Лёшка довольно долго колебался: включать или не включать? Не потому что боялся – просто было совершенно непонятно, чего ожидать от затеянной талисманом «Игры». «Ты не знаешь, о чём говоришь!» – вопил в истерике Погремушка. «Мы не знаем, с чем имеем дело», – повторяла мадам Добрэн. В конце концов Лёшка решил, что будет действовать по обстоятельствам, и, резко выдохнув, включил смартфон. На чёрном матовом экране проступили алые буквы: «Добро пожаловать в Игру, сетевой партнёр!»

Ослепительно-ясный морозный день плавно переходит в вечер. Солнце коснулось вершины западного холма, но ещё не скрылось, и снег окрашен багрянцем лучей. Со стороны восточного холма тени наливаются синевой, а впереди – бесконечное искрящееся пространство, на котором играют закатные краски. Пустота и тишина, кажется, упади снежинка, и то можно услышать. Но небо ясное, ни облачка, ни ветерка. Слышны только шаги да дыхание маленького человечка.

Мальчику лет шесть-семь. На нём косматая серая шубка, великоватая ему шапка, сползающая на лоб, варежки размера на два больше, чем нужно маленьким ладошкам, валенки, к которым кожаными ремнями привязаны короткие лыжи. Пушистый шерстяной платок кто-то заботливо замотал мальчику по самые глаза, чтобы уберечь его дыхание от мороза, но паренёк сдвинул платок вниз, и теперь с наслаждением вдыхает ртом студёный воздух и выдыхает молочный пар. Детское дыхание да мерный хруст лыж по насту – единственные звуки, нарушающие тишину.

Взрослые называют это место Идавелль-полем, для мальчика же оно – просто родина. Самое знакомое и дорогое место в мире. Место, где нет тревог и забот, где всё своё, близкое, родное – западный и восточный холмы, белое снежное пространство между ними; солнце, почти севшее за холм; месяц, бледно соседствующий с дневным светилом. Даже ямки, которые мальчик время от времени оставляет, оскальзываясь на насте и падая, тоже родные. Мальчик чувствует себя частью этого поля, а может, поле частью себя, и его переполняет любовь. Хочется расстегнуть шубку, распахнуться и обнять каждую снежинку под ногами, каждую звёздочку над головой! Так, как он обнимает маму.

В понедельник, первый школьный день после затянувшихся праздников, Алька не узнавала названого брата. Лёшка был обращён внутрь себя, и на её рассказы реагировал слабо, точнее, никак. Увлечённая подготовкой к своему дню рождения, девочка не стала к нему приставать. Во вторник Лёшка в школу не пришёл, и Алька заволновалась. Попробовала ему звонить, телефон не отвечал. После уроков она поспешила к другу домой. Открыла Лёшкина мама. Всегда улыбчивая и жизнерадостная, Ольга Владимировна выглядела осунувшейся.

– Спит. Утром пыталась растолкать в школу, но он пробормотал что-то, вроде сил нет, и толком не проснулся. Участковый врач не сумел диагноз поставить. Вызвала «скорую», пусть в больнице обследуют.

Алькины глаза мгновенно увлажнились:

– Можно я с ним посижу немножко?

Лёшка спал тихо, без малейшего движения. Дыхание было едва заметным. Алька присела на краешек его кровати:

– Лёш, это я, проснись. Ну, открой же глаза! Слышишь?! – Алька потрясла спящего за плечи, но тот не реагировал.

Дверь распахнулась, впуская молодого румяного врача «скорой помощи».

– Говорите, спит больной, мамаша? А это что за красотка над ним слёзы льёт? Подруга? Вот ведь любовь-морковь! – Доктор жизнерадостно хохотнул. – Телефончик парня возьмите. При нём оставите. Как очнётся, сразу вам позвонит.

Доктор указал на смартфон, валявшийся на тумбочке возле Лёшкиного изголовья.

Лохматый гигант сунул в рот зелёную ветку и прижмурил маленькие глазки. С наслаждением пожевал и потянулся хоботом за следующей. Летом большая семья всегда перебиралась к пойме реки, чтобы лакомиться сочным лозняком. Поодаль, на пригорке, начинался хвойный лес, почти чёрный по сравнению с яркой зеленью травы и кустарника низины. На вершине переднего дерева, длинного и корявого, сидел такой же неказистый ворон и неодобрительно косился на заполонивших низину громадных животных. Впрочем, опасности для ворона они не представляли невзирая на чудовищные размеры, угрожающие бивни и огромные кучи навоза. В последних, по мнению птицы, даже имелся несомненный плюс. И всё же шумная возня гигантов раздражала ворона.

Птица отвернулась, собираясь почистить перья, как вдруг её блестящий глаз заметил круглый белый камушек внизу. Камушек ни с того ни с сего подпрыгнул. Ворон склонил голову и недоумённо воззрился на шалый камень. Камушек скакнул ещё раз. Вслед за первым подпрыгнул ещё один. И ещё. Почему камушкам положено лежать, а не выплясывать, ворон, конечно, не знал. Но что-то не понравилось ему в их поведении. «Непор-р-рядок», – каркнул ворон и сорвался с ветви. С воплями поднялась стая его сородичей и отчаянно замахала крыльями.

Внезапно воздух загудел. Ураганный ветер, возникший из ниоткуда, сначала придал птицам небывалое ускорение, потом в ярости скрутил их тельца. Со стороны реки раздался рёв. Лохматый гигант, не успев проглотить зелёную веточку, недоумённо повернулся на звук. Взбесившиеся бурые воды вырвались из русла, взметнулись до небес и обрушились на низину.

Последнее, что запомнил мальчик, – полный недоумения взгляд животного и вздыбленный к небу мохнатый хобот с падающей веточкой лозняка. И сразу вслед за этим невыразительный голос произнёс: «Ты умрёшь».

Мальчик закричал и проснулся.

Алька понуро плелась из школы. В ушах звучали перемешанные с всхлипываниями слова Ольги Владимировны: «Алёшу перевели в реанимацию, говорят, он в коме. Врачи ничего понять не могут».

– Чё, Лёха правда в реанимации?

Алька хмуро подняла голову. Перед ней стоял Стеклов «самых честных правил» (он же Гласс, он же Погремушка). Она недолюбливала Стеклова, а Лёшка откровенно его презирал.

– У тебя ведь сегодня день рождения? – не унимался Стеклов. – Тогда вот тебе подарок. Лёха просил меня передать, если сам не сможет.

Гласс протянул Альке смартфон.

– Бери-бери, не бойся! Этот чистый, его собственный.

– Что Лёша просил тебя сделать?!

– Смарт его тебе передать. Ты же с ним вроде дружила…

– Что значит дружила?! – возмутилась девочка неуместному употреблению прошедшего времени. – Я с Лёшей и сейчас дружу!

– Не-е-е, забудь! Это дело прошлое… Закэнселят его скоро, – угрюмо сообщил Стеклов.

Алька вздрогнула:

– Что ты сказал, Гласс?! А, ну, выкладывай, что тебе известно!

Диковато озираясь, Стеклов рассказал о прóклятой мобиле.

– Слушай, ты после того, как… ну… его закэнселят, может, со мной дружить станешь? Ты симпатичная, и я перед Лёхой вроде как в долгу.

Алька смерила Погремушку презрительным взглядом:

– Спасибо, что передал подарок. Ты действительно перед ним в долгу!

Вчера он, кажется, испугал маму…

Она сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы. Мальчик обожал, когда мама расплетала косы и начинала плавно водить гребнем вдоль длинных густых кудрей. Служанки помогали ей одеваться и раздеваться, но никогда не прикасались к её волосам. Никому не дозволялось трогать её волосы. Только ему. Он бросался к маме в объятия, нырял в шёлковый водопад её волос и удивлялся, что всякий раз они пахнут чем-то особенным. То липовым цветом, то морским бризом, то ранней осенью… Вдыхая аромат маминых волос, мальчик чувствовал себя укрытым от всех бед и напастей.

Но вчера было иначе. Вырвавшись из кошмара, он побежал к маме, с разбегу воткнулся в её колени и крепкокрепко прижался к ним. Мама отложила гребень и ласково подняла его подбородок:

– Посмотри на меня, Бальдр. Что-то случилось?

– Мама, если все-все в мире будут плакать из-за того, что я умер, я оживу?

Попасть в реанимацию оказалось невозможно – с Алькой никто не хотел даже разговаривать! Если бы случайно не встретился тот румяный врач со «скорой помощи», который отвёз Лёшку в больницу. Доставив в приёмное отделение очередного пациента, он с папкой бумаг проходил мимо, и Алька вцепилась в его рукав, как в спасательный круг:

– Доктор! Вы меня помните?! Мальчик заснувший! Он сейчас в коме, я знаю, как его спасти! Мне нужно к нему!!!

Доктор недоумённо поморгал от её воплей, потом вспомнил, пробормотал «любовь-морковь», спросил Лёшкину фамилию и пошёл что-то выяснять. Всё-таки это был правильный доктор! Он вернулся минут через пятнадцать в сопровождении женщины в зелёном костюме. Та повела Альку по запутанным больничным коридорам и наконец ввела в кабинет с табличкой «Заведующий отделением реанимации».

– Ну-с? – обратился к Альке немолодой мужчина с острыми чёрными буравчиками вместо глаз. Он сидел за большим столом и что-то писал. – Что мы имеем сообщить?

– Мне нужно увидеть Лёшу!

– Это невозможно. В реанимацию не пускают даже родственников, не говоря о посторонних.

Заведующий вновь занялся бумагами, давая понять, что разговор окончен.

– Я не посторонняя! – не сдавалась Алька. – Лёша мой лучший друг и названый брат!

– Хоть бы и родной.

– Я могу его спасти!

– Спасать – наше дело.

Алька задохнулась от злости! Этот твердолобый врач скорее позволит Лёшке умереть, чем отступит от своей инструкции. Ах, как она мечтала о талисмане! Посмотреть бы через кристалл в чёрные буравчики! В дверь постучали, и в кабинет вошла Лёшкина мама.

– Аля? – ахнула Ольга Владимировна, уставившись на девочку. – Что ты здесь делаешь?

– Рвётся к вашему сыну, – нелюбезно буркнул заведующий.

– Ольга Владимировна! Мне очень нужно к Лёше! Я могу ему помочь! Только я, и никто больше!

– Они с Алёшей дружат с пяти лет, – объяснила заведующему Ольга Владимировна и поднесла к глазам скомканный платок, – и оба такие фантазёры. Но доктор прав, Аля, в реанимацию нельзя.

И тут Альку осенило:

– Если я не могу увидеть Лёшу, то пусть у меня будет хоть что-то от него! Хотя бы телефон! У меня такой же! Вот! Можно, чтобы ему отнесли мой, а мне передали его? А когда он проснётся, мы снова поменяемся! Умоляю вас!!!

– Ладно, ладно, – поморщилась от её визга Лёшкина мама и взяла смартфон, который протягивала Алька. – Извините нас. Можно сделать так, как просит подруга моего сына?

Женщина в зелёном костюме коротко глянула на заведующего, тот раздражённо кивнул. Ему не терпелось, чтобы истеричная девчонка с дурацкими выдумками быстрее убралась из кабинета. Женщина взяла Алькин смартфон, вышла и через несколько минут вернулась точно с таким же.

Девочка просияла:

– Я буду держать в руках его телефон и очень-очень желать, чтобы Лёша выздоровел! И увидите, скоро он проснётся!