9

— Вы с ума сошли? — спросила я. Странное томительное оцепенение спало, на смену ему пришло желание придушить мужа подушкой.

— Мэри, ваша комната внизу, — Анри отступил в сторону. — Спускайтесь, вас проводят.

— Мэри, останьтесь.

— Мэри, брысь.

У девушки задрожали губы, а я сжала руки в кулаки.

— Мэри, вы свободны.

Она подхватила свою небольшую дорожную сумку и поспешно выскользнула за дверь, я же подскочила к Анри.

— Думаете, я стану делить с вами спальню?

— Станешь, конечно, — он стянул с кровати верхнее покрывало и пристроил его на стуле.

— Милорд, мы не в Вэлее!

Я невольно повысила голос, и он вспорол тишину, точно сорвавшаяся струна — воздух. Взгляд мужа полыхнул таким льдом, что стоило немалых трудов остаться на месте. Он бесцеремонно схватил меня за локоть и подтащил к окну, где в весенних сумерках Лигенбург расцветал огнями фонарей и светящихся окон.

— Энгерия — по ту сторону стен… миледи, — последнее прозвучало менее жестко, хотя и насмешливо. — Здесь, в этом доме, все иначе.

Иначе, говорите? Я почувствовала, как раздуваются ноздри — верный признак того, что кто-то перегнул палку. Отняла руку и сцепила пальцы за спиной: слишком велико было желание влепить пощечину. Ох, думаю, это помогло бы снять напряжение, которое не оставляло со злополучной ночи в саду Уитморов.

— В таком случае я пойду спать на улицу.

Лучше я всю ночь на крыльце просижу, чем лягу с ним в постель.

По всей видимости, никто меня останавливать не собирается? Вот и ладно! Я направилась к дверям, не забыв при этом наступить ему на ногу — маленькая женская месть, когда большую себе позволить нельзя.

— Тереза!

Я даже не обернулась, пускай себе орет. А может, и не стану сидеть на крыльце — прогуляюсь по Лигенбургу. На городское кладбище, например. Там склепы красивые, и много призраков, на которых приятнее смотреть, чем на некоторых живых!

Дверь передо мной захлопнулась с оглушительным треском, только чудом на части не развалилась. Никакой магии, исключительно мой проворный муж: спустя миг он уже нависал надо мной, опираясь о стену. Глаза его потемнели, сейчас в них особенно ярко выделялся сияющий золотой ободок.

— И что теперь? — язвительно поинтересовалась я. — Запрете меня в этой комнате? До тех пор, пока не научусь чтить нравы Вэлеи и исполнять все ваши прихоти?

— Если понадобится.

Анри не повысил голоса, даже в лице не изменился, но я почему-то поняла: посадит. И запрет. В груди разрастался ком жуткой, ледяной ярости — никто и никогда не смел со мной так обращаться! Никто, кроме отца. Я сжала кулаки, сосредоточившись на переливающемся огнями городе, краешек которого было видно из-под его руки. Нельзя позволить себе уйти за грань, нельзя выдавать свою силу. Даже если очень хочется обратить в прах все в этом доме. Даже если очень хочется показать, кто я на самом деле, и увидеть, как самоуверенное выражение сползет с лица Анри, сменяясь страхом в демонически-притягательных глазах. Искушение было столь велико, что я оттолкнула его руку и подошла к окну. Пусть наслаждается своей маленькой победой. Пока.

— Вы отпустили мою камеристку. Мне нужна ее помощь, а у вас тут… — Я огляделась. — Даже колокольчика нет.

— Я сам могу раздеть свою жену.

Он… меня… Что?! Я вцепилась руками в застежки на груди, словно Анри уже пытался сорвать с меня одежду.

— Избавьте меня от своей помощи.

— Будешь спать в этом идиотском платье?

— Да у вас просто дар делать комплименты!

— Оно и впрямь идиотское. Если на блондинке смотрелось бы более-менее сносно, тебя просто уродует. Хотя немногим лучше мрачного кошмара, в котором ты вышла ко мне в Мортенхэйме.

Я не успела сказать, что его мнение меня совершенно не интересует — Анри приблизился и уже расстегивал пуговицы на платье. Слова негодования замерли на губах, потому что нежданно кончился воздух: прикосновение его пальцев к шее и к груди отзывались пугающим томительно-сладким теплом в самом низу живота. В этой комнате и отступать-то толком некуда — как в картонной коробке, сплошные стены и углы.

— Уберите руки! — вышло не так резко, как хотелось, и я закусила губу.

