Глава 17
Коромутин продолжал приготовления. Открыв запертый на замок шкафчик, он вынул из него кувшин, наполненный мутной желтой жидкостью, и наполнил этой жидкостью примитивный, изготовленный из стекла и дерева шприц.
«Что в кувшине?» — поинтересовался Глистра.
«Мудрость, — услужливо пояснил Коромутин. — Другими словами, эссенция прозорливости. Каждая порция приготовляется из головных желез трех человек».
«Гормональные выделения эпифиза», — подумал Глистра.
Коромутин поставил кувшин обратно в шкафчик и закрепил шприц, наподобие кокарды, на своей конической шапке: «Пора идти в веридикарий».
Он провел Наймастера и Глистру по коридору и вверх по лестнице, а затем по широкому проходу в центральный зал под куполом — огромное двенадцатиугольное помещение, озаренное расплывчатым бледно-серым светом. Отделанные перламутром панели стен почти достигали купола. В центре находилось возвышение из черного дерева, с установленным на нем единственным креслом.
В зале собрались только две дюжины мудрецов — выстроившись полукругом, они распевали какую-то неразбериху из бессмысленных односложных восклицаний.
«Всего две дюжины! — пробормотал Коромутин. — Лорду Войводу это не понравится. Он считает, что степень прозорливости оракула каким-то образом зависит от числа мудрецов, присутствующих в зале... Я должен ждать здесь, в алькове». Голос внушителя стал глуше, как будто он прикрывал рот воротником: «Моя обязанность — следовать за оракулом». Посмотрев по сторонам, Коромутин прибавил: «Вам лучше встать у Бореальной стены — того и гляди, какой-нибудь послушник заглянет под ваши капюшоны и поднимет крик».
Наймастер и Глистра заняли как можно более неприметные места на фоне гигантской резной ширмы. Вскоре в купольный зал внесли паланкин яйцевидной формы со шторками из атласа персикового оттенка, украшенными бахромой синих кисточек. Паланкин поддерживали четыре чернокожих носильщика в ярко-красных коротких штанах. За паланкином шли две девушки с легким плетеным креслом — подушками сиденья и спинки кресла служили изобретательно прошитые и надутые розовые пузыри.
Носильщики опустили паланкин на пол— из него выскочил выглядывавший из-за шторок маленький краснолицый человечек, тут же усевшийся на поспешно пододвинутое кресло.
Человечек яростно жестикулировал — жесты его были обращены, судя по всему, не к кому-либо конкретно, а ко всему миру в целом. «Поспешайте, поспешайте! — восклицал он задыхающимся голоском. — Жизнь истекает! Пока я тут сижу, свет покидает очи мои!»
К человечку подошел настоятель, почтительно наклонивший голову под точно рассчитанным углом: «Возможно, лорд Войвод пожелает освежиться, пока совершаются предварительные обряды?»
«К чертовой матери предварительные обряды! — завопил лорд Войвод. — Так или иначе, я не могу не заметить ничтожное число мудрецов, соблаговоливших почтить мое присутствие. Без таких скоропалительно организованных предварительных обрядов вполне можно обойтись. Перейдем к диссертации. И выберите здорового оракула, помоложе — реббира, бода или джуйярда».
Настоятель поклонился: «Мы постараемся удовлетворить ваши пожелания, Войвод». Настоятель повернулся, услышав какой-то звук: «Оракул прибыл».
Два префекта вошли в зал, поддерживая под локти черноволосого мужчину в длинной белой рубахе. Мужчина озирался по сторонам, как затравленный зверь.
Лорд Войвод презрительно взвыл: «И это жалкое существо будет мне советовать? Тьфу! Он дрожит от страха — на что он способен?»
«Не беспокойтесь, лорд Войвод, — с невозмутимой любезностью отозвался настоятель. — Устами оракула глаголет мудрость четырех».
Несчастного в белой рубахе подняли и посадили в кресло на возвышении — его так сильно трясло, что кресло задрожало вместе с ним.
Лорд Войвод наблюдал за происходящим, не скрывая отвращения: «Не будет преувеличением сказать, что мои советы пригодились бы ему больше, чем его советы — мне, даже несмотря на его учетверенную мудрость. Он ничего не соображает от ужаса. Опять же, драгоценные мгновения моей жизни растрачены впустую! Где я найду исцеление?»
