиками выдержки, составом смеси, воздействием морфотических ферментов и тысячами других аспектов, зависящих от фирменной методики приготовления, которая хранится в тайне. Пылесень вездесуща и неизбежна. Почва состоит из пылесени. Пиво варится из пылесени. Естественная сырая пылесень нередко питательна, но не всегда; некоторые отложения ядовиты, оказывают наркотическое или галлюциногенное действие либо отвратительны на вкус. Гангрилы из района Ланкстер-Кликс считаются экспертами; они образовали сложно устроенное общество, целиком и полностью основанное на методах манипуляции пылесенью. Другие народы — не столь утонченные знатоки — едят пылесень в качестве хлеба или пудинга; кроме того, пылесень служит заменителем мяса. Аромат пылесени, разумеется, зависит от множества факторов. Она зачастую почти безвкусна, слегка отдает орехами или даже кисловата, подобно невыдержанному сыру.
Благодаря тому, что пылесень общедоступна и встречается повсеместно, голод на Найоне неизвестен. Тем не менее, по множеству причин, эта планета остается относительно малонаселенной.
Инопланетным посетителям Найона трудно избежать употребления пылесени в пищу как в дорогих ресторанах, так и в заведениях, не пользующихся высокой репутацией — что объясняется тем простым фактом, что пылесень всегда под рукой и легко приготовляется. Жалобы туристов не приводят ни к каким результатам.
В качестве предостережения следует подчеркнуть одно обстоятельство. Судя по всему, именно в связи с изобилием пылесени прилежание и добросовестный труд на Найоне практически не встречаются, и туристу следует ожидать, что его будут обслуживать спустя рукава даже в лучших отелях. «Работа не тангтингский мутант, в лес не убежит» — таков основной принцип существования в Танджари. Будьте к этому готовы и не позволяйте себе вспышки раздражения! С обитателями столицы, по существу, легко иметь дело, хотя они в какой-то степени тщеславны и необщительны. Социальный статус имеет первостепенное значение, но он определяется малозаметными деталями и условностями, невразумительными для новоприбывшего. Грубо говоря, в самом упрощенном представлении, статус человека тем выше, чем лучше он умеет избегать необходимости работать и с непередаваемо непринужденным нахальством взваливать свои обязанности на кого-нибудь другого. Таким образом, например, если в ресторане под открытым небом где-нибудь на Променаде владелец заведения попытается передать ваш заказ одному из трех присутствующих официантов, все трое будут демонстративно поворачиваться к нему спиной до тех пор, пока ресторатор не повысит голос, чтобы привлечь их внимание; в некоторых случаях, если у официантов есть какие-либо основания для возражений, может воспоследовать громкая неприятная сцена. Обмен раздраженными репликами, однако, и любое другое участие в скандале приводят к быстрой и невосполнимой потере лица. Поэтому ближайший официант неохотно снизойдет до того, чтобы принять ваш заказ, но в конечном счете вас обслужит поваренок — в то время как официант будет стоять, сложив руки за спиной, и тем самым восполнять потерю статуса за счет раздраженного до изнеможения владельца заведения, других официантов и окончательно униженного поваренка.
Не лишним может оказаться и второе предупреждение, еще более настоятельное. Танджари — единственный космополитический город на Найоне. Другие населенные пункты подчиняются местным правилам и традициям, которые турист может находить странными, иногда неприятными, а зачастую и опасными — особенно в том случае, если туристу придет в голову исключительно неудачная идея настаивать на соблюдении местными жителями привычных для него условностей. На Найоне человеческая жизнь — и прежде всего жизнь инопланетянина — не считается неприкосновенной. Туристам не рекомендуется совершать вылазки в малонаселенные сельские районы без сопровождения и не заручившись поддержкой лиц, пользующихся уважением и влиянием среди местного населения. Недостаточно серьезное отношение к этому предупреждению привело к тому, что сотни туристов постигла самая необычная судьба.
В связи с особенностями окружающей среды первопоселенцы, обосновавшиеся в различных точках планеты, развивались в отсутствие межрегионального взаимодействия, без учета предпочтений других народностей и племен. В результате сформировались во многом несовместимые общественные структуры. В числе первопроходцев, прибывших на Найон в самом начале его истории, была хунта биологов, посвятивших себя созданию сверхчеловеческой расы посредством генетической манипуляции.
Потомки этих так называемых «сверхлюдей» выжили в Большом Тангтингском лесу, где они превратились в диких уродов и чудовищ, в некоторой степени разумных, но наводящих ужас своими привычками.
В настоящее время эти выродки стали вызывать живой интерес у туристов, и уничтожение им больше не грозит. Защитная оболочка из прозрачного непробиваемого стекла окружает тридцатикилометровую дорогу через Тангтингский лес, по которой в шарабанах возят группы туристов, любующихся на омерзительных «сверхлюдей», вопящих, пускающих слюни, бросающихся на стекло и развлекающих зрителей неприличными ужимками.
В других областях Найона различные народности продолжали следовать древним традициям, не обращая внимания на инопланетян, приезжавших подивиться на их уникальный быт и купить, похитить, отобрать силой или каким-либо иным образом получить в свое распоряжение их изделия и священные амулеты. Некоторые племена со временем стали неприязненно и даже враждебно относиться к чужакам, и это отношение заметно по сей день. Отдельные этнические сообщества положительно опасны для посторонних — в особенности это касается рудокопов из Эладре, вырубивших фантастический город многоярусных туннелей, проходов и залов в толще скальной породы. Тенепыты предаются убийствам в периоды определенных сочетаний лунных фаз. Гангрилы не только не употребляют в пищу ничего, кроме пылесени во всевозможных ее ипостасях, но и преобразуют ее в неведомые новые вещества, вызывающие непредсказуемые психические эффекты. В течение многих веков гангрилы держали в подчинении касту потомков инопланетян, туристов и других похищенных лиц, на которых они проверяли действие препаратов, приготовленных из пылесени. Эти повадки, наравне с прочими, принесли им дурную славу. Несмотря на кажущуюся обходительность и уступчивость гангрилов, к ним относятся с подозрением; туристам не рекомендуется приближаться к селениям гангрилов в одиночку — слишком часто поступают сообщения о наивных инопланетянах, согласившихся воспользоваться гостеприимством безмятежно улыбающихся гангрилов только для того, чтобы обнаружить, что им скормили экспериментальный препарат, и что они находятся под ежеминутным наблюдением местных жителей, интересующихся исключительно симптомами воздействия этого препарата.
На просторах Найона прозябают и другие, совершенно безвредные племена с оригинальными и причудливыми привычками, среди которых в первую очередь следует упомянуть разбивающих походные лагеря бродячих шутов, перемещающихся по всей планете в караванах ярко разукрашенных фургонов. Эти кочевники исполняют экзотические танцы, фарсы и бурлески, поражают слушателей музыкальной виртуозностью и развлекают себя и любых желающих комическими балладами, опереттами и всем, что приходит им в голову».
Автор статьи в «Путеводителе» приходил к тому выводу, что Найон — планета, чрезвычайно любопытная с точки зрения туриста, но не предлагающая космополиту многих привычных удобств, в связи с чем приезжему приходится идти на определенные уступки, особенно в том, что относится к пылесени. Танджари — единственный город на Найоне, обслуживаемый космопортом — не отличался ни величиной, ни большой численностью населения, но подчинялся стандартным законам и условностям Ойкумены; во всех остальных районах планеты люди руководствовались настолько неожиданными соображениями и вели себя настолько странно, что их можно было принять за автохтонных аборигенов или представителей нечеловеческих рас. Так заканчивалась познавательная статья «Путеводителя по населенным мирам».
В свое время звездолет «Мадель Азенур» опустился на обширный космодром Звездной Базы на четвертой планете Аспидиска. Звездная База была первой и важнейшей пересадочной станцией — и уже здесь график, тщательно рассчитанный в Таммеоле, сорвался в связи с прекращением полетов челнока, в котором Глоуэн зарезервировал место. Через два дня ему удалось договориться с капитаном грузового корабля, следовавшего в Мерсей, крупнейший город планеты Антона Прингла, на окраине скопления Бубенцов. В Мерсее ему повезло, и он практически сразу взошел на борт «Аргопилота», небольшого пассажирского судна, совершавшего регулярные рейсы через Бубенцы — скопление ярких и погасших звезд, газовых полупланет-полузвезд, черных обожженных астероидов, мрачных сфер нейтронного металла, яростно притягивающих все на своем пути, блуждающих планет и заблудших лун — чтобы сделать несколько остановок в дальней части сектора Корабля Аргонавтов и приземлиться, наконец, в Танджари на Найоне.
Космопорт занимал полосу вдоль края низкого обрывистого плато; в основании плато находился город Танджари, окружавший подковой небольшое озеро.
Глоуэн покончил с въездными формальностями, к числу которых относились инъекции универсальных профилактических средств, фунгицидов, противовирусных препаратов и буферных растворов, предохранявших приезжих от первого шока, вызванного токсичными местными белками. Кроме того, походную сумку и одежду Глоуэна подвергли необычно тщательному обыску, сопровождавшемуся конфискацией пистолета. «Ношение оружия такого типа на Найоне запрещено, — сообщили ему. — У нас и так слишком часто возникают напряженные ситуации, способные во мгновение ока закончиться кровавой потасовкой; ножей и другого холодного оружия вполне достаточно».
«Тем больше, казалось бы, причин носить пистолет с целью самозащиты?» — спросил Глоуэн.
На его возражение не ответили. Глоуэну вручили расписку: «По этой квитанции вы можете получить свое оружие при выезде».
