Глава 3
За Готпангом широкий Виссель лениво петлял по Сарклентинской топи. По берегам к воде клонились пурпурные и сиреневые древовидные папоротники с гроздьями споровых стручков на концах длинных перистых листьев. Многочисленные каналы и соединенные протоками заводи терялись за сливающимися в сплошную череду островками зеленого и черного тростника; всюду порхали стайки черных дроздов, над самой поверхностью речной ряби носились с резкими выкриками лысухи и гагары. Ветер налетал порывами, но не ослабевал полностью — что вполне устраивало Зампа, так как здесь, среди болот, не было береговых троп для тяглового скота или бурлаков, а корабельный механик, Элиас Квэйнер, все еще не починил передачу между воротом и валом гребного винта.
«Миральдра» тихо плыла вверх по течению, почти не оставляя кильватерную струю, хотя движение тяжелого судна все равно взбаламучивало донный ил, и коричневатая речная вода слегка мутнела за кормой. Замп работал у себя в каюте, приспосабливая старинную музыкальную комедию к талантам своей труппы. В сумерках судно пришвартовалось к полусгнившей пристани заброшенного селения. Три молодых акробата отправились изучать призрачно-бледные развалины хижин и потревожили болотного огря — тот гнался за ними, щелкая пастью, по всему причалу. Замп попробовал поймать это ценное животное грузовой сетью, но огрь испустил ужасную вонь, вырвался и скрылся в тростниках.
Ночь прошла спокойно под присмотром пылающих звезд; наступил прохладный, безмятежный рассвет, и Федра взошла на безоблачный небосклон.
Замп взобрался в «воронье гнездо», надеясь обнаружить признаки начинающегося ветра; но его взору открылись лишь бескрайние болота, поросшие тростниками, пестрящее пятнами гнилостной плесени ведьмино дерево неподалеку и безмятежно-зеркальная речная гладь.
Через час Элиас Квэйнер сообщил, что теперь можно было пользоваться воротом. Замп тут же приказал запрячь корабельных волов; пристегнутые к спицам вóрота, волы послушно побрели по кругу шестиметрового диаметра. Вода вскипела за гребным винтом; судно двинулось вперед. Еще через два часа проснулся южный ветер. Паруса туго надулись, подгоняя плавучий театр на север.
К реке подступила гряда низких холмов — в ее приютился городок Порт-Оптимо. По причинам, известным только им самим, обитатели этого прибрежного населенного пункта говорили на никому не понятном тайном языке и притворялись, что не понимают общеупотребительный диалект. Время от времени Замп давал представления в Порт-Оптимо, но здешние спектакли не приносили практически никакой прибыли, ибо каждый раз, когда владелец театра пытался торговаться с местными жителями по поводу стоимости товаров, которыми те платили за вход, они отказывались понимать его доводы. Сегодня дул свежий попутный ветер — Замп решил не останавливаться.
На следующий день судно миновало города Ветербург и Фвыль, а ближе к вечеру пришвартовалось во Фьюдурте — в месте впадения Суаноля в Виссель. Как правило, Замп не плавал на север дальше Фьюдурта, первоначально основанного купцами в качестве перевалочного пункта для грузов и товаров, доставленных вниз по течению Суаноля с Бартельмийского нагорья; отсутствие в этом городе каких-либо загадочных предрассудков или капризных запретов было, само по себе, почти уникальной особенностью.
Здесь представление труппы Зампа принесло полный сбор — публика воодушевленно аплодировала новой музыкальной комедии.
Наутро судно Зампа снова направилось на север; весь день его окружала унылая равнина, плоская и почти безжизненная, если не считать редких кочек дрока и порослей голого гранатового кустарника. Вечером на фоне заката появилось синевато-серое очертание Стеклодувного мыса — за ним к Висселю присоединялся другой большой приток, Лант. Кочевники сторонились этих мест, и Замп решил, что судно могло безопасно провести ночь, будучи привязано к толстому сучковатому стволу приливника, спустившего корни в реку с западного берега.
На протяжении всего следующего дня ветры дразнили Зампа, налетая короткими порывами то с одной, то с другой стороны на лихорадочно хлопавшие и тут же бессильно опадавшие паруса. Замп уже приготовился провести еще одну ночь на реке, но ближе к вечеру стал крепчать свежий бриз. Замп приказал дозорному занять место на верхушке мачты, и огромный тупой нос плавучего театра снова принялся подминать под себя речную рябь, вздымая бледную пену.
С заходом солнца, однако, ветер снова ослабел, и теперь его едва хватало на то, чтобы противостоять течению — а до Стеклодувного мыса и Лантина оставалось еще больше десяти километров. Раздраженный капризами погоды, Замп распорядился пристегнуть волов к вороту. «Миральдра» снова двинулась вперед, расталкивая спокойно блестящую, как шелк, воду.
Замп держался ближе к западному берегу, чтобы судно не сносило направо течением Ланта. Темная масса Стеклодувного мыса нависла над головой, и на ее дальнем склоне появились мерцающие огни Лантина. Замп круто повернул налево, чтобы воспользоваться вихревым противотечением, вызванным впадением Ланта в Виссель; «Миральдра» тихонько проскользнула вдоль лантинского причала и пришвартовалась, почти уткнувшись носом в корму «Золотого фантазма».
В каюте Пеплошторма было темно; по сути дела, весь его театр спал — горели только клотиковый огонь на верхушке мачты и несколько полуприкрытых потайных фонарей на бортовых поручнях.
