Когда Полина, наконец, поняла, в чем причина ее раздражения и обиды на Виктора, то в первый момент с негодованием отбросила такое простое, но совершенно невозможное объяснение. Ревность. Да нет, она не способна на это мелкое, пошловатое чувство. Их отношения с Виктором всегда строились совершенно на другом – никакой ревности по определению возникнуть ни у него, ни у нее не могло. Ну, причем здесь ревность, когда они просто друзья, коллеги, практически родственники, да кто угодно, но только не те, между кем может возникнуть подобное чувство? И если бы не эта идиотская ситуация с цветами, не это недоразумение… И длилось-то оно всего ничего. Уже в следующую минуту Полина поняла, что цветы Виктор купил не ей, а для того чтобы положить на могилу, но это мгновение непонимания все перевернуло: впервые в жизни она посмотрела на своего друга и делового партнера с другой стороны, представила… Да глупости она представила! Не может быть у них никаких романтических отношений! Пусть катится в этот чертов Нальчик! Нет ей до него никакого дела!

Снова разозлившись, Полина вскочила, выбежала из кухни, громко хлопнула дверью, будто Виктор был все еще там, и нервно заходила по комнате.

Нальчик. Она даже не сразу вспомнила. Но слово царапнуло. А потом он повторил раз сто: Нальчик, Нальчик, я улетаю в Нальчик. Скатертью дорога! Но даже после ухода Виктора она не могла понять, что же ее так сильно раздражает. И только теперь… Ну, нет, никакая это не ревность! Просто нечестно с его стороны так с ней поступать, прикрываться работой, мог бы прямо сказать… Неужели бы Полина не поняла? Молодой, здоровый мужчина, давно пора налаживать личную жизнь. Сколько можно пребывать в няньках?

Кстати, нянчиться с ней она его вовсе и не просила! Это он сам, добровольно, подвязался на эту должность.

Разозлившись еще сильнее, хотя казалось, это уже невозможно, Полина резко развернулась, но, не вписавшись в поворот, налетела на маленький столик, на котором стояли цветы. Те самые цветы, которые ей подарил Виктор. Ваза качнулась и едва не упала.

– Да он издевается, что ли? – чуть не плача от ярости, вскрикнула Полина, выхватила из вазы хризантемы, переломила их пополам, бросилась на кухню и выкинула в ведро.

На минуту стало легче. Она села за стол – опять на место Виктора, – допила остывший кофе. Тогда они тоже пили холодный кофе. Потому что стояла жуткая жара.

Это было два года назад, в той, прежней, зрячей жизни. Виктор внезапно зашел поздно вечером, она уже собиралась ложиться спать, взбудораженный, восторженно-трагичный.

– Представляешь, я сегодня встретил свою студенческую любовь, – поведал он, как только они уселись за столом на кухне.

Полина удивилась и совершенно искренне, и оттого бестактно, спросила:

– А ты был когда-то влюблен?

– Еще как был! – немного обидевшись, ответил Виктор. – Я даже чуть не женился в конце пятого курса. На девушке с глазами трогательной газели. – Он грустно улыбнулся, и тогда Полина предложила ему холодного кофе. Наверное, и в тот вечер ее что-то задело, хотя, конечно, ни о какой ревности речи не шло. – Иришка напоминала олененка, грациозная, тоненькая, подвижная, легкая, прекрасные трогательные глаза…

– Я что-то не поняла, – прервала его Полина, – кого она напоминала: газель или оленя? Вообще-то это разные животные.

– Не придирайся к словам, – не заметив иронии, отмахнулся Виктор и продолжил свои излияния. Он многое в тот вечер поведал Полине о своей первой любви.

Первой и единственной, прибавила Полина и, снова рассердившись, отодвинула от себя опустевшую чашку.

Они просидели тогда всю ночь. Виктор, поглощая литрами холодный кофе, рассказывал ей о своей возлюбленной. Как они познакомились, как он первый раз пригласил ее в кино, как, узнав, что она панически боится воды, подарил абонемент в бассейн и потом целый месяц учил плавать. Как на все экзамены они заходили в аудиторию вместе, как… Рассказам, казалось, не будет конца. Он все говорил и говорил, пока Полина не прервала его излияния простым вопросом – в нем не было ни злорадства, ни ревности.

– Так почему же в таком случае ты на ней не женился?

Виктор посмотрел на нее печально и с таким укором, что Полине стало стыдно и жалко его.

– Почему? Просто она полюбила другого, вышла за него замуж, и они уехали в Нальчик.