Выйдя из космического вокзала, Глоуэн зажмурился от слепящего света Фариссы. Небо — безоблачное лилово-синее пространство — казалось невероятно широким, так как со столовой горы, где находился космический порт, горизонт можно было видеть во всех направлениях. Глоуэн подошел к ограждению, установленному на краю обрыва, и посмотрел вниз, на Танджари. Под ним был небольшой город, разделенный округлым озером. С западной стороны находился «старый город», населенный в основном потомками первопоселенцев — беспорядочная россыпь низких белых куполов и стройных остроконечных башен, почти карликовых по сравнению с дюжиной гигантских дендронов, осенявших большинство строений. По приблизительной оценке Глоуэна, деревья эти достигали семидесяти метров в высоту — массивные черные стволы разветвлялись, образуя широкие плоские кроны; концы ветвей загибались вниз под весом плодов — пыльно-голубых шаров трехметрового диаметра.
Планировка «нового города», к востоку от озера, была немногим рациональнее беззастенчивого хаоса старых кварталов. Озеро окаймлялось бульваром. Там, где бульвар расширялся перед туристическими отелями и другими центрами обслуживания, его называли «Променадом». Кварталы подальше от набережной, заполненные довольно-таки убогими на вид постройками, пестрели сетью узких улиц и переулков, пересекавшихся под самыми различными углами. Здания, как небольшие, так и крупные, были сложены из чего-то вроде бугорчатого гипса, явно вручную и на глаз, без применения измерительных приборов или строительного оборудования. В городе практически не было ни острых, ни прямых углов, ни даже строго вертикальных поверхностей — все формы производили впечатление однообразной случайности органического роста, на первый взгляд достаточно приятное. По большинству дома были двухэтажными, хотя выходившие на озеро фасады туристических отелей позволяли насчитать три или даже четыре этажа.
Глоуэн оторвался от созерцания городской панорамы. Поблизости на небольшом сооружении красовалась надпись «Туристическое справочное бюро». Глоуэн направился туда и зашел внутрь, оказавшись в помещении с длинным столом, стульями и стойками, заполненными брошюрами. За столом сидели две девушки в сандалиях и белых платьях без рукавов. «Привлекательные создания!» — подумал Глоуэн. Девушки были удивительно похожи одна на другую деликатными чертами бледных лиц, каштановыми кудрями и хрупкой стройностью. У обеих волосы были повязаны лентами — девушка слева предпочитала розовую ленту, а девушка справа — голубую. Заметив Глоуэна, они придали своим лицам одинаковое вежливо-вопросительное выражение. Девушка с голубой лентой спросила: «Мы к вашим услугам. Чего пожелаете?»
«Прежде всего, — ответил Глоуэн, — мне нужна гостиница. Не могли бы вы мне порекомендовать, где остановиться — и, может быть, даже зарезервировать для меня номер?»
«Конечно, можем! Для этого мы здесь и сидим!» Девушки насмешливо переглянулись, будто вспоминая шутку, известную только в их избранном кругу. Та, что с розовой лентой, сказала: «В Танджари двадцать гостиниц — шесть первого класса, пять второго класса. Остальные не столь удобны. Имеются также убежища для неимущих».
Та, что с голубой лентой, подхватила: «Для того, чтобы надлежащим образом удовлетворить все ваши потребности, мы должны определить ваши предпочтения. Какую категорию гостиниц вы предпочитаете?»
«Самую лучшую, разумеется, — развел руками Глоуэн. — Если я могу ее себе позволить».
Девушка с голубой лентой вручила ему листок бумаги: «Вот перечень гостиниц с указанием цен».
Глоуэн просмотрел перечень: «Не вижу ничего, что привело бы к моему разорению. Какая гостиница считается лучшей?»
Девушки обменялись усмешками. «Трудный вопрос! — заметила та, что с голубой лентой. — Уезжающие туристы, как правило, выражают мнения по поводу того, какую гостиницу следует считать худшей».
«Гм, — задумался Глоуэн. — Пожалуй, следует сформулировать мой вопрос по-другому: какая гостиницы вызывает у приезжих наименьшее количество гневных жалоб?»
Девушки на мгновение задумались, после чего стали живо обсуждать новую проблему.
««Кансаспара», наверное?» — предположила та, что с розовой лентой.
«Я тоже сразу подумала о «Кансаспаре», — согласилась та, что с голубой лентой. — К сожалению, за последние три дня прибыли три корабля, полные туристов, и никто из них еще не уехал. «Кансаспара» полностью забита».
«Жаль! — откликнулась та, что с розовой лентой. — Мне так нравится прогулочная галерея в «Кансаспаре»!»
«Очень приятная галерея!» — поддержала ее та, что с голубой лентой.
Глоуэн переводил взгляд с одной девушки на другую. «Очаровательные существа, — снова подумал он. — Хотя несколько медлительные и склонные отвлекаться от непосредственного выполнения обязанностей». Вслух он сказал: «У меня есть дело, не терпящее отлагательств. Поэтому зарезервируйте мне номер в той гостинице, где есть свободные места».
«В гостиницах «Супербо» и «Витязь-Хаз» примерно одинаковые удобства, — ответила девушка с розовой лентой. — Какую из них вы предпочитаете?»
«У меня нет предпочтений, честно говоря. Хотя, судя по фотографии в брошюре, в «Супербо» более непринужденная обстановка».
«Вы очень проницательны, — заметила девушка с голубой лентой. — Очевидно, вы что-то уже слышали о хазах, не так ли?»
«Боюсь, что нет. Но в данный момент...»
«Хазы практически вымерли. Осталось еще несколько человек под плоскогорьем Кроо-Кликс, но они больше не строят парусники пустынь. В старые добрые времена они похищали туристов и заставляли их драться на дуэлях».
Девушка с голубой лентой поежилась: «Но все это в прошлом: полночные таборы, музыка, дикие пляски, жуткие понятия о чести...»
«Очень колоритный народ, — согласился Глоуэн. — Надо полагать, их обычаи отпугивали туристов».
Обе девушки весело рассмеялись: «А вот и нет! Туристу достаточно было отказываться от дуэли. Витязь насмехался над ним, дергал его за нос, предлагал драться с завязанными глазами или с руками, связанными за спиной. Но если турист все равно не соглашался, его обзывали трусом, вором и туристом. Женщины плевали ему на ноги и вырезали в его штанах большую дыру на том месте, где сидят. Но его отпускали живым в Танджари, после чего ему всегда было о чем вспомнить!»
«Очень любопытно, — кивнул Глоуэн. — А теперь, по поводу гостиниц «Супербо» и «Витязь-Хаз»...»
«Разница небольшая, — прервала его девушка с голубой лентой. — В гостинице «Витязь-Хаз» играют музыку хазов и притворяются, что презирают туристов, хотя к насилию на самом деле не прибегают».
«Тогда я предпочел бы «Супербо», — сказал Глоуэн. — Будьте так добры...»
«Ни в «Супербо», ни в «Витязе-Хазе» не осталось свободных номеров, — сказала девушка с розовой лентой. — Мы зарезервируем вам номер в «Новиале»».
«Где угодно — мне приходится спешить».
«Сию минуту! — заявила девушка с голубой лентой. — Мы знамениты расторопностью своей расторопности!»
«Значит, «Новиаль»? Их пылесень далека от классических образцов».
«Мне она подойдет, — терпеливо отозвался Глоуэн. — Я еще не знаток. Зарезервируйте мне номер в «Новиале»».
«Непременно, — кивнула та, что с голубой лентой. — Если вам захочется пылесени получше, подойдите к одному из киосков на улице. Нет ничего лучше гангрильских рецептов».
Девушка с розовой лентой высунула язык. К кончику ее языка прилипла маленькая черная подушечка. Она сказала: «Даже сейчас я держу во рту леденец из «тикки-тикки», одного из гангрильских сиропов. У него острый, но изысканный привкус; на меня этот сироп оказывает успокаивающее действие».
Девушка с голубой лентой поддержала подругу: «Тикки-тикки часто помогает забывать о тягостной необходимости работать».
Глоуэн решительно произнес: «Мне пора идти. Я не хотел бы, чтобы выполнение моей просьбы стало для вас тягостной необходимостью».
«Вы нас нисколько не обременяете! — возразила та, что с розовой лентой. — Напротив, нам очень нравится с вами болтать — ведь нам больше нечего делать».
Та, что с голубой лентой, сказала: «Вот карта Танджари». Она сделала на карте несколько пометок: «Здесь мы живем. Если вы соскучитесь, заходите к нам попробовать самую настоящую пылесень».
«Или мы могли бы прогуляться по набережной, считая луны и декламируя надлежащие поэмы», — предложила та, что с розовой лентой.
«Или мы могли бы пойти в сераль, посмотреть на сумасшедших арлекинов, пляшущих под звуки гармошки», — прибавила та, что с голубой лентой.
«У меня просто голова кружится от такого множества возможностей! — воскликнул Глоуэн. — Тем не менее, в первую очередь мне нужно заняться делами».
«Если хотите, я вам подарю леденец из нгинга, — нашлась девушка с розовой лентой. — Нгинг сводит к минимуму серьезное отношение к делам. Вы сможете проводить время беззаботно, без напряжения».
Улыбнувшись, Глоуэн покачал головой: «Нет, благодарю вас». Он взглянул на карту: «Где именно находится «Новиаль»?»
Девушка с голубой лентой сделала отметку на карте: «Прежде всего следует зарезервировать ваш номер, а то из всего этого ничего не получится».
«Я сейчас же этим займусь! — вызвалась девушка с розовой лентой. — Совсем забыла, представляете?»
Глоуэн подождал, пока девушка с розовой лентой звонила по телефону. В конце концов она ему кивнула: «Все, ваш номер заказан, но вам следует безотлагательно явиться в «Новиаль» — иначе они все равно сдадут его кому-нибудь другому. В Танджари все так делается — раз-два и готово!»
«Вы не оставили в этом никаких сомнений, — отозвался Глоуэн. — Будьте так добры, отметьте на карте переулок Криппета, а также фирму «Аргонавт», поставляющую художественные материалы».