Как только швартовы бросили на причальные тумбы, Замп ушел к себе в каюту и нарядился в самый роскошный костюм: бледно-голубые бриджи с пуфами, подобранные складками на коленях, черный сюртук с наплечниками и белую рубашку с воротником и манжетами, прихваченными застежками из железной фольги. Он вынул из шкафчика прекрасную синюю шляпу, почистил ее щеткой и отложил в сторону. За пазуху капитан засунул чистый носовой платок и футлярчик с ароматическими шариками. Причесав светлые кудри, Замп отрезал несколько строптивых волосков, торчавших из козлиной бородки, нахлобучил шляпу на голову и промаршировал на берег.
Правила вежливости требовали, чтобы Замп нанес визит Гарту Пеплошторму на борту «Фантазма» — обязанность, от выполнения которой Замп охотно уклонился бы. Но зачем напрашиваться на презрительные насмешки соперника? Показное соблюдение приличий могло послужить подспудным и, в конечном счете, более удовлетворительным средством самоутверждения, нежели пренебрежение этикетом.
Замп взошел по трапу на борт «Золотого фантазма Фиронзелле» и, остановившись, посмотрел по сторонам. Вместо того, чтобы сторожить трап, вахтенный сидел у клетки для убийц и точил лясы с заключенным. Больше никого на палубе не было. Вахтенный неохотно поднялся на ноги и неторопливо направился к Зампу — удивленный таким отсутствием уважения и дисциплины, тот ожидал его, подняв брови. На борту «Очарования Миральдры» дела делались по-другому.
Матрос узнал Зампа и почтительно прикоснулся ко лбу кончиками пальцев: «Добрый вечер, сударь! Боюсь, что маэстро Пеплошторм развлекается на берегу. По сути дела, я был бы не прочь поменяться с ним местами».
Замп отреагировал на сообщение холодным кивком: «И где, по-твоему, его можно было бы найти?»
«По поводу его местопребывания можно только строить догадки — более или менее обоснованные. Достопочтенные лантинские обыватели утоляют жажду в пяти тавернах, из коих самой высокой репутацией пользуется «Хмельной стеклодув». Логично было бы предположить, что маэстро Пеплошторма следует искать именно в этом заведении».
Замп снова огляделся: «Надо полагать, маэстро Пеплошторм дает ежедневные представления?»
«Так точно, сударь — причем я никогда еще не видел, чтобы он уделял столько внимания деталям. Спектакли заслужили положительные отзывы».
Из клетки послышался голос: «Эй, надзиратель! Который час?»
«Какое тебе дело? — отозвался вахтенный. — Тебе все равно некуда спешить». Ночной сторож подмигнул Зампу: «Кровожадная бестия, каких мало! Не желаете ли познакомиться? Маэстро Пеплошторм уплатил за него десять железных грошей. Религиозные предубеждения не позволили гражданам Лантина отрубить ему башку».
Замп подошел к клетке, заглянул в нее и увидел заросшее черной бородой лицо с парой блестящих глаз: «Впечатляющий субъект. В чем заключались его преступления?»
«Разбой, грабежи, всевозможные зверства и убийства. Тем не менее, в общем и в целом, парень что надо».
«В таком случае, где мое пиво?» — поинтересовался узник.
«Всему свое время!» — отрезал вахтенный.
Замп спросил: «Таким образом, маэстро Пеплошторм намерен поставить трагедию?»
«В ближайшее время у нас будут показывать «Эмфирио» — скорее всего, в связи с конкурсом. Заключенный отказывается учить свою роль, упрямая скотина! Тем не менее, на его месте я тоже не проявлял бы особого интереса к выступлению на сцене».
«Надзиратель! — снова возмутился узник. — Мне пора промочить горло!»
«Подождешь. Ты запомнил реплики?»
«Запомнил, запомнил... — проворчал убийца. — И что теперь? Придется повторять вслух?»
«Таковы указания маэстро Пеплошторма».
Бородатый разбойник продекламировал — монотонно и презрительно: «Принц Орхельстайн, как подло ты меня предал! Имя твое опозорено отныне и навеки! Никогда тебя не полюбит Руземунда, как бы ты ни украшал себя жемчугом и блестящим железом! Мой призрак, промозглый и ужасный, встанет между вами, как только ты попытаешься заключить ее в объятия! Лишай же меня жизни, Орхельстайн... Что там дальше? Я забыл».
«Гм! — прокомментировал вахтенный. — Далеко не убедительный стиль исполнения. И все же, почему бы я отказал тебе в кружке пива?»
«Спокойной ночи вам обоим!» — сказал Аполлон Замп и спустился по трапу. Он прошелся по набережной, где оранжевые факелы пылали перед ларьками, торговавшими жареной беложивицей, розовыми леденцами в кульках и шашлыками из опаленных на гриле мидий. Дальше вдоль причала темнели силуэты других плавучих театров; Замп не мог с уверенностью распознать их в темноте, но ему показалось, что ближе всех пришвартовалась «Хризанте», принадлежавшая Лемьюриэлю Боуку.