Настоятель пожал плечами: «Мир велик. Возможно, где-то прорицают ясновидцы, способности которых превосходят прозорливость оракулов Миртопрестольного Родника. Лорд Войвод мог бы воспользоваться услугами такого всезнающего пророка и получить исчерпывающие ответы на свои вопросы».
Войвод фыркнул, но замолчал.
Появился Коромутин — торжественная и впечатляющая фигура в жестком церемониальном одеянии. Коромутин поднялся на возвышение, снял шприц с конической белой шапки и погрузил его иглу в шею оракула. Оракул напрягся — спина его выгнулась дугой, локти рук, схвативших ручки кресла, приподнялись, как крылья бабочки, подбородок выдвинулся вперед и вверх. Какое-то мгновение несчастный неподвижно сидел в таком положении, после чего обмяк в кресле, как мешок с мокрыми водорослями. Схватившись за голову руками, он принялся растирать лоб.
В зале воцарилась мертвая тишина. Оракул продолжал растирать лоб.
Его нога дернулась. Его опущенная голова тоже стала подергиваться — вверх и вниз. Из его рта стали доноситься звуки. Оракул поднял голову, дико озираясь. Его плечи трепетали, ступни судорожно постукивали по гладкому деревянному настилу, нос морщился и кривился то налево, то направо. Торопливый бессмысленный говор вырвался у него из груди, постепенно становясь все визгливее. Оракул закричал хриплым ревущим басом. Все его тело извивалось и тряслось — быстрее, еще быстрее. Он вибрировал так, как если бы под креслом был установлен быстро вращающийся коленчатый вал.
Клод Глистра не отрывал глаз от оракула: «Это мудрость?»
«Тихо!»
Мужчина в белой рубахе агонизировал — его лицевые мышцы натянулись, как веревки, глаза выпучились, как полусферические линзы.
Лорд Войвод наклонился вперед, улыбаясь и кивая. Повернувшись к настоятелю, почтительной позой выразившему готовность выслушать замечания клиента, он задал вопрос, который нельзя было расслышать из-за воплей и вздора, доносившихся с возвышения. Настоятель спокойно кивнул, выпрямился и заложил руки за спину, рассеянно покачиваясь на каблуках.
Оракул успокоился и замолчал. Он сидел неподвижно, с просветлевшим блаженным лицом — казалось, агония очистила его душу от всего обыденного и вульгарного, наполнив ее великим задумчивым покоем.
Теперь, в тишине, вежливые слова настоятеля, обращенные к Войводу, стали отчетливыми: «Его состояние уравновесилось. Задавайте вопросы — через пять минут он умрет».
Войвод напряженно вытянул шею: «Оракул, отвечай! Сколько мне осталось жить?»
Оракул устало улыбнулся: «Ты задаешь пустяковый вопрос, но я отвечу. Почему нет? Твоя поза, твои жесты, цвет твоего лица и некоторые другие соображения позволяют заключить, что тебя снедает внутренний язвенный недуг. Твое дыхание отдает вонью разложения. Думаю, что тебе осталось жить не больше года».
Лицо Войвода перекосилось, он прокричал настоятелю: «Уберите этого лжеца! Я заплатил рабами редкого качества, а он осмеливается врать мне в лицо...»
Настоятель успокаивающе поднял ладонь: «Паломничество к Миртопрестольному Роднику совершают не для того, чтобы услышать лесть или проглотить подслащенную пилюлю, Войвод. Ты слышишь истину — истину без прикрас».
Войвод повернулся к оракулу: «Как я мог бы продлить свою жизнь?»
«Медицину нельзя назвать точной наукой. Разумный режим предусматривал бы воздержание от пряной, соленой и сладкой пищи, полный отказ от стимулирующих наркотиков и омолаживающих железы препаратов, а также программу облегчающей совесть благотворительной деятельности».
Войвод снова гневно повернулся к настоятелю: «Вы меня надули! Это существо несет омерзительный бред! Почему оракул не раскрывает рецепт?»
«Какой рецепт?» — без особого любопытства спросил настоятель.
«Рецепт приготовления эликсира вечной жизни! — заорал Войвод. — Какой еще?»
Настоятель пожал плечами: «Спросите его сами».
Войвод сформулировал вопрос. Оракул вежливо выслушал его: «Насколько мне известно, такой эликсир не существует, и доступной информации недостаточно, чтобы его синтезировать».