Убрал он, как же. Наоборот, положил на плечи — обжигая ладонями, платье медленно сползло вниз — насколько позволяли нижние юбки, а меня развернули лицом к окну. Отбиваться было поздно, тем более что без магии Анри справится со мной в два счета, в щеки ударила кровь. Я с силой вцепилась в занавеси, пульс бухал так, что казалось, сейчас вылетят барабанные перепонки. Ко мне никогда и никто так откровенно не прикасался!

Юбки и кринолин с мягким шуршанием скользнули на пол, я вздрогнула, когда его пальцы прошлись по спине, по кромке нижней рубашки. Шнуровка корсета ослабла, ладони вспотели, и я отдернула их от портьер: не хватало еще, чтобы остались пятна. А потом он вытащил шпильки, но даже сквозь рассыпавшуюся по плечам и спине завесу густых волос я чувствовала жар и тяжесть его рук.

— Скрывать такие волосы — преступление.

Голос Анри звучал хрипло, горячее дыхание скользнуло по шее, я же судорожно вздохнула, повернулась и встретила его взгляд — золото в его глазах стало ярче, казалось, если выключить светильник, темнее не станет. Сквозь тонкую ткань нижней рубашки просвечивали напряженные соски, я поспешно прикрыла руками грудь и с вызовом посмотрела на него. К счастью, щеки больше не напоминали жаровню, а значит, все в порядке.

— Доброй ночи, милорд.

Вышло холодно и жестко — настолько, насколько это возможно. Я расправила плечи, подошла к кровати и забралась под одеяло. Наволочки тоже пахли лавандой — сумасшедший, резкий запах моего мужа, от которого увы, никуда не деться. Сердце не желало успокаиваться, внутри растекалось болезненно-сладкое напряжение, но я закрыла глаза и отвернулась.

— Доброй ночи, Тереза.

Тыльная сторона его ладони скользнула по моей щеке.

Шаги, стук закрывшейся двери.

Слава Всевидящему! Может, он сова, как мой брат. Тогда я буду просыпаться раньше, чем он ложится, и не придется делить с ним постель.

Собачий лай, цокот копыт, чьи-то окрики, грубый говор, смех, шум. В Мортенхэйм приехал бродячий цирк?

О, Всевидящий!

Не будучи истинно верующей, я за последнее время столько поминала Святой Разум, что пора бы уже начинать ходить на службы. А может, стоит отправиться в монастырь, как можно дальше от Лигенбурга — по крайней мере, там не увидишь с утра пораньше мужа, застывшего у окна спиной ко мне. Он что, и спал рядом со мной так?! Полностью обнаженным?!

Широкие плечи, мощная красивая спина, подтянутые ягодицы, и… я зажмурилась, снова открыла глаза, чтобы спуститься взглядом вдоль сильных ног и уткнуться в ковер с разноцветными узорами-загогулинами. Нет, я, конечно, изучала анатомический атлас, но мужчина в разрезе — это немного другое. И да, я ухаживала за Луни, но это тоже немного другое. Он не вызывал у меня столь однозначных желаний пробежаться по коже подушечками пальцев, почувствовать под ладонями напряженные мышцы…

И передо мной не Альберт.

На этой мысли я влепила себе пощечину — хлестко и больно, даже слезы на глаза навернулись.

Анри бросил на меня пристальный взгляд и присвистнул.

— Не поворачивайтесь, — прошипела я, прижимая ладонь к пылающей щеке.

— Мне тут всю жизнь стоять?

— Накиньте халат и идите, куда хотите.

Желательно, сразу в Вэлею. Хоть рысью, хоть галопом.

— Халат остался в ванной.

— Тогда простыню!

Голос мой звенел, грозя разразиться визгливыми нотками, как у поросенка. Я сгребла тонкую ткань в охапку и швырнула ему. Анри с легкостью поймал ее и намотал вокруг бедер.

— Так пойдет?

Он повернулся, открыв мне широкую грудь с темными сосками и золотистой порослью, плоский живот и дорожку волос, уходящую под плотную белую ткань. Я бы предпочла, чтобы он замотался в нее с головы до ног, как наложница намийского шейха, но за неимением лучшего…

— Позволь? — Он приблизился ко мне и мягко сжал мои пальцы, отнимая ладонь от щеки. Я вздрогнула, когда его губы коснулись болезненно горящей кожи, а следом меня окатило нездоровым пугающим желанием продлить контраст этой ласки. Впрочем, она была короткой и острой: Анри отстранился непростительно быстро.

— Приводи себя в порядок, я позову твое милое создание…

— Мэри.

— Точно. Как долго она у тебя?

— С тех пор как я выезжаю.

— Замечательно. Мы позавтракаем, а после я отвезу тебя в одно интересное место.

Спасибо, что спросили, хочу ли я в интересное место.