Поперечная вывеска над набережной оповещала о местонахождении таверны «Хмельной стеклодув» — сооружения из бурых стеклянных кирпичей и ссохшихся бревен. Замп зашел туда и оказался в просторном помещении, озаренном двадцатью стеклянными фонарями: красными, синими и зелеными. На скамьях за длинными столами и в разделенных перегородками альковах теснились горожане в халатах до колен и плоских широкополых шляпах, а также приезжие из состава команд и трупп плавучих театров. Теплый воздух дрожал от восклицаний, смеха, звона бокалов и подвывающего пиликанья, которое здесь называли музыкой. Яркий свет фонарей искрился, отражаясь от бесчисленных стеклянных безделушек и побрякушек. У керамической стенки с нишами, пышущими раскаленными углями, поджаривалась, медленно вращаясь на вертеле, половина говяжьей туши. Обнаженный до пояса повар, раскрасневшийся и блестящий от пота, поливал мясо соусом из поддона, вырезая длинным ножом куски, заказанные посетителями. На возвышении в дальнем конце помещения сидел ансамбль — четыре кочевника в красных с коричневыми узорами шароварах, черных кожаных куртках и черных бархатных шапочках набекрень. Пользуясь концертиной, визгливым скриделем, глухо постукивающим двусторонним барабаном и гитарой, они заиграли быструю синкопированную мелодию, под которую матрос, изрядно нагрузившийся пивом, торжественно пытался станцевать джигу — без особого успеха.
Гарт Пеплошторм пристроился в одном из боковых альковов: статный темноволосый человек постарше Зампа, серьезный и бледный, излучавший утонченную, элегантную самоуверенность. Рядом с ним сидела молодая женщина впечатляющей внешности. Длинный черный плащ создавал у нее за плечами драматическую диагональ; каскад блестящих волос — таких же светлых, как у Зампа — сдерживался мягким черным беретом и обрамлял ее лицо, бесхитростно заканчиваясь свободными локонами на уровне подбородка. «Очаровательная особа!» — подумал Замп, хотя ее надменно-аристократические манеры привлекали его не больше, чем томная изощренность Пеплошторма.
Поправив манжеты и одернув сюртук, чтобы подать себя в лучшем виде, Замп приблизился к алькову, снял шляпу, церемонно поклонился и, к своему удовлетворению, заметил, как недовольно поднялись темные брови Гарта Пеплошторма: «Добрый вечер, маэстро Пеплошторм!»
«Добрый вечер, маэстро Замп», — Пеплошторм не предпринял никаких попыток представить коллеге свою молодую спутницу; та покосилась на Зампа с высокомерным презрением, после чего устремила взор на кочевников-музыкантов.
«Не ожидал встретить вас в Лантине, — продолжал Замп. — Насколько я помню, в Кобле мы обсуждали течь в шпунтовом поясе вашего судна, и уже на следующий день мне сообщили, что вы направились в Догадочные доки, чтобы произвести ремонт».
Гарт Пеплошторм с улыбкой покачал головой: «Кто-то позабавился за ваш счет, предоставив вам заведомо ложные сведения».
«Вполне возможно, — согласился Замп. — Я человек бесхитростный, и занял респектабельное положение исключительно благодаря стремлению к совершенству. Многие распространяли у меня за спиной бесстыдную клевету и плели трусливые интриги — но какие выгоды это им принесло? Никаких! Я игнорирую завистников. Пусть они смотрят мне вслед и скрипят зубами, мне все равно».
«Хорошо вас понимаю! — заявил Пеплошторм. — Вы целиком и полностью заслужили свою репутацию. Ваши дрессированные насекомые приводят в восторг несмышленых детей, и по всему Висселю нет уродов отвратительнее тех, что плавают под вашими парусами. Тем не менее — что привело вас так далеко на север? Общеизвестно, что вы боитесь высунуть нос за окраины Кобля».
Замп ответил равнодушным жестом: «Особой необходимости плыть в Лантин, разумеется, не было. Несколько месяцев тому назад я получил от короля Вальдемара приглашение выступить на фестивале в Морнуне и предложил ему провести ряд состязаний, чтобы выбрать труппу, готовую заменить моих актеров в том случае, если я буду слишком занят. Само собой, мое предложение было принято, и теперь я прибыл, чтобы присутствовать на конкурсе и рекомендовать представителям короля Вальдемара достоинства спектаклей тех владельцев плавучих театров, которые этого заслуживают».
Гарт Пеплошторм возвел глаза к потолку и насмешливо покачал головой. Тем временем Замп привлек внимание официанта: «Принесите мне кружку доброго эля. Кроме того, подайте этой очаровательной даме и маэстро Пеплошторму все, что им потребуется».
Молодая женщина безразлично пожала плечами. Гарт Пеплошторм молча указал на опустевшую бутыль — официант поспешно удалился, чтобы принести эль и вино.
Замп сказал: «По пути я встретил маэстро Сантельмуса. Насколько мне известно, в Лантин спешат несколько плавучих театров, дающих представления на уровне «Двух Варминиев» и «Золотого фантазма». Будет забавно узнать, что о них подумает арбитр».
Легкая усмешка Гарта Пеплошторма стала напряженной: «Значит, вы не будете участвовать в конкурсе?»
Замп решительно отверг такую возможность: «Я знаменит, богат, молод и здоров — чего мне не хватает? Пусть другие гоняются за призрачными сокровищами и славой. Но послушайте, Гарт Пеплошторм, где ваши манеры? Почему вы не представите меня своей спутнице?»
Пеплошторма этот вопрос явно позабавил; бросив взгляд на соседку-красавицу, он ответил: «Потому что я с ней не знаком. В таверне не было свободных мест. Я спросил ее, не могу ли я присесть у нее за столом, и она великодушно разрешила мне к ней присоединиться».