Девушка с голубой лентой тщательно выполнила его указания, после чего девушка с розовой лентой внимательно проверила ее пометки и одобрила их. Глоуэн снова поблагодарил обеих и удалился.
4
Глоуэн спустился к бульвару на набережной озера по дребезжащему, еле движущемуся эскалатору. Судя по положению Фариссы в небе, после полудня прошел примерно час. Тем не менее, его представление о времени дня могло не соответствовать действительности, так как сутки на Найоне продолжались больше тридцати семи часов.
Прогулявшись пешком по Променаду, Глоуэн уже через несколько минут нашел гостиницу «Новиаль». Он зашел в вестибюль — ничем не примечательное помещение, не слишком просторное и не отличавшееся изяществом интерьера. За прилавком сидел щеголеватый служащий, занятый оживленным телефонным разговором. Этот молодой человек, с округлыми плечами и пухлыми щеками, с гладкими черными волосами и томными карими глазами под красивыми выразительными черными бровями, был на два или три года старше Глоуэна. На нем были темно-зеленые панталоны и желтая рубашка, расшитая слева и справа сложными орнаментальными узорами, красными и черными. У него на голове красовался задорно сдвинутый набекрень черный колпак с кисточкой — по-видимому, последний крик местной моды. Покосившись на Глоуэна, молодой человек тут же отвернулся от прилавка, полностью поглощенный обсуждением какого-то животрепещущего вопроса по телефону. Глоуэн заметил на экране его аппарата другого молодого щеголя в таком же залихватски сдвинутом набекрень колпаке.
Прошло некоторое время. Глоуэн ждал, хотя его терпение постепенно истощалось. Служащий продолжал болтать, время от времени усмехаясь в ответ на реплики собеседника. Глоуэн устал стоять неподвижно и начал постукивать пальцами по прилавку. Время шло, каждая минута могла оказаться решающей! Служащий гостиницы раздраженно поднял брови, оглянулся через плечо и закончил разговор. Повернувшись к Глоуэну, он спросил: «Да? Чего вы хотите?»
«Хочу остановиться в вашей гостинице», — со всей возможной сдержанностью ответил Глоуэн.
«К сожалению, у нас не осталось свободных мест. Вам придется обратиться в другой отель».
«Что вы говорите? Мой номер только зарезервировали из туристического справочного бюро!»
«Неужели? — служащий покачал головой. — Почему мне никто об этом не сообщил? Они, наверное, по ошибке позвонили в другую гостиницу. Вы не пробовали обращаться в отель «Бон-Феличе»?»
«Разумеется, нет. Для меня зарезервировали номер в гостинице «Новиаль», и я пришел в гостиницу «Новиаль». Вы не видите в этом никакой логики?»
«Мое отношение к сложившейся ситуации вполне логично, — возразил служащий. — Логики не хватает тому, кто, будучи недвусмысленно осведомлен об отсутствии свободных мест, продолжает настаивать на своем и спорить. На вашем месте я не стал бы даже упоминать о логике».
«Не будем упоминать о логике, — согласился Глоуэн. — Когда вам звонят из туристического справочного бюро для того, чтобы зарезервировать номер, что вы делаете?»
«Все очень просто. Дежурное должностное лицо — в данном случае, допустим, таким должностным лицом являюсь я — записывает имя лица, зарезервировавшего номер, на доске, висящей у меня над головой, что устраняет всякую возможность возникновения ошибок и недоразумений».
Глоуэн указал на доску: «Чье имя написано на этой доске и обведено голубой рамкой?»
Служащий неохотно поднялся на ноги и посмотрел на доску: «В голубой рамке? Там написано «Глоуэн Клатток». Что с того?»
«Я — Глоуэн Клатток».
Несколько секунд служащий стоял неподвижно и молчал. Наконец он произнес: «Вам повезло. Вы зарезервировали номер люкс. В дальнейшем потрудитесь разъяснять сущность ваших пожеланий и приготовлений более подробно. Мы не можем функционировать в отсутствие фактической информации».
«Да-да, само собой, — кивнул Глоуэн. — Вы демонстрируете чудеса эффективности. А теперь покажите мне ваш номер люкс».
Служащий уставился на Глоуэна с неподдельным изумлением и возмущением: «Я — должностное лицо высокого ранга! Я — администратор гостиницы и заместитель исполнительного директора! С какой стати я буду водить постояльцев туда-сюда по коридорам?»
«Кто же этим занимается, в таком случае?»
«В данный момент никто. Носильщик еще не прибыл, и у меня нет никакого представления о том, какое расписание сегодня выбрали уборщицы номеров. Вы можете подождать в вестибюле, пока не придет кто-нибудь из работников гостиницы, обязанных сопровождать клиентов — или вы можете пройти в конец коридора налево и постучать в последнюю дверь слева. Замок открывается в ответ на сигнал «тук-тук — тук»».
Глоуэн подошел к указанной двери и постучал «тук-тук — тук» по панели замка. Дверь сдвинулась в сторону. Глоуэн прошел в небольшое помещение со столом справа и кроватью у левой стены. В нише стены справа находилась ванная. Глоуэн удивленно остановился посреди комнаты: нет ли тут какой-то ошибки? Это называется «номером люкс»?
Приходилось довольствоваться малым — у него не было времени заниматься мелкими неприятностями. Он прибыл в конечный пункт своего пути; где-то в переулке Криппета его ожидало решение судьбы. Глоуэн бросил походную сумку на кровать и вышел из номера.
Служащий в вестибюле краем глаза наблюдал за его приближением, после чего, подняв черные брови, демонстративно отвернулся, чтобы в тот момент, когда Глоуэн обратится к нему с обычными претензиями, он мог бы «случайно заметить» ожидающего внимания постояльца с выражением полного безразличия, выводящего из себя инопланетян и тем самым способствующего повышению его репутации в собственных глазах.
Глоуэн прошел мимо, даже не повернув голову, и покинул гостиницу. Служащий мрачно смотрел ему вслед — его самоуважение не получило ожидаемого подспорья.
Оказавшись на бульваре, Глоуэн осмотрелся по сторонам. Положение Фариссы в небе изменилось несущественно — до начала долгих, постепенно сгущающихся сумерек оставалось, по-видимому, еще часов восемь. Низко над горизонтом можно было заметить бледные призраки нескольких лун Найона в различных фазах, от первой до последней четверти. Ветра не было, и в озере четко отражались купола и минареты старого города, раскинувшегося на противоположном берегу.
Глоуэн отправился заканчивать свое судьбоносное предприятие, стараясь освободить ум как от зловещих предчувствий, так и от необоснованных надежд— задача эта усложнялась тревожными размышлениями по поводу молодого человека, оскорбившего в лучших чувствах мадемуазель Шуп. Где он был сейчас?
Повернув с бульвара в переулок Криппета, Глоуэн мгновенно перенесся из среды, более или менее приспособленной к ожиданиям инопланетных туристов, в условия, соответствовавшие повседневным представлениям местного населения. Обитатели Танджари производили впечатление людей спокойных и умеренных, никуда не торопившихся и ни о чем особенно не беспокоившихся — такому укладу быта способствовала, по-видимому, тридцатисемичасовая продолжительность суток. Подобно девушкам с розовой и голубой лентами, они отличались хрупкой стройностью телосложения, каштановыми волосами, деликатностью лиц и серыми глазами. Переулок Криппета, угловато-извилистый, то сужался до такой степени, что нависающие вторые этажи зданий практически закрывали небо, то неожиданно расширялся, превращаясь в небольшую неравностороннюю площадь, иногда с необхватным черным стволом дендрона посередине.
Постепенно Глоуэну стало ясно, что переулку Криппета чего-то недоставало — в нем было неестественно тихо. Не было слышно ни громких голосов, ни музыки, ни звона посуды — можно было уловить только мягкий шорох шагов и приглушенное бормотание редких прохожих, обменивавшихся короткими фразами с лавочниками и уличными торговцами.
Глоуэн скоро нашел фирму «Аргонавт», занимавшую двухэтажное строение, пожалуй, несколько более внушительное, нежели большинство зданий переулка. В окнах, находившихся по обеим сторонам входной двери, были выставлены несколько небольших механических игрушек и образцы предлагаемых в продажу художественных материалов — инструменты для скульптурной обработки гипса, различные виды воска, пластилина и глины для лепки, оборудование для нанесения орнаментов на ткани, вместе с соответствующими красителями и закрепителями, пигментами, протравами и растворителями, а также наборы градуированных андроморфов. У всех товаров был лежалый вид — их явно никто давно не трогал.
Глоуэн зашел в лавку — полутемное захламленное помещение с высоким потолком и неровными стенами, выкрашенными в темно-коричневый цвет. В лавке было тихо; Глоуэн не сразу заметил, что он не в одиночестве — за прилавком сидела и читала газету женщина средних лет с начинающими седеть светлыми волосами. Стройная, в аккуратной голубой блузе, она производила приятное впечатление.
Глоуэн приблизился к прилавку. Женщина оторвалась от созерцания газеты и подняла глаза с дружелюбным, хотя и достаточно безразличным выражением: «Да, я вас слушаю?»
У Глоуэна пересохло в горле. Настал решающий момент, он нервничал. Наконец он смог произнести: «Не могу ли я видеть господина Киблса?»
Женщина посмотрела куда-то в глубину лавки, размышляя над заданным вопросом. Через несколько секунд она приняла определенное решение: «Господина Киблса? Его нет».
Сердце Глоуэна упало. Женщина прибавила: «В данный момент». Глоуэн облегченно выдохнул.
Ответив на вопрос, женщина вернулась к чтению газеты. Глоуэн терпеливо спросил: «Когда он вернется?»
Женщина снова подняла голову: «Скоро, надо полагать».
«Когда именно? Через несколько минут? Через час? Завтра? Через месяц?»
Женщина вежливо улыбнулась: «Ну что вы! Какие странные вещи вы говорите! Господин Киблс просто зашел в туалет».
