Там, где полноводный Виссель впадает в Догадочный залив, вырос город Кобль, пристанище морских рыбацких лодок, речных барж и знаменитых плавучих театров этого обширного речного бассейна — таких, как «Золотой фантазм Фиронзелле», «Памеллисса», «Мелодичный час», «Очарование Миральдры», «Огнехрустальная призма», «Два Варминия» и прочие заведения не менее высокой репутации.

Плавучие театры блуждали вверх и вниз по течению Висселя, осмеливаясь заплывать на север до Стеклодувного мыса и даже дальше — до Скивари и до самого Гаркена. В связи с характером их деятельности, владельцами плавучих театров неизбежно становились люди особого типа: тщеславные, жадные и отличавшиеся некой разновидностью пронырливой находчивости, поддающейся определению только посредством описания их поступков. Помимо этих профессиональных качеств, между ними часто не было ничего общего. Лемьюриэль Боук носил одежду в черную, красную и коричневую полоску, а голову украшал трехъярусным чепцом пантолога-фундаменталиста; он выщелачивал кожу до снежной белизны и говорил глухим басом, словно доносившимся из погреба. Умбер Струн был настолько же экспансивен, насколько Боук был замкнут в себе. Он красноречиво применял по отношению к себе тщеславные похвальные эпитеты, а по отношению к конкурентам — еще более изобретательные унизительные выражения. Даррик Данкзи носил рапиру на ремне и пару заточенных крюков в поясной сумке — что позволяло ему быстро ставить на место недостаточно учтивых собеседников, тогда как Гарт Пеплошторм предпочитал томно-элегантную снисходительность. Элевсис Мюнт испытывал пристрастие к жилетам и панталонам из надушенного шелка; его манера выражаться свидетельствовала о богатой палитре эмоций, причем переливающая через край пылкость его натуры находила выход в любви как к женщинам, так, в равной мере, к мужчинам и детям, что время от времени ставило его в неловкое положение. Фантаст Фринг был проницателен, терпелив и скуп; Аполлон Замп гордо расхаживал по палубам, как некий легендарный герой, и сразу тратил все, что зарабатывал. Так обстояли дела на реке Виссель.

В том, что касается плавучих театров как таковых, самыми замечательными и великолепными считались «Золотой фантазм Фиронзелле» и «Очарование Миральдры», причем соперничество их хозяев — Гарта Пеплошторма и Аполлона Зампа, соответственно — давно стало притчей во языцех. Для развлекательных постановок Зампа были характерны подвижный темп, яркие эффекты, внезапные потрясения и впечатляющие контрасты; он придавал большое значение фарсу, пантомиме, фокусам и жонглированию, экзотическим танцам и воспроизведению на сцене выдающихся жестокостей. Гарт Пеплошторм предлагал вниманию зрителей более неторопливые и замысловатые фантасмагорические феерии. Несмотря на пренебрежительные и чванливые манеры, Замп был придирчивым режиссером, требовавшим от актеров как виртуозности, так и способности быстро приспосабливаться и выступать в различных амплуа, тогда как основой популярности спектаклей Пеплошторма служили таланты известных и успешных специалистов. Замп умел приводить свои жизнерадостные постановки в соответствие с интересами и вкусами местной аудитории; Пеплошторм сосредоточивался главным образом на трагических сюжетах, таких, как «Эмфирио», «Лукас и Портмена», «Синий гранат» и «Царство Железного Короля». Актеры Пеплошторма носили роскошные костюмы, его декорации гипнотически завораживали, его преданность правдоподобию — особенно в том, что относилось к пылким эротическим сценам и к изображению отправления правосудия — намного превосходили достижения тех, кто пытался удовлетворить зрителей любительскими имитациями и воплями за кулисами.

Пеплошторм нередко отправлялся в рискованные плавания вверх по течению Висселя, до Лантина и дальше, а также по крупнейшим притокам Висселя — Суанолю, Вержансу и Мёрну. Замп, как правило, давал представления в селениях Нижнего Висселя, иногда поднимаясь по Мёрну — то есть там, где у публики были знакомые ему предрассудки, и где стоимость тех или иных товаров была хорошо известна.

