Глава 3
1
Уэйнесс прибыла в космический порт Гранд-Фьямурж на Древней Земле на борту звездолета «Наяда Зафорозия» и сразу направилась в «Попутные ветры», усадьбу ее дяди Пири Тамма в Иссенже, неподалеку от городка Тиренс, в семидесяти километрах к югу от Шиллави.
Уэйнесс приближалась ко входу в «Попутные ветры» с некоторой робостью, так как не имела точного представления о сложившихся здесь обстоятельствах — она даже не знала, примут ли ее доброжелательно. У нее остались яркие воспоминания от предыдущего посещения усадьбы — большого старого дома, сложенного из темных бревен, просторного и удобного, хотя и несколько обветшавшего, окруженного дюжиной огромных деодаров. Здесь жили вдовец Пири Тамм и его дочери, Чаллис и Мойра — активные участницы местной светской жизни, обе постарше, чем Уэйнесс. Здесь всегда кто-нибудь приезжал или уезжал, здесь почти непрерывно устраивались званые обеды или банкеты в саду, ужины и вечеринки, не говоря уже про ежегодный бал-маскарад. Пири Тамм, каким его помнила Уэйнесс, был рослым добродушным здоровяком, искренним до прямолинейности, но при этом чрезвычайно щепетильным в том, что касалось нравов и взаимных обязательств. Уэйнесс и ее брату, Майло, он оказал щедрое, хотя и несколько формальное гостеприимство.
Вернувшись в «Попутные ветры» через несколько лет, Уэйнесс не могла не заметить множество перемен. И Чаллис, и Мойра вышли замуж и переехали. С тех пор Пири Тамм жил один, пользуясь помощью приходящей прислуги — огромный старый дом казался неестественно пустым и тихим. Тем временем хозяин усадьбы похудел и поседел; некогда румяные щеки стали впалыми и приобрели восково-бледный оттенок, от преувеличенно оптимистической жестикуляции, решительной походки и почти военной выправки остались одни намеки. Он все еще отказывался обсуждать состояние своего здоровья, но со временем Уэйнесс узнала от прислуги, что Пири Тамм упал с лестницы и сломал тазобедренный сустав; осложнения, последовавшие за переломом, во многом лишили его былой жизнерадостности — теперь он больше не мог напрягаться и долго работать.
Пири Тамм приветствовал Уэйнесс с неожиданной теплотой: «Как приятно тебя видеть! Надеюсь, ты останешься у меня подольше — ты ведь никуда не спешишь? В последнее время в «Попутных ветрах» стало скучновато».
«У меня нет никаких определенных планов», — призналась Уэйнесс.
«Прекрасно, прекрасно! Агнеса покажет тебе твою комнату, а я пойду переоденусь к ужину».
Уэйнесс вспомнила, что ужин в «Попутных ветрах» всегда был чем-то вроде официального приема. Поэтому она надела бледно-коричневую плиссированную юбку, темную серовато-оранжевую блузку и черный жакет с наплечниками — костюм, идеально подходивший к ее темным волосам и бледно-оливковой коже.
Когда она появилась в столовой, Пири Тамм рассмотрел ее с головы до ног и вынес ворчливый, но положительный приговор: «Ты и в прошлый раз была пригожей девочкой, и с тех пор не изменилась к худшему — хотя я сомневаюсь, чтобы кому-нибудь пришло в голову обозвать тебя пышной красавицей».
«Мне кое-где не хватает округлостей, — скромно согласилась Уэйнесс, — но приходится обходиться тем, что есть».
«И этого может оказаться вполне достаточно!» — заключил Пири Тамм. Он усадил Уэйнесс на одном конце длинного стола из орехового дерева, а сам устроился в кресле на другом конце.
Ужин подавала, в церемониальном стиле, одна из горничных: густой темно-розовый суп-пюре из лангустов, кресс-салат со сладковатой петрушкой и кубиками куриной грудки, выдержанной в чесночном масле, отбивные из мяса дикого кабана, убитого в Большом Трансильванском заказнике. Пири Тамм поинтересовался, как поживает Майло, и Уэйнесс пришлось рассказать об ужасной гибели своего брата. Дядюшка Пири был неприятно поражен: «Подумать только, что такие отвратительные преступления совершаются на Кадуоле — в Заповеднике, где в принципе должны царить мир и покой!»
Уэйнесс печально рассмеялась: «Мир и покой? Только не на Кадуоле!»
«Возможно, я — непрактичный идеалист. Возможно, я слишком многого ожидаю от людей. Но я не могу избавиться от чувства глубокого разочарования каждый раз, когда вспоминаю все, что мне пришлось пережить за долгие годы. Нигде я не нахожу ничего чистого, невинного и свежего! Любое общество находится в состоянии постоянного гниения. Человечеству уже много тысяч лет, а продавец все еще пытается тебя обсчитать в ближайшей лавке!»
Уэйнесс пригубила вина из бокала, не совсем понимая, как реагировать на замечания Пири Тамма. По-видимому, годы повлияли не только на его выносливость, но и на умственные процессы.
Пири Тамм, очевидно не ожидая никакого ответа, сидел в мрачной задумчивости, уставившись в пространство. Через некоторое время Уэйнесс спросила: «Как поживает Общество натуралистов? Вы все еще секретарь?»
«Да, несомненно! Неблагодарная должность, в самом буквальном смысле слова, так как никто не ценит мои усилия и даже не пытается помочь».
«Очень жаль! А Чаллис и Мойра?»
Пири Тамм резко взмахнул рукой: «Заняты по уши своими делами и ни о чем другом не желают слышать. Полагаю, что такова природа вещей — хотя можно было бы надеяться на лучшее».
«Они удачно вышли замуж?» — осторожно поинтересовалась Уэйнесс.
«Насколько я понимаю, достаточно удачно — с их точки зрения, по меньшей мере. Мойра подыскала себе самого неприспособленного к жизни педанта. Он преподает в университете какую-то бесполезную чушь — «психологические особенности узбекских древесных лягушек» или, простите за выражение, «мифы древних эскимосов о сотворении мира». Чаллис тоже не отличилась: вышла за страхового агента! Представляешь? Никто из них шагу не сделал на другой планете и поддельного копролита не даст за все Общество натуралистов вместе взятое! Как только я упоминаю об этой организации и ее великих начинаниях, они хихикают и переводят разговор на другую тему. Профессор Варберт — муженек Мойры — называет Общество клубом любителей старческого недержания».
«Это не только несправедливо, но и глупо!» — с возмущением заявила Уэйнесс.
Пири Тамм, казалось, не слышал: «Я неоднократно пытался объяснить им узость их мировоззрения, но они даже не спорят, что просто выводит меня из себя! Поэтому в последнее время они редко ко мне заглядывают».
«Очень жаль, — повторила Уэйнесс. — По-видимому, вас не интересуют их занятия?»
Дядюшка Тамм с отвращением крякнул: «Терпеть не могу злободневные сплетни и возбужденное обсуждение очередных шалостей какой-нибудь знаменитости! Пустая трата времени! Я должен обосновать свою монографию подробным списком источников, а это весьма обременительная задача. Кроме того, кто-то должен заниматься делами Общества».
«Неужели нет других натуралистов, готовых оказать вам содействие?»
Пири Тамм горько рассмеялся: «Оставшихся членов Общества можно пересчитать по пальцам, причем они уже настолько состарились, что не встают с постели».
«И в Общество больше никто не вступает?»
Дядюшка Тамм рассмеялся еще мрачнее: «А кому это нужно? Что может предложить наше Общество, чем оно может привлечь?»
«Его идеи не потеряли значение за прошедшую тысячу лет».
«Рассуждения! Расплывчатые мечты, красивые слова! Все теряет смысл, когда больше нет энергии и воли. Я — последний секретарь Общества натуралистов, и скоро от него — так же, как и от меня — останутся одни воспоминания».
«Уверена, что вы ошибаетесь, — возразила Уэйнесс. — Обществу поможет вливание новой крови, новых идей».
«Мне приходилось слышать подобные предложения и раньше». Пири Тамм указал на столешницу у стены, служившую опорой двум амфорам из ржаво-оранжевой обожженной глины, покрытой черной глазурью. Удаляя глазурь острым инструментом, художник изобразил битву древнегреческих воинов. Эти вазы, высотой чуть больше полуметра, показались Уэйнесс удивительно красивыми.
«Я купил эту пару амфор за две тысячи сольдо — невероятно дешево, если они неподдельные».
«Гм, — наклонила голову Уэйнесс. — Действительно, они не выглядят очень старыми».
«В том-то и дело! Сомнительное приобретение. Мне их продал Адриан Монкурио, профессиональный гробокопатель. Он утверждал, что они просто очень хорошо сохранились».
«Может быть, вам следует получить заключение экспертов».