Молодая женщина поднялась на ноги: «Теперь вы можете пользоваться всем столом по своему усмотрению». Холодно наклонив голову, она пересекла трактирный зал и вышла на набережную.
Замп проводил взглядом ее изящную фигуру: «Любопытное создание!»
«Любопытное? — Гарт Пеплошторм пожал плечами и поднял брови, словно недоумевая по поводу низменных стандартов Зампа. — Мне она показалась весьма привлекательной».
«В этом я полностью с вами согласен, — возразил Замп. — Но разве не странно встретить такую аристократку здесь, в Лантине? Надо полагать, она не дочь какого-нибудь стеклодува?»
«Я как раз намеревался навести справки по этому вопросу, когда вы прибыли, — укоризненно заметил Пеплошторм. — А теперь, если позволите, я вернусь к себе на корабль. Желаю вам всего наилучшего, Аполлон Замп!»
Два антрепренера обменялись вежливыми прощальными жестами, и Гарт Пеплошторм покинул таверну. Замп тут же подозвал официанта: «Дама в черном плаще, сидевшая за этим столом — вы знаете, кто она?»
«Нет, сударь. Она снимает комнаты на «Дворе старейшин» и ежедневно ужинает у нас. Говорит со всеми свысока, как благородная наследница, и платит полновесным железом. Больше о ней ничего не известно».
«Короче говоря, таинственная незнакомка».
«Можно выразиться и так, сударь».
Замп посидел в таверне еще час, слушая степную музыку и наблюдая за тем, как приплясывают взбрыкивающие ногами стеклодувы.
Требовалось принять какое-то решение. Прибытие Зампа в Лантин продемонстрировало Пеплошторму тщетность его жалких попыток обмануть конкурента. Разумно ли сделать следующий шаг и попытать счастья, чтобы получить приглашение в Морнун? Добиться успеха было бы приятно; проигрыш грозил жгучим разочарованием — несмотря на то, что Замп ни в коем случае не намеревался пускаться в долгое рискованное плавание вверх по течению, до самого Бездонного озера.
Аполлон Замп решился. Он примет участие в конкурсе, но спустя рукава, не слишком серьезно. Его основным соперником оставался, конечно же, Гарт Пеплошторм, в связи с чем напрашивались два возможных способа одержать победу. Замп мог использовать все свои способности и ресурсы с тем, чтобы поставить спектакль, очевидно превосходящий потуги противника — или же Замп мог сделать все возможное для того, чтобы обеспечить провал представления Гарта Пеплошторма. Оба варианта надлежало рассмотреть со всех точек зрения.
Замп поразмышлял еще пару минут, заплатил по счету и покинул таверну. Торговцы на набережной уже гасили факелы, грузили складные ларьки на тачки и увозили их. Река скрылась в тумане, налетевшем с севера и окружившем клубящимися ореолами огни на верхушках мачт пришвартованных судов. Завтра, несомненно, в Лантин должны были прибыть не только «Два Варминия», но, скорее всего, и другие плавучие театры, ни один из которых не вызывал у Зампа существенных опасений. «Золотой фантазм Фиронзелле», однако, нельзя было списывать со счетов. Гарту Пеплошторму, несмотря на его изнеженное изящество и подлое двоедушие, удавались замечательно успешные зрелища — закрывать глаза на этот нелицеприятный факт было бы непростительной ошибкой.
Глубоко задумавшись, Замп вернулся к своему плавучему театру, заметив по пути, что в каюте на корме «Золотого фантазма» горел огонь — там, конечно, сидел Гарт Пеплошторм, погруженный в свои собственные расчеты.
На следующий день, как и ожидал Аполлон Замп, прибыли театр «Два Варминия» Оссо Сантельмуса, а за ним, один за другим, «Привидение Психопомпоса» и «Повелитель Висселя». Сантельмус не преминул подняться на борт «Миральдры», чтобы пропустить стаканчик чего-нибудь покрепче и обменяться сплетнями с Зампом: «Явились почти все респектабельные театры — предстоит напряженное состязание».
«Разумеется! — откликнулся Замп. — Тем не менее, мне все еще не хватает некоторых сведений. Например, когда и где состоится конкурс? Как он будет проводиться? И кто нас рассудит?»
«Если бы вы получили первоначальное приглашение, вам не пришлось бы задавать эти вопросы, — заметил Сантельмус. — От нас просто-напросто ожидается, что мы будем давать представления здесь и сегодня, а о результатах нам сообщат впоследствии. Надо полагать, вы уже подготовили интересную новую программу?»
«На это у меня не было времени, — развел руками Замп. — Придется предложить вниманию королевского арбитра одну из готовых музыкальных комедий».
«На сцене «Двух Варминиев» тоже не ожидается никаких новинок, — сказал Сантельмус. — Я могу выиграть только в том случае, если остальные театры потонут в гавани, так что какой смысл стараться?»
Замп снова наполнил стопки коньяком: «Вы слишком пессимистично смотрите на вещи».
Сантельмус печально покачал головой: «Все мои триумфы в прошлом. Помню, какой успех имела моя «Ванна красоты»! Я нанял двух сестер. Когда я предлагал кому-нибудь из публики попробовать чудесное действие ванны, первой вызывалась сидевшая в зале уродливая сестра. Она поднималась на сцену и залезала в ванну, где уже пряталась, свернувшись калачиком, красивая сестра. Я наливал в ванну рюмку моей «Радужной эссенции», и на сцену восторженно выскакивала сестра-красавица. Этот трюк приносил существенный доход».