«Значит, он вернется через несколько минут? — продолжал сомневаться Глоуэн. — Так вас следует понимать?»
«Во всяком случае не через несколько дней или месяцев, — чопорно ответила женщина. — И даже не через несколько часов».
«В таком случае я подожду».
Женщина кивнула и снова опустила голову, заинтересованная какой-то статьей. Глоуэн повернулся и повнимательнее рассмотрел обстановку. В глубине лавки находилась узкая ветхая лестница, а напротив прилавка — упаковочный стол, на котором Глоуэн заметил что-то зеленое. Приблизившись к столу, он увидел лоток с шестью зелеными нефритовыми безделушками или браслетами, похожими на те, что он видел на каминной полке в кухне мамаши Чилке, хотя браслеты Киблса были выщерблены и покрыты трещинами; местами на них были заметны следы явных попыток реставрации. «Странно!» — подумал Глоуэн. Повернувшись к женщине за прилавком, он спросил: «Эти изделия из нефрита — что это такое?»
Женщина подняла голову, пригляделась, немного поразмышляла и вспомнила: «Ах, эти! Это нефритовые заколки. Их называют «танглетами». Их находят в Столбовой Глуши, на другой стороне планеты».
«Они дорого стоят?»
«О да! Но их опасно собирать. В них нужно хорошо разбираться».
«И господин Киблс в них хорошо разбирается?»
Женщина с улыбкой покачала головой: «Только не господин Киблс! Он получает их от приятеля, но танглеты становится все труднее достать. Очень жаль — за них всегда дают хорошую цену». Она обернулась: «А вот и господин Киблс».
По лестнице спускался маленький человек с растрепанными седыми волосами. У него были мускулистые грудь и плечи, голова на короткой шее клонилась слегка вперед, будто он набычился. Круглые бледно-голубые глаза настороженно изучали Глоуэна: «Что вас интересует, почтеннейший?»
«Я имею честь говорить с Мелвишем Киблсом?»
Бледно-голубые глаза недружелюбно уставились Глоуэну в лицо: «Если вы — коммивояжер или торговый агент, вы теряете время, и не только ваше, но — что важнее всего — мое тоже».
«Я ничего не предлагаю в продажу. Меня зовут Глоуэн Клатток. Мне нужно обсудить с вами важное дело».
«Какое именно?»
«Не могу ничего сказать, пока не задам вам пару вопросов».
Киблс поджал тонкие губы: «Это следует понимать таким образом, что вы чего-то от меня хотите, но не желаете за это платить».
Глоуэн улыбнулся и покачал головой: «Думаю, что наш разговор позволит вам извлечь по меньшей мере какую-то прибыль».
Киблс хрипло застонал: «Когда у меня будет наконец клиент, которому потребуется что-нибудь существенное?» Он махнул рукой: «Пойдемте, я вас выслушаю. Несколько минут ничего не меняют». Киблс повернулся и провел Глоуэна по коридору в комнату бесформенной планировки, такую же полутемную и душную, как лавка. Небольшие окна, скособоченные и наклоненные то внутрь, то наружу, выходили на мрачноватый задний двор. «Здесь моя контора, — пояснил Киблс. — Здесь можно поговорить без свидетелей».
Глоуэн посмотрел по сторонам. Обстановку нельзя было назвать роскошной — письменный стол, четыре узких стула с высокими спинками из гнутого тростника, темно-красный с черным орнаментом ковер; вдоль стены тянулись ряды картотечных ящичков, на приставном столике были беспорядочно разбросаны какие-то канцелярские принадлежности. Полка над картотекой поддерживала дюжину крупных керамических статуэток полуметровой высоты, изображавших чудовищ Тангтингского леса. На Глоуэна они сразу произвели сильное впечатление как исключительной тщательностью обработки, так и беспощадной выразительностью поз и пропорций —никогда еще он не видел ничего более кошмарного и отвратительного.
Киблс уселся за столом: «Приятные штучки, не правда ли?»
Глоуэн отвернулся от статуэток: «Как вы можете смотреть на такое каждый день?»
«У меня нет выбора, — сухо сказал Киблс. — Никак не могу их продать».
«Туристы оторвут их с руками! — возразил Глоуэн. — Они все покупают, и чем ужаснее выглядят сувениры, тем больше они платят».
Киблс хрюкнул: «Сто тысяч сольдо за дюжину?»
«Действительно, дороговато».
«Напротив, очень дешево. Один из тангтингских сверхлюдей — большой чудак. Он изображает своих собратьев в глине для развлечения. Я привожу его поделки на Землю, описываю их как потрясающие гениальные творения, полные психологических тайн, и продаю в музеи». Киблс показал большим пальцем на стул: «Садитесь и вкратце изложите сущность вашего дела. Не будьте многословны — я назначил прием нескольким другим посетителям».
Глоуэн сел. Его отец, Шард, как-то заметил, что правду не следует скрывать только на том основании, что она отражает действительность. В данном случае Киблс все равно не поверил бы ему на слово, в связи с чем правда выполняла ту же функцию, что и любая попытка ввести в заблуждение. Всю правду говорить, конечно, нельзя было. Вся правда, с точки зрения Киблса, была бы слишком невероятна.
«Я только что прилетел с Земли, чтобы провести деловые переговоры от имени клиента. Должен сразу заметить, что эти переговоры не имеют к вам никакого отношения. Тем не менее, просматривая список коммерческих агентов, я увидел ваше имя и вспомнил, что уже слышал о вас раньше. Не так уж много в Ойкумене коммерсантов по имени Мелвиш Киблс. Короче говоря, я решил к вам зайти».
Киблс слушал без особого интереса: «Продолжайте».
«Вы — тот самый Мелвиш Киблс, который в свое время сотрудничал с Флойдом Суэйнером?»
Киблс кивнул: «Старые добрые времена! Увы, они никогда не вернутся». Торговец откинулся на спинку стула: «Как вы узнали о моем знакомстве со Суэйнером?»
«От дочери Суэйнера. Она все еще живет на ферме в Большой Прерии».
Киблс поднял глаза к потолку, по-видимому вспоминая давно минувшие дни: «Я с ней знаком, хотя никак не припомню, как ее звали».
«Госпожа Чилке. Теперь ее все называют «мамаша Чилке» — если у нее и есть другое имя, я его никогда не слышал».
«Чилке! Да, именно так. И что вас привело на просторы Большой Прерии?»
«Все очень просто. Так же как и вы, я представляю интересы клиентов; в данном случае клиентом является Общество натуралистов. Точнее, я действую в интересах Общества безвозмездно — о какой-либо прибыли практически нет речи. Вы, случайно, не член этого общества?»
«Общества натуралистов? — Киблс отрицательно покачал головой. — Я думал, оно давно перестало существовать».
«Это не совсем так. Но вы сочувствуете целям этого общества?»
Киблс слегка улыбнулся: «Кто станет защищать убийство и разрушение? Кто станет возражать против целей натуралистов?»
«Никто — кроме тех, кто надеется извлечь прибыль из убийства и разрушения».
Киблс беззвучно рассмеялся, подрагивая мускулистыми плечами: «С таким балластом любая лодка пойдет ко дну».
«Так или иначе, предпринимаются попытки возродить Общество. Много лет тому назад — думаю, что это вам известно — секретарь по имени Нисфит распродал архивы Общества и удрал с деньгами. Общество пытается вернуть все пропавшие документы, какие еще можно спасти, и я уделяю время поискам этих документов везде, где мне приходится бывать. Поэтому, когда я узнал, что вы обосновались на Найоне, я решил с вами встретиться, чтобы навести справки».
«Все это было давно и очень далеко отсюда», — безразлично пожал плечами Киблс.
«По словам госпожи Чилке, Флойд Суэйнер продал вам партию документов Общества. Они все еще у вас?»
«Через сорок лет? — Киблс снова рассмеялся беззвучным трясущимся смехом. — Вряд ли».
Глоуэн почувствовал укол разочарования — вопреки всему, он надеялся, что Хартия и бессрочный договор все еще находились в руках Киблса: «У вас ничего не осталось?»
«Ничего. Я, как правило, не занимаюсь книгами и документами».
«Что стало с этой партией документов?»
«Я их сбыл много лет тому назад».
«Известно ли вам, где они сейчас?»
Киблс покачал головой: «Я знаю, кому я их продал. О том, что с ними стало после этого, можно только догадываться».
«Возможно ли, что они все еще находятся в распоряжении покупателя?»
«Все возможно».
«Я хотел бы знать, кому вы их продали».
Киблс, снова откинувшись на спинку стула, сложил короткие ноги на столе: «Теперь мы приближаемся к тому таинственному моменту, когда каждое слово становится на вес золота. Теперь пора снять ботинки и ходить на цыпочках».
«Я уже играл в такие игры, — заметил Глоуэн. — И каждый раз кто-нибудь крал мои ботинки».
Киблс проигнорировал его наблюдение: «Я небогат, и мой основной товар — информация. Если вы желаете получить информацию, вам придется за нее заплатить».
«Слова дешевы, — парировал Глоуэн. — Чего стоит ваша информация? Другими словами, что вы знаете?»
«Я знаю, кому я продал документы Общества натуралистов. Я знаю, где можно найти этого человека. Вы хотите получить именно эти сведения, не так ли? Какова ценность этих сведений с вашей точки зрения? Думаю, она достаточно высока».
Глоуэн покачал головой: «Вы не учитываете реальное положение вещей. В настоящее время Общество натуралистов не располагает значительными средствами — и я не могу платить за сведения, достоверность которых ничем не подтверждена. Кроме того, ваш покупатель мог давно перепродать интересующие меня документы».
«Жизнь непредсказуема, господин Клатток. Для того, чтобы что-то приобрести, необходимо чем-то рискнуть».