Пири Тамм с сомнением взглянул на пару ваз: «Может быть. Я оказался, однако, в неудобном положении. По словам Монкурио, он добыл их из раскопа в никому не известном месте в Молдавии, где они каким-то чудом пролежали десятки тысяч лет в целости и сохранности. Если это так, то амфоры, скорее всего, добыты незаконно, и я занимаюсь укрывательством похищенных не документированных археологических редкостей. Если же это подделки, я стал законным владельцем пары приятных для глаз и очень дорогих декоративных ваз. Монкурио — совершенно беспардонный жулик. Не сомневаюсь, что его торговля крадеными и поддельными редкостями успешно продолжается».
«Небезопасная профессия, надо полагать».
«Некоторым свойственна врожденная страсть к мошенничеству. Адриан Монкурио — один из таких людей. Он умеет внушать доверие, проницателен и мгновенно реагирует; при этом у него нет ни стыда ни совести. С ним трудно иметь дело».
«Почему же он продал вам эти амфоры так дешево?»
На лице Пири Тамма снова отразилось сомнение: «В свое время его приняли в Общество натуралистов, и он поговаривал о том, что собирается возобновить свой членский билет».
«Но он так и не собрался это сделать?»
«Нет. На мой взгляд, ему не хватает настоящего интереса к естествознанию. Он согласился с тем, что Обществу необходимо возрождение, хотя, как он заметил, возрождать уже практически нечего. При этом он задал мне любопытный вопрос: «Разумеется, вы можете в любой момент предъявить Хартию Кадоула и бессрочный договор?»»
«И что вы ему ответили?»
«Я сказал, что в данный момент Кадуол имеет второстепенное значение, так как все наши усилия должны быть сосредоточены на возобновлении деятельности Общества на Земле.
«Прежде всего, — заявил Монкурио, — должно быть изменено широко распространенное представление об Обществе как о почти опустевшем приюте для дышащих на ладан девяностолетних старцев, дремлющих по вечерам над запыленными манускриптами».
Я начал было протестовать, но Монкурио продолжал: «Вы должны отождествиться с популярными культурными представлениями, предлагая программу развлекательных мероприятий, способных привлечь внимание рядового обывателя. Такая программа может иметь лишь косвенное отношение к основным целям Общества, но она подстегнет энтузиазм». Монкурио стал рассуждать об устроении танцевальных представлений, экзотических пиршеств, рискованных приключенческих экскурсий, соревнований и лотерей, позволяющих выгодно использовать туристические возможности Кадуола.
Будучи несколько шокирован открывающимися перспективами, я выразил опасение в связи с тем, что программа Монкурио никак не способствовала бы достижению ни краткосрочных, ни долгосрочных целей Общества натуралистов.
«Чепуха! — воскликнул Монкурио. — Кроме того, вам следует организовать карнавальный галактический конкурс красоты с участием привлекательных представительниц обитаемых планет. Представьте себе! Очаровательные натуралистки Земли! Натуралистки Альциона в самом натуральном виде! Традиционные эротические танцы в исполнении натуралисток Лирвана! И так далее».
Я отказался настолько тактично, насколько было возможно: «Карнавалы и конкурсы красоты давно вышли из моды».
Монкурио не сдавался: «Ничего подобного! Игриво обнаженные щиколотки, надлежащим образом округленные ягодицы и грациозные позы не выйдут из моды, пока существует Ойкумена!»
«Для человека вашего возраста, привыкшего рыться в могилах по ночам, вы проявляете неожиданную живость воображения», — язвительно заметил я.
Монкурио возмутился: «Не забывайте, что красивая девушка — не менее естественный результат эволюции, чем бутылконосый червекрот из пещер девятой планеты Проциона».
«С этим невозможно не согласиться, — уступил я. — Тем не менее, подозреваю, что Общество натуралистов будет развиваться в не столь неортодоксальном направлении. А теперь, если вы желаете к нам присоединиться, уплатите четырнадцать сольдо и заполните анкету».
«Буду очень рад это сделать, — отозвался Монкурио. — Именно поэтому, по сути дела, я к вам и приехал. Я осторожный человек, однако, и хотел бы просмотреть финансовые отчеты Общества прежде, чем возобновлю свой членский билет. Не могли бы вы показать мне учетные книги и, что важнее всего, Хартию Кадуола и бессрочный договор о передаче права собственности?»
«Это не так легко сделать, — ответил я. — Учредительные документы принято хранить в банковском сейфе».
«Ходят слухи о расхищении архива. Прежде чем зарегистрироваться, я вынужден настаивать на предъявлении Хартии и бессрочного договора».
«Все необходимое делается надлежащим образом, — заверил я его. — Если вы действительно поддерживаете принципы Общества, я не совсем понимаю, что вам мешает зарегистрироваться. Текст Хартии общеизвестен и размножен в тысячах экземпляров».
Монкурио заявил, что ему необходимо проконсультироваться по этому вопросу, и удалился».
«Похоже на то, что он откуда-то узнал об исчезновении Хартии и договора», — заметила Уэйнесс.
«Тогда я предположил, что он нашел упоминание этих документов в каких-то списках конфискованного имущества. Это объяснение до сих пор остается наиболее вероятным, — Пири Тамм печально усмехнулся. — Год тому назад, когда Мойра и Чаллис навестили меня со своими мужьями, я рассказал им о Монкурио и его представлениях о возможностях возрождения Общества. Всем четверым идеи Монкурио показались разумными и многообещающими. А, что об этом говорить!» Дядюшка Пири сфокусировал взор на Уэйнесс: «А ты состоишь в Обществе?»
Уэйнесс покачала головой: «В Строме мы все называем себя «натуралистами», но это одно название. Наверное, нас можно отнести к категории наследственных почетных членов Общества».
«Ха! Такой категории нет. Членом Общества становится только тот, кто подает заявление с просьбой о регистрации, утверждаемое секретарем, и платит взносы».
«Не вижу проблемы, — объявила Уэйнесс. — Прошу принять меня в Общество натуралистов. Вы меня принимаете?»
«Милости просим! — развел руками Пири Тамм. — В таком случае ты обязана заплатить вступительный взнос и первый ежегодный взнос, в общей сложности четырнадцать сольдо».
«Что я и сделаю сразу после ужина», — пообещала Уэйнесс.
Пири Тамм сердито прокашлялся: «Должен тебя предупредить, что ты вступаешь в обнищавшую организацию. Бывший секретарь по имени Фронс Нисфит продал все, что попалось ему под руку, после чего улетучился со всеми деньгами. С тех пор у Общества нет никакой недвижимости и практически никакой наличности».
«Вы так и не пытались найти Хартию?»
«Серьезных попыток не предпринимал. Безнадежное предприятие. Прошло уже столько лет — все следы замело».
«А секретари, занимавшие должность после Нисфита — они ничего не делали?»
Пири Тамм с отвращением крякнул: «После Нисфита секретарем целых сорок лет был Нильс Майхак. Подозреваю, что за все эти годы ему ни разу не пришла в голову мысль о пропаже документов. Его преемником стал Кельвин Килдьюк — уверен, что он тоже не видел никаких причин ездить в банк и рыться в архиве. По меньшей мере, в моем присутствии он никогда не выражал сомнений в том, что Хартия хранится в сейфе. С другой стороны, на мой взгляд, он не слишком добросовестно выполнял обязанности секретаря».
«Значит, если даже секретарь Майхак или секретарь Килдьюк пытались найти Хартию, вы ничего об этом не знаете?»
«Абсолютно ничего».
«Но где-то же она есть! Где? Вот в чем вопрос».
«Не могу знать. Если бы я был богат, я нанял бы добросовестного частного детектива и поручил бы ему поиски».
«Любопытная идея! — сказала Уэйнесс. — Может быть, я сама этим займусь».
«Ты? — Пири Тамм опустил голову и нахмурился. — Это неподходящее занятие для хрупких девушек».
«Почему же? Если я найду Хартию и договор, вас это порадует».
«Разумеется, но представить тебя в качестве детектива... нет, это невозможно, просто нелепо. Об этом речи не может быть».
«Не вижу, почему нет».
«Откуда ты знаешь, как ведутся расследования? У тебя нет никакого опыта».
«По-моему, в этом деле достаточно терпения и настойчивости. Хотя, конечно, пригодится и некоторая сообразительность».
«Так-то оно так! Но детективу нередко приходится иметь дело с вульгарными, непристойными людьми. Кто знает, в какую западню тебя заведут твои поиски? Такое поручение можно было бы дать мужчине, умеющему за себя постоять, привыкшему к трудностям и мерзостям жизни, а не слабой невинной девушке, даже если она семи пядей во лбу! На Древней Земле все еще много опасностей, иногда принимающих самые обманчивые и необычные формы».
«Надеюсь, вы преувеличиваете — потому что я немножко трусиха».
Пири Тамм продолжал хмуро разглядывать поверхность орехового стола: «Полагаю, что ты всерьез решила этим заняться».
«Да, конечно».
«Как ты представляешь себе такое расследование?»
Уэйнесс ответила не сразу: «Ну, прежде всего я составлю список мест, которые имеет смысл проверить — музеев, коллекций, антикваров, торгующих древними документами. А потом начну розыск, переходя от одного пункта списка к другому».