В Нальчик! Прошло два года с тех пор, как Виктор случайно встретил свою незабвенную возлюбленную на улице. За это время его газелеглазая, олененогая Иришка сто раз могла развестись с мужем. И Виктор, конечно, об этом узнал. Да они, наверняка, тогда обменялись телефонами и адресами и все это время переписывались, созванивались… Так неужели нельзя было прямо все объяснить? Зачем приплетать сюда работу? Работа – только повод. Нет, конечно, он все выполнит добросовестно и аккуратно, в этом можно не сомневаться. Но основная цель его поездки в Нальчик – ясно, какая. Вовсе не Мартиросян, вовсе не Инга, а эта чудная девочка Иришка.

Впрочем, Полине нет до этого никакого дела. Виктору действительно давно пора наладить личную жизнь, жениться и все такое прочее.

Полина встала, вымыла чашку и пошла в комнату. Наступил вечер. Самолет Виктора вылетел в Нальчик, а он так и не позвонил.

Он вообще не позвонил. Из Нальчика прислал эсэмэску с оскорбительно сухим текстом: «Долетел благополучно». А впрочем, оскорбляться не стоило, Виктор не хотел ее обидеть, просто никакого более личностного, более задушевного текста в тот момент написать не мог: через плечо заглядывала Иришка. Полина ярко представила, как произошла их встреча, будто сама при этом присутствовала.

Ира приехала в аэропорт задолго до прилета Виктора. Немного нервничала, не зная, как пройдет их встреча после такой долгой разлуки, нетерпеливо поглядывала на часы. Но вот объявили посадку. И хотя Ира ждала, что вот-вот объявят, напряженно прислушиваясь к каждому сообщению диспетчера, растерялась, испугалась и подумала, не уйти ли? А вдруг у них ничего не получится? Ведь прошло столько времени: она, наверное, сильно постарела, подурнела, да и Виктор не мог не измениться. Они, конечно, переписывались и часто созванивались, но ведь встреча – совсем другое дело. Ира достала из сумочки зеркальце – посмотрела на себя. Но увидела только бледное лицо и слишком сильно нарумяненные скулы, попыталась подправить неудачный макияж, но получилось только хуже, да и времени уже не оставалось.

Но напрасно она волновалась. Все вышло как нельзя лучше. Виктор совсем не изменился. Первый поцелуй, правда, получился немного скомканным, но ведь это и понятно. А потом Виктор обнял ее за плечи и повел к выходу из аэровокзала. Рядом с ним было тепло и уютно. Ира, улыбаясь, прижалась щекой к его немного щетинистой щеке – побриться перед отлетом у него не было времени – и собралась рассказать о том, как прошел ее развод, но вдруг Виктор руку убрал. «Прости, – сказал он, – одну минутку», – и стал набирать смс. Она заглядывала ему через плечо, из женского любопытства, которое облекала в форму детской непосредственности.

Ну, разве мог Виктор отправить при ней более душевный текст? Да и вообще, он и Полина просто коллеги. А никакой особой душевности между коллегами не предусматривается. И коллеги не ревнуют друг друга.

«Сегодня был тяжелый день, – сказала Полина себе, – я жутко устала».

И она легла спать очень рано, в девять часов вечера.

Виктор позвонил на следующий день, уже около двенадцати. Впрочем, ничего другого Полина и не ожидала. Одно было странно: как он успел собрать столько информации по их делу. Он, правда, сказал, что ему повезло: бармен в гостиничном баре оказался другом погибшего портье. Получалось, что Виктор ночевал в гостинице. Что ж, может, и в гостинице. Наверное, останавливаться в квартире Иры ему было почему-то неудобно. Сути это не меняет.

И все же… Настроение у Полины улучшилось. Образ чудной девочки Иришки немного поблек. А еще через несколько минут и вовсе отошел на задний план. Полина могла теперь мыслить, анализировать – почти трезво, почти как обычно.

Выходит, они ошибались: Мартиросян и Соловьев – два абсолютно разных человека. И в этой связке Мартиросян, возможно, жертва убийства, а Соловьев – темная лошадка: то ли сумасшедший, то ли опасный преступник. Как знать, может, Соловьев – тот самый гость Мартиросяна, которого он обвинил в покушении на мэра города Светлый. Но тогда не понятно, зачем ему понадобилось притворяться Мартиросяном? Мистификация? Но кого он мистифицировал? Портье? Заморочил ему голову, а потом убил? В этом нет никакого смысла. Тут что-то другое.

Полина в задумчивости прошлась по комнате, осторожно обогнула столик с вазой, забыв, что цветы она вчера, разозлившись на Виктора, выбросила. В подъезде громко и радостно залаяла собака – соседка с верхнего этажа вела питомца на прогулку. Джильда, щенок-подросток немецкой овчарки, завелась уже после того, как Полина ослепла. Они очень подружились. Юная неуправляемая Джильда в проявлениях своей бурной любви к Полине всегда была деликатна и осторожна – ни разу не опрокинула, не сбила с ног. А Полина от общения с этим невероятным существом испытывала какое-то почти физическое наслаждение. Виктор, увидев их однажды вместе, решил подарить Полине щенка, но она наотрез отказалась.

