Глава 4

Обер-лейтенант с громкой фамилией Кайзер в очередной раз рассматривал разложенные на столе отчеты, написанные как его подчиненными, так и фельджандармами 9-й армии.

В ночь на 19 сентября был полностью уничтожен личный состав гаубичного дивизиона 251-й пехотной дивизии и часть артполка 102-й пехотной дивизии, остановившихся на ночь в лесочке недалеко от линии фронта. Что удивительно, все погибшие были убиты холодным оружием. Группы полевой жандармерии 102-й и 251-я пехотных дивизий совместно обследовали место убийства и пришли к выводу, что нужно вызвать криминалистов, чтобы уточнить обстоятельства трагедии. Так как батальон фельджандармерии, приданный 9-й армии, находился далеко, то был отправлен запрос в полевую жандармерию г. Великие Луки, откуда криминалисты могли добраться по железной дороге в течение двух-трех часов. Пауль Кайзер, возглавлявший городскую жандармерию, оперативно среагировал и отправил своих специалистов первым же поездом, который ему даже пришлось задержать на полчаса.

Из 190 человек, заночевавших на той страшной поляне, спастись удалось только троим. Еще несколько солдат были тяжело ранены и показания давать пока не могли.

История, конечно, неординарная, но для войны в общем-то обычная. Командиры проигнорировали близость линии фронта и не выставили дозорных в секретах. Шестеро часовых были расставлены очень неудачно. Кто виноват, уже не выяснить. Скорее всего, командир гаубичного дивизиона. В отличие от полевой артиллерии, работающей прямо на передовой, гаубицы всегда располагались во втором эшелоне войск. Поэтому командир дивизиона по привычке расставил часовых по тыловому варианту, за что и поплатился. Ну, а унтер-офицеры и солдаты последовали примеру своего командира и отнеслись легкомысленно к караульной службе. У одного из часовых заболел живот, и он ушел, бросив пост. Сам солдат, правда, рассказывал, что на посту не стоял, а когда ему понадобилось в кусты, просто по привычке оделся и взял винтовку.

– Вот дурак, – брезгливо поморщился Пауль. – Хотя бы выбросил каску и подсумки, тогда никто не усомнился бы в его словах. А так, кто же будет для похода в туалет облачаться в полное снаряжение.

Поработав весь день, криминалисты ночью вернулись в Великие Луки, прихватив с собой всех трех свидетелей для дальнейшего допроса. Кроме незадачливого часового, еще было двое ездовых, успевших скрыться, как только услышали крики. Разумеется, они тоже стали оправдываться и объяснять, что сначала поспешили на помощь, а удрали уже потом, когда увидели, что в живых никого не осталось. Один из них действительно смог рассказать, как все происходило, и выводы криминалистов подтверждали его слова. Сняв часовых, русские так быстро перекололи всех штыками, что никто не успел убежать. Некоторые из нападавших был в форме вермахта, что и позволило им подойти достаточно близко к караульным. Рассказу ездового тем более стоило доверять, что он не бросил винтовку и не стал прятаться в лесу, как его товарищ, а побежал за подмогой в расположение своих войск.

После целой ночи допросов ничего нового эта троица поведать уже не могла, и обер-лейтенант распорядился увести их. Дальнейшая судьба этих солдат Кайзера не волновала, ее определит суд. Отважного солдата, возможно, даже наградят, а его трусливого товарища и часового-засранца ждет расстрел или, если повезет, штрафной батальон.

Дело можно было бы закрывать, но оставался один очень странный момент – небольшой листок бумаги, заляпанный кровью, найденный под одним из трупов. На первый взгляд все выглядело так: советский разведчик, переодетый в немецкую форму, подошел к часовому и показал ему этот документ. Текст в нем, правда, был напечатан по-русски, но пока солдат разворачивал бумагу и доставал фонарик, его успели убить.

Содержание документа на первый взгляд было совершенно неинтересным, обычная квитанция на оплату коммунальных услуг. Вернее, необычная. Допрос сотрудников коммунального хозяйства города показал, что бланков, похожих на этот, никогда не было. Шрифт букв также был уникальным, а на оборотной стороне размещен странный текст, не имеющий отношения к содержимому лицевой стороны. Обер-лейтенант долго изучал перевод и рассматривал красивый шрифт оригинала и полностью утвердился во мнении, что это самая настоящая реклама. Причем выполнена она была на высоком уровне. Специалист, который ее составлял, мог бы зарабатывать большие деньги в западных странах.