Дядюшка Пири неодобрительно покачал головой: «Дорогая моя, о чем ты говоришь? На одной Земле сотни таких мест!»
Уэйнесс задумчиво кивнула: «Задача непростая, потребуются большие затраты времени. Кто знает, однако? По ходу дела я могу наткнуться на какие-то следы, улики, подсказки. Кроме того, разве не существует центральный каталог древних архивов, где пронумерованы и снабжены перекрестными ссылками все документы?»
«Каталоги, конечно, существуют. Доступ к таким хранилищам информации можно получить в университете. Кроме того, в Шиллави есть Библиотека древних архивов, — дядюшка Пири поднялся на ноги. — Перейдем в кабинет, выпьем по рюмке сладкой настойки».
Пири Тамм провел молодую родственницу по коридору в свой кабинет — просторное помещение с камином и двумя длинными столами. Многочисленные стеллажи были забиты книгами и брошюрами; между столами, заваленными бумагами, стояло вращающееся кресло.
Дядюшка Пири указал на столы: «В последнее время здесь проходит вся моя жизнь. Сидя за одним столом, я работаю над монографией. Потом, когда я вспоминаю, что моего ответа ждут непрочитанные письма, я поворачиваюсь в кресле к другому столу и с головой погружаюсь в дела Общества. Ответив на письма, возвращаюсь к монографии — так и верчусь без конца».
Уэйнесс выразила сочувствие не слишком определенными звуками и жестами.
«Как бы то ни было! — продолжал Пири Тамм. — Хорошо, что у меня всего лишь два стола и два занятия. Представляешь, как бы я вертелся среди трех или четырех столов? От одной мысли голова кружится! Пойдем, посидим у камина».
Уэйнесс устроилась в украшенном витиеватой резьбой старом кресле с высокой спинкой и плюшевым сиденьем цвета седоватого мха. Пири Тамм налил густую темно-красную жидкость в серебряные стаканчики и протянул один стаканчик Уэйнесс: «Лучшая вишневая настойка из Мореллы. Гарантирует появление здорового румянца!»
«В таком случае я выпью совсем немного, — отозвалась Уэйнесс. — Когда у меня краснеют щеки, я выгляжу ужасно. Того и гляди, нос тоже покраснеет».
«Пей! Для опасений нет оснований. Мне очень приятно провести время в твоей компании, с красным носом или без оного. В последнее время меня редко навещают. По сути дела, знакомых у меня все меньше, а друзей уже почти не осталось. Чаллис говорит, что меня считают несносным ревнителем нравов и тайным пожирателем младенцев. Подозреваю, что она повторяет слова своего супруга, на редкость пошлого зануды. Мойра придерживается сходной точки зрения и советует мне научиться держать свои мнения при себе, — Пири Тамм мрачно покачал головой. — Может быть, они правы. Тем не менее, не стану притворяться: мне не нравится происходящее в этом мире. Никто ни к чему не относится серьезно, все делается спустя рукава. Когда я был молод, мы смотрели на вещи по-другому. Мы могли по праву гордиться своими достижениями, и только лучшее считалось достаточным». Старый натуралист покосился на юную собеседницу: «Ты надо мной смеешься».
«Нет, почему же? На Кадуоле — за те немногие годы, что я помню — невозможно было не заметить перемены. Каждый чувствует, что вот-вот произойдет что-то ужасное».
Пири Тамм поднял брови: «Как это понимать? Я всегда представлял себе Кадуол как планету буколических нег, где ничто никогда не меняется».
«Ваше представление несколько устарело, — вздохнула Уэйнесс. — Половина населения Стромы еще придерживается Хартии, но другой половине не терпится от нее избавиться и все перекроить по-своему».
«Они понимают, конечно, что отмена Хартии приведет к уничтожению Заповедника», — мрачно заметил Пири Тамм.
«Именно к этому они стремятся! Они возмущены, они готовы взорваться, по их мнению Заповедник просуществовал слишком долго».
«Какая нелепость! Молодые люди часто жаждут перемен только потому, что хотят чего-то нового — чего-то, что придает подобие значения жизни их поколения или хотя бы напоминает новый стиль. В конечном счете это не более чем ничем не обоснованное самолюбование. Так или иначе, закон есть закон — Хартия Кадуола не может быть нарушена».
Уэйнесс печально, медленно покачала головой: «Если Хартия не найдется, можно будет заявить, что она недействительна. Где она? Поэтому я и приехала на Землю».
Пири Тамм снова наполнил серебряные стаканчики. Некоторое время он молча глядел на огонь в камине. «Тебе следует учитывать одно обстоятельство, — сказал он наконец. — Помимо нас, о пропаже Хартии и бессрочного договора знает как минимум один человек».
Уэйнесс откинулась на спинку кресла: «Кто еще об этом знает?»
«Я расскажу, как это случилось. Любопытная история — не буду утверждать, что мне все в ней понятно. Как тебе известно, после Нисфита должность секретаря Общества занимали три человека — Нильс Майхак, Кельвин Килдьюк и я. Майхак стал секретарем сразу после того, как сбежал Нисфит».
«Позвольте спросить, — вмешалась Уэйнесс. — Почему новый секретарь, Майхак, не заметил сразу же пропажу Хартии?»
«По двум причинам. Майхак был симпатичный субъект, но слегка рассеянный и безалаберный. Он предпочитал, скажем так, принимать за чистую монету видимость вещей, не слишком углубляясь в подробности. Хартия и бессрочный договор были вложены в папку, а папка содержалась в плотном картонном конверте, тщательно запечатанном и перевязанном красными и черными лентами. Конверт этот хранился в банке «Маргравия» вместе с другими документами — в том числе с теми немногими финансовыми договорами, которые Нисфит не сумел продать за наличные. В ходе первоначальной обязательной инвентаризации Майхак нашел конверт, лежавший в сейфе, и убедился в том, что он запечатан, надлежащим образом перевязан черными и красными лентами и правильно обозначен ярлыком. Он допустил, что оригинальные экземпляры Хартии и договора остались в конверте — вполне простительное допущение!
Прослужив много лет в должности секретаря, Нильс Майхак сильно постарел и почти ослеп, в связи с чем большинство его обязанностей поочередно выполняли разные помощники и помощницы. Последней его помощницей стала внушительная женщина, инопланетянка, вступившая в Общество и оказавшаяся настолько полезной, что в конце концов Майхак официально назначил ее заместителем секретаря. Монетта — так ее звали — всячески демонстрировала энтузиазм и неоднократно давала понять, что с радостью займет должность секретаря Общества, как только Майхак согласится уйти на покой. Мрачноватая, но деловая и компетентная особа была эта Монетта — хотя и несколько мужеподобная, на мой взгляд. У нее была рыбья манера смотреть на собеседника неподвижными, ничего не выражающими глазами — отчего в ее присутствии мне всегда становилось не по себе. Майхак, однако, не только никогда на нее не жаловался, но и рассыпался в похвалах: «Монетта — просто неоценимая ассистентка! Что бы я делал без моей Монетты?» И так далее. В один прекрасный день он заявил: «Ни одна мелочь не ускользает от внимания Монетты! Она обнаружила несоответствие в учетных книгах и настаивает на повторной инвентаризации содержимого сейфа, чтобы убедиться в сохранности документов. Мне самому не под силу столь обременительная задача, так что завтра же я вручу ей ключи от сейфа, с запиской для управляющего банком».
Само собой, Кельвин Килдьюк и я энергично возражали против такого неслыханного нарушения правил и традиций. Майхак изобразил оскорбленную невинность, но в конечном счете разрешил нам сопровождать его заместительницу и присутствовать при осмотре содержимого сейфа. Таким образом, мы отправились в банк вместе с Монеттой, что чрезвычайно ее раздосадовало — она пришла мрачнее тучи, и мы делали все возможное для того, чтобы ничем ее не обидеть.
Когда открыли сейф, Монетта сделала перепись его содержимого — нескольких финансовых документов и жалких облигаций. Под этими бумагами в сейфе лежал конверт, предположительно содержавший оригинальный экземпляр Хартии — все еще безукоризненно запечатанный и перевязанный красными и черными лентами. Монетте, однако, этого было недостаточно. Прежде, чем мы успели вмешаться, она сорвала ленты, сломала печати и вытащила папку. Килдьюк воскликнул: «Постойте, постойте! Что вы делаете?» Едва сдерживая раздражение, Монетта ответила: «Что я делаю? Хочу проверить содержимое папки, только и всего». Она открыла папку, заглянула в нее, закрыла и вложила обратно в конверт. «Теперь вы довольны?» — спросил у нее Килдьюк. «Да, — ответила Монетта, — здесь больше нечего делать».
Она перевязала конверт лентами и бросила его в сейф. Больше никто ничего не говорил — судя по всему, она нашла то, что искала.