Однажды, когда «Миральдра» стояла на якоре у городка Крысиный Фитиль, молодая рыжеволосая исполнительница пантомим принялась дразнить Зампа, упрекая его в излишней осторожности. «Пшш! — фыркнула она, игриво подергивая его аккуратную светлую козлиную бородку. — Почему мы вечно слоняемся вдоль одних и тех же набивших оскомину берегов? Вверх-вниз, вверх-вниз, из Тамета в Париковск, оттуда опять к Ветербургу и назад в Кобль, чтобы выплавить прибыль».

Аполлон Замп беспечно рассмеялся и осушил бокал вина — парочка только что начала обедать в каюте Зампа на корме «Миральдры»: «Если это позволяет мне пировать в обществе очаровательной подруги, зачем что-либо менять?»

Актриса, выступавшая под именем Лаэль-Росса, повела плечами и скорчила капризную гримаску: «Тебе всегда и на все нужны причины?»

«Разумеется! Если они существуют».

«Нет никаких причин — кроме того, что неплохо было бы взглянуть на новые лица и побывать в незнакомых местах. Разве не странно, что Аполлон Замп, самый отъявленный головорез из всех, что разгуливают по палубам плавучих театров, выбирает только самые безопасные маршруты?»

«В этом нет никакой тайны! Я галантен и пикантен только потому, что обстоятельства позволяют мне оставаться таковым. В противном случае я превратился бы в зануду, подобного сборщику мидий из Крысиного Фитиля. Открою тебе один секрет, — Замп многозначительно поднял указательный палец и чуть наклонился вперед. — Я не требую лишнего от моей старой доброй подруги, Судьбы. Я никогда ее не испытываю — именно поэтому мы с ней весело шагаем в ногу по дороге жизни».

«Может быть, твоя старая добрая подруга, Судьба, просто слишком скромна и вежлива, чтобы вступать в пререкания, — предположила Лаэль-Росса. — Давай проверим, чтó она о тебе думает на самом деле. Впереди — Ветербург, жалкая горстка грязных лачуг, где все расплачиваются друг с другом маринованной рыбой. Смотри, вот мой талисман: с одной стороны на нем эмблема моих предков, на другой — нимфа-покровительница Коракис. Я подброшу талисман. Если сверху выпадет Коракис, мы проплывем мимо Ветербурга до Фьюдурта или Ювиса — или даже до Лантина на Стеклодувном мысу. А если нет, встанем на якорь в Ветербурге. Ты согласен?»

Замп покачал головой: «Невозможно не учитывать, что у Судьбы есть причуды; например, ей ничего не стóит повернуть талисман той или иной стороной вверх».

«Все равно — посмотрим, что получится!» — Лаэль-Росса подбросила крутящийся диск из желтоватой кости; тот упал на стол ребром, прокатился по вощеному дереву и остановился, тихонько прислонившись к фляге с вином в почти вертикальном положении.

Замп возмущенно уставился на талисман: «Ну, и что теперь? Как это понимать?»

«Спроси кого-нибудь другого. Я не умею толковать знамения».

Замп поднял брови: «Знамения?»

«Тебе лучше знать — ведь это ты идешь по жизни рука об руку с сестрицей-Судьбой».

«Мы шагаем в ногу, — ответствовал Аполлон Замп, — но это не значит, что мы исповедуемся друг другу на каждом шагу».

Уже давно стемнело. Лаэль-Росса незаметно вернулась к себе в каморку на нижней палубе, в то время как Аполлон Замп, опрокинувший, пожалуй, на пару бокалов больше, чем следовало, сидел, откинувшись на спинку тяжелого кресла из резного пфалакса. Выдалась теплая ночь; оконные створки были открыты — морской бриз заставлял покачиваться пламя подвесных светильников, и по стенам плясали тени. Замп поднялся на ноги, обозревая свою каюту — помещение, которому мог бы позавидовать любой: мебель из массивного пфалакса, сервант, уставленный стеклянными флягами, мерцающими отражениями пламени, прекрасная постель в алькове, под зеленым покрывалом. Потолочные балки поддерживались подкосами из тамарака, вырезанными изящными завитками; под ногами темные дубовые доски палубы блестели воском, один огромный светильник висел над трапезным столом, другой — над письменным столом. В этот поздний час вскрылись и беспрепятственно сообщались различные уровни сознания Зампа. Образы всплывали из памяти, приобретали почти осязаемую объемность и что-то предвещали, исполнившись потаенным смыслом — если бы только он сумел догадаться и уловить этот смысл! В оконных створках исказилось отражение его персоны. Замп пригляделся к нему поближе: да, он хорошо знал этого субъекта и высоко ценил его, но в то же время он казался ужасным, странным, чужим. Отражение было приземистым, с выпирающими ягодицами и перекошенной, ползущей во все стороны одеждой. Светлые кудри стали неопрятно длинными и растопырились, голубые глаза тупо сосредоточились на кончике длинного бледного носа. Оскорбленный этой карикатурой, Замп с достоинством выпрямился; по субъекту в оконной створке пробежали волны; на мгновение он исчез, а затем снова появился, глядя на Зампа с таким же возмущением — как если бы с его точки зрения внешность Зампа была не менее отвратительной, чем зазеркальный призрак в глазах самого Зампа... Аполлон Замп отвернулся. Если таковы были предзнаменования или намеки, позволявшие проникнуть в суть вещей, он больше не испытывал ни малейшего желания к ним приглядываться.