– Мне нельзя заводить собаку. Собаки слишком проникаются состоянием хозяина. Она будет так переживать из-за моего недуга, что ее собачье сердце не выдержит. – И, горько рассмеявшись, добавила: – Да к тому же она распугает всех наших клиентов, ведь они у нас, мягко скажем, существа необычные, не от мира сего. Представь, как собака станет реагировать на появление призраков.

Была и еще одна причина, но Виктору Полина о ней не сказала: никогда не видеть любимое существо, даже не представлять, как оно выглядит, просто невыносимо. Но еще страшнее однажды его увидеть…

Как того милого лохматого пуделя. Она его увидела, когда шла в агентство. И не сразу поняла, что произошло, не сопоставив в первый момент эти страшные звуки – визг тормозов, собачий лай, отчаянный, словно плач, – которые предшествовали ее видению. Пудель тоже не понял, что с ним. Он метался в ужасе, не зная, куда убежать от этой кошмарной боли, пока не увидел ее. Он бросился к Полине, считая, что только она может его спасти, укрыть, защитить, остановить это страшное, так внезапно навалившееся на него. А она… Даже погладить его не могла. Только тихонько успокаивала, уговаривала потерпеть, обещала, что все вот-вот закончится. Все действительно закончилось быстро. Внезапно Полина перестала слышать дыхание и плач собаки, а еще через мгновение видение исчезло.

Нет, она никогда не решится завести домашнее животное! Никогда.

Джильда снова залаяла в подъезде – прогулка закончилась. Она пробежала мимо двери Полины, остановилась, подумала немного, вернулась и вдруг неожиданно зарычала.

– Ну, что там? Пойдем, – прикрикнула на нее хозяйка.

Полина развернулась, пошла в другой конец комнаты и увидела Ингу. Как и вчера, она выглядела потерянной, одинокой и такой удивленно-потрясенной, будто путешествовала на неуправляемой машине времени и не знала, куда в следующий момент ее занесет.

– Здравствуйте, Инга, – мягко поприветствовала ее Полина.

– Здравствуйте, – посветлев лицом, откликнулась девушка. – Как хорошо, что я вас наконец нашла. Я потеряла адрес…

– Чей адрес?

– Ваш. Бродила и все никак не могла узнать дом. А когда узнала, не могла найти квартиру. Все попадала… не туда. Столько квартир, столько комнат, столько людей! И все вроде знакомые, но какие-то чужие.

– А название гостиницы вспомнили? – осторожно спросила Полина. – Той, в которой вы остановились?

– Ах, нет! – испуганно вскрикнула Инга. – Я не хочу туда возвращаться. Но я вспомнила другое. – Инга оживилась. Хотя «оживилась» в данном контексте звучит несколько неуместно, подумала Полина. – Я вспомнила, почему мне нужно было вас непременно найти. Тогда забыла, а потом вспомнила. На флешке, кроме работы, был еще электронный дневник Альберта. Дневник он вел по-русски. Мне кажется, Альберт для чего-то специально по-русски его писал. Может, для того, чтобы кто-то, не знаю кто, смог его прочитать. Может быть, вы? Может быть, он для вас его писал? Я вспомнила несколько фраз оттуда, они могут быть важными, могут что-нибудь вам подсказать. Альберт писал, что между ведущим и ведомым должна осуществляться двусторонняя связь. Но этого не происходит. Потому что первый полностью погружен в ту информацию, которую ему нужно передать, а второй растворяется в этой информации, отдается ей весь, старается скорее и как можно более точно ее зафиксировать. Для того чтобы они друг друга услышали, нужен эффект разбившейся тарелки. Но Альберт не знает, как его создать, так, чтобы не повредить ни тому, ни другому. – Инга выпалила все это на одном дыхании, а потом с надеждой посмотрела на Полину. – Вы понимаете, о чем идет речь?

– Нет. – Полина грустно покачала головой.

– Не понимаете? – Инга расстроилась, но потом лицо ее опять оживилось. – Ну, что я за дура! – обругала она себя и хлопнула ладошкой по макушке. Этот забавный жест и растрогал, и расстроил Полину. Привычки и жесты остаются, подумала она, даже когда человек находится на границе смерти. Привычки и характерные жесты передаются фантому. Интересно, сколько у них времени, сможет ли она понять, где находится Инга? Понять и спасти? – Я же не сказала самого главного, – продолжала гостья. – Как раз перед этой записью в дневнике мужа и была пометка: Полина Лаврова! Схожий случай!

– Схожий случай, – повторила Полина. – Эффект разбившейся тарелки, двусторонняя связь… Нет, я не понимаю, о чем идет речь. Мне очень жаль, Инга.