— Я никуда не собираюсь.

— Считай, уже собралась.

— Куда именно?

— Это сюрприз.

— Я не люблю сюрпризы.

— Хочешь, чтобы я перекинул тебя через плечо и тащил по улице?

Почему я не сомневаюсь, что он на это способен? А я способна размазать его ровным слоем аккуратной серой пыли по стене, но не могу себе этого позволить.

— Не утруждайтесь, просто запихните меня в экипаж.

Я вылезла из постели и закуталась в покрывало. Не знаю кто как, но в нижней рубашке и панталонах было крайне неловко. Сидя перед зеркалом в таком виде, я напоминала себе хмурый могильный холмик, Анри одевался, а я продирала волосы, кляня всех, кого только можно. Волосы — это единственное, что во мне есть красивого: темные, густые, волнистые, но оно же и хлопот доставляет немерено. Длинные — до самой талии, если их вовремя не расчесать, как вчера вечером, с утра на голове кавардак, который можно привести в порядок только через боль.

Сама виновата!

Сюрпризом оказался магазин готового платья. Да-да, настоящий магазин, где готовые платья были выставлены на продажу. Не пошитые по меркам, но образцы, полностью готовые! Располагался он в центре, в нескольких кварталах от нашего дома, вывеска гласила: «Модный дом мадам Гренье», а в витрине застыли манекены, тоже очень странные, сделанные как большие куклы — с одной стороны блондинка в бледно-голубой кисее, с другой — брюнетка в ярко-синих шелках.

— Ничего подобного раньше не видела.

— Неудивительно, магазину меньше двух месяцев. В Ольвиже многие давно перешли на готовые платья.

Надо же, в Лигенбурге недавно, а знает его лучше меня.

Да и чудно как-то. Как можно носить наряд, который сшит не на тебя? Он же не по размеру, может подметать пол или открывать щиколотки, наверняка тут топорщится, там топорщится… если вообще сядет.

— Хлоя Гренье — уроженка Лавуа. Ее модные дома славятся своими нарядами, по сути, она задает моду, остальные пытаются повторить. В Ольвиже у нее салон, не сравнимый с этим. Впрочем, и конкуренция в Вэлее немаленькая. Пойдем.

Невысокая седовласая дама, подтянутая и стройная, точно тростиночка, вышла к нам из-за прилавка, стоило дверному колокольчику звякнуть. Правда, в тростиночке скрывался бамбук: стоило ей бросить быстрый взгляд на девушек-помощниц, устроившихся на диванчике в стороне, как те мигом подскочили.

— Добрый день, господа. Чем могу помочь?

— Добрый день, мадам Гренье.

Строгое лицо тронула улыбка, стоило хозяйке услышать вэлейскую речь, я же стояла и пялилась на женщину, забыв о приличиях. Мало того что у нее свое дело, так она и законодательница моды! Приехала в другую страну, сама выходит к покупателям? Нет, я чего-то определенно в жизни не понимаю! Или в вэлейцах.

— Моей супруге желательно подобрать несколько нарядов на ближайшее время. Перчатки и шарфы. И еще — у вас есть ажурные чулки и пояса к ним?

Мадам кивнула и что-то быстро сказала одной из помощниц, которая тут же куда-то убежала.

Я метнула на Анри убийственный взгляд, а когда он наклонился ко мне, прошипела на ухо:

— Какие еще чулки?!

— Ажурные.

— Мне не нужны наряды, милорд, я готовилась к сезону, и в моем гардеробе нет лишних мест.

— В твоем гардеробе три с половиной приличных платья, остальные стоит отнести на помойку.

Интересно, что он посчитал за половину? Лиф или юбку от темно-сливового? Я недобро прищурилась.

— Не вам их носить.

— Нет, но мне ходить с тобой на приемы. И мне не безразлично, что в этот момент будет на тебе надето.

Дальше этот крайне вразумительный разговор не пошел, потому что я подавилась воздухом, а мадам Гренье воспользовалась заминкой с профессиональным коварством.

— Как я могу к вам обращаться? — Несмотря на возраст, голос у нее был певучий и мягкий.

— Леди Тереза.

— Приятно познакомиться, леди Тереза. Вы можете называть меня Хлоя. Это моя помощница Джоан. Какие цвета вы предпочитаете?

— Яркие, — донеслось из-за спины.

Я его сейчас убью. И честно сознаюсь во время следствия, что он решил, будто я проглотила язык.