«Почему же вы перестали им пользоваться?»
«Обстоятельства изменились. Сестры считали, что их заработок недостаточен, и в один прекрасный день решили мне досадить и поменялись ролями. Публика смотрела во все глаза, и я никак не мог предотвратить скандал: красивая сестра залезла в ванну, а на сцену выскочила образина с изрытым оспинами лицом и носом до подбородка. С тех пор у меня пропало всякое желание заниматься такими фокусами».
«Мне приходилось подвергаться подобным унижениям, — сочувственно отозвался Замп. — В Лэнглине, на Суаноле, звук «р» считается оскорбительно неприличным. Как только я начал выступать с приветственной речью, меня закидали камнями — местные жители тайком пронесли их в зал именно с этой целью».
«По меньшей мере, жизнь артиста нельзя назвать скучной, — Сантельмус поднялся на ноги. — Что ж, мне пора заняться своими делами».
Выйдя на палубу, два капитана-антрепренера не могли не обратить внимание на громкие декламации и звуки музыки, доносившиеся со стороны «Золотого фантазма». Сантельмус понимающе кивнул: «Гарт Пеплошторм репетирует вовсю — уж он-то позаботится о каждой мелочи. Но кто или что производит такой ужасный грохот?»
«Не имею представления, — пожал плечами Замп. — По-видимому, потребовался какой-то ремонт».
Как только Сантельмус спустился по трапу, Замп взобрался в «воронье гнездо», откуда он мог наблюдать за всем происходящим на палубах «Золотого фантазма». Судя по всему, у Пеплошторма, так же как у Зампа, возникли трудности, связанные с валом гребного винта. На квартердек подняли лебедками огромный агрегат из пропитанного смолой скиля, установив его на козлах так, чтобы его можно было очистить скребками и выправить. Не кто иной, как механик Зампа, Элиас Квэйнер, стоял неподалеку и обсуждал проблему со своим родичем, механиком «Золотого фантазма».
Замп спустился на палубу; когда Квэйнер вернулся, он вызвал механика в кормовую каюту: «Как обстоят дела с ведущим валом Пеплошторма?»
«Ничего страшного. Просто он немного покоробился — достаточно нагреть вал горячим паром и зафиксировать его на некоторое время в выпрямленном положении».
«А гребной винт?»
«Винт отвезли в док для повторной чистовой обработки. Маэстро Пеплошторм собирается в далекий путь на север и требует, чтобы все судовое оснащение было в наилучшем состоянии».
Замп вынул из шкафчика бутыль лучшего коньяка, щедро наполнил стакан и протянул его Квэйнеру: «Вы, конечно же, понимаете, зачем мы сюда прибыли?»
«Ходят слухи о предстоящем конкурсе в Морнуне».
«В данном случае слухи соответствуют действительности. Думаю, что нет необходимости лишний раз напоминать о том, что финансовый успех «Миральдры» способствовал бы благосостоянию всех, кто работает у нас на борту».
Элиас Квэйнер — коротышка с серьезными голубыми глазами и красновато-коричневой шевелюрой, украшенной типичным для его сословия хохолком — осторожно ответил: «Надо надеяться, что так оно и будет — в общем и в целом».
Замп с не меньшей осторожностью развил свою мысль: «Для того, чтобы победить, мы должны стараться изо всех сил — или позаботиться о том, чтобы провалился Пеплошторм».
«Одно не помешает другому».
«Вы совершенно правы... Насколько я понимаю, приводной вал Пеплошторма — массивный компонент большого диаметра?»
«Точно шестнадцать дюймов в диаметре — так же, как у нас».
«То есть диаметр отверстия в ахтерштевне должен быть не меньше?»
«Должен быть почти таким же».
«И что делается для того, чтобы вода не проникала в это отверстие, когда вал удален?»
«С этой целью, как правило, устанавливается заглушка».
«Снаружи?»
«Да, это проще всего — и надежнее, чем изнутри».
«Как можно было бы вытолкнуть эту заглушку?»
Элиас Квэйнер поджал губы: «Несколькими способами. Например, резким сильным ударом».
«Насколько трудно нанести такой удар?»
«Совсем не трудно. Человеку, поставившему перед собой такую задачу, достаточно встать на руле и размахнуться кувалдой».
Замп поднял стакан: «За ваше здоровье и за здоровье Бонко — у него сильная правая рука! В свое время мы снова обсудим этот вопрос. Тем временем — никому ни слова! В частности, ничего не говорите вашему кузену на борту «Золотого фантазма»!»
«Хорошо вас понимаю».
Кто-то постучал в дверь каюты. «Войдите!» — отозвался Замп.
Вошел стюард Чонт с ярко-желтым конвертом в руках: «Это только что передали с набережной — для вас».
Открыв конверт, Замп вынул из него лист желтой бумаги. На нем было написано следующее:
«Достопочтенному Аполлону Зампу
Я обращаюсь к вам от имени короля Сойванесса, Вальдемара. В связи с тем, что ваш пользующийся высокой репутацией плавучий театр, «Очарование Миральдры», находится в гавани, вас приглашают к участию в завтрашнем конкурсе.
Процедура такова: владелец каждого театра представит программу, которую он считает наилучшей. На каждом представлении будет анонимно присутствовать наблюдатель-арбитр; он выберет, по своему усмотрению, наиболее выдающийся спектакль. Программы будут следовать одна за другой, начиная с полудня. Первое представление состоится на борту «Двух Варминиев», на северном конце причала, после чего спектакль начнется на следующем судне, и так далее, поочередно. Так как «Миральдра» пришвартовалась на южном конце причала, ваше представление состоится в последнюю очередь.