«Разумный человек заранее оценивает свои шансы. В данном случае мои шансы невелики. Ваш знакомый мог давно продать материалы другому человеку, которого он даже не помнит — или, если документы все еще у него, он может отказаться их продать по той или иной причине. Короче говоря, есть какая-то вероятность того, что я заработаю скромные комиссионные благодаря предоставленной вами информации, но скорее всего дело кончится ничем, и конечная цель моих поисков недостижима».
«Болтовня все это! — недовольно пробормотал Киблс. — Вы слишком много беспокоитесь». Он снял ноги со стола и выпрямился на стуле: «Перейдем к сути дела. Сколько вы согласны заплатить за интересующие вас сведения?»
«Какие сведения? — упорствовал Глоуэн. — Я не могу ничего вам предложить, пока не узнаю, что получу. Позвоните своему приятелю и спросите его, принадлежат ли ему еще проданные вами документы и перепродал ли он кому-нибудь часть этих документов. Если он перепродал документы, узнайте, кому именно. Я заплачу вам пять сольдо за потраченное время и подожду ответа».
Киблс взревел от негодования: «Даже те несколько минут, которые я потратил, торгуясь с вами, стоят в два раза больше!»
«Вполне может быть — если вы найдете желающего заплатить». Глоуэн выложил на стол пять сольдо: «Позвоните, установите факты — и тогда нам будет о чем поговорить. Я могу вас подождать в лавке».
«Сейчас звонить невозможно, — проворчал Киблс. — Там глубокая ночь». Он взглянул на настенные часы: «Кроме того, мне нужно принять другого посетителя. Приходите снова сегодня вечером, с заходом солнца. В это время все равно будет еще неудобно звонить, но на этой проклятой планете все неудобно! Я все еще не могу привыкнуть к их тридцатисемичасовым суткам».
5
Глоуэн возвращался по переулку Криппета, размышляя о своей беседе с Мелвишем Киблсом. Принимая во внимание все обстоятельства, он заключил, что ничего лучшего нельзя было ожидать, хотя Киблс привел его в состояние нездорового нервного напряжения.
Тем не менее, Глоуэн считал, что добился определенного успеха. Киблс согласился позвонить покупателю документов, тем самым косвенно подтвердив, что покупатель находился на Найоне. Сожалел ли Киблс о том, что дал это понять? Вряд ли — такая неосторожность была несвойственна опытному скрытному торговцу. Скорее всего, Киблс считал беседу с Глоуэном малозначительным эпизодом, не сулившим значительной прибыли. А покупателем документов, скорее всего, был давний сотрудник Киблса, в настоящее время занятый сбором танглетов в Столбовой Глуши — то есть очень опасным делом, по словам женщины, работавшей продавщицей в лавке Киблса. Впрочем, она могла быть не продавщицей, а одной из многочисленных жен Мелвиша Киблса, знаменитого своим пренебрежением к брачным узам.
Переулок Криппета расширился, превратившись в маленькую площадь, и снова сузился. Теперь на улице было больше прохожих — в основном это были хрупкие уроженцы Танджари с деликатными бледными лицами, хотя время от времени встречались мужчины и женщины из других районов планеты, резко отличавшиеся от местных жителей как обликом, так и одеждой; по-видимому, они приезжали в Танджари за покупками. Никто не обращал на Глоуэна никакого внимания — он мог бы с тем же успехом оставаться невидимым.
Предстоял долгий вечер. Глоуэн вернулся в гостиницу «Новиаль». В вестибюле служащий привстал и облокотился на прилавок: «В столовой уже готовятся подавать средневечерник. Следует ли предупредить их о том, что вы скоро соблаговолите получить порцию пылесени?»
Глоуэн растерянно остановился. Средневечерник? Сколько раз обитатели Найона ели на протяжении тридцатисемичасовых суток? Надо полагать, не меньше пяти раз. Что они делали, проголодавшись посреди долгой девятнадцатичасовой ночи? Глоуэн решил пока что не беспокоиться по этому поводу. В данный момент он был голоден. «Боюсь, что я еще не готов к тому, чтобы попробовать пылесень, — сказал он регистратору гостиницы. — У вас подают стандартные блюда?»
«Разумеется! Некоторые туристы не соглашаются на что-либо, кроме стандартной космополитической кухни — и тем самым многое теряют, потому что пылесень вкусна, питательна и способствует пищеварению. Это самая здоровая пища, ее ничто не может заменить. Тем не менее, ее никто вам не станет навязывать».
«В таком случае я рискну».
В обеденном зале Глоуэну подали «Меню туриста», с помощью которого он сделал свой выбор. В качестве непрошеной добавки ему принесли на блюдце кусок бледно-кремовой пылесени. Глоуэн попробовал ее — почти безвкусная, с легким ореховым запахом, она напоминала по консистенции плотный омлет. Не находя никаких причин задерживаться в столовой, Глоуэн поспешил выйти на бульвар. День даже не собирался кончаться. Фарисса пылала, словно пригвожденная к одному месту на небосводе. На востоке и на западе бледные тени дневных лун ненавязчиво скользили по своим орбитам. На озерной глади чуть дрожали яркие отражения куполов и остроконечных башен старого города.
Глоуэн присел на скамью. По словам продавщицы в лавке Киблса, Столбовая Глушь находилась на другой стороне планеты. Полдень в Танджари соответствовал полуночи в Столбовой Глуши; когда в Танджари наступали сумерки, таким образом, в Столбовой Глуши начинался рассвет — нежелание Киблса звонить своему знакомому до захода солнца представлялось вполне обоснованным.
Глоуэн вынул пачку информационных брошюр, полученных в туристическом справочном бюро, и нашел цветную карту Найона в проекции Меркатора. По вертикали карта была разделена меридианами на тридцать семь приблизительно часовых поясов, а нулевой меридиан проходил через Танджари.
Площадь поверхности Найона почти в четыре раза превышала площадь поверхности Земли; разница становилась еще более заметной в связи с отсутствием на Найоне океанов и крупных морей. Физиографические детали обозначались на карте различными цветами: серым — донные отложения высохших морей, оливково-зеленым — наводи, голубым — открытые водные пространства, розовым — бескрайние цветочные степи. Самыми населенными районами были окрестности трех крупнейших городов планеты: Танджари, Сирмегосто в десяти тысячах километрах к юго-востоку и Тыл-Тока в семи тысячах километров к западу. Кроме того, по практически сплошному материку Найона были разбросаны еще несколько десятков населенных пунктов поменьше, многие из которых стали популярными туристическими базами, в том числе Крюково, откуда шарабаны отправлялись в Тангтингский лес, Луновей на равнине Столбовой Глуши и Лагерь Уиппла под Искрящейся скалой, не говоря уже о множестве мелких деревень и стойбищ. Населенные районы соединялись на карте черными линиями, обозначавшими «основные пути скитания кочевников».
Глоуэн нашел равнину Столбовой Глуши рядом с меридианом «18», то есть действительно на другой стороне планеты. Здесь находился поселок Луновей; к северу от него на карте были обозначены «Останцы Вильяма Шульца», к югу — «Пастельная степь Герхарта».
Потратив несколько минут на изучение карты, Глоуэн сложил ее и положил в карман. Поднявшись со скамьи, он прошел по бульвару к книжной лавке рядом с гостиницей «Кансаспара». Там он купил туристический путеводитель со следующим заголовком:
«Найон: куда ехать и что там делать?
Кроме того, куда не ехать и чего там не делать, если вам дороги жизнь и рассудок! (Именно так — рассудок!
См. раздел, посвященный пылесени гангрилов.)»
Рядом было кафе на открытом воздухе. Глоуэн нашел столик чуть поодаль от остальных и уселся. Клиентура кафе состояла в основном из инопланетян — туристов, живо обсуждавших многочисленные нелепости быта, замеченные в Танджари. По их мнению, этот убогий и запущенный город на краю Ойкумены был, тем не менее, воистину экзотической достопримечательностью, во многом, разумеется, не поддающейся пониманию. Некоторые делились вкусовыми переживаниями, связанными с пылесенью различных сортов, другие рассказывали о захватывающих экскурсиях в Тангтингский лес и о его кошмарных обитателях. Высоко в небе, окруженная свитой лун, продолжала сиять Фарисса, явно никуда не торопившаяся.
Глоуэн начал было читать путеводитель, но его отвлекло прибытие официанта в красновато-коричневой униформе с развевающимся при ходьбе широким и длинным черным шейным платком: «Что пожелаете заказать?»
Глоуэн поднял глаза: «А что у вас есть?»
«Мы предлагаем спиртные напитки всех разновидностей. Они перечислены в этом меню». Официант указал на карточку, торчащую в зажиме посреди столика, и повернулся, чтобы уйти.
«Подождите! — остановил его Глоуэн. — Что такое «Литаврический тоник»?»
«Местный напиток, оказывающий умеренно стимулирующее действие».
«Он делается из пылесени?»
«Разумеется».
«А что такое «Взрыв метеора»?»
«Еще один умеренно стимулирующий коктейль; его иногда пьют перед состязаниями в беге».
«И он, конечно, делается...»
«Из другой разновидности пылесени».
«Скажите, а что пьет не в меру веселая барышня за соседним столиком?»
«Наш фирменный «Воскреситель мертвых». Он приготовляется по тайному рецепту гангрилов и пользуется популярностью среди туристов, шагающих в ногу с современностью».
«Понятно. Как насчет напитков, перечисленных в разделе «Импортировано с Земли»? Они тоже из пылесени?»
«Насколько мне известно, нет».
«В таком случае принесите мне, пожалуйста, зеленого чаю».
Глоуэн вернулся к чтению путеводителя и нашел раздел, озаглавленный «Равнина Столбовой Глуши». В нем утверждалось следующее.