На следующий день Монетта исчезла без предупреждения, и ее больше не видели. Кельвин Килдьюк стал секретарем; все шло своим чередом до его смерти, после чего мне пришлось взять на себя его обязанности. Когда мы с тобой отправились в банк «Маргравия» и открыли сейф, я был потрясен, обнаружив в папке дешевую копию Хартии. А бессрочный договор Нисфит даже не позаботился скопировать — у нас нет никакого подтверждения его существования!
В эту минуту я сразу вспомнил о Монетте. Теперь я понимаю: она хотела узнать, сможет ли она заполучить оригинальный экземпляр Хартии и договор, если займет должность Майхака после его кончины. Монетта затратила много времени и усилий на то, чтобы стать заместительницей Майхака и получить доступ к сейфу. Представляю, как она была разочарована, увидев в папке копию вместо оригинала! Невероятное самообладание! Внешне ей удалось сохранить полное спокойствие.
Вот и вся история. Монетта давно — уже много лет тому назад — узнала о пропаже Хартии. Чем она занималась с тех пор, не могу даже предположить».
Уэйнесс молча смотрела на игру пламени в камине.
Через несколько секунд Пири Тамм продолжил: «Таким образом, Нисфит продал Хартию и другие документы, представлявшие собой ценность в глазах антикваров. Нынешний владелец бессрочного договора почему-то не догадался зарегистрироваться — на что он, кстати, имеет полное право. Кроме того, меня начинает беспокоить еще одно обстоятельство».
«Какое именно?»
«Бессрочный договор необходимо подтверждать и возобновлять как минимум каждые сто лет — иначе он потеряет силу и, в соответствии с нормами межпланетного права, Общество натуралистов перестанет быть владельцем Кадуола».
Уэйнесс с отчаянием уставилась на дядюшку Пири: «И вы мне никогда об этом не говорили! Сколько у нас осталось времени?»
«Примерно десять лет. То есть время еще есть, но договор необходимо найти».
«Сделаю все, что смогу», — пообещала Уэйнесс.
2
Наутро Уэйнесс встала пораньше. Она надела короткую синюю юбку, темно-синие гольфы до колен и мягкий рыжевато-серый свитер — легкий, теплый и подходивший к ее бледно-оливковой коже.
Выйдя из своей комнаты, Уэйнесс спустилась по лестнице. В этот ранний час усадьба «Попутные ветры» казалась необычно молчаливой. За ночь из закоулков старого дома просочились запахи, напоминавшие о бесчисленных цветочных букетах, о редкостях, вырезанных из камфорного дерева и санучи, о политуре и навощенной мебели, о древних коврах — с едва уловимой примесью лавандового саше.
Уэйнесс зашла в утреннюю гостиную и села за стол. Из высоких окон открывался вид на зеленые луга, деревья и живые изгороди, а вдалеке виднелись черепичные крыши и дымовые трубы Тиренса. Возникало впечатление, что погода еще не устоялась. Небольшие облака мчались на восток, подгоняемые высотным ветром, и солнечный свет то становился ярче, то тускнел, то снова разгорался каждые несколько секунд. «Свет Солнца!» — думала Уэйнесс. Особенно здесь, в Средиземье, он казался бледным и дымчатым по сравнению с золотым сиянием Сирены. Свет Солнца будто подчеркивал и обогащал синие и зеленые тона, а также, пожалуй, приглушенные цвета облачных теней, тогда как Сирена вызывала к жизни красные, желтые и оранжевые сполохи.
Из кухни выглянула горничная, Агнеса, и вскоре на столе перед Уэйнесс появились нарезанные фрукты, вареное яйцо, пшеничные булочки с маслом, клубничное варенье и чашка густого темно-коричневого кофе.
Еще через несколько минут появился Пири Тамм в старом твидовом пиджаке, серой рубашке с черными полосками и свободных бриджах из темно-бежевой саржи — в старые добрые времена он, наверное, принарядился бы потщательнее. Тем не менее, он все еще умел создавать вокруг себя атмосферу не слишком церемонной благопристойности. Остановившись в дверном проеме, он разглядывал Уэйнесс с бесстрастной сосредоточенностью офицера, наблюдающего за выправкой марширующих солдат.
«Доброе утро, дядюшка Пири, — осторожно сказала Уэйнесс. — Надеюсь, я вам не помешала, вскочив с постели в такую рань».
«Ни в коем случае! — заявил Пири Тамм. — Привычка вставать с восходом Солнца добродетельна, я ее придерживаюсь всю жизнь». Прошествовав к столу, он уселся и расправил салфетку: «Достаточно простой арифметики. Лишний час утреннего сна отнимает у нас год жизни каждые двадцать четыре года. За сто лет этот час бездеятельной неги сокращает жизнь на четыре года. Подумать только! А я уже начинаю опасаться, что мой век окажется гораздо короче, чем было бы необходимо для удовлетворения самых скромных амбиций. Кто это сказал: «Успею выспаться, когда помру»?»
«Барон Бодиссей, надо полагать. Он успел сказать почти все, что стоило говорить».
«Умница! — Пири Тамм встряхнул салфетку и заправил ее за ворот рубашки. — Сегодня у тебя бодрый, подтянутый, даже веселый вид».
«Бодрый и подтянутый — пожалуй», — пожала плечами Уэйнесс.
«Но не веселый?»
«Не могу сказать, что новость о Монетте и ее проделках меня обрадовала».
«Полно! Пренеприятнейшая история, конечно, но она уже быльем поросла — кто знает, что случилось с этой авантюристкой за прошедшие годы? Подозреваю, что Монетта давно забыла об Обществе натуралистов».
«Будем надеяться».
«Учитывай, что владелец бессрочного договора так и не удосужился зарегистрироваться, — Пири Тамм окинул царственным взором длинный массивный стол. — Я вижу, от беспокойства у тебя не пропал аппетит. Налицо яичная скорлупа, тарелка, некогда содержавшая булочки — и что еще?»
«Апельсинные дольки».
«Превосходно! Надлежащий завтрак — теперь ты не проголодаешься до обеда. Агнеса, где вас черти носят?»
«Я здесь, господин Тамм! Вот ваш чай, уже заварился».
«Скажите повару, чтобы сделал омлет с петрушкой, и принесите кетчуп с грибами. Про булочки тоже не забудьте. И чтобы омлет был нежный, воздушный, а не наводил на мысль о жареной подошве!»
«Я скажу повару, господин Тамм», — Агнеса поспешно скрылась. Пири Тамм заглянул в чайник и презрительно хмыкнул: «Крепким чаем это, конечно, не назовешь». Налив себе горячего чаю, он пригубил его, зажмурился, после чего снова обратил внимание на Уэйнесс, отсчитавшую четырнадцать сольдо и продвинувшую монеты по столу в направлении хозяина дома: «Вчера вечером я забыла. Теперь я — полноправный член Общества натуралистов?»
«Остается только удостоверить твою личность и внести твое имя в реестр. С удостоверением личности проблем не должно быть, так как я сам выступаю в роли твоего поручителя».
Уэйнесс улыбнулась: «Я слышала, что на Древней Земле полезные связи важнее всего».
«К сожалению, так оно и есть — как правило. Тем не менее, у меня никаких особенных связей нет, и когда мне что-нибудь нужно, приходится, как любому другому, обращаться к властям с унизительными просьбами. Не удивительно, что мужья моих дочерей меня презирают. А, что об этом говорить! Полагаю, ты уже размышляла о проекте, который мы обсуждали вчера вечером?»
«Конечно. Только об этом и думаю».
«И теперь — на вполне разумных основаниях — ты успела изменить свое мнение и отказалась от этой сумасбродной идеи?»
Уэйнесс взглянула на дядюшку с искренним удивлением: «Почему вы так думаете?»
«Обстоятельства очевидны! — отрезал Пири Тамм. — Предстоящая задача превосходит возможности молоденькой девушки, даже если она хороша собой и умеет добиваться своего».
«Взгляните на это с другой точки зрения, — предложила Уэйнесс. — Потерянная Хартия — только одна, и я тоже одна. Мы начинаем игру на равных».
«Вот еще! Я не в настроении заниматься софистикой. По сути дела, меня чрезвычайно подавляют немощи, не позволяющие мне самому отправиться на поиски. А, наконец-то несут мой омлет! Надеюсь, на этот раз повар справился со своими обязанностями. Кажется, все в порядке. Удивительно, как часто приготовление такого простого, казалось бы, блюда сводит на нет все усилия высокооплачиваемого специалиста! О чем это мы? Ах да, о твоем предложении. Дорогая моя Уэйнесс, это задача монументальных масштабов! Она просто-напросто выходит за пределы твоей компетенции».
«Я так не считаю, — возразила Уэйнесс. — Если бы мне нужно было дойти отсюда до Тимбукту, я сделала бы первый шаг, потом второй, и так далее — и скоро уже шла бы по мосту Хамшатт через реку Нигер».