– Ну, хорошо! – опять заспешила Инга. – Тогда вам, может, будет понятней другая запись из его дневника. Перед нею… нет, после нее тоже указано ваше имя. Альберт писал о внезапно пробудившемся таланте. Он всегда кратковременен, но очень плодотворен. Вы понимаете? – Полина опять покачала головой. – Ну, как же?! Альберт писал, что, возможно, вам удалось преодолеть.

– Что преодолеть?

– Не знаю. Альберт не написал что. Там было просто: «Полине Лавровой, возможно, удалось преодолеть». Что вы такое преодолели?

– Не понимаю, вроде бы ничего. – Полина виновато улыбнулась. – Но, может, это не так и важно?

– Нет, важно! Очень важно! – словно капризный ребенок, закричала Инга.

– Да нет, – успокаивающим тоном проговорила Полина. – Я не говорю, что это не важно в принципе. Я имела в виду, что, может, это не так важно для того, чтобы найти вашего мужа. Гораздо важнее, мне кажется, узнать, где он работал, определить круг его знакомых, коллег…

– Я не знаю, где он работал!

– Не знаете? – удивилась Полина. – Может, просто забыли? Постарайтесь вспомнить.

– Нет… – Инга задумалась. – Да я и не знала никогда. В какой-то лаборатории, он там целыми днями пропадал. Мы об этом не говорили. Альберт никогда о работе не рассказывал! А познакомилась я с ним в больнице, в городской клинической, я там проходила практику. – Инга рассеянно улыбнулась. – А до этого мы оба прятались от дождя в музыкальном магазине. Я теперь часто там бываю, просто так захожу. А в последние дни еще чаще… – Улыбка потухла, Инга с тревогой посмотрела на Полину. – Даже когда не хочу, все равно оказываюсь в том магазине, – испуганно проговорила она. – И все там так изменилось. Как во сне, когда краски выцветают. Все мертвое, темное, холодное. И мне начинает казаться, что Альберта действительно больше нет в живых.

– Но разве вы… – начала Полина, но вовремя прикусила язык. Мартиросян пропал без вести, никто не знает, что случилось с ним. И даже теперь, когда Виктор раздобыл новую информацию, которая указывает на то, что Мартиросяна, скорее всего, в живых нет, все равно наверняка сказать невозможно. И не стоит делиться своими сомнениями с Ингой. Пусть у нее останется надежда.

– А иногда, – продолжала Инга, не заметив, что Полина ее перебила, – я совершенно уверена, что мы с ним скоро встретимся.

Полина грустно улыбнулась и ничего не сказала.

– И я даже знаю где. В буфете! – Инга посмотрела на нее с той самой самодовольной гордостью, с какой в прошлый раз заявила, что ее муж – великий ученый. – В буфете для персонала больницы. Там, где мы познакомились. Там, куда я… попадаю… захожу… А захожу я туда так же часто, как в музыкальный магазин. Да… мы встретимся в буфете. Если только… – Инга опять сникла, низко опустила голову и пробормотала чуть слышно: – Если только не помешает этот человек.

– Какой человек? – вскинулась Полина. Это могло быть действительно важно. Про музыкальный магазин и буфет она слушала исключительно из сочувствия Инге и, хоть время было дорого, не перебивала ее. Но все это, конечно, были лишь ее коматозные видения, не более того, бред, основанный на воспоминаниях. А человек, некое конкретное лицо, мог оказаться в самом деле полезен и реален.

– Не знаю. Я всегда вижу его со спины. Высокий, худой, немного сутулый, в белом халате.

– В белом халате?

– Да там все в белых халатах, – усмехнулась Инга, – буфет ведь для персонала. Он может нам помешать. Помешать встретиться.

– Вы его знаете? Как его зовут?

– Мне кажется, – Инга задумалась, – я его видела раньше. Но где и когда, не могу вспомнить. И имени не знаю, хотя… Как-то Альберт его называл, но я не запомнила. И… – Инга вдруг резко вскочила, вскрикнула: – Мне пора уходить. – Но, прежде чем исчезнуть, произнесла: – Если вы хотите найти моего мужа, вы должны понять, над чем он работал. Двусторонняя связь, эффект разбившейся тарелки, внезапно пробудившийся талан. Все это относится к вам, Полина, и все это связано с исчезновением Альберта.