Название населенного пункта тоже удивляло – Волгоград. Такого города в Советском Союзе не было. Но если в квитанции указаны плата за лифт и горячую воду, то дом должен быть новым и многоэтажным. Следовательно, город большой и имеет статус не ниже областного центра.

Довершала этот набор несуразностей самая главная деталь – дата квитанции. 2011 год.

Зачем все это нужно, в общем-то понятно – чтобы отвлечь всю германскую разведку и контрразведку в этом районе. Новости, полученные утром, подтверждали эту версию. Русские перешли в наступление и уничтожили штаб злополучной 102-й дивизии. Несколько батальонов сдались в плен, а оставшиеся разрозненные части блокированы, и в настоящий момент их позиции обрабатываются артиллерией. Можно считать несомненным, что в течение суток-двух дивизию уничтожат полностью, и в линии фронта будет зиять огромная дыра, закрыть которую в ближайшее время нечем. При этой мысли Пауль поежился. В том районе проходили две железные дороги, и обе они вели прямиком в Великие Луки, где он сейчас и находился. Ничего не скажешь, удачно красные выбрали место для наступления, но сейчас надо думать не об этом.

Была еще и другая версия, что документ подлинный. Как ни странно, но успешное наступление красных укладывалось и в эту схему. Получив из будущего информацию, а может даже и помощь, русские тут же с успехом ее использовали. Этот вариант следовало тщательно проработать.

«Допустим, все, что здесь напечатано, это правда. Какие можно сделать выводы? – рассуждал про себя Кайзер. – Если квитанция оказалась у разведчика, который легко с ней расстался, то он и был человеком из будущего. Для любого другого даже такой незначительный документ представлял бы огромную ценность, и его не стали бы оставлять на месте боя. Это первый вывод».

Довольный собою, обер-лейтенант налил себе коньяка и, глянув на свои погоны, выпил за очередное звание, которого он в свои пятьдесят лет уже заждался.

«Теперь попробуем представить ситуацию в Советском Союзе будущего, – продолжал он размышлять, – текст русский, названия улиц остались советскими, город процветает. Значит, после победы Гитлер, как и планировал, оставил Сталину все земли за Волгой. Очевидно, Волгоград – это новая столица, заменившая Москву, которую мы скоро захватим. Некоторые локальные успехи русских, как захват Ельни, значения не имеют. – Выпитый коньяк поднял офицеру настроение, и теперь он уже перестал опасаться наступления красных. – Мудрый фюрер, конечно же, приказал этому дикарю построить новую столицу на самой границе, чтобы держать ее под контролем».

Представив себе огромный аэродром люфтваффе в пяти минутах полета от русской столицы, Пауль усмехнулся и снова достал из сейфа коньяк. Непередаваемый аромат и вкус благородного напитка успокаивали и помогали обдумывать все спокойно, без негативных эмоций.

«Под протекторатом великого Рейха Россия процветала, не опасаясь внешних врагов. Но неблагодарные русские, не сумевшие одолеть Германию в честной войне, придумали подлую хитрость. Они как-то смогли изобрести машину времени, как в романе Уэллса, но, разумеется, воспользовались ею очень неумело. Попади они хотя бы на три месяца раньше, то смогли бы значительно улучшить ход войны. Вполне возможно, что машину изобрели арийцы в каком-нибудь исследовательском институте, из соображений безопасности расположенном на этой малонаселенной территории. Это вполне логично, ведь опыты могли сопровождаться разрушительными последствиями. Весь обслуживающий персонал набирался из туземцев, а техников, имеющих хоть какое-то образование, вызывали из советской столицы. Семьдесят лет мира расслабили наших потомков, и они халатно отнеслись к охране объекта, не ожидая от этих дикарей никакого подвоха. Тогда становится понятным, зачем разведчик из будущего таскал с собой эту бумажку и почему он действовал так непрофессионально».

Выстроенная теория была стройной и логичной. Если русский из будущего действительно существовал, то он был техником, а не кадровым военным, и его будет не трудно нейтрализовать. Если же это игры советской разведки, то нужно все хорошенько выяснить.