«Ага! Ты упускаешь из вида все расстояние между третьим шагом и последним — то есть, в данном случае, от парка усадьбы «Попутные ветры» до реки Нигер, пересекающей великую пустыню Сахару. По пути тебе могут дать неправильные указания, тебя могут ограбить, ты можешь свалиться в канаву, на тебя могут напасть, на тебе могут жениться и с тобой могут развестись!»
«Дядюшка Пири! У вас разыгралось воображение!»
«Гм. Все мое воображение не позволяет представить себе, каким образом ты могла бы узнать то, что ты хочешь узнать, и при этом оставаться в полной безопасности».
«Я уже составила план, — не унималась Уэйнесс. — Я просмотрю архивы Общества, главным образом относящиеся к тому времени, когда секретарем был Нисфит, и, может быть, найду какую-нибудь улику, которая позволит мне продвинуться дальше».
«Дорогая моя и уважаемая! Даже просмотр архивов сам по себе — огромный труд. Ты соскучишься и загрустишь, тебе захочется гулять под открытым небом, встречаться с молодыми людьми и радоваться жизни! В один прекрасный день ты схватишься руками за волосы, завопишь и выскочишь из дома — и на этом закончится твой великий проект».
Уэйнесс пыталась говорить ровно и убедительно: «Дядюшка Пири, вы не только даете волю воображению, вы еще и пессимист».
Пири Тамм делал вид, что смотрит в окно, но поглядывал на собеседницу краем глаза: «Тебя не пугает такая перспектива?»
«Вы всего лишь перечислили трудности, которые я давно предусмотрела. Я должна найти Хартию и бессрочный договор — мне нельзя думать ни о чем другом. Если я добьюсь успеха, моя жизнь не пройдет бесполезно. Если я потерплю неудачу — что ж, по меньшей мере я сделаю все, что смогу».
Пири Тамм ответил не сразу. Мало-помалу, однако, на его лице появился намек на улыбку: «Успех — вещь сомнительная, а твоя жизнь драгоценна — в этом нет никаких сомнений».
«Я хочу добиться успеха».
«Понятное дело. Что ж, я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь».
«Благодарю вас, дядюшка Пири».
3
Пири Тамм провел Уэйнесс в небольшое помещение с высоким потолком, соединенное дверью с его кабинетом. Пара высоких узких окон пропускала свет, позеленевший от листвы виноградных лоз, спускавшихся с балкона. Полки и шкафы были забиты до отказа беспорядочными ворохами книг, брошюр, трактатов и папок. Все свободные места на стенах занимали сотни фотографий, чертежи, схемы и всякая всячина. В нише находился стол с полутораметровым информационным экраном.
«Мое бывшее логово, — пояснил Пири Тамм. — Здесь я работал, когда семья была дома и превращала кабинет в средоточие шумных сборищ — вопреки всем моим протестам и намекам. Эту комнату называли «свалкой людоеда», — дядюшка Пири мрачно усмехнулся. — А Варберт, муженек Мойры, когда думал, что я его не слышу, предпочитал выражение «последнее убежище старого пердуна»».
«Приличные люди так не говорят».
«По-твоему, профессор может быть приличным человеком? Так или иначе, когда я закрывал за собой эту дверь, мне давали наконец какой-то покой».
Уэйнесс огляделась по сторонам: «На первый взгляд здесь не мешало бы навести порядок. Вы случайно не засунули Хартию под какой-нибудь ящик или в какую-нибудь папку?»
«Если бы все было так просто! — воскликнул дядюшка Пири. — Представь себе, мне уже приходила в голову эта мысль, и я тщательно проверил каждый клочок бумаги. Боюсь, здесь ты ничего не найдешь».
Уэйнесс подошла к столу, чтобы разобраться в системе управления.
«Стандартная клавиатура, — заметил Пири Тамм, — у тебя не должно быть никаких трудностей. Когда-то у меня здесь был симулятор, сфокусированный на столе. Мойра, конечно же, пользовалась им, чтобы моделировать новые наряды».
«Очень изобретательно!» — похвалила Уэйнесс.
«В своем роде. Однажды вечером, когда Мойра была примерно твоих лет, мы устроили званый ужин. Мойра надела элегантное длинное платье и вела себя со всем приличествующим оказии достоинством. Прошло некоторое время, и мы стали спрашивать друг друга — куда делись все молодые люди? В конце концов мы обнаружили их здесь, перед симулятором, созерцающих с разинутыми ртами двухметровую реплику Мойры, одевающуюся и раздевающуюся догола. Мойра была исключительно удручена этим обстоятельством; она до сих пор подозревает, что Чаллис злонамеренно намекнула молодым людям на возможность такого развлечения».
«Полагаю, что будущий профессор Варберт был в числе зрителей? Ему, наверное, понравилось то, что он увидел».
«Мне он по этому поводу ничего не сообщал, — Пири Тамм печально покачал головой. — Как летит время! Попробуй это кресло. Тебе в нем удобно?»
«Все замечательно. Как получить доступ к архивам Общества?»
«Введи первые три буквы, «АРХ», и на экране появится исчерпывающий каталог. Это очень просто».
«И вся корреспонденция Общества сохранена?»
«Вся! Не только заголовки, но и текст, до последней точки. По двум причинам — основатели Общества были изрядными крючкотворами и предусмотрели правила на все случаи жизни; кроме того, в последнее время нам практически нечего было делать, вот мы и сканировали старые бумаги. Гарантирую, однако, что ты не найдешь почти ничего любопытного. Желаю удачи — оставлю тебя наедине с экраном».
Пири Тамм удалился, а Уэйнесс потихоньку занялась изучением записей Общества натуралистов.
К концу дня ей удалось разобраться в объеме и структуре архива. Огромное большинство материалов относилось к событиям далекого прошлого. Эти записи Уэйнесс игнорировала, установив в качестве отправной точки дату появления на сцене пресловутого Фронса Нисфита. Она установила также дату обнаружения мошеннических операций Нисфита. Она просмотрела документы, зарегистрированные после побега Нисфита, когда делами Общества заведовали Нильс Майхак, Кельвин Килдьюк и Пири Тамм. Некоторое время она выбирала файлы почти случайно, бегло просматривая финансовые отчеты, протоколы ежегодных конклавов и списки членов Общества. С каждым годом число плативших взносы членов Общества уменьшалось; нетрудно было сделать вывод, что существованию Общества натуралистов приходил конец. Уэйнесс пробежала глазами файлы, содержавшие корреспонденцию — запросы о предоставлении информации, уведомления о причитающихся и полученных взносах, извещения о смерти и об изменениях адреса, ученые статьи и трактаты, предложенные к публикации в ежемесячном журнале.
Ближе к вечеру, когда Солнце уже опускалось к горизонту, Уэйнесс откинулась на спинку кресла, пресыщенная делами Общества натуралистов. «А ведь это только начало, — подумала она. — По-видимому, для осуществления моего проекта потребуются недюжинные терпение и настойчивость».
Покинув сумрачное «убежище», Уэйнесс поднялась к себе в комнату. Там она выкупалась и переоделась в темно-зеленое длинное платье, подобающее за ужином в несколько церемонной атмосфере усадьбы. «Нужно подыскать какую-нибудь новую одежду, — напомнила она себе. — А то дядюшка Пири подумает, что я каждый день напяливаю это платье, как униформу».
Расчесав темные волосы, Уэйнесс перевязала их ажурной серебряной цепочкой и спустилась в гостиную. Дядюшку Пири не пришлось долго ждать. Он приветствовал ее с обычной безукоризненной вежливостью: «А теперь, согласно неизменному ритуалу «Попутных ветров» — по рюмке чего-нибудь согревающего! Попробуешь мой превосходный херес?»
«С удовольствием».
Пири Тамм достал из серванта пару маленьких оловянных кубков: «Обрати внимание на то, как они отливают зеленоватой патиной — она свидетельствует о возрасте».
«Они старые?»
«Им как минимум три тысячи лет!»
«У них удивительная форма».
«И не случайно! После первоначальной отливки их нагревали, чтобы снова размягчить металл, после чего гнули, мяли, расширяли и сжимали, искажая всевозможными способами — и только потом делали удобную для питья кромку. Ни один кубок не похож на другой».
«Любопытные бокальчики! — похвалила Уэйнесс. — Херес тоже неплохой. У нас на станции Араминта делают вино примерно в этом роде, но херес, по-моему, лучше».
«Надеюсь! — слегка поморщившись, улыбнулся Пири Тамм. — Все-таки на Земле виноделием занимаются значительно дольше. Не хочешь выйти на веранду? Сегодня тепло, полюбуемся на закат».
Пири Тамм открыл дверь; они вышли на веранду и встали у балюстрады. Немного помолчав, Пири Тамм спросил: «Ты о чем-то задумалась — боишься, что взяла на себя непосильную задачу?»
«О нет! Мне удалось на какое-то время забыть о Нисфите и Обществе натуралистов. Просто любуюсь закатом. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь занимался классификацией закатов на различных планетах? Разновидностей, наверное, немало».