Инга «ушла». Последний отзвук ее голоса растворился в темноте. Полина ощупала пространство вокруг себя, поняла, что сидит в кресле – видимо, опустилась в него, сама того не заметив, во время разговора с Ингой. Вернулись домашние, привычные звуки, вернулись запахи. Довольно долго она сидела не двигаясь, прокручивая в голове разговор. Информация, которую сообщила Инга, была с детективной точки зрения абсолютно бесполезной: ни имен, ни названий – ни одной зацепки. Ассоциативные сны-воспоминания, обрывчатые выдержки из дневника ее мужа – что они могли прояснить? И как все это соотносится с Полиной? Инга считает, что найти Альберта она сможет, поняв суть его работы, ведь именно из-за работы его стали преследовать. Но что можно понять по этим обрывкам? Двусторонняя связь, эффект разбившейся тарелки, внезапно пробудившийся талант… Нет, ей это ни о чем не говорит. Одно странно, откуда Мартиросян, с которым Полина никогда не встречалась, знает о ней нечто такое, чего она сама о себе не знает? Допустим, о ее существовании и некоторых способностях он мог получить информацию на сайте их детективного агентства, но там ни о какой двусторонней связи речи не шло. Что такое вообще, эта двусторонняя связь? Между кем она осуществляется? У нее осуществляется, а у других нет. Потому что… Как же говорила Инга? Ведущий занят тем, что передает информацию, а ведомый – тем, что старается ее записать. Какую информацию? Кто такие эти ведущий и ведомый?

Если Мартиросян имел в виду ее экстрасенсорные способности, то под двусторонней связью мог подразумевать общение Полины с фантомами людей, находящихся между жизнью и смертью. Да, связь действительно двусторонняя: она видит и слышит их, они – ее. Но кто из них ведущий, а кто ведомый? Например, в случае с Ингой? Ведущий – тот, кто располагает некой информацией, ведомый – тот, кому он ее передает. Значит, Инга – ведущий, а она – ведомый. Ну, и что это дает?

Ничего!

Может, Мартиросян имел в виду что-то другое? Не эту ее способность видеть людей между жизнью и смертью? Что же тогда? Вот два человека. У одного есть некая информация, которую он передает другому? Но как? Почему они не видят и не слышат друг друга? Информация передается при помощи телепатии? Но ведь и в этом случае они оба «слышат». Или в слово «слышать» Мартиросян вкладывал какой-то другой смысл?

И что такое эффект разбившейся тарелки?

Полине представилась такая картина. Некий маленький подлый человечек – этакий мультяшный злобный карлик – подкрадывается сзади и разбивает у нее над ухом тарелку молотком. От резкого внезапного звука она вскрикивает, подпрыгивает на месте и… И даже его не видит, если, конечно, этот карлик от стыда и ужаса перед возмездием с ее стороны не впадает в кому.

Посмеявшись над своей фантазией, Полина решила сделать перерыв, хоть на несколько минут перестать думать, а то голова шла кругом. Она отправилась на кухню, достала из холодильника вчерашний бифштекс, сунула его в микроволновку. Есть не хотелось, хотя время обеда давно прошло, но нужно было как-то отвлечься.

Отвлечься ей, правда, так и не удалось. Слово «кома» почему-то прочно засело у нее в голове в разных сочетаниях и не желало оттуда уходить: карлик в коме, Инга в коме… Все дело в коме. Может, и эти люди, ведущий и ведомый, находятся в коме, потому и не слышат друг друга в нормальном понимании, но при этом как-то общаются?

Полина вспомнила свое состояние, когда была в коме. Ей тогда представлялось, что она персонаж картины одной погибшей художницы, Кати Семеновой, обстоятельства смерти которой они с Виктором тогда расследовали. А временами она, как и Инга, куда-то перемещалась – в те места, в которых бывала раньше и в которых не была никогда. Встречала людей, которых хорошо знала и которых никогда до этого не видела…

Звякнула микроволновка, сообщая, что бифштекс разогрелся. Полина вздрогнула от резкого звука и рассмеялась: эффект разбившейся тарелки. Ну, и что он дает? Лично ее просто сбил с мысли, которая вот-вот должна была обрести форму…

Которая никогда не обрела бы форму, если бы сейчас, в этот самый момент не прозвенела микроволновка. Мысль бы ушла в сторону, Полина бы никогда так и не вспомнила того, что с ней произошло тогда.