«Какое-либо описание Столбовой Глуши невозможно без упоминания тенепытов, до сих пор скрывающихся на равнине и в ее окрестностях. Прозвище «тенепыты» подходит им во всех отношениях — хотя бы потому, что они представляют собой лишь бледное подобие своих достопримечательных предков, каждый из которых неустанно заботился о защите чести и посвящал свою жизнь свершению великих подвигов. Современные тенепыты — мрачные, молчаливые, чрезвычайно суеверные люди, настолько замкнутые в себе, что их внутренняя жизнь непроницаема. Этикетом определяется каждый шаг в жизни тенепыта, в такой степени, что тенепыт кажется полностью поглощенным подробностями соблюдения обычаев, а его поступки можно легко предсказать. Посторонний посетитель Луновея, случайно повстречавшийся с тенепытом, видит человека бесстрастного и невозмутимого, как камень. Но приезжему не следует забывать ни на минуту, что этот равнодушный незнакомец перережет ему глотку без малейшего сожаления, если обнаружит, что чужестранец осквернил священные гробницы тенепытов. Тем не менее, пусть это соображение не удерживает вас от посещения Столбовой Глуши — каменные столбы чрезвычайно любопытны, и вы будете в полной безопасности, если не нарушите правила.
Современных тенепытов следует рассматривать в контексте их истории. История же их печальна — типичный случай изолированного поселения эмигрантов, с течением веков сформировавших уникальное общество, подчиняющееся изощренным условностям. Условности эти, непонятные непосвященным, становились все более сложными и приобретали все большее значение до тех пор, пока их соблюдение не превратилось в самоцель и не стало настолько обременительным, что экономические основы существования рухнули и популяция была обречена на вымирание. Этот процесс неизменно приводит в замешательство неискушенного наблюдателя, сравнивающего достижения золотого века, кульминационного периода развития общины, с открывающимся перед его глазами современным убожеством. Чаще всего такой процесс связан с преобладанием религии и чрезмерной концентрацией власти в руках неблагоразумных жрецов; в случае тенепытов разрушительное влияние оказало стремление к славе, приобретаемой победителями в ходе величественных состязаний.
Две тысячи лет тому назад общество тенепытов достигло своего зенита. Популяция делилась на четыре клана — северный, восточный, южный и западный. Чемпионы водрузили четыре или пять тысяч каменных столбов, отмечавших их почетные усыпальницы. Специалисты до сих пор не могут согласиться по вопросу о том, что было раньше — столбы или состязания на столбах. Но это несущественно: поначалу состязания предоставляли молодым людям, прыгавшим наперегонки с одного столба на другой, демонстрировать отвагу и проворство, рискуя своей жизнью. Со временем взаимодействие соревнующихся — толчки, подножки, различные приемы борьбы — стали признаваться допустимыми средствами задержки и устранения конкурентов. А затем предки тенепытов стали устраивать знаменитые «Железные бега», представлявшие собой уже не столько продвижение к финишу прыжками по вершинам столбов, сколько требовавшие сложного стратегического мышления поединки вооруженных мечами витязей, балансировавших на высоких каменных столбах. Умение пользоваться оружием стало играть не менее важную роль, чем проворство и умение сохранять равновесие. Состязания на столбах неизбежно вызывали безудержные страсти — четыре клана охватило губительное пламя кровной мести и наследственной вражды, поглощавшее львиную долю их энергии.
Остаток энергии уходил на подготовку к состязаниям. Сражения подчинялись сложным, но строгим правилам. Достигая четырнадцатилетнего возраста, молодой человек начинал отращивать длинные волосы и вырезал себе заколку из крупного самородка нефрита. Эти заколки — их называют «танглетами» — нечто гораздо большее, нежели украшения. В них сосредоточивалась мана — жизненная сила — их владельца, для него не было ничего более драгоценного. Вырезав первый танглет и представив его на утверждение совета старейшин своего клана, молодой человек получал право на участие в состязаниях.
Прежде всего он должен был ждать надлежащего противостояния лун — это условие считалось совершенно непреложным. Луны, их фазы, периоды обращения и взаимное расположение на небе определяли весь уклад жизни тенепытов. Когда наконец образовывалось благоприятное сочетание лун, молодой человек забирался на каменные столбы. Если он был предрасположен к осторожности, поначалу он вступал в состязания только с другими юнцами, только что изготовившими первые танглеты. В случае поражения ему приходилось спрыгнуть или, в худшем случае, упасть со столба, как правило не рискуя жизнью, хотя он обязан был отдать свой танглет победителю. Важнейшая церемония передачи танглета сопровождалась пышной церемонией, в ходе которой победителя превозносили, а побежденный подвергался унижению. Побежденный, обуреваемый горечью поражения и страстным желанием смыть его позор, должен был вырезать новый танглет, бросавший вызов соперникам.
Мало-помалу достаточно способный и удачливый молодой человек оттачивал свои навыки и начинал выигрывать танглеты, которые закреплялись на его длинной косе, свисавшей с затылка. Будучи побежден, то есть сброшен со столба или убит, он терял все танглеты вместе с косой, которую отрезал победитель. Если же он побеждал и становился чемпионом, к двадцатилетнему возрасту ему предоставлялось право войти в круг десяти избранных витязей. Витязи совершали совместное паломничество к скальным обнажениям кварцита в ста пятидесяти километрах к югу от Столбовой Глуши и высекали десять столбов из кварцита. Эти столбы они приносили по равнине, украшали гравированными именными надписями и водружали рядом с другими. Совершив этот обряд, молодой человек становился мужчиной — рано или поздно ему предстояло быть погребенным в основании его именного столба вместе с его трофеями-танглетами.
Таковы были состязания на столбах: сначала соревнования в беге прыжками по вершинам столбов, а в конечном счете — яростные вызовы на поединок, убийства и акты кровавой мести, быстро истощившие мужскую половину популяции четырех кланов и сократившие общую численность тенепытов до жалких нескольких сотен человек.
Сегодня тенепыты не носят танглеты; тем не менее, они изготавливают нефритовые заколки, которые предлагают в продажу туристам, утверждая, что они добыты из известных только им усыпальниц древних витязей. Не доверяйте этим утверждениям! Изделия тенепытов — современные подделки! Настоящие танглеты высоко ценятся, в связи с чем приезжие авантюристы не раз предпринимали попытки хищнического разграбления усыпальниц. Как правило — можно сказать, во всех без исключения случаях — этих искателей приключений и сокровищ находили мертвыми среди каменных столбов, с перерезанными глотками.
На западной окраине Столбовой Глуши находится поселок Луновей, наименование которого отражает поверья тенепытов, все еще убежденных в том, что их жизнь подчиняется астрономическому ритму образования всевозможных комбинаций девятнадцати лун. Луновей трудно назвать городом — он скорее представляет собой сочетание торгового поста, туристического центра и деревни. Три гостиницы — «Луновей», «Нефритовый танглет» и «Лунный призрак» — предлагают услуги примерно одного и того же класса. Судя по отзывам приезжих, в отеле «Луновей» принимают более эффективные меры по предотвращению проникновения песчаных блох в постели постояльцев; персонал всех трех гостиниц может халатно относиться к своим обязанностям. Берите с собой инсектицид и опрыскивайте им постель перед отходом ко сну. В противном случае к утру ваше тело будет покрыто вызывающими чесотку укусами.
ПРИМЕЧАНИЕ. На первый взгляд тенепыты вежливы и терпеливы. Это впечатление обманчиво, и вы в этом сразу убедитесь, если толкнете лысую женщину, прикоснетесь к ней, подвергнете ее насмешкам или даже просто заметите ее присутствие. Вам тут же перережут глотку — женщина обрила голову, чтобы сжечь свои волосы в качестве жертвоприношения определенному сочетанию лун с целью, имеющей для нее большое значение. Никогда не улыбайтесь тенепыту — он ответит вам такой же улыбкой, после чего быстрым движением руки, вооруженной острым кинжалом, сделает вашу улыбку в два раза шире, после чего у вас больше не будет оснований веселиться. Кроме того, вас никто не защитит, а тенепыта никто не накажет, так как вас заранее предупредили о недопустимости нарушения местных обычаев. Не пренебрегайте же нашим предупреждением!»
«Буду иметь в виду», — подумал Глоуэн. Устроившись на стуле поудобнее, он наблюдал за многочисленными прохожими, наполнявшими бульвар — в основном это были инопланетяне из соседних гостиниц и стройные уроженцы Танджари с каштановыми шевелюрами; встречались и гангрилы с сонно полузакрытыми глазами, такие же хрупкие на вид, но с рыжеватыми волосами, отливающими медью. Гангрилы мужского пола носили черные бриджи до колен и цветные рубашки, а женщины предпочитали белые шаровары, черные блузы и маленькие зеленые шапочки.
Глоуэн внезапно вспомнил, что ему так и не подали зеленый чай. Официант, принявший его заказ, стоял неподалеку, и лениво смотрел на озеро. Следовало ли выразить гневное возмущение? Официант только отвернулся бы, всем своим видом показывая, что испытывает не поддающееся описанию отвращение к приезжим и бесконечно от них устал. В результате Глоуэн выглядел бы в глазах окружающих раскрасневшимся крикуном, бесполезно размахивающим руками. Оценив открывающиеся возможности, Глоуэн решил, что проще всего было забыть о чае. Но как только он терпеливо вздохнул, смирившись с таким положением вещей, мальчишка-поваренок принес ему зеленый чай. «Подожди-ка!» — остановил поваренка Глоуэн. Приподняв крышку чайника, он принюхался к содержимому: чай или пылесень? Содержимое больше напоминало по запаху чай. «Кажется, это чай», — предположил Глоуэн.
«Мне тоже так показалось», — отозвался поваренок.
Глоуэн с подозрением взглянул на мальчишку, но промолчал — возможно, в его замечании не скрывалось никакой насмешки. «Хорошо!» — сказал Глоуэн и отпустил поваренка суровым жестом. «В конце концов, — подумал он, — с кухней невозможно спорить; они подают все, что хотят, а клиент вынужден поглощать то, что ему подали, вопреки любым опасениям и подозрениям».