«Несомненно! — заявил Пири Тамм. — Могу сразу привести пять или шесть незабываемых примеров! Мне особенно запомнились закаты на планете Делоры, в малонаселенных окрестностях Колумбы, где я добывал сведения, подтверждавшие тезис моего трактата. Каждый вечер мы наслаждались чудесными зрелищами — ослепительным зеленым и голубым сиянием с алыми сполохами! Больше нигде ничего подобного не видел. Покажи мне сотню картин, изображающих закаты, и я безошибочно назову пейзаж, написанный на Делоре. Невозможно забыть и закаты Пранильи — дрожащий радужно-холодный свет, проникающий сквозь стратосферные завесы ледяного дождя».
«На Кадуоле закаты непредсказуемы, — заметила Уэйнесс. — Они будто взрываются за облаками удивительно яркими, иногда даже кричащими цветными лучами; от них всегда становится радостно на душе. Наш закат может разгореться и стать величественным, даже вдохновляющим — но в конце концов наступают тихие и печальные голубовато-серые сумерки, наводящие на безрадостные размышления».
Критически нахмурившись, Пири Тамм изучал небеса: «Действительно, гаснущий закат вызывает заметное ощущение растерянной подавленности. Но оно постепенно проходит и полностью исчезает, как только появляются звезды. Особенно в том случае, — встрепенулся он, будто вспомнив нечто необычайное, — если нас ожидает хорошо приготовленный ужин: самый надежный источник простодушного воодушевления! Вернемся к столу?»
Усадив Уэйнесс за массивным ореховым столом, Пири Тамм занял место на противоположном конце: «Должен повторить, что исключительно рад возможности принимать тебя в «Попутных ветрах». Кстати, тебе идет это очаровательное платье».
«Вы очень любезны, дядюшка Пири. К сожалению, это мой единственный вечерний наряд. Придется завтра же найти что-нибудь новое — иначе вы скоро соскучитесь в моем обществе».
«На этот счет можешь не беспокоиться, уверяю тебя! Тем не менее, у нас в поселке есть два или три ателье, пользующихся высокой репутацией — я отвезу тебя туда, как только у тебя возникнет такое желание. Между прочим, Мойра и Чаллис пронюхали, что ты здесь. Завтра или послезавтра они не преминут сюда нагрянуть, чтобы устроить тебе форменные смотрины. Если эти кумушки решат, что ты не слишком неотесанная провинциалка, тебя могут даже познакомить с представителями местного света».
Уэйнесс скорчила гримасу: «В прошлый раз, когда я у вас гостила, ваши дочери составили обо мне не слишком высокое мнение. Мойра заметила, что я выгляжу, как цыганенок в юбке. Чаллис рассмеялась, но сочла это наблюдение слишком снисходительным. Она считает, что я — недотрога, подобно испуганному котенку воображающая, что все хотят меня съесть, тогда как в действительности никому до меня дела нет».
Пири Тамм издал восклицание, свидетельствовавшее о некотором удивлении: «Хотел бы я знать, от кого эти девчонки унаследовали острые языки! Давно это было?»
«Лет пять тому назад».
«Гм. Признаться, я тоже не пользуюсь популярностью в их избранном обществе. Помню, как-то раз профессор Варберт громогласно классифицировал меня как «редкостную помесь ушастой совы, цапли и росомахи» — не подозревая, что я находился в соседней комнате. А страховой агент Юссери называл меня «привидением из фамильного склепа» и предлагал подарить мне чугунную цепь, чтобы она звенела и волочилась по полу, когда я брожу по коридорам усадьбы».
Уэйнесс с трудом подавила улыбку: «Очень нехорошо с их стороны».
«Мне тоже так показалось. Через три дня я пригласил обе супружеские пары на совещание по важному вопросу и сообщил, что собираюсь изменить свое завещание, но никак не могу решить, следует ли оставить все мое состояние Обществу натуралистов с тем, чтобы финансировать программу защиты ушастых сов и цапель. Мое заявление почему-то было встречено гробовым молчанием. Наконец Чаллис осторожно заметила, что, вероятно, могут существовать какие-то другие варианты. Я согласился с ней целиком и полностью, пообещав поразмыслить об этом, когда у меня будет свободная минута. Поднявшись на ноги, я собрался уходить, но Мойра поинтересовалась, зачем у меня на поясе висит металлическая цепь, волочащаяся по полу. «Что за вопрос! — ответил я. — Мне нравится, как она звенит и грохочет, когда я брожу по коридорам», — Пири Тамм усмехнулся. — С тех пор Варберт и Юссери ведут себя осмотрительнее. Они выражали энтузиазм по поводу твоего приезда и обещали познакомить тебя с подходящими молодыми людьми — можешь себе представить».
«Представляю во всех подробностях! Меня рассмотрят с головы до ног, сделают вывод, что я все еще чучело огородное, и попробуют свести меня с помощником собаковода, долговязым студентом-теологом или прыщавым стажером из страховой компании Юссери. При этом все, кому не лень, будут спрашивать, как мне нравится Древняя Земля и где, собственно, находится Кадуол, о котором никто никогда не слышал».
Пири Тамм не удержался от смеха: «Боюсь, что знатоков Кадуола на Земле можно встретить только среди членов Общества натуралистов, а они встречаются редко. Осталось только восемь особей».
«Девять, дядюшка Пири! Не забывайте обо мне!»
«Как я могу о тебе забыть? Увы, на сегодняшний день нас осталось восемь человек, так как достопочтенный Реджис Эверард скончался».
«Не обнадеживающая новость», — опустила голову Уэйнесс.
«Увы! — Пири Тамм оглянулся. — Там, в тени, стоит темная фигура и считает на пальцах остающиеся годы».
Уэйнесс вздрогнула: «Вы меня пугаете».
«В самом деле, — Пири Тамм прокашлялся. — Что ж, к этой проблеме следует подходить философски. Не следует забывать, что естественный процесс смены поколений обеспечивает пропитанием бесчисленное множество специалистов — жрецов, мистиков и могильщиков, сочинителей од, пеанов и эпитафий, а также врачей, палачей, служащих похоронных бюро, строителей мавзолеев и кладбищенских воров... Кстати, раз уж зашла речь о кладбищенских ворах: не встречалось ли тебе в записях имя Адриана Монкурио? Еще нет? Рано или поздно оно должно появиться — ведь он так-таки вступил в Общество, хотя впоследствии перестал платить взносы. Если ты помнишь, именно Монкурио продал мне эти чудесные амфоры».
«С гробокопателями полезно поддерживать хорошие отношения», — согласилась Уэйнесс.
4
Прошли две недели. Однажды вечером Пири Тамм устроил званый ужин для своих дочерей, Мойры и Чаллис, с их мужьями Варбертом и Юссери. По этому случаю Уэйнесс надела один из новых костюмов: темно-багровый пуловер с высоким воротником и облегающую бедра, но свободно распускающуюся почти до щиколоток юбку того же цвета посветлее, в темно-синюю и темно-красную полоску. Когда она спускалась по лестнице, Пири Тамм был вынужден воскликнуть: «Клянусь потрохами! Уэйнесс! Ты превратилась в неотразимый трехмачтовик под всеми парусами!»
Уэйнесс поцеловала его в щеку: «Вы мне льстите, дядюшка Пири».
Пири Тамм весело хмыкнул: «Уверен, что у тебя нет никаких иллюзий на свой счет».
«Я стараюсь не предаваться фантазиям», — отозвалась Уэйнесс.
Гости прибыли; Пири Тамм встретил их на крыльце. Некоторое время продолжался переполох взаимных приветствий, громко возобновившийся после обнаружения Уэйнесс. Мойра и Чаллис быстро оглядели ее с головы до ног, после чего обменялись потоком возбужденных замечаний: «Чаллис, только посмотри, как она выросла! Я бы ее ни за что не узнала, если бы мы случайно встретились!»
«Да уж, от потешного котенка, шарахающегося от каждой тени, почти ничего не осталось!»
Уэйнесс задумчиво улыбнулась: «Со временем все меняется, к лучшему или к худшему. Вы обе выглядите старше, чем сестры, которых я помню».
«Они беспрестанно предаются увеселениям и прожигают жизнь, забывая обо всем, кроме престижа», — заметил Пири Тамм.
«Папа! Разве можно так говорить?» — возмутилась Мойра.
«Не обращай внимания на его выходки, милочка, — сказала Чаллис, похлопав Уэйнесс по плечу. — Мы люди простые, хотя и вращаемся в избранном обществе».
Подошли и представились Варберт — высокий и худой, как палка, с выдающимся клювообразным носом, пепельно-русыми волосами и почти отсутствующим подбородком, и Юссери — покороче, пухлощекий, с животиком, говоривший мягко и снисходительно. Варберт изображал из себя разборчивого эстета, отказывающегося удовлетвориться менее чем идеальным вариантом чего бы то ни было; Юссери, несколько более терпимый в суждениях, отделывался поверхностными юмористическими замечаниями: «Так вот она какая, знаменитая Уэйнесс — наполовину сорванец, наполовину книжный червь! Смотри-ка, Варберт! У меня о ней было совсем другое представление!»