Непроизвольно, не понимая зачем, Полина закрыла глаза. В голове опять зазвучали эти навязчивые сочетания, преобразовываясь в картинки: карлик в коме, Инга в коме. Конечно, все дело в коме! Именно там, в бессознательном состоянии, на грани жизни и смерти, Полина обрела свой дар. Слова звучали и звучали, картинки мелькали, одна сменяясь другой, с каждым мгновеньем убыстряя темп. Закружилась голова. Звуки извне пропали, точно так же, как когда приходила Инга. А потом слова и картинки слились в один сплошной поток, и уже невозможно было различить, где образ, где слово. Живая бегущая лента – дорога, по которой Полина понеслась. Она ее узнала, испугалась, пришла в восторг… Боль, ужас, счастье, кошмар и невероятное блаженство – все то, что Полина ощущала тогда, находясь в коме, она ощутила теперь. Ощущения усиливались, она устремлялась по дороге все дальше и дальше, вперед к неизвестной, пугающей и одновременно манящей, цели. Ощущения? Или воспоминания этих ощущений? Не важно. Это длилось долго: много-много часов, целую вечность. Но внезапно что-то изменилось. Потоком ее вынесло на плоскость рисунка. Статичный персонаж полудетской картинки – вот, в кого она превратилась. Нарисованная девушка с огромными от ужаса глазами – это она, Полина. Огромная нарисованная машина несется на нее, а она не может предотвратить неизбежное, ведь картина уже закончена. Страх и боль наполняют ее, но невозможно даже пошевелиться. Рисунок заселяется новыми персонажами: Виктор, мама, пришедшие ее навестить, но странным образом тоже преображенные в образы этой полудетской картинки… Ветер подхватывает листок и уносит прочь. Полина снова несется по сплошному потоку дороги, но уже обездвиженная, заключенная в тюрьму рисунка. Боль слегка притупляется, скорость, с которой ее несет, постепенно замедляется – поток распадается на отдельные фрагменты. И вот она уже может различить места, по которым летит рисунок, рассмотреть лица людей. Иногда ей кажется, что она узнает ту или иную комнату, того или иного человека, но не может вспомнить, когда здесь бывала, что с этими людьми связано. Да и не успевает – рисунок летит дальше, не останавливаясь, не задерживаясь ни на секунду.

Возникает ощущение, что все ей просто мерещится.

Никуда она не летит, рисунок лежит на столе в больничной палате. И вовсе он не закончен, ведь персонажи продолжают прибывать. И боль усиливается. Если найти в себе силы и вырваться из рисунка, боль исчезнет. Но тогда исчезнет и Полина, та девушка, которую она сама и нарисовала. Перед нею стоит нелегкий выбор, она не знает, на что решиться. Долго, невыносимо долго стоит на дороге, ожидая столкновения, которое все не происходит. Невыносимо долго терпит боль. А персонажи на картинке все прибывают. И вот, без всяких ее усилий, рисунок рвется, перегруженный образами. За обрывками бумаги сплошная чернота. Полина пытается сквозь нее пробиться, но ничего не выходит. В ужасе делает шаг назад, в небытие, в смерть – и с размаху налетает на женщину. Черную, как темнота за обрывками рисунка, старую, как ее вечная боль, но совершенно не страшную. Она не пускает ее назад, она говорит с ней. Ее голос Полине знаком. Он все время звучал, просто она не могла его выделить из потока видений и звуков и только теперь услышала. Необыкновенный, проникновенно полнозвучный, густой, как нижний регистр органа, голос старой негритянки. Полина слышит ее и понимает, хоть слов различить невозможно. Только слова – не суть. Суть – та необыкновенная субстанция ее голоса, которая, словно из волшебного сосуда, переливается в сосуд Полининой души. Этот голос, самый прекрасный на свете, наполнил ее до краев жизнью, знанием…

Все дело в коме. Все дело в этой необыкновенной старой негритянке. Она передала Полине свой дар.

Полина открыла глаза и улыбнулась счастливой и мудрой улыбкой. Ей захотелось позвонить Виктору, сказать, что она желает ему счастья, много-много счастья. Она отыскала телефон, набрала его номер и снова блаженно улыбнулась, приготовившись к разговору, но натолкнулась на отстраненно холодное: извини, я сейчас не могу разговаривать.

Все ее счастливое блаженство, вся ее обретенная в воспоминаниях мудрость разбились вдребезги. От обиды и боли она чуть не расплакалась. Отшвырнула телефон и, так и не пообедав, поплелась в комнату. Включила компьютер. Ей нужно было проверить одну свою мысль, хотя сейчас ни работать, ни жить не хотелось. Подождала, пока загрузится компьютер, с трудом сдерживая слезы. Набрала на Яндексе: «внезапно пробудившийся талант». Подумала, что вопрос нужно было задать по-другому, хотела исправить запрос, но страница уже открылась.

Материала оказалось на удивление много. В числе прочего даже обнаружилась статья о ней самой. Подробно и очень детально, шаг за шагом, излагалась история «болезни» Полины Лавровой от момента аварии до полного осознания дара. Кто мог написать о ней такую статью? Имя автора было незнакомо. Ладно, подумала Полина, разберусь с этим позже, и открыла следующий файл… Там оказалась статья об учителе математики из Воронежа, у которого вдруг открылся необычайный музыкальный талант. Проснувшись однажды утром, он почувствовал непреодолимое желание записать музыку, которая ему приснилась. На работу не пошел, сел и за один день написал симфонию. Он и сам не мог объяснить, как это получилось. Но с того дня математик начал писать музыку. Талант его развивался стремительно, но на самой вершине своего творческого успеха он вдруг отправился в Светлый – с этим городом его, по словам родственников и знакомых, ничто не связывало – и бросился под электричку.