Замп вышел подышать ночным воздухом и поднялся на квартердек. Темные речные воды неспешно скользили мимо, убежденные в неуклонности своего пути. В воде дрожали тусклые отражения нескольких желтых огней в окнах припозднившихся обитателей Крысиного Фитиля.

Замп поглядывал вокруг с автоматической бдительностью владельца. По-видимому, на корабле все было в порядке. Замп подошел к гакаборту и облокотился на него. В тусклом зареве гакабортного огня он заметил небольшого быкобраза, плотно припавшего к выступу руля — свет отражался в трех глазах непрошеного пассажира тремя желтыми звездочками. Замп и быкобраз молча смотрели друг на друга. Замп попытался заставить животное спрыгнуть в воду усилием воли. Но быкобраз еще упрямее прижался к рулю. Зампу пришлось в полной мере продемонстрировать непререкаемый авторитет. «Пошел вон! — тихо сказал он. — Слезай с руля, мокрый мерзавец! Ныряй в любимую грязь и барахтайся там в свое удовольствие!»

Трехглазый взор животного стал еще напряженнее и настойчивее. Зампу пришло в голову, что быкобраз, со своей стороны, тоже пытается заставить Зампа спрыгнуть в реку усилием воли. «Вот еще! — пробурчал Замп. — Какая чепуха! Ну и сиди тут, сколько влезет! Я ухожу — но только потому, что меня ждут другие дела!»

Спускаясь по лестнице, он задержался, чтобы снова взглянуть на Крысиный Фитиль. Сегодня труппа «Очарования Миральдры» давала комическое представление под наименованием «Пьяный рыбак и говорящий угорь», с «Балетом цветов» в качестве интерлюдии, исполненной восемью девушками-мимами в трико с многочисленными оборками; кроме того, состоялось состязание в борьбе между театральным профессионалом и местным чемпионом, а в акробатическом финале участвовали все восемь девушек, оркестр, два жонглера, три танцора-шпагоглотателя и шесть шутов-гимнастов. Программа была тщательно подготовлена в соответствии с традициями местных жителей — подобно населению большинства общин Большой Планеты, они рассматривали свое селение как единственный оазис здравомыслия в необъятном сумасшедшем доме обреченного мира. Аудитория состояла из трехсот двенадцати мужчин, женщин и детей; сбор составил более четырех тысяч унций плавниковой смолы, каковую — согласно текущему курсу, опубликованному в «Деловом вестнике» — можно было обменять в Кобле на девяносто пять железных грошей. Достаточный дневной улов — не очень много, но и не слишком мало. Завтра Замп собирался поднять якорь и дрейфовать вниз по реке — почему нет? Что было такого в верховьях Висселя, кроме нескольких забубенных поселков, настолько нищих, что их не тревожили даже кочевники-разбойники из степи Тинзит-Алá? Лантин на Стеклодувном мысу стал достаточно процветающим торговым центром, и несколько редких визитов, нанесенных туда «Миральдрой», принесли удовлетворительный доход. Тем временем, Аполлон Замп не становился моложе... Странно! Что заставило поселиться у него в голове эту совершенно не относящуюся к делу мысль? Замп еще раз обвел глазами речную гладь, спустился к себе в каюту и лег в постель.