«Предпочитаю не руководствоваться предрассуждениями», — безразлично процедил Варберт.
«Ага! — отозвался Пири Тамм. — Признак дисциплинированного ума!»
«Именно так. Отсутствие предрассуждений позволяет быть готовым ко всему, в любое время и в любой ситуации. Кто знает, что к нам занесут ветры из иных миров?»
«Сегодня, по такому особому случаю, я не щеголяю босиком», — ответила Уэйнесс.
«Странная девушка!» — обратившись к Мойре, чуть слышно пробормотал Варберт.
«Пойдемте! — бодро сказал Пири Тамм. — Опрокинем по стаканчику хереса перед ужином».
Все направились гурьбой в гостиную, где Агнеса подала херес, а Уэйнесс снова стала центром внимания.
«Что тебя привело на Землю в этот раз? — поинтересовалась Мойра. — Есть какая-нибудь определенная причина?»
«Я изучаю раннюю историю Общества натуралистов. Кроме того, собираюсь немного поездить, посмотреть на разные места».
«Без сопровождения? — подняла брови Мойра. — Со стороны неопытной молодой девушки путешествовать в одиночку по Земле было бы непредусмотрительно».
«Судя по всему, ей не придется долго оставаться в одиночестве», — примиряющим тоном вставил Юссери.
Чаллис осадила ледяным взглядом пыл своего не в меру развеселившегося супруга: «Мойра совершенно права. В нашем чудесном древнем мире есть темные закоулки, где прячутся самые странные существа».
«И я знаю, где их всегда можно поймать! — воскликнул Пири Тамм. — Они водятся в университетском клубе профессоров!»
Варберт почувствовал необходимость выразить протест: «Ну что вы, Пири! Я каждый день бываю в клубе профессоров. В него принимают только избранных преподавателей!»
Пири Тамм пожал плечами: «Вероятно, я слегка преувеличиваю. Мой приятель, Адриан Монкурио, придерживается гораздо более беспощадной точки зрения. Он считает, что все настоящие люди давно покинули Землю, оставив на ней одних извращенцев, уродов, мямлей, подхалимов и любителей порассуждать выше облака ходячего».
«Какая чепуха! — отрезала Мойра. — Никто из нас не относится к этим категориям».
Юссери решил сменить тему разговора и шаловливо спросил: «Кстати о птичках — говорят, ты будешь петь на фестивале в парке?»
«Меня пригласили участвовать в программе, — с достоинством ответила Мойра. — Я буду исполнять «Реквием в память погибшей русалки» или «Песни прошлогодних птиц»».
«Мне особенно нравятся «Песни птиц», — вздохнула Чаллис. — Они такие трогательные».
«Мы не упустим редкую возможность тебя послушать, — сказал Юссери. — Я не отказался бы еще раз попробовать этот превосходный херес! Чаллис, а ты пригласила Уэйнесс на фестиваль?»
«Мы будем рады ее видеть, само собой. Но там не будет никаких молодых людей — никого, кто мог бы ее заинтересовать. Сомневаюсь, что она почувствует себя в своей тарелке».
«Не беспокойтесь, — отозвалась Уэйнесс. — Если бы я нуждалась в интересной компании, я осталась бы дома на Кадуоле».
«В самом деле? — усомнилась Мойра. — А мне казалось, что Кадуол — что-то вроде заповедника, где занимаются только лечением больных зверей».
«Приезжайте к нам и взгляните на все своими глазами, — предложила Уэйнесс. — Вас ждет приятный сюрприз».
«Не сомневаюсь. Но я неспособна на такие приключения. Не выношу неудобства, плохо приготовленные блюда и мерзких насекомых».
«Разделяю твои опасения, — подхватил Варберт. — Можно было бы выдвинуть философский постулат, гласящий, что человек не может существовать в инопланетных условиях, и что Ойкумена как таковая — неестественное образование».
Юссери заразительно заржал: «Как бы то ни было, нам, землянам, не грозит целое полчище экзотических зараз, таких, как тропическая лихорадка Дэниела номер три, пучеглазие, трясение ступней и чанг-чанг!»
«Не говоря уже о пиратах, раболовах и кошмарной нечисти, кишащей в Запределье!»
Агнеса приоткрыла дверь: «Пожалуйте ужинать!»
Вечер закончился в атмосфере осторожной вежливости. Прощаясь, Юссери галантно повторил предложение участвовать в фестивале, но Уэйнесс не успела ответить — резко вмешалась Чаллис: «Имей сострадание, Юсси! Пусть бедная девочка сама решает, что ей делать. Если она захочет придти, она не постесняется нам об этом сообщить, не так ли?»
«По-моему, это разумное решение вопроса, — согласилась Уэйнесс. — До свидания, спокойной ночи!»
Гости уехали; Пири Тамм и Уэйнесс остались одни в гостиной. «Не такие уж они плохие люди, — мрачновато заметил Пири Тамм. — Пожалуй, даже лучше большинства типичных землян. Только не спрашивай меня, что такое «типичный землянин»; состав населения на нашей планете настолько разнообразен, что иногда диву даешься. Кроме того, как справедливо заметила Мойра, бывает, что у землян копошатся в головах недобрые и даже опасные мысли. Земля — очень старый мир, в ее темных углах и щелях накопилось много грязи».
Проходили дни и недели. Уэйнесс просмотрела множество всевозможных документов, в том числе устав Общества натуралистов и поправки, внесенные в него на протяжении столетий. Устав этот, основанный на допущении всеобщего альтруизма, казался почти наивным в своей простоте.
Уэйнесс обсудила устав с Пири Таммом: «Удивительные чудаки были эти натуралисты! Они будто напрашивались на то, чтобы их обвел вокруг пальца какой-нибудь секретарь-мошенник. Непонятно, каким образом Общество не ограбили задолго до того, как на сцене появился Нисфит».
«Секретарь Общества, прежде всего и превыше всего — натуралист, то есть, по определению, человек самых честных правил! — с напускной торжественностью провозгласил Пири Тамм. — Мы, натуралисты, как в далеком прошлом, так и сегодня, всегда рассматривали себя как особую элитарную группу. И никогда в этом не ошибались — пока не допустили досадную оплошность, назначив секретарем Нисфита».
«Меня озадачивает кое-что еще. Почему именно в последнее время деятельность Общества перестала вызывать интерес?»
«Мы долго ломали голову, пытаясь найти ответ на этот вопрос, — признался Пири Тамм. — Предлагалось множество объяснений: самодовольство, апатия, отсутствие новых идей, способных возбудить энтузиазм. Общество натуралистов приобрело репутацию сборища дряхлых очкариков, бормочущих над пыльными коллекциями насекомых, и нам не удалось предпринять ничего достаточно дерзкого или поражающего воображение, чтобы рассеять это представление. Кроме того, мы ничего не делали для того, чтобы упростить непривлекательный процесс вступления в Общество. Кандидат обязан был заручиться рекомендациями четырех действительных членов или, если у него не было такой возможности — что вполне вероятно в случае инопланетянина — представить диссертацию, краткую биографию и полицейский отчет, удостоверявший его личность и отсутствие судимостей. Отпугивающие требования».
«Но при всем при том Нисфита приняли в Общество?»
«Система нас подвела — единственный в своем роде казус!»
Уэйнесс продолжала расследование. Она нашла перечень документов и предметов, проданных Нисфитом. Перечень этот, составленный следующим секретарем, Нильсом Майхаком, содержал следующее примечание: «Негодяй надувал нас изобретательно и даже с чувством юмора! Что, во имя всего порочного, означает заголовок столбца «Адаптированные исходные суммы, перечисленные на счет ассигнования активов БЗ 2»? Не знаю, что делать — смеяться или рыдать горючими слезами! К счастью, Хартия и бессрочный договор хранятся в надежном банковском сейфе».
«Вот почему неизвестно откуда взявшаяся Монетта была уверена — точнее, надеялась — что Хартия все еще в сейфе!» — подумала Уэйнесс.
Нисфит экспроприировал в свою пользу всевозможное имущество: зарисовки и наброски, сделанные натуралистами, участвовавшими в экспедициях на далекие планеты, коллекционные редкости и эстетически ценные экспонаты, в том числе изготовленные инопланетными существами нечеловеческого происхождения — например, скрижали, покрытые еще не расшифрованными миррическими письменами, статуэтки с планеты в запредельной части Малой Медведицы, вазы, чаши и прочие сосуды, обнаруженные в поселениях нинархов. Алчный секретарь продал многочисленные коллекции небольших живых существ, ящик, содержавший сотню магических каменных шаров и табличек, вырезанных банджами на Кадуоле, украшения болотных быстроходов с четвертой планеты системы 333 созвездия Близнецов. К другой категории похищенных ценностей относились архивы Общества, интересовавшие коллекционеров древних документов — в папках, в переплетах in folio и в виде вплавленных в искусственный кварц черных пластинок литолита, испещренных микроскопическими символами, а также древние книги и фотографии, всевозможные хроники, нотные записи и биографические очерки.