По бульвару приближалось шаткое и ветхое сооружение на колесах — нечто вроде огромной коробки, разукрашенной кричащими узорами, метров двенадцать в длину и четыре в высоту. Шесть высоких колес, каждое на независимой подвеске, наклонялись то в одну, то в другую сторону, виляли и подпрыгивали по мере того, как сооружение переваливалось по мостовой. Управлял перемещением этого удивительного шарабана толстый круглолицый человек с пушистыми черными усами, в широкополой черной шляпе — он сидел на скамье, установленной на переднем краю коробки, и орудовал какими-то рычагами. У него за спиной находилась окруженная низкой оградой верхняя сторона гигантской коробки, где бегали пятеро или шестеро сорванцов неопределенного пола в длинных рваных балахонах, через большие дыры которых временами проглядывали ягодицы. Другие пассажиры высовывались из окон коробки, энергично приветствуя зевак различными веселыми жестами, не всегда приличными. Черноусый толстяк потянул на себя пару рычагов — угрожающе накренившись, коробка затормозила. Складная боковая панель сдвинулась в сторону, открыв взорам окружающих сцену четырехметровой глубины, занимавшую всю внутреннюю полость кузова-коробки. На сцену выступил маленький человечек с шутовской физиономией — его широкий плоский нос почти раздваивался на конце, полузакрытые тяжелыми веками глаза смотрели на публику с меланхолической покорностью судьбе, рот был окружен глубокими складками кожи. Больше всего он напоминал обиженного мопса. На нем были синий костюм, украшенный сотнями оборок и помпонов, и синяя же шляпа с узкими полями и низкой тульей. Он подошел к переднему краю импровизированной сцены и стал садиться на воздух, но в самый последний момент из-под сцены высунулась рука и подставила табурет под его быстро опускающееся основание. Человечек в синем скорчил гримасу и с наигранным недоумением посмотрел на посетителей кафе, после чего протянул руку и стал хватать воздух — но другая рука, появившаяся из-под сцены, тут же вложила ему в ладонь гриф струнного инструмента. Клоун набрал последовательность аккордов и что-то быстро наиграл в верхнем регистре, после чего сделал паузу и спел жалобную балладу о лишениях и трудностях бродячей жизни. Когда он исполнял заключительную каденцию, на сцену вырвались две толстые женщины, принявшиеся скакать и танцевать, высоко поднимая ноги и кувыркаясь под аккомпанемент быстрой веселой мелодии оживившегося клоуна. К клоуну присоединился вышедший из глубины сцены молодой человек с гармошкой; толстухи удвоили свои усилия — их мощные груди высоко взлетали, их руки крутились мельницами. Они так высоко вскидывали ноги, что, казалось, готовы были грохнуться на спину, но вместо этого совершали поразительные прыжки кувырком назад, на мгновение обнажая жирные ляжки и приземляясь на ноги, отчего ходила ходуном вся сцена-коробка. Наконец толстухи схватили клоуна с печальной физиономией и швырнули его со сцены в собирающуюся толпу зрителей, многие из которых закричали и приготовились увернуться от столкновения. Но клоун, привязанный тонким проволочным тросом к длинному шесту, описал широкую дугу над головами публики, ни на секунду не прекращая играть на своем инструменте, и с привычной уверенностью приземлился снова на сцене.
Толстух заменили три девушки в длинных черных юбках и коричневых блузах с золотистым отливом; их сопровождал коренастый юнец в костюме и маске демона, обуреваемого безумной похотью. Демон гонялся за девушками по сцене, совершая бешеные акробатические трюки в попытках сорвать с девушек одежду и повалить их на землю. В тот момент, когда лихорадочные кривляния демона достигли кульминации, две девушки уже бегали с обнаженными грудями, а третья почти потеряла юбку, Глоуэн почувствовал какое-то движение, быстро оглянулся и схватил за кисть девочку восьми или девяти лет. Ее рука уже залезла к нему в карман; ее лицо было в нескольких сантиметрах — Глоуэн смотрел прямо в темные синевато-серые глаза. Девочка отпустила то, что держала в руке. Глоуэн понял, что она собирается плюнуть ему в лицо, и разжал пальцы. Девочка удалилась не торопясь, гордой походкой, бросив презрительный взгляд через плечо.
На сцене уже стоял жонглер, совершавший обычные чудеса с помощью дюжины колец. За ним последовала пожилая босая женщина, игравшая на тяжелой латунной тубе и аккомпанировавшая себе на гуслях, перебирая струны пальцами одной ноги и отбивая гулкую дробь по резонатору инструмента другой ногой. Через некоторое время ей составил компанию рахитичный клоун столь же преклонного возраста, одновременно исполнявший трехголосный контрапунктический мотив на двух волынках и носовой флейте. В заключение десять взрослых актеров составили оркестр, а шесть маленьких детей плясали жиги, кружились хороводами и парами, после чего выбежали со сцены к публике с подносами для добровольных пожертвований. К Глоуэну подошла та самая девочка, которая раньше залезла к нему в карман. Не высказывая никаких замечаний, Глоуэн опустил на поднос несколько монет; не высказывая никаких замечаний, девочка прошла дальше. Уже через минуту-другую коробка на колесах, переваливаясь с боку на бок, двинулась к следующему кафе по другую сторону гостиницы «Кансаспара».
Глоуэн взглянул на небо — Фарисса слегка опустилась к горизонту. Он вернулся к чтению путеводителя и нашел главу, посвященную бродячим труппам. странствовавшим по Найону в разукрашенных драндулетах. По оценке автора справочника, на планете было примерно двести таких трупп, каждая со своими традициями и с особым репертуаром.
«Их кочевнические инстинкты настолько сильны, что они ведут себя почти наподобие диких животных, — утверждал автор. — Ничто не способно побудить их к малейшему ограничению свободы. Их социальный статус низок; другие народы считают их сумасшедшими и относятся к ним со снисходительным презрением, незаслуженно игнорируя тот факт, что некоторые номера, исполняемые бродячими труппами, демонстрируют поистине творческую изобретательность, не говоря уже о техническом мастерстве, требующем постоянных упражнений.
При всей живости и красочности их представлений, жизнь этих бродяг далека от романтической идиллии. Проделав далекий путь, они прибывают в пункт назначения в торжествующем настроении. Но вскоре они начинают беспокоиться и нервничать; уже через несколько дней они отправляются в новое странствие по цветочным степям. Они не легкомысленны — напротив, в быту они скорее производят впечатление людей молчаливых и меланхоличных. По меньшей мере, такими они стараются выглядеть в глазах посторонних, будто подчиняясь какой-то неписаной традиции. В детстве они учатся исполнять номера, как только начинают ходить. Их взрослую жизнь отравляют ревностная профессиональная конкуренция — стремление занять более почетное и незаменимое место в труппе — и просто ревность. Старость не приносит им покоя. Как только старик или пожилая женщина начинают оступаться при выполнении акробатических номеров или сбиваться и фальшивить при исполнении номеров музыкальных, они теряют репутацию в глазах коллег-попутчиков, и к ним начинают относиться как к едва выносимой обузе. Они продолжают выступать, тщательно избегая повторения ошибок и даже поднимаясь на невиданный ранее уровень мастерства, а публика продолжает дивиться их поразительным энергии и ловкости — до того дня, когда они, наконец, не выдерживают и падают, теряя сознание, или извлекают из своих инструментов раздражающую ухо мешанину бессвязных звуков. Тогда наступает конец, и они впадают в апатию. Во время следующего переезда из одного селения в другое цирк на колесах делает непродолжительную остановку посреди ночи, под черным небом, усыпанным разномастными лунами. Старика выталкивают в степь, вручив на прощание бутылку вина. Шарабан уезжает, и старый циркач остается в степи один. Он опускается на землю и просто сидит, глядя на медленно скользящие по небосклону луны, или затягивает песню, давно сочиненную на этот случай. Потом он допивает бутылку вина, ложится на цветы и засыпает беспробудным сном, ибо вино приправлено медленно действующим гангрильским ядом».
Глоуэн отодвинул путеводитель; он узнал о кочевниках все, что хотел узнать — и даже больше. Откинувшись на спинку стула, он взглянул наверх, на Фариссу, и подумал, что ему придется, наверное, взять одну из сладких булочек, которые развозил на тележке поваренок. С другой стороны кафе из-за столика поднялся высокий молодой человек атлетического сложения. Он куда-то направился, и Глоуэн автоматически посмотрел ему вслед. По мере того, как молодой человек удалялся, его походка, широкие плечи и посадка головы стали вызывать у Глоуэна все больший интерес — несмотря на то, что незнакомец был уже далеко, Глоуэн успел заметить узкие темно-зеленые брюки, короткую накидку сочного темно-синего цвета и небольшой выпуклый берет.
Фигура молодого человека, шагавшего легко и уверенно, почти развязно, скрылась за каким-то углом. Глоуэн пытался восстановить в памяти внешность этого человека — ведь он, несомненно, попадался ему на глаза, пока сидел в кафе. Возникало общее впечатление пропорциональности головы, аккуратно подстриженных темных волос, светлой кожи и классически правильного профиля. Несмотря на отсутствие особых примет, Глоуэн был почти убежден, что где-то видел этого человека раньше.
Глоуэн выпрямился на стуле и взглянул на часы — у него было время вздремнуть перед свиданием с Киблсом. Поднявшись на ноги, он покинул кафе и вернулся в гостиницу «Новиаль».
В вестибюле дежурил другой регистратор — пожилой человек с редкими рыжеватыми волосами и аккуратной бородкой. Глоуэн попросил обязательно разбудить его звонком в двадцать семь часов, так как у него назначена важная встреча. Служащий сухо кивнул, сделал пометку в журнале и вернулся к созерцанию журнала мод. Глоуэн прошел к себе в номер, разделся, бросился на кровать и почти сразу заснул.