Настоятель придал своему голосу выражение заботливого снисхождения: «Лучше не задавать вопросы, выходящие за пределы естественного мироздания. Оракул — не мистический прорицатель. С вопросами веры следует обращаться к виттхорнам или к эдельвайсским ведьмам».
Красное лицо Войвода покрылось лиловыми пятнами: «Каков наилучший способ гарантировать, что мой сын унаследует мою власть и мои владения?»
«В государстве, изолированном от внешних влияний, правитель может руководствоваться традицией, прибегать к принуждению или прислушиваться к пожеланиям и возражениям своих подданных. Последний подход лучше всего гарантирует стабильное правление».
«Продолжай, торопись! — завопил Войвод. — Ты можешь умереть каждую секунду!»
«Странно! — сказал оракул с той же усталой улыбкой. — Странно, что мне суждено умереть сразу после того, как я впервые начал жить».
«Говори!» — резко приказал настоятель.
«Ты сам стал основателем своей династии, когда отравил предыдущего войвода. Следовательно, ты не можешь рассчитывать на престолонаследие по традиции. Твой сын может сохранить власть принуждением. Процесс принуждения прост. Он должен убивать всех, кто усомнится в его праве руководить и в правильности его решений. Но такие действия наживут ему новых врагов, и ему придется убивать их тоже. Постольку, поскольку он сумеет убивать быстрее, чем его враги успеют сплотиться против него, он сохранит свою власть».
«Невозможно! Мой сын — безмозглый хлыщ. Меня окружают предатели, хвастливые завистливые выскочки, которые ждут не дождутся моей смерти, чтобы приступить к грабежам и устроить кровавую баню!»
«В таком случае твой сын должен доказать, что он способен быть правителем, от которого никто не пожелает избавиться».
Глаза Войвода заволоклись мутной пленкой — они смотрели куда-то вдаль. Возможно, он представил себе лицо своего сына.
«Для того, чтобы способствовать возникновению такой ситуации, — продолжал оракул, — ты должен радикально изменить свою политику. Рассматривай каждое действие своих чиновников и помощников с точки зрения наименее привилегированных представителей населения и изменяй методы управления соответствующим образом. После того, как ты умрешь, твой сын сможет удержаться на троне, демонстрируя добрую волю и верность твоему наследию».
Войвод откинулся на спинку плетеного кресла и вопросительно взглянул на настоятеля: «И за это я отдал двадцать здоровых рабов и пять унций меди?»
Настоятель сохранял безмятежность: «Оракул сформулировал, в общих чертах, рекомендуемое направление действий. Он ответил на ваши вопросы».
«Но он не сказал ничего приятного!» — возмутился Войвод.
Настоятель терпеливо устремил взор на перламутровые панели купольного зала: «В Миртопрестольном храме никто не может рассчитывать на лесть или на уклончивое многословие. Оракул говорит правду — и ничего, кроме правды».
Войвод побагровел пуще прежнего и надул щеки: «Хорошо, еще вопрос. Разбойники из Дельты совершают набеги на Криджинскую долину и похищают скот. Мои солдаты вязнут в грязи и в тростниковых топях. Как избавиться от этих нападений простейшим способом? Что я могу сделать?»
«Озеленить Имсидиптийские высоты сетчатой лозой».
Войвод стал грязно ругаться, брызгая слюной; настоятель поспешно сказал оракулу: «Будь так любезен, объясни подробнее».
«Обитатели Дельты предпочитают питаться раковинными моллюсками. На протяжении веков они выращивали этих моллюсков на отмелях. Твои подданные выпасали печави на склонах Имсидиптийских высот настолько интенсивно, что теперь эти районы практически лишены растительности, и дожди смывают в реку Паннасик большое количество ила. Ил осаждается на отмелях, где выращивают моллюсков, и моллюски погибают. Голод заставляет обитателей Дельты угонять скот из долины. Для того, чтобы избавиться от разорительных набегов, устрани их причину».
«Эти предатели ведут себя дерзко. Я желаю им отомстить».
«Таким образом ты не решишь свою проблему».
Войвод вскочил на ноги, схватил каменный кувшин, стоявший внутри его паланкина, и в бешеной ярости швырнул его в оракула. Кувшин ударил оракула в грудь. Настоятель возмущенно поднял руку. Войвод бросил на жреца взгляд, полный черной ненависти, отшвырнул в стороны девушек, стоявших за креслом, и запрыгнул в паланкин. Четыре чернокожих носильщика молча подняли шесты на плечи и направились к выходу.