Все украденные материалы, насколько понимала Уэйнесс, невозможно было сбыть оптом какому-то одному лицу или учреждению. Она внимательно изучила письма, оставшиеся в архиве Нисфита. Архив этот содержал заявки кандидатов в члены Общества, напоминания о просроченных взносах и уведомления об исключении из Общества, корреспонденцию, связанную с судебными процессами и выделением финансовых средств на научные разработки, с экспедициями и исследовательскими проектами, документацию, подтверждавшую внесение вкладов и пожертвований, а также касавшуюся капиталовложений, обеспечивавших доход многим натуралистам в Строме.
Грандиозный, на первый взгляд, объем этого бюрократического материала заставлял бессильно опустить руки. Сначала Уэйнесс просмотрела случайную выборку документов различных типов, чтобы примерно оценить их значение, после чего сосредоточила внимание на категориях, по ее мнению наиболее многообещающих. Производя компьютерный поиск текстов, относившихся к этим категориям и содержавших упоминания о Хартии, она не нашла, однако, ничего существенного.
В конце концов, не придумав ничего лучшего, для очистки совести она произвела такой же поиск в отношении всех вообще текстов, зарегистрированных в то время, когда Нисфит занимал должность секретаря — и наконец, просмотрев множество бессодержательных бумаг, обнаружила протокол, вызвавший у нее живой интерес.
Протокол этот относился к ежегодному конклаву Общества натуралистов, состоявшемуся незадолго до исчезновения Нисфита. В частности, в протоколе был запечатлен обмен репликами между Джеймсом Джеймерсом, председателем комитета по организации мероприятий, и Фронсом Нисфитом, секретарем Общества:
«Джеймерс Господин секретарь, я охотно допускаю, что этот вопрос выходит за рамки моей компетенции, но именно поэтому надеюсь, что вы сможете разъяснить значение некоторых терминов, представляющихся мне загадочными. Почему, например, некоторые виды имущества обозначены в ваших ведомостях как «превалированные»?
Нисфит Это очень просто. К «превалированным» относятся те активы, над которыми превалируют другие, более полезные или ценные для Общества активы.
Джеймерс На мой взгляд, ваш профессиональный жаргон настолько сложен, что граничит с тарабарщиной. Разве нельзя выражаться яснее?
Нисфит Постараюсь.
Джеймерс Вот, пожалуйста! Что такое «оприходованные суммы, перечисленные на счета потенциально сгруппированных активов»?
Нисфит Эта терминология предусмотрена номенклатурой бухгалтерского учета.
Джеймерс Но что это значит?
Нисфит В самых общих чертах, это денежные средства, полученные в результате ликвидации излишних или вышедших из употребления материалов и составляющие фонды, финансирующие различные виды деятельности — пожертвования, стипендии, страхование риска и тому подобное. Кроме того, таким образом обеспечиваются выплаты налогов и сборов, в том числе обязательного ежегодного сбора в пользу Хартии Кадуола, внесение которого обусловлено строжайшим образом.
Джеймерс Предположим. И вы соблюдаете соответствующие правила?
Нисфит Разумеется.
Джеймерс А почему Хартии Кадуола больше нет в почетной витрине?
Нисфит Я отправил ее, вместе с другими документами, на хранение в банк «Маргравия».
Джеймерс Не могу отделаться от впечатления, что во всем этом есть какая-то путаница, отсутствие систематического контроля. Думаю, нам следует предпринять инвентаризацию всего имущества, чтобы получить ясное представление о текущем финансовом положении Общества.
Нисфит Очень хорошо, я проведу такую инвентаризацию».
На следующей неделе Фронс Нисфит перестал выполнять свои обязанности — больше его не видели.
Уэйнесс задала себе любопытный вопрос. Судя по всему, Фронс Нисфит стал членом Общества, легко преодолев или миновав все препоны, предназначенные отсеивать потенциальных мошенников. Кто рекомендовал его? Уэйнесс произвела розыск и нашла файл, содержавший ничего не значившие для нее имена. Как насчет Монетты, принятой в Общество тридцать лет спустя? И снова Уэйнесс занялась изучением записей.
В записях Общества, относившихся к тому времени, когда Монетта была помощницей секретаря, не было никакого упоминания женщины по имени «Монетта».
«Странно!» — подумала Уэйнесс. Она просмотрела файлы еще раз, не упуская из виду никаких деталей, и в конце концов сделала потрясающее открытие.
Вечером того же дня она сообщила о своем открытии Пири Тамму: «Как вы упомянули, «Монетта» прибыла на Землю с другой планеты. Когда она подавала заявление с просьбой принять ее в Общество натуралистов, от нее потребовали заверенную копию удостоверения личности, и эта копия сохранилась в архиве. В удостоверении указано ее настоящее имя: Симонетта Клатток».
5
Уэйнесс поведала Пири Тамму все, что ей удалось узнать о Симонетте Клатток из разговоров с Глоуэном: «По-видимому, она отличается несдержанным темпераментом, и любое пренебрежение ее достоинством или интересами вызывает у нее продолжительные приступы яростной мстительности. Еще в молодости она была отвергнута человеком, которого хотела сделать своим любовником, и почти в то же время ее выгнали из пансиона Клаттоков в связи с недостаточно высоким показателем ее статуса. Она покинула станцию Араминта в бешенстве, и о ней больше не слышали».
«Пока она не стала помощницей Нильса Майхака, — задумчиво сказал Пири Тамм. — Что ей было нужно? Не могла же она знать, что Хартия и бессрочный договор пропали!»
«Поэтому она и хотела проверить содержимое сейфа».
«Конечно! Но там она ничего не нашла — и, так как нет никаких сведений о перерегистрации договора, эти документы с тех пор никому не удалось найти».
«По меньшей мере, это утешительное обстоятельство. С другой стороны, Симонетта могла, так же как я и с тем же успехом, искать сведения о местонахождении документов в архиве Общества».
«Не обязательно! Ожидая, что Хартия и договор обнаружатся в банковском сейфе, она вряд ли занималась архивными розысками».
«Надеюсь, что вы правы, — покачала головой Уэйнесс. — В противном случае я теряю время, анализируя записи, уже просмотренные Симонеттой».
Пири Тамм ничего не ответил: он очевидно считал, что Уэйнесс в любом случае теряет время.
Тем не менее, Уэйнесс продолжила свои труды, но, как и прежде, не обнаружила в файлах Общества никакого намека на то, кому именно Нисфит сбывал документы.
Прошли еще несколько недель. Временами Уэйнесс начинала испытывать ощущение бессилия и подавленности. Ее самой интересной находкой оказалась фотография Нисфита — тощего блондина неопределенного возраста с высоким узким лбом, жидкими усиками и тонкими, иронически кривящимися губами. Его лицо сразу вызывало неприязнь и оставалось в памяти, постепенно превращаясь в воображении Уэйнесс во что-то вроде навязчивого символа ее неудачи.
Еще несколько недель Уэйнесс не могла избавиться от убеждения в том, что она могла бы плодотворнее приложить свои усилия, занимаясь чем-нибудь другим. Тем не менее, она не сдавалась и каждый день внимательно просматривала новые документы, письма, счета, квитанции, предложения и жалобы, запросы и отчеты. Но все было тщетно: Нисфит виртуозно замел следы.
Ближе к вечеру одного дня, когда ее глаза начинали слипаться и всякое желание продолжать поиски уже почти пропало, Уэйнесс обнаружила короткую фразу, очевидно ускользнувшую от бдительного внимания секретаря-мошенника. Фраза эта содержалась в конце ничем не примечательного письма, отправленного неким Эктором ван Брауде из города Санселада, находившегося в трехстах километрах к северо-западу от усадьбы дядюшки Пири. Письмо как таковое было посвящено срочной оценке какого-то имущества, но в приписке господин ван Брауде затронул другой вопрос:
«Мой приятель Эрнст Фальдекер, работающий в местной фирме «Мисчап и Дурн», упомянул о крупномасштабных финансовых операциях, осуществленных вами в качестве секретаря Общества натуралистов. Мне эти операции представляются весьма сомнительными: предусмотрительно ли такое распоряжение имуществом и соответствует ли оно интересам Общества? Будьте добры, разъясните мне причины, побудившие вас заключить эти необычные сделки».
Обрадованная и возбужденная, Уэйнесс побежала к Пири Тамму, чтобы рассказать о своей находке.
«Любопытный параграф! — провозгласил дядюшка Пири. — «Мисчап и Дурн» в Санселаде? Так-так. Я где-то слышал это название, но не могу припомнить, по какому поводу… Давай-ка посмотрим в каталоге».
Направившись к себе в кабинет, Пири Тамм получил ответ на соответствующий компьютерный запрос: компания «Мисчап и Дурн» занималась торговым посредничеством, доставкой ценных грузов и комиссионными распродажами. «Удивительно! — заключил Пири Тамм. — Фирма все еще существует и находится там же, в Санселаде».