На следующее утро владелец театра, победившего в отборочном состязании, получит соответствующее извещение; кроме того, наименование театра-победителя будет вывешено на доске объявлений перед таверной «Хмельной стеклодув».
Рекомендуется завтра не взимать плату за вход; кроме того, чтобы всем было удобно присутствовать на любом из представлений, каждый следующий спектакль должен начинаться не раньше, чем по прошествии пятнадцати минут после окончания предыдущего.
Победитель завтрашнего конкурса может надеяться на получение щедрой награды в Морнуне! Пусть каждый постановщик сделает все от него зависящее, чтобы не ударить лицом в грязь!
Скреплено гербовой печатью династии Бохунов».
На желтом листе была выдавлена красная сургучная печать, изображавшая двух заключенных в кольцо грифонов, схвативших друг друга клювами за хвосты.
Замп передал письмо Элиасу Квэйнеру; тот прочел его дважды, тщательно запоминая каждое слово — такова была привычка всех Квэйнеров: «Значит, наша программа начнется по окончании спектакля Пеплошторма?»
«Насколько я понимаю, таковы инструкции. Наш ведущий вал надежно закреплен?»
«Исключительно надежно».
«Пеплошторм одарен чертовски плодотворным воображением. Не теряйте бдительность ни на минуту! Боюсь, придется приказать команде оставаться на борту на протяжении всего остающегося дня и всей ночи».
«Разумная предосторожность».
Состязание началось с попурри Оссо Сантельмуса, мало чем отличавшегося от обычного ассортимента его номеров. Клоуны кривлялись и кувыркались под громкую музыку, прерывавшуюся ударами тарелок и удивленными возгласами тромбона; фокусник заставлял неодушевленные предметы отращивать крылья и летать над сценой; Сантельмус собственной персоной выступил с сатирическим монологом и устроил правдоподобную имитацию драки между двумя вульпами и гротоком.
Следующее представление, на сцене «Повелителя Висселя», оказалось несколько более претенциозным: вниманию публики предложили «Легенду Мальганаспского леса» в шестнадцати картинах. Владелец «Привидения Психопомпоса» поставил балет «Двенадцать девственниц и похотливый людоед Буффо». Примерно в четыре часа пополудни зрителей развлек комический спектакль «Газильдо и его злосчастные гуттаперчевые идиоты» на сцене «Огнехрустальной призмы». Когда Федра уже опускалась к горизонту, озаряя корабли и набережную слепящим отражением в гладких водах Ланта, труппа «Шантриона» исполнила жутковатую бурлеску «Званый ужин огря».
Затем развеселившиеся не на шутку горожане Лантина, не привыкшие к такому изобилию бесплатных развлечений, поспешили занять все свободные места под шатром на корме «Золотого фантазма Фиронзелле», где дисциплинированный оркестр Гарта Пеплошторма, состоявший из восьми музыкантов, исполнял, в качестве увертюры, бравурную мазурку.
Гарт Пеплошторм вышел на сцену и стоял, улыбаясь, в круге света, образованном дюжиной софитов, в костюме из роскошного темно-синего бархата, в ярко-белой батистовой рубашке и в головном уборе сарклентинского мага. Он держался любезно и непринужденно. Разведя руки в стороны, Пеплошторм тем самым подал условный знак, и оркестранты сразу перестали играть — за спиной маэстро занавес слегка раздвинулся, позволяя «подглядеть» толику декораций: «Дорогие друзья, многоуважаемые граждане Лантина! Мне доставляет огромное удовольствие предложить выступление моей труппы вниманию опытной аудитории, известной своим умением отделять плевелы от зерна, если можно так выразиться. Обещаю не оскорблять ваш интеллект и ваш безупречный вкус тривиальным фарсом, бессмысленными сальто-мортале или непристойным кривлянием. О нет! Для того, чтобы вы могли приятно провести вечер, мы исполним драму «Роркваль» в оригинальной версии без купюр, в том числе сцену ужасной смерти предателя, Ибэна Зирля».
Послышался глухой удар. Аполлон Замп, стоявший на носу «Миральдры», тревожно поморщился. Звук был несколько громче, чем он ожидал. Но Пеплошторм не прервал самозабвенную речь, и уже через несколько секунд боцман Бонко взобрался по лестнице из темной мутной воды и встал за форпиком, оставляя на палубе мокрый след. Боцман подал Зампу знак, подняв большой палец, после чего вытащил из воды трос с привязанной на конце драгоценной стальной кувалдой, каковую он тут же отнес в шкиперскую кладовую и запер на замок. Замп снова прислушался к замечаниям Пеплошторма:
«Все мы слышали об условиях этого единственного в своем роде соревнования. Искренне надеюсь, что наш трагический спектакль вызовет у благородного арбитра из Морнуна — личность которого нам неизвестна — те возвышенные чувства, какие мы всем сердцем постарались в него вложить, применяя все наши таланты и возможности. Итак — «Роркваль»!»
Занавес раздвинулся, открывая взорам публики один из самых великолепных ансамблей сценических декораций Гарта Пеплошторма.
«Мы находимся в храме Далари. Жрицы приветствуют принца Орхельстайна музыкой и песнопениями. Они появляются из теней за колоннами храма, исполняя ритмичный волнообразный священный танец...»