Спрятав бутылку подальше, Пауль приказал вызвать к нему начальника городской полиции и стал обдумывать план действия.

Начальником полиции в Великих Луках был бывший майор Красной армии Филипиков. Бывший советский командир был одним из тех людей, кто главным способом продвижения по службе считает интриги и доносы. Когда в 1937 году всем доносам стали давать ход, он удвоил свои старания, и благодаря его усилиям было арестовано или уволено из армии все командование полка, в котором он служил. Поднявшись по должностной лестнице на одну ступеньку вверх, он не успокоился и продолжал загружать следственные органы работой. Но почему-то по службе его больше не продвигали, хотя и присвоили очередное звание майора. А потом началось страшное. Ежов оказался врагом народа, и его самого расстреляли. Аресты прекратились, а рапорты Филипикова об антисоветской деятельности его командиров особисты начали просто рвать и выбрасывать. Сослуживцы перестали его бояться и теперь смотрели на него с откровенной неприязнью, многие перестали с ним здороваться. Даже лейтенанты осмеливались не отдавать майору честь, хотя это грозило им трибуналом.

А потом уволенные командиры стали постепенно возвращаться. Их восстанавливали в партии и назначали на прежние должности. Сначала это был в основном средний комсостав, но потом стали амнистировать и старших командиров, возвращавшихся из тюрем и лагерей.

Майор попросил о переводе в другую часть, и его просьбу тут же удовлетворили. Новым местом службы оказалась формируемая 174-я дивизия. Когда Филипиков узнал, что ее командующий, комбриг Зыгин из реабилитированных, то немного перепугался. Но все обошлось, и мало того, майора назначили на великолепную должность начальника отдела тыла дивизии. Комбриг был не лишен некоторых маленьких человеческих слабостей и любил щедро угощать своих сослуживцев. Ненормативный расход водки и продуктов, которыми заведовал майор, не только обеспечивал ему расположение начальства, но и позволял хорошо зарабатывать.

Когда началась война, Зыгин проявил себя образцовым командиром. Немецкий генерал Гот, бывший невысокого мнения о советских командирах, отметил, что «лишь в Полоцке находится способный руководитель», имея в виду комбрига. Даже попав в окружение, Зыгин смог вывести из него не только свои войска, но и всю армию. Он вникал во все тонкости управления войсками, всегда лично изучал обстановку на местности и очень бережно относился к бойцам. В историю вошла фраза, которую комдив сказал командиру подразделения, пожалевшему усталых солдат и разрешившему им спать, вместо того чтобы окапываться. «Запомните, дорогой, солдата не жалеть, а беречь надо».

Было ясно, что такой отличный командующий сделает хорошую карьеру, и под его начало скоро дадут армию. В этом случае Филипикова тоже ждало повышение. И в военное время Зыгин считал своей обязанностью хорошо кормить командный состав, для чего даже держал профессионального повара, работавшего до войны в «Гранд-отеле». В общем, должность начтыла армии была не за горами.

Но майор сделал другой выбор. Когда вермахт начал захватывать один город за другим, он убедил себя в том, что Советский Союз проиграет войну так же быстро, как и Франция. При первой же возможности Филипиков сдался в плен и стал добровольно сотрудничать с оккупантами. Сначала его назначили начальником полиции в лагере для военнопленных, где он успешно выявлял коммунистов и евреев. Способности новоиспеченного полицая не остались незамеченными, и бывшего майора перевели в Великие Луки на новую должность.

Начальник полевой жандармерии встретил его на редкость любезно, даже вышел навстречу.

– Присаживайтесь, герр майор, попробуйте коньяк. Настоящий, французский. Сейчас такой трудно достать. – И без переводчика можно было понять, что Кайзеру нужно что-то очень важное, раз он так распинается. Но вот, наконец, заговорили и о деле.

– У вас, Елизар Романович, есть честные, смышленые люди, которые готовы пойти на риск, лишь бы принести пользу своей новой родине. – Это было утверждение, а не вопрос.

– Да, герр офицер, у меня много таких людей.