Оракул закрыл глаза. Он задыхался, судорожно глотая воздух. Его пальцы сжимались и разжимались. Глистра, непрерывно следивший за прорицателем, бросился было вперед, но Наймастер удержал его: «Ты с ума сошел? Тебе жить надоело?»
Коромутин, проходивший мимо, многозначительно обронил: «Ждите меня в коридоре».
«Торопись!» — успел ответить Глистра.
Коромутин покосился на него с молчаливым презрением и скрылся в глубине какого-то прохода. Наймастер и Глистра прошли в коридор. Тянулись бесконечные десять минут. Коромутин вернулся в своей обычной белой тунике с рифленым воротником. Не сказав ни слова и даже не повернув голову, он прошел мимо и стал подниматься по блестящим ступеням, покрытым киноварным лаком. Лестница выходила на кольцевую арочную галерею, окаймлявшую основание купола. Сквозь проемы высоких арок Глистра видел весь оазис и, в дрожащем над пустыней воздухе, смутные очертания озаренных вечерним солнцем черных обсидиановых холмов.
Коромутин поднялся по еще одному лестничному пролету, и они вышли в другой кольцевой коридор — на этот раз с внутренними арками, позволявшими смотреть сверху на подкупольный зал. Коромутин повернул и зашел в небольшое помещение. Там сидел за столом человек, которого можно было бы назвать братом-близнецом жирного Коромутина. Знаком предупредив Наймастера и Глистру, что им не следовало заходить в эту контору, Коромутин приблизился к столу и что-то очень серьезно сказал, получив столь же серьезный ответ.
Коромутин подозвал Наймастера: «Это Жантиль, рукоположенный заведовать хозяйством. Он может оказать нам содействие, если твой отец согласится предоставить ему еще один высококачественный порфировый кинжал, не хуже моего».
Наймастер выругался, но проворчал: «Это можно устроить».
Коромутин кивнул, а низенький толстяк за столом, словно ожидавший такого сигнала, поднялся на ноги и вышел в коридор.
«Жантиль видел женщину, о которой вы хлопочете, — доверительно произнес вполголоса Коромутин. — Он проведет вас в отведенное для нее помещение. Оставлю вас на его попечение. Соблюдайте осторожность — здесь, наверху, руководство не терпит никаких вольностей».
Теперь они следовали за Жантилем по бесконечным коридорам, а затем вверх по еще одному лестничному пролету. Глистра услышал звук, заставивший его застыть на месте: низкое тихое гудение, поразительно знакомое.
Жантиль нетерпеливо обернулся: «Пойдемте, я покажу вашу женщину, и мое дело будет сделано».
«Что производит этот звук?» — спросил Глистра.
«Взгляните через решетку — и вы увидите источник звука. Это организм из стекла и металла, говорящий голосами издалека — драгоценная, полезнейшая в своем роде вещь, но она не имеет отношения к нашему делу. Пойдемте».
Глистра припал лицом к решетке. Он видел современное электронное оборудование, установленное и соединенное кем-то, кто явно импровизировал, но понимал назначение приборов. На грубо сколоченном столе стояли громкоговоритель, микрофон и панель управления, а за ней — не меньше двадцати параллельных гнезд с печатными платами, блестевшими миниатюрными конденсаторами, резисторами и транзисторами... Клод Глистра не верил своим глазам: перед ним открывалось множество новых, неожиданных возможностей.
«Пойдемте, пойдемте! — начинал нервничать храмовый завхоз. — Я хочу, чтобы моя голова осталась на плечах, даже если вы нисколько не беспокоитесь о своей».
«Сколько еще идти?» — резко спросил Наймастер.
«Несколько шагов, не более того — и вы увидите свою женщину. Но предупреждаю: никто не должен знать, что вы здесь. Иначе вас бросят в камеру, чтобы высосать мозги из ваших черепов — если в них еще что-то осталось».
«Как ты сказал?» — угрожающе надвинулся на чиновника Глистра. Наймастер схватил его за руку и настойчиво прошептал ему на ухо: «Не восстанавливай против себя старого дурака. Без него мы никогда ее не найдем».