Бонко присоединился к Зампу на носу: «Как идут дела?»
«Корма оседает. Но Пеплошторм еще в ус не дует».
«Принц Орхельстайн еще не знает, — декламировал нараспев Гарт Пеплошторм, — что его избрали ритуальным супругом богини Софрé...»
Замп комментировал: «Пеплошторм озадачен... Он уже подозревает неладное... Ага, наконец он понял, что судно тонет!»
«Золотой фантазм Фиронзелле» погружался в реку кормой вперед; толпа, недавно заполнившая зал, бросилась на берег, толкаясь и ругаясь. Пеплошторм носился по сцене, выкрикивая приказы.
Замп повернулся к боцману: «Выставь охрану у всех швартовных тумб. Отправь Сибальда наверх, чтобы он проверял оттяжки и ванты. Поручи одному из матросов стоять у рудерпоста и отпугивать шестом любых пловцов. Я хочу, чтобы патрулировались все люки, мостки и бортовые планшири. Объяви тревогу, будьте начеку!»
Бонко поспешил выполнить распоряжения капитана. На борту «Золотого фантазма» механик Финиан Квэйнер уже изготовил импровизированную заглушку из туго перевязанной ветоши, препятствовавшую свободному притоку воды. Судно скособочилось, квартердек уже почти омывался рекой. Гарт Пеплошторм то забегал к себе в каюту, то выбегал из нее, спасая сценарии, учетные книги, одежду и сувениры, а затем и свой переносной сейф. Зеваки, собравшиеся на берегу, несколько минут наблюдали за происходящим, после чего, убедившись в том, что судно все-таки не потонет, начали один за другим подниматься на борт «Очарования Миральдры».
Замп подождал, пока не заполнились все свободные места, и только тогда вышел на сцену: «С огромным сожалением я наблюдал за бедствием, постигшим судно моего коллеги, маэстро Гарта Пеплошторма. Эту катастрофу, конечно же, можно было предотвратить — мы обсуждали с ним недостатки конструкции «Золотого фантазма» еще в Кобле. Так или иначе, все мы уверены в том, что его плавучий театр скоро будет отремонтирован и сможет снова отправиться в плавание.
А теперь мы внесем наш собственный вклад в развлекательную программу этого достопамятного дня. Прежде всего — забавная фантазия «Волшебный сундук Ки-Чи-Ри»!»
Замп отступил и скрылся за кулисами; занавес распахнулся, открыв перед зрителями интерьер лаборатории чародея Фрулька. Появившись на сцене, Фрульк занялся экспериментами под капризный аккомпанемент писков и верещаний. Цель чародея состояла в том, чтобы превращать цветы в прекрасных дев, но его самые напряженные усилия оставались тщетными. Сперва ему удавалось производить лишь внезапные вихри цветного дыма, затем — стайку разлетевшихся белых птиц и, напоследок, фейерверк крутящихся спиралями шутих. Наконец Фрульк обнаружил, в чем заключалась его ошибка, и даже сплясал от радости комический танец. Он расставил в ряд шесть небольших шкафов, и в каждый положил тот или иной цветок: элантис, чайную розу, веточку с соцветиями барбариса, пурпурный тангаланг, синюю ксифскую лилию и желтый нарцисс.
Соблюдая величайшую осторожность, Фрульк повторил магические манипуляции; оркестр исполнил последовательность взволнованно-напряженных аккордов. Фрульк выкрикнул заклинание, приводящее чары в действие, и открыл шкафы — на сцену выступили шесть прекрасных дев, и Фрульк закружился по сцене, исполняя торжествующую джигу и кувыркаясь от восторга; тем временем девы исполнили собственный балет, будучи изумлены подвижностью и грацией своих новых тел. Фрульк проникся любвеобильностью, пытаясь схватить и обнять то одну, то другую красавицу, но те, невинно встревоженные непонятным поведением чародея, ускользали из его старческих рук.
Все это время сварливая супруга Фрулька, Люфа, подсматривала из окна, расположенного высоко на стене, и корчила сумасбродные гримасы, выражавшие потрясение, отвращение, раздражение и мстительную решимость.
Фрульк носился по сцене, как одержимый; девушки уворачивались, пританцовывая, и в конце концов заскочили обратно в шкафы и захлопнули дверцы. Распахнув дверцы, Фрульк обнаружил в шкафах лишь те цветы, которые он туда положил изначально.
Погрузившись в раздумье, Фрульк принялся расхаживать по сцене, после чего снова приготовился колдовать. Люфа зашла в лабораторию и отправила Фрулька выполнять какое-то поручение. Как только чародей удалился, Люфа открыла шкафы, вынула цветы, яростно разорвала их на кусочки руками и зубами, после чего раздавила остатки каблуком. Затем карга вынула из корзины вредные и зловонные травы: «собачью отрыжку», крадучий ползунок, эрфиатус, битумак, зогму и падальный сорняк; разместив их в шкафах и сплясав нечто вроде злорадной лезгинки, она скрылась за кулисами.
Фрульк вернулся и, убедившись в отсутствии Люфы, повторил магические обряды и произнес заклинание. Подкравшись к шкафу на цыпочках, чародей приготовился схватить красавицу и протянул руку к дверце — в этот момент дверцы всех шести шкафов распахнулись, и на сцену выпрыгнули шесть уродов. Фрульк с отвращением отпрянул; оркестр заиграл маниакальный тустеп — уроды принялись гоняться за волшебником по лаборатории, круша колбы и склянки. Занавес упал.