– Тогда прямо сейчас приведите ко мне несколько человек. Особые требования к ним будут следующие…

Через полчаса обер-лейтенант уже беседовал с первым кандидатом:

– Вас мы хотим послать нашим агентом за линию фронта. Мы можем не опасаться, что вы добровольно перейдете к большевикам, ведь есть много свидетелей, видевших, как вы заживо бросали еврейских детей в могилу.

– Не бросал, а аккуратно клал, герр офицер, – возразил полицейский.

– Это не важно, – Пауль с трудом сдерживал раздражение. Подумать только, с каким материалом ему приходится работать. Пусть среди русских и очень мало умных, но они все-таки есть. А все разумные люди должны понимать, на чьей стороне будет победа, и поскорее перебежать на сторону победителя. Так почему же тогда в полиции служат в основном одни идиоты?

Но все-таки двух подходящих людей, бывших офицеров, отобрать удалось. Поразмыслив, начальник жандармерии решил только одного из них полностью посвятить в свои планы, а второго оставить у первого на подхвате. Остальные участники операции вообще ничего не должны были знать. Их задачей являлось просто подтвердить легенды основных агентов.

Командир полицейского взвода Валуев роман Уэллса тоже читал, поэтому идею перемещения во времени уловил на лету. Он сидел перед обер-лейтенантом и внимательно выслушивал инструкции. В отличие от него, переводчица жандармерии фрау Карляйтис была потрясена. Она бледнела и держалась за столешницу, чтобы не свалиться со стула, так что беседу время от времени приходилось прерывать. Когда начальник первый раз ввел ее в курс дела, она ему тут же безоговорочно поверила, как и положено дисциплинированному подчиненному. А поверив, сразу упала в обморок. Вот и сейчас ее глаза подозрительно начинали закатываться. В очередной раз дав понюхать фрау нашатырный спирт, Кайзер продолжил:

– Вы, Олег Семенович, человек образованный, почти инженер, и сможете убедительно рассказать о технике будущего. Кое-какие идеи я вам подскажу. Но, конечно, обмануть его нам не удастся, ведь мы ничего не знаем о будущих политических событиях. Поэтому я предлагаю вот что…

Следователь с большим стажем работы, Пауль привык мыслить логически, анализируя всевозможные факторы и строя различные версии. То, что дело было необычным, его нисколько не смущало. В его работе часто приходилось выбирать между несколькими версиями событий, а теперь оказалось, что несколько различных вариантов мировой истории могли существовать одновременно. К этому выводу он пришел довольно легко. Если человек из будущего прибыл сюда и помог уничтожить целую дивизию, то ход истории изменился. Неважно насколько именно, но изменился. Даже если ему больше ничего сделать не удастся, а сюда оперативно пришлют войска из резерва, то все равно судьба нескольких тысяч солдат будет уже совсем другой. Кто-то погиб или попал в плен, кто-то тяжело ранен. Через семьдесят лет эти изменения коснутся уже миллионов людей. В любом случае в 2011 году мир будет существенно отличаться от первоначального варианта. А если там опять кто-нибудь изобретет машину времени и отправится в прошлое, то он добавит новые изменения.

– Разведчик из будущего должен все это понимать. Поэтому он поверит в то, что в вашем мире история пошла совсем по-другому, – подытожил Кайзер свои размышления. – Так что не бойтесь импровизировать.

Связь с вами мы осуществлять не сможем, поэтому для нас крайне важно, чтобы вы вернулись. Теперь давайте проработает план внедрения, времени у нас очень мало.

На этот раз утром нас не бомбили, что и неудивительно. Всю отлаженную немецкую систему управления войсками в этом районе мы нарушили. Поэтому всем удалось хорошо выспаться. Как и положено в армии, я распорядился выводить личный состав на утреннюю зарядку, хотя, судя по времени, правильней было бы назвать ее дневной.

Бойцы, уже отвыкшие от строгого распорядка дня, даже немного поворчали, видимо считая, что физических упражнений по рытью окопов и ночных «прогулок» более чем достаточно. Поэтому все с восторгом встретили приезд полевой кухни, прервавший физзарядку. Ели мы не спеша, наслаждаясь отдыхом, а потом с удовольствием пили горячий чай. На сладкое у нас были шоколадные конфеты, входившие в немецкий боевой паек. Фрицам он уже ни к чему, а для нас это законный трофей, и довольно вкусный.