Через некоторое время его потревожило ощущение острого жжения в бедре. Глоуэн включил свет и обнаружил, что его укусило какое-то черное насекомое. За окном небо уже потемнело. Будильник на тумбочке показывал двадцать восемь часов. Глоуэн вскочил, уничтожил нескольких попавшихся под руку насекомых, сполоснул лицо холодной водой, оделся и вышел из номера. Когда он проходил через вестибюль, регистратор вскочил, облокотился на прилавок и огорченно воскликнул: «Господин Клатток! Я как раз собирался вам позвонить, но вы, как видно, само проснулись вовремя».
«Не совсем так, — отозвался Глоуэн. — Меня разбудил укус насекомого. Ваш номер кишит этими тварями. Меня не будет несколько часов — будьте добры, не забудьте распорядиться, чтобы в мое отсутствие в номере произвели дезинфекцию».
Служащий снова уселся: «Очевидно, уборщица забыла применить инсектицид, когда прибирала номер. Я позабочусь о том, чтобы вашу жалобу рассмотрели в надлежащем порядке».
«Этого недостаточно. Вы должны заняться этими насекомыми безотлагательно».
«К сожалению, уборщица придет на работу только утром, — неприязненно ответил регистратор. — Могу заверить вас только в том, что завтра этот вопрос будет решен к вашему полному удовлетворению».
Глоуэн сдержанно и отчетливо произнес: «Когда я вернусь в гостиницу, я произведу осмотр в своем номере. Если я найду в нем насекомых, я их поймаю, принесу сюда и выпущу вам за шиворот. Не думаю, что вам это понравится».
«Вы себе слишком много позволяете, господин Клатток!»
«Меня разбудило насекомое, которое слишком много себе позволило. Не забывайте о моем предупреждении!»
Глоуэн вышел из гостиницы. Фарисса уже скрылась за горизонтом; на Танджари опустились сумерки, и ландшафт чудесно преобразился. На другом берегу озера старый город, озаренный мягким белым светом фонарей, казался видением из волшебного сна, россыпью сказочных дворцов. По небу плыла добрая дюжина лун, слегка различавшихся оттенками, от серовато-кремового до белого и серебристо-белого; один полумесяц теплился едва заметным бледно-розовым отливом, в сиянии другого диска угадывалось смещение в фиолетовую область спектра. Все луны отражались дрожащими дорожками на поверхности озера. Согласно путеводителю, Найон нередко называли «планетой Девятнадцати лун». У каждой луны было свое наименование; каждый обитатель Найона мог безошибочно назвать любую луну и предсказать, когда одна из них обгонит другую.
Глоуэн повернул в переулок Криппета и был удивлен тем, насколько очаровательной и жизнерадостной стала эта улица благодаря ночному освещению. По-видимому, каждый домовладелец должен был вывешивать над входом светящийся шар, раскрашенный по прихоти обитателей дома — в результате образовывалось празднично-карнавальное столпотворение цветных шаров. Глоуэн понимал, однако, что местные жители руководствовались вовсе не эстетическими соображениями; просто-напросто такой подход к освещению улицы не требовал никакого планирования и никакой организации.
Вокруг было много прохожих, хотя и не такая толпа, как на бульваре. Здесь были и местные жители, и туристы, вышедшие на прогулку, чтобы полюбоваться на витрины лавок или посидеть в небольших кафе. Глоуэн спешил — Киблс просил его явиться с заходом солнца, а после захода солнца уже прошло больше часа. Что-то заставило его замедлить шаг и обернуться. Навстречу прошел человек в темно-синей накидке; Глоуэн успел заметить бледное озабоченное лицо, неподвижное, как маска. Темно-синяя накидка быстро исчезла среди огней и других темных фигур. Глоуэн продолжил путь по переулку Криппета и вскоре оказался перед входом здания фирмы «Аргонавт». В лавке горел свет; входную дверь еще никто не закрыл, хотя согласно вывешенному расписанию фирма принимала посетителей до двадцати семи часов, а продавщицы за прилавком не было.
Глоуэн зашел внутрь и задвинул за собой дверь. Некоторое время он стоял посреди захламленного помещения и оглядывался по сторонам. Все было так же, как днем — но нигде не было никаких признаков Киблса.
Глоуэн подошел к коридору, ведущему в контору Киблса, остановился и прислушался. Ни звука. Он позвал: «Господин Киблс! Я здесь — Глоуэн Клатток!»
Ему ответила глухая тишина.
Глоуэн поморщился. Обернувшись, он взглянул на лестницу, поднимавшуюся на второй этаж, после чего углубился в коридор и снова позвал: «Господин Киблс?»
Никакого ответа. Глоуэн заглянул в контору. На полу лежал труп — труп Киблса. Его руки и лодыжки были связаны, изо рта сочилась кровь. Открытые глаза Киблса невероятно выпучились в ужасе. Его брюки были вспороты — очевидно, торговца пытали.
Глоуэн наклонился и прикоснулся к шее Киблса костяшками пальцев. Тело еще не остыло. Киблса убили только что, несколько минут тому назад. Если бы служащий гостиницы не забыл разбудить Глоуэна, Киблс был бы еще жив и здоров.
Глоуэн с сожалением смотрел на связанный труп, на окровавленный рот, так и не раскрывший тайну, за которой Глоуэн приехал так далеко.
Почему Киблса убили? В конторе не было никаких явных свидетельств грабежа. Ящики письменного стола остались закрытыми, картотечные ящички тоже никто не трогал. В глубине конторы, в углу, была ниша с дверью; дверь открывалась на крыльцо с кривыми ступеньками, спускавшимися на задний двор. Эта дверь была закрыта на засов изнутри — убийца не мог ею воспользоваться.
Глоуэн снова обратил внимание на письменный стол. Он попытался найти на столе какой-нибудь блокнот, список адресов или что-нибудь, что позволило бы установить личность сотрудника Киблса — но тщетно. Осторожно, чтобы не оставлять отпечатки пальцев, Глоуэн проверил содержимое ящиков стола. В них не было ничего интересного. Среди картотечных ящичков он обнаружил дверцу небольшого сейфа, открывшуюся при первом прикосновении. В сейфе тоже не осталось ничего заслуживающего внимания.
Глоуэн стоял и думал. Киблс собирался звонить по телефону. На столе находились экран и клавиатура телефона. Пользуясь концом карандаша, Глоуэн нажал клавишу выбора функций, а затем выбрал на экране список последних вызовов.
Самый последний вызов соединил Киблса с гостиницей «Луновей» в Луновее. Другие вызовы, соединенные раньше, были сделаны в черте города с использованием местных номеров, которые Глоуэну ничего не говорили.
Из лавки донесся тихий звук — кто-то пытался открыть снаружи входную дверь — она, по-видимому, защелкнулась на замок, когда Глоуэн закрыл ее за собой.
Глоуэн вернулся по коридору и украдкой выглянул в лавку. За окнами, в разноцветном зареве уличных огней, он увидел пару полицейских, возившихся с замком.
На мгновение Глоуэн замер. Повернувшись, он быстрыми длинными шагами вернулся в контору, к выходу на задний двор, открыл засов и вышел на крыльцо. Прикрыв за собой дверь, он постоял, прислушиваясь, после чего спрятался в тени под навесом у ограды. Через несколько секунд из подворотни во двор забежали двое полицейских; не слишком внимательно посмотрев по сторонам, они зашли в контору Киблса с заднего хода.
Глоуэн тут же перепрыгнул через ограду, оказавшись на каком-то пустыре. При свете дюжины лун он с трудом нашел дорогу между кучами строительного мусора и многочисленными ямами, заполненными вонючей грязной водой. С пустыря он забрел в узкий переулок, окруженный небольшими строениями с бугорчатыми стенами. Впереди, метрах в тридцати, мостовую тускло озарял фонарь таверны. Из таверны доносились говор низких голосов и странная воющая музыка, время от времени прерываемые взрывами пьяного женского хохота. Глоуэн быстро прошел мимо и, повернув за несколько углов и поблуждав по нескольким другим переулкам, оказался наконец на Променаде.
Возвращаясь по бульвару, он размышлял. Прибытие полицейских сразу после того, как он зашел в лавку, не могло быть случайностью. Их кто-то известил — кто-то, кто знал, что Киблс уже мертв. Глоуэн представил себе возможную последовательность событий, сделав несколько разумных допущений. Предположим, что молодой человек в синей накидке был тем самым молодым человеком, который надул мадемуазель Шуп на Земле. Допустим, он прибыл в Танджари почти одновременно с Глоуэном. Вполне возможно, что он заметил Глоуэна и узнал его. Кроме того, он мог встретиться с Киблсом и получить от него тот же ответ, что и Глоуэн. Если все эти допущения соответствовали действительности, дальнейшее становилось очевидным. Явившись в фирму «Аргонавт», противник заставил Киблса говорить, после чего убил его, чтобы лишить Глоуэна возможности получить ту же информацию. Покинув контору Киблса, убийца чуть не столкнулся с Глоуэном в переулке Криппета, и ему пришло в голову позвонить в полицию и сообщить об ужасном убийстве и о присутствии убийцы на месте преступления.
Даже если события разворачивались не совсем так, как их себе представлял Глоуэн, ему надлежало без промедления отправиться в Луновей.
Регистратор гостиницы «Новиаль» встретил Глоуэна едва заметным кивком, будучи явно не в духе. Вернувшись в номер, Глоуэн увидел, что кто-то повесил над кроватью сетчатый гамак — на тот случай, если присутствие насекомых станет невыносимым.
Глоуэн переоделся и снова вышел в вестибюль. Регистратор предусмотрительно исчез, рассчитывая вернуться, когда постоялец уже устроится на ночь. Глоуэн подошел к платному телефону, установленному в вестибюле, и просмотрел каталог туристических агентств и бюро путешествий. Оказалось, что агентство «Гальцион» в гостинице «Кансаспара» работало до тридцати двух часов ночи.