Меня увлекли к манекенам, девушка следовала за нами тенью, вслушивалась в каждое слово и вглядывалась в каждый жест, когда мадам показывала мне фасоны и объясняла, чем один вид ткани отличается от другого, как комбинируются украшения и кружево. Столько о нарядах не знала даже Луиза, поэтому в голове все перемешалось в кашу. Магазин оказался просто огромный — если в Ольвиже еще больше, я просто не представляю куда. Это же просто рай для Лави!

Мы прошли сквозь несколько рядов манекенов, утопая в море платьев. Перед глазами пестрели бесчисленные цвета и самые разные ткани — от нежной девичьей кисеи до утонченного атласа и шелка, роскошной яркой парчи и шикарного темного бархата, но мысленно я почему-то все равно возвращалась к тому, что увидела на витрине. Никаких украшений-рюшечек-цветов, только ленты на лифе, кружева на рукавах, да ткань на юбке присборена и ниспадает мягкими волнами. Мне никогда не нравились такие фасоны: с откровенным, почти вызывающим декольте, но это запало в душу.

— Как вы думаете, мне пойдет то платье?

Мадам быстро взглянула на манекен:

— Вполне. Желаете примерить?

Я не собиралась ничего покупать, но было уже поздно. В примерочной хватило одного взгляда в зеркало, чтобы я влюбилась в струящийся невесомый шелк, который сел точно по фигуре. Нигде ничего не топорщилось и не задиралось, рукава облегали плотно, как и лиф. Оставить это платье для другой казалось кощунством, но взгляд Анри за моей спиной — пристальный, тягучий, жаркий — отрезвил.

Я выпуталась из платья и, пока Джоан помогала мне одеться, смотрела только перед собой.

— Вам понравилось?

— Слишком яркое для меня.

— Что-нибудь еще желаете примерить?

— Нет. Спасибо, но я пока не готова сделать выбор.

Я попрощалась с мадам и ее помощницей, быстро прошла мимо Анри и мимо девушки, разложившей на прилавке легкий газовый шарф. Только оказавшись на улице, выдохнула из сердца лед и скрестила руки на груди. Волшебство этого места творило чудеса: мне впервые отчаянно захотелось дразнить. Накатило незнакомое желание быть красивой — не для Альберта, не для кого-то еще. Просто так.

За спиной звякнул колокольчик.

— Тебе понравилось.

Я упорно смотрела в другую сторону.

— Не когда вы были моим голосом.

— Тебе понравилось платье. Сложно было об этом сказать?

Единственное платье, которое мне по-настоящему понравилось за много лет. Нет, не так. Единственное платье, которое я по-настоящему захотела, но его у меня не будет, потому что сюда меня привел Анри.

— Меня не интересуют наряды, милорд. Об этом я уже говорила, — мой голос сочился яростью и раздражением. — Я буду одеваться так, как нравится мне. И впредь постарайтесь, чтобы ваши сюрпризы совпадали с моими интересами. Если, конечно, вы сами не любитель женского платья. Так мне вас подождать?

— Ты до глубины души оскорбила мадам Гренье.

— Если она такая ранимая, ей следует сидеть дома, а не вести дела.

— Хлоя искренне любит то, чем занимается. Настолько, что оставила все дела в Вэлее и приехала сюда, чтобы обучить девушек общению с покупателями.

— Откуда вы все это знаете?

— Потому что я интересуюсь не только собой. А теперь подожди, мне нужно расплатиться за ленты.

— Будете плести себе косы?

— Буду связывать тебя, — впервые за время нашего знакомства в его голос ворвались действительно резкие нотки. Не насмешка, не превосходство, а что-то отдаленно похожее на ярость. Надо же! Кажется, мне удалось зацепить его непробиваемое великолепие. Отлично! Буду продолжать в том же духе.

Анри скрылся за дверями, а я с сожалением бросила последний взгляд на манекен, над которым хлопотали девушки, поправляя мое-ничье платье. Краски весеннего дня — солнечного и теплого, вдруг немного поблекли. Я отвернулась и отступила под навес антикварной лавки, стараясь не замечать текущий по улице людской поток. Смотрела на залитую солнцем мостовую и думала о том, что завтра первый день лета. Каким он мог быть, если бы в моей жизни не появился Анри? И если бы этот магазин мы нашли вместе с Луизой?

Снова звон колокольчика.

— Немного прогуляемся.

В руках у Анри сверток, на солнце его глаза почему-то кажутся совсем темными. Даже темнее, чем у Винсента.

Надеюсь, он не потащит меня на площадь, потому что с каждым часом народу будет становиться все больше и больше, а это ничем хорошим не кончится.

Я взяла Анри под локоть, и мы направились по улице.

Все дальше и дальше от платья.

Не страшно, мне все равно некуда его надевать. Я не пользовалась популярностью даже будучи сестрой герцога, что уж говорить о графине де Ларне.