Бонко явился к Зампу с отчетом: «Я выставил охрану. К тому времени швартовы уже пропитали кислотой и искромсали стеклянными ножами — если бы я не заметил, мы уже дрейфовали бы вниз по реке».
Замп хрюкнул от досады: «У мерзавца Пеплошторма нет ни капли совести! Теперь швартовы в порядке?»
«Мы заменили их новыми».
«Продолжайте сторожить судно, и ожидайте самого худшего — поджога, водолазов, обстрела!»
Занавес поднялся, открыв взорам публики одну из знаменитых «живых картин» Аполлона Зампа. Двадцать исполнителей в черных костюмах и масках стояли перед черным экраном с цветными мишенями в руках, формируя из них сложные геометрические орнаменты. Из оркестровой ямы доносились пощелкивание барабанов и приглушенное позвякивание витрофона; с каждым новым ритмическим акцентом мишени перемещались, образуя новый узор — уже через несколько секунд этот процесс начинал производить гипнотическое действие.
Бонко бегóм вернулся за кулисы: «Пожар на форпике! Под охапку с сеном подложили завернутый в тряпье фосфорный запал!»
Замп выбежал на палубу — из шкиперской кладовой поднимались клубы дыма. Матросы выстроились цепочкой и передавали из рук в руки ведра с водой. Огонь удалось потушить. «Как раз вовремя! — сказал Зампу боцман. — Кто-то хотел устроить панику среди зрителей».
«У Пеплошторма душа бешеного пса! Он ни перед чем не остановится! Продолжайте следить за каждой пядью «Миральдры»!»
Занавес опустился, началась краткая интерлюдия: на сцену выбежали жонглеры, бросавшие блестящие диски, летевшие над головами зрителей, описывая широкие круги и возвращаясь в руки жонглеров.
Бонко снова явился с отчетом: «В зрительном зале сидят два человека в просторных мантиях. По-моему, они что-то прячут».
«Проведите их на квартердек, обыщите и поступите с ними согласно результатам обыска».
Боцман вернулся уже через несколько минут: «Мерзавцы, как я и думал! У них под одеждой были клетки с кровососущими насекомыми, паразитами и шершнями — они собирались их выпустить в зале. Мы надавали им по шее и выбросили в реку».
«Превосходно! — похвалил Замп. — Так держать!»
Занавес снова раздвинулся — открылась перспектива поверхности экзотической планеты. Два человека спустились в макете космического челнока. Удивляясь окружающим диковинам, они то и дело оказывались в смехотворном положении. В кронах деревьев сидели огромные насекомые, исполнявшие странную музыку на причудливых инструментах. Музыка стихла, как только появились почти обнаженные, почти человеческие существа, бегавшие на четвереньках. Резвясь и кувыркаясь, существа изучали астронавтов с дружелюбным любопытством. Насекомые-музыканты возобновили фантастический концерт; прыгающие на всех четырех конечностях туземцы принялись исполнять эксцентричный и довольно-таки неприличный танец, мало-помалу втянув в него астронавтов. Танец превратился в лихорадочную вакханалию.
Музыка неожиданно прекратилась. На сцене воцарилась напряженная тишина. Снова раздались звуки музыки — на этот раз тяжеловесные, мрачные, зловещие. Появилась гигантская тварь — то ли животное, то ли сказочное чудище. Размахивая дюжиной усов-бичей, оно заставляло туземцев-полулюдей всячески унижаться. Астронавты с отвращением наблюдали за происходящим и в конце концов пристрелили монстра. Оркестр насекомых разразился режущими уши диссонансами; подскакивая высоко в воздух, взбешенные полулюди набросились на астронавтов и разорвали их в клочья. Насекомые заиграли угрожающе медленный вальс — пока туземцы водили странный возбужденный хоровод вокруг туши убитого чудища, занавес опустился.
На палубе, противоположной набережной, послышались глухой стук, несколько хриплых возгласов, громкий всплеск. Замп направился туда, чтобы выяснить, в чем дело. Боцман Бонко объяснил, чем было вызвано новое беспокойство: «Три человека в весельной лодке пытались закрепить взрывчатку на уровне ватерлинии. Я сбросил в их лодку тяжелый камень, и их отнесло течением».
«Пеплошторм не знает покоя, — сказал Замп. — Тщетные потуги! Наше представление подходит к концу. Но не расслабляйтесь — он обязательно устроит еще какой-нибудь подвох».
Замп занял позицию, с которой он мог хорошо рассмотреть зрителей. Среди них был посланник из Морнуна. Кто он? Невозможно было различить какие-либо необычные признаки. Арбитр умел сохранять инкогнито.
Занавес распахнулся в последний раз, чтобы освободить место для традиционного энергичного и воодушевляющего финала Аполлона Зампа. Оркестр играл бодрый полонез, все громче и в нарастающем темпе; актеры маршировали, акробаты ходили по сцене колесом и делали сальто-мортале, жонглеры перебрасывались огненными обручами, фокусники выпускали из рукавов шутихи.
Замп вышел на сцену и скромно поклонился на фоне падающего занавеса: «Мы надеемся, что наше представление доставило вам удовольствие. Наше знакомство, несомненно, возобновится, когда мы посетим Лантин в следующий раз. Команда и труппа «Очарования Миральдры» желает вам всего наилучшего и спокойной ночи!»