После обеда всем раздали трофейные карабины и пулеметы, а также передали приказ как можно быстрее освоить немецкое оружие. Пока у нас хватало «мосинок», но в ходе ожесточенных боев боеприпасы быстро заканчиваются, да и пополнение нам могут прислать безоружным. Так что иметь запас никогда не помешает. А что касается пулеметов, то их никогда мало не бывает. Жаль только, что регулярных поставок боеприпасов калибра 7,92 ожидать не приходится.

Так как никому из нас раньше не приходилось пользоваться «Маузерами Г-98», то мы немного потренировались вынимать из них затвор, заряжать и разряжать. В качестве инструктора нам выделили полкового разведчика Смирнова, как специалиста по всему немецкому.

– Запомните самое главное, – учил он. – Наши патроны к немецкой винтовке не подходят. Далее, если штык примкнут, то вести огонь нельзя, поэтому штык нужно носить в ножнах. Заряжается карабин рукояткой затвора так же, как и на наших винтовках. После израсходования последнего патрона затвор не закрывается, чтобы стрелок не забыл зарядить новую обойму. А теперь посмотрите сюда. Сзади затвора расположен предохранитель. Если его повернуть вправо, то стрелять нельзя. Положение влево позволяет вести огонь.

Шустрый Стрелин тут же попробовал поставить флажок предохранителя вертикально и довольно пощелкал затвором.

– Товарищ командир, в среднем положении затвор двигается, но стрелять нельзя.

Маркировку немецких патронов разведчик не знал, но зато я немного помнил, хотя и довольно смутно. Правда, я не понимаю, почему для Г-98 существует так много видов пуль. Кроме легких и бронебойных, еще есть и тяжелые. Описывать всю эту классификацию я не стал и объяснил коротко:

– Если вокруг капсюля красное кольцо, то оно обозначает бронебойные, зажигательные и бронебойнотрассирующие пули. Отложите все такие патроны, мы их будем использовать для стрельбы по бронетехнике.

Иванов, по доброте душевной, из четырех станковых пулеметов три раздал другим ротам и пулеметному взводу, но один все-таки остался нам, и сейчас пулеметный расчет увлеченно обучался на нем зенитной стрельбе.

Зато при распределении ручных пулеметов я совершенно честно объяснил комбату, что чешские ZB-30 более старые, чем германские МГ-34, и емкость магазина у него маленькая. Одним словом, никуда не годный хлам. Но так как мы легко добудем себе новые трофеи, то пока готовы забрать этот хлам себе.

О такой маленькой детали, как вес, а он у чешского пулемета в полтора раза меньше, я упоминать не стал. В конце концов, Иванов сам держал пулеметы в руках, и видел, какие они легкие. Хотя по современным меркам и восемь килограммов для ручника многовато, но в эту войну вообще нормальным считалось двенадцать – столько весили и «Дегтярев пехотный», и МГ.

Теперь на сорок человек у нас имелось шесть пулеметов, и еще несколько капитан пообещал выделить из новых трофеев, захваченных этой ночью за рекой. И действительно, вскоре к нам подъехала повозка, привезшая немецкие автоматы, пулеметы, пистолеты и большое количество боеприпасов. Учитывая то, что в роте еще было два миномета, стрелков с винтовками у нас уже почти не оставалось. Особенно туго приходилось расчету «максима». По-хорошему, в нем должно состоять пять бойцов: наводчик со своим помощником, заряжающий и два подносчика лент. Два человека, конечно, могли стрелять из пулемета. Но когда его перевозили, то им уже требовалась помощь. А если придется переносить «максим» на руках, то меньше чем впятером с ним не справиться. Его четырехпудовая тушка разбирается на три части, а еще нужно тащить ящики с патронами.

У меня даже появилась мысль поменяться пулеметами с каким-нибудь подразделением, но опытные солдаты отговорили. Пусть перевозить эту древнюю конструкцию и неудобно, но зато по надежности и точности стрельбы ей нет равных. Нужно только запастись глицерином для охлаждения, а если его нет, то вовремя менять воду в кожухе, и тогда ствол станкового пулемета никогда не перегреется. Так что при наличии достаточного количества патронов можно вести огонь длинными очередями. Тяжелый щиток, на который сыпалось множество проклятий во время походов, тем не менее спас немало жизней. После боев пулеметчики часто находили на нем отметки от вражеских пуль.