Светлый! Такого поворота Полина не ожидала, пока прослушивала статью. К ней давались две ссылки. Одна отправила ее к небольшой информационной справке, в которой уточнялись подробности жизни и гибели музыканта. Оказалось, что примерно за полгода до этого он пережил клиническую смерть в результате поражения электрическим током. Но вторая ссылка заинтересовала Полину еще больше. Это было интервью с известным композитором Сергеем Покровским из Светлого. Он обвинял погибшего в плагиате, утверждая, что все эти вещи, которые новоявленный музыкант выдавал за свои, написал он. Скандал разгорелся, когда Покровский выписался из больницы, где оказался в результате несчастного случая: попал под электричку.

Пережив небольшой шок от всех этих невероятных совпадений, Полина продолжила поиск. Но теперь она его несколько сузила, добавив к комбинации слов «внезапно пробудившийся талант» «город Светлый».

Результат превзошел все ее ожидания. Герои еще двух статей почти полностью повторяли путь несчастного учителя математики из Воронежа: сорокалетняя домохозяйка из Лиона, которая внезапно почувствовала тягу к рисованию, и двадцатилетний гимнаст из Харькова, у которого вдруг открылись экстрасенсорные способности. Всех этих людей объединяло много общего: в разное время они пережили клиническую смерть, талант их проявился неожиданно, бурно, но очень кратковременно, потому что жизни их внезапно обрываются. В Светлом. В результате самоубийства. Кстати, история француженки из Лиона нашла продолжение. Спустя месяц после ее смерти родственники выставили на аукцион ее картины. Все до одной – а всего их было двенадцать – были куплены русским художником Василием Крымовым, что проживает в городе Светлый. Как утверждает автор статьи, стиль художника и француженки был идентичным.

Светлый, Светлый, Светлый. Все сходится на этом чертовом городе. Кома. Все сходится и на ней. Самоубийства. В каждом случае было самоубийство. Внезапно пробудившийся талант… Судя по всему – повторение чужого таланта. А ее собственные способности? Они тоже повторение? Повторение, заимствование или что-то другое? Старая негритянка передала ей свой дар, когда Полина была в коме. Передала, подарила, наполнила до краев, но, в отличие от композитора Покровского, не потребовала его назад.

Ведущий и ведомый. Вероятно, все дело в их взаимоотношениях. Негритянка передала ей свой дар добровольно и… сознательно? Да, именно сознательно. Они увидели и услышали друг друга. Не это ли имел в виду Мартиросян? Но что послужило для них эффектом разбившейся тарелки?

Полина откинулась в кресле, прикрыла глаза, пытаясь снова войти в то состояние воспоминания-транса, которое сегодня уже пережила. Представила дорогу, представила рисунок, представила негритянку. Но ничего не вышло: картинки оставались отдельными картинками и не желали сливаться в поток. Тогда она стала эти картинки складывать, просто, без всякого транса, последовательно одну за другой. Получилась довольно стройная история – рассказ по картинкам о девушке Полине, которая, осознав весь ужас реальности, не захотела в нее возвращаться. Повернула назад, в смерть – и с размаху налетела на эту старую темнокожую женщину. Вот тут-то они друг друга увидели. Столкновение душ в состоянии комы и есть эффект разбившейся тарелки. Но для этого нужно, чтобы обе души находились в одной параллели – в один и тот же момент пребывали в состоянии клинической смерти.

Учитель из Воронежа, француженка из Лиона, гимнаст из Харькова побывали на границе жизни и смерти и обрели дар. Но, получается, не сразу, как только вышли из комы, а через какое-то время – в случае с француженкой так довольно продолжительное. Значит ли это, что дар они обрели не в коме? Да, наверное. Но на каждом из тех, кто там побывал, сохраняется особый отпечаток. Человек меняется так или иначе. И меняется очень существенно. Полина по себе это знает. Переживший клиническую смерть навсегда остается как бы одной ногой там и может, как антенна, улавливать мысли, воспоминания, чувства того, кто в коме находится в данный момент. Все это происходит не умышленно: ни передающий, ни улавливающий и сами этого не понимают – они не видят друг друга и в обычном понимании не слышат. Возможен ли для них эффект разбившейся тарелки? Вполне вероятно. Но во всех этих трех случаях его не произошло. Учитель «услышал» музыку Покровского, французская домохозяйка – вероятней всего, увидела картины художника из Светлого, гимнаст… О нем информации мало, но, скорее всего, в его случае было нечто подобное. Но одно не понятно: почему эти люди покончили с собой? И почему с разных концов мира приехали для этого в Светлый? Возможно, здесь-то и кроется некое преступное изобретение Мартиросяна. Значит, никакая он не жертва.

Интересно, а как сложилась дальше творческая жизнь художника Крымова и композитора Покровского? Повлияла ли на них вся эта история. Должна была повлиять. Продолжают ли они работать? И, если продолжают, не изменился ли стиль их творчества, тематика, жанр? Полина набрала новый запрос. И натолкнулась на такое, отчего долго не могла прийти в себя.

В конце января этого года художник Василий Крымов, закончив свою последнюю картину «Реквием Сальери», выбросился из окна и разбился насмерть. По описанию, которое Полина запросила, картина представляла собой некий странный автопортрет: художник в историческом костюме представляет себя композитором Сальери. Но еще больше Полину потрясла следующая информация. Пятнадцатого сентября, в тот самый день, когда из Светлого в Нальчик вылетели Инга и Альберт Мартиросяны, в ресторане аэропорта покончил жизнь самоубийством композитор Покровский. В кармане его пиджака нашли записку: «Ты был прав. Спасибо, что подсказал выход». Записка эта была написана на обороте фотографии последней картины Крымова «Реквием Сальери» и, судя по всему, обращена именно к нему.

Конечно, и здесь без участия Мартиросяна не обошлось. Полина почувствовала к нему прямо-таки физическую ненависть. И почему-то прониклась сочувствием к Соловьеву. Никакой Игорь Соловьев не преступник, как думалось Виктору, он не может быть повинен в гибели Мартиросяна, он сам его жертва.

О прошлом Соловьева им с Виктором ничего неизвестно, но, возможно, и он когда-то пережил клиническую смерть. Даже наверняка. Потому и попытался повторить путь Мартиросяна – он его «уловил», как антенна. И это значит… Что Мартиросян все еще жив и находится в коме? Но где его искать? И где искать Ингу, которая тоже находится в коме? Господи, какое-то сплошное путешествие в страну комы! И почему Полина не видит Мартиросяна? Ингу видит, а его нет? Они с Альбертом Мартиросяном настроены на разную волну, – уж, конечно, на разную! – и это мешает им встретиться? Или Соловьев мешает? Не специально, конечно, ничего об этом не зная, не понимая, что происходит.

Мешает, но может помочь. Нужно его срочно найти. Только он сумеет понять, где находится Мартиросян, только он сможет его увидеть. Если, конечно, усмехнулась Полина, удастся отыскать подходящую тарелку, которая создаст нужный эффект.

Но в любом случае, не без злорадства подумала она, хочет того Виктор или нет, теперь ему точно придется лететь в Светлый. А чудная девочка Иришка останется в своем Нальчике.

Полина поднялась, потянулась – от долгого сидения все тело затекло. Хотела позвонить Виктору, но, случайно задев кнопку своих «говорящих» часов, обнаружила, что давно уже ночь, почти утро – половина четвертого. Удивилась, что прошло столько времени, и вдруг ощутила страшный, прямо-таки непереносимый голод. Ну, конечно, она ведь весь день ничего не ела.

Дожидаясь, когда разогреется ее несчастный, окаменевший бифштекс, Полина проверила телефон. Оказалось, что Виктор звонил, причем несколько раз, а она и не слышала. В конце концов он послал смс: «Завтра вылетаю в Светлый». Ну, что ж, и прекрасно, какое единение мыслей!

Бифштекс наконец разогрелся, звук отключившейся микроволновки совсем не испугал голодную Полину: она с нетерпением ждала этого милого желудку сигнала. Эффект разбившейся тарелки – это эффект неожиданности, подумала она, доставая бифштекс, нужно застать Соловьева врасплох, вызвать у него легкий шок. Впрочем, совсем не обязательно, что это сработает: возможно, для того чтобы они друг друга «услышали», нужно вызвать этот самый шок у Мартиросяна.

Поужинав, Полина вернулась в комнату, прилегла на диван с плеером. Позвонить Виктору можно не раньше, чем часа через два. Спать ей совсем не хотелось, она была уверена, что не уснет, но тут же уснула.

Разбудил ее звук телефона – мелодия Виктора. Полина вскочила, вспомнила, что телефон остался на кухне, бросилась туда, со сна плохо ориентируясь в пространстве, налетела на злосчастный столик с вазой, ударилась коленкой. И тут только сообразила, что никакого телефонного звонка в принципе услышать не могла – плеер все еще работал, из наушников звучала музыка, она так и уснула, не выключив его. Выдернула наушники, прислушалась – действительно, телефон молчит, ей просто показалось. А в следующий момент произошла самая ужасная вещь, какая только могла случиться: отчетливо и ясно Полина увидела Виктора.