После изучения карабинов настала очередь трофейных гранат. Колотушками М-24 мы уже пользовались, но Смирнов взялся разъяснить нам все тонкости, которые бойцы могли и не знать.

– Первая ошибка бывает, когда при снаряжении гранаты боец вставляет детонатор не той стороной. – Объясняя, он тут же все наглядно показывал. – После того как детонатор вставлен в гнездо, ручку следует вкручивать плавно и очень осторожно. Перед броском гранаты надо открутить колпачок, взять левой рукой шарик и очень быстро выдернуть. Теперь считайте.

Сержант бросил гранату, улетевшую метров на шестьдесят, где она вскоре взорвалась.

– По инструкции время замедления взрыва не больше пяти секунд. Но на практике обычно проходит не меньше восьми. Поэтому всегда считайте до трех и только после этого бросайте, иначе враги успеют или отбежать от места взрыва, или даже швырнуть гранату обратно.

– А если она взорвется, не успев упасть на землю? – спросил кто-то из молодых.

– Это очень хорошо. Тогда осколки, летящие вниз, не уйдут бесполезно в землю, а найдут цель. Теперь посмотрим, что будет, если запальный шнур выдергивать медленно.

Смирнов снарядил следующую колотушку, не спеша вытянул шарик и тут же бросил гранату.

– Принцип действия запала здесь точно такой же, как у обычных спичек, – продолжал он пояснять. – Если чиркать спичкой медленно, то она не загорится. Поэтому при недостаточно энергичном выдергивании шнура воспламенения терочного состава не происходит, и взрыва не последует.

Проводя учебу, мы с тревогой прислушивались к канонаде на юго-западе. Редкие разрывы постепенно перешли в непрерывный грохот, и было непонятно, кто кого атакует. Поэтому, как только на наших позициях нарисовался комбат, я тут же пристал к нему с расспросами.

– Как там дела? – я кивнул в сторону западного берега, где постепенно нарастал гул артподготовки.

– Сейчас покажу.

Иванов достал из планшета карту, разложил прямо на ящике с гранатами и начал рассказывать.

– Утром 243-я дивизия подошла к селу Ерохино, куда сбежали остатки немцев с плацдарма. Помощи им ждать особо неоткуда. Дорогу на север к Фомино и дальше на Андреаполь наша дивизия перекрыла. С юго-запада немцы еще удерживают село Ваулино, но за ними, в Данилово, уже несколько дней находятся наши войска, и они блокируют дорогу на юг. Прямо на запад дорог практически нет, там сплошные болота, речки и леса. Вчера, после того как плацдарм освободили, наши пытались подойти к Ерохино поближе, но были остановлены сильным огнем, и форсировать реку не смогли. А теперь, после захвата Синичино, появилась возможность выйти к селу по правому берегу, через лес. Атаковать их наши еще не начинали. Ждут, пока артиллерия не сровняет все их укрепления с землей. Кстати, две трофейные гаубицы активно используются. Снарядов к ним столько, что можно не экономить. Немцы пытаются огрызаться, но где расположены наши войска в лесу, не знают. Подвоза боеприпасов к ним теперь не ожидается, так что шансов у фрицев нет. Я слышал, им тоже предложат сдаться, как гарнизону Синичино. Для этого хотят использовать несколько пленных офицеров. Они должны будут объяснить немцам, что в плену их никто убивать и мучить не будет.

– Только начальника штаба пусть не дергают. Он раненый, ему в госпиталь надо, – тихо попросил я, опустив глаза. Из-за моей несдержанности, пусть и тысячу раз оправданной, теперь будет затруднительно использовать полковника для переговоров.

– А, этого вонючку, – Сергей сморщил нос. – Его сразу из медсанбата в штаб армии увезли. Лучше расскажи, как твои орлы трофейное оружие осваивают.

– Заряжать и собирать-разбирать научились, теперь надо пристрелять. Мы можем потратить часть патронов на пристрелку?

– Да сколько угодно. В селе мы этих патронов целый склад захватили.

– А на правый берег нас пока не переводят?

– Нет, там будут другие подразделения. А мы, получается, теперь находимся во второй линии обороны.

Я отправил бойцов расставить на берегу реки ящики, которые будут служить нам мишенями для пулеметчиков. Для автоматчиков мишени расставили поближе – перед ложной линией окопов в ста пятидесяти метрах отсюда.

– Кстати, Сергей, у нас должно быть много трофейных пистолетов. Хорошо бы их раздать всем пулеметчикам и минометчикам. Это удобнее, чем таскать винтовку.

– Наш комполка уже распорядился, чтобы отобрали девятимиллиметровые пистолеты, и желательно однотипные – «Люгер» или «Вальтер-38». Вам, естественно, их выдадут в первую очередь. А ты уверен, что тебе нужно много немецких карабинов, если у всех бойцов в роте будут или автоматы, или пистолеты? Может, все винтовки сдашь на склад?

– Ну вот сам подсчитай. Ты здесь уже три недели. Все это время шли бои, было много раненых и убитых. Отступать нашему полку не приходилось, и все оружие выбывших бойцов осталось здесь. А что мы видим по факту? На сорок бойцов роты только полсотни исправных «мосинок». Почему, как считаешь?

– Потому что в бою даже опытным бойцам винтовки чистить некогда, а в окопах же всегда пыль и грязь. От вражеских обстрелов оружие тоже постоянно засыпает землей. Часто бывает, что возьмешь винтовку в руки, а затвор не работает. Но это еще полбеды, в этом случае «мосинку» можно после боя разобрать и почистить. А вот если грязь попала в ствол, то после выстрела винтовка выходит из строя уже навсегда.

– Вот видишь, а ведь в следующем пополнении к нам придут совсем неопытные бойцы, не умеющие следить за оружием. И еще заметь, ведь не все винтовки новые. Я уже обратил внимание, что на некоторых штыки не игольчатые, как положено, а широкие. Это значит, что со складов изымают дореволюционные запасы. Скоро бойцам станут выдавать совсем древние раритеты, которых только на один бой и хватит.

– А у нас уже есть эти самые ра-ри-теты. У некоторых старых винтовок нарезы до того сточены, что пуля не вращается, а летит кувыркаясь с громким тарахтением. Прицельная стрельба из такого оружия практически невозможна, и его сразу можно списывать.

– Вот-вот, но, по крайней мере, это «мосинки». А на складах еще остались «Ли-Энфельды» и прочее старье, которое будут раздавать ополченцам. В общем, ситуация с вооружением у нас критическая. Вот ты можешь сказать, почему нам мало людей дают?

– Ясно почему, в армии людей не хватает.

– Нет, людей как раз хватает, не хватает оружия. До войны в нашей армии было почти пять миллионов человек. В июле было мобилизовано еще четыре с половиной, не считая восьмисот тысяч призванных на сборы еще до войны. В августе еще пять миллионов. Почти все призывники уже должны пройти курс молодого бойца, но сюда их почти не присылают. На всем Западном и Брянском фронтах, вместе взятых, едва насчитывается миллион бойцов против двух миллионов немецких солдат.

– Ну, наверно, они строят укрепления. Пока мы сюда ехали, то видели, что во многих местах строят линии обороны. Там, конечно, в основном гражданские, но много людей в военной форме.

– Это хорошо, что строят, но здесь они тоже нужны. Вот только без оружия им тут делать нечего, а где его взять? К началу войны у нас было меньше восьми миллионов винтовок, если считать и совсем старые, уже прошедшие две войны. Но это в теории, а на самом деле половину из этого числа мы уже потеряли. Только на Украине немцы захватили на окружных складах больше миллиона винтовок, которые не успели эвакуировать. В других приграничных округах положение тоже было не лучше. Потом, ты знаешь, что большинство дивизий хотя бы по одному разу успели побывать в окружении, и очень много бойцов там погибло или было взято в плен.

Я перевел дух после своей тирады. Даже в победном 1945 году за четыре месяца выбыло из строя около миллиона единиц стрелкового оружия, хотя наши войска все время наступали, что уж говорить о 1941-м.

– К тому же не забывай, что японские самураи уже два раза на нас нападали, а сейчас только и ждут нашего поражения, чтобы захватить Дальний Восток и даже всю Сибирь.

– Мы уже накостыляли им как следует, особенно последний раз при Халхин-Голе. Неужели они не сделали из этого выводов?

– Выводы японцы как раз сделали, но не те, что надо. Они поняли, что с нами им не справиться, и решили подождать, пока немцы захватят Москву, и уже тогда нападать. Когда им станет ясно, что Германия войну не выиграет, вот тогда они пойдут искать противника себе по силам. А пока нам приходится держать большую группировку войск для защиты от них. Вот и получается, что войск у нас вроде бы много, но бойцов с оружием на самом деле мало. Поэтому я предлагаю трофейные карабины оставить в подразделении. Пришлют маршевое пополнение с «мосинками» – тогда оставим их про запас, все равно потом пригодятся. И еще, хорошо бы подкинуть идею командованию дивизии – во всех тыловых подразделениях советские винтовки изъять и отдать на передовую, а взамен им выдать немецкие карабины с двумя-тремя боекомплектами.

– Командир полка уже говорил об этом. Он хочет предложить эту идею комдиву. Кстати, я слышал, что сегодня нам наконец-то назначили нового командующего дивизией, и скоро он к нам приедет.

– Ну, Серега, – обиделся я. – Такие новости, а ты молчал. Давай рассказывай, кто теперь у нас комдив.

– Комбриг Кончиц. Зовут Николай Иванович. С утра он принимает дела в штабе, а потом сразу отправится посмотреть наш героический полк.

– Фамилия редкая, и я ее где-то слышал. Если не ошибаюсь, то Кончиц был военным советником в Китае. Раз он еще комбриг и не прошел переаттестацию, значит, пришел из запаса. Скорее всего, преподавал в какой-нибудь военной академии. Ты не знаешь, он уже успел повоевать на этой войне?

– И не только в этой. Капитан рассказывал, что он из кадровых царских офицеров. В Империалистическую командовал батальоном. Был тяжело ранен и попал в плен. Там он начал бунтовать, и немцы посадили его в тюрьму. Вернувшись из плена, товарищ Кончиц сразу вступил в Красную армию и воевал в Туркестане. В Китае он действительно пробыл несколько лет. В эту войну успешно воевал под Ельней. Ты же знаешь, что две недели назад наши войска освободили город. Ну ладно, продолжай занятия, а мне еще надо посмотреть, как дела в других ротах. Да, кстати, ты про миллионы потерянных винтовок лучше никому не рассказывай, ладно.

Предупредив штаб батальона, что рота начинает пристрелку оружия, а не ведет бой, мы вскоре начали стрелять по мишеням. Постепенно бойцы вошли в раж и расколошматили все ящики в щепки. Я пристрелял свой автомат, а потом на правах командира попробовал пострелять и из пулемета. Но увлекательное занятие прервал посыльный из штаба полка, приехавший на повозке. Капитан срочно вызывал меня к себе, чтобы познакомить с новым комдивом. Я уселся на козлы рядом с посыльным и, трясясь на кочках, наша колымага через пятнадцать минут доставила меня к знакомому подвалу.

В штабе уже толпилось много народа, но как только я вошел внутрь, адъютант сразу же подвел меня к командующему, сидевшему за столом с разложенной картой. Командир дивизии оказался высоким, подтянутым мужчиной лет пятидесяти, с орденом Боевого Красного Знамени. Его взгляд был полон уверенности и заражал всех своим оптимизмом. Надо признать, что после разгрома превосходящих сил противника на нашем участке фронта все основания для оптимизма у нас имелись. Сам комдив тоже недавно внес свой вклад в пусть маленькую, но все-таки победу.

Наступление советских войск под Ельней, в котором участвовал Кончиц, правда, не привело к выполнению главной задачи – перерезать коммуникации 2-й танковой группы Гудериана. Но все-таки оно показало, что при более-менее хорошей организации наступать мы можем. Вполне вероятно, что если бы с Ельнинского направления не сняли самые лучшие дивизии и не отозвали Жукова, то успехи могли быть более значительными. Нет, я прекрасно понимаю, что три дивизии погоды не сделали бы, и что будущие выдающиеся военачальники Конев, Жуков и многие другие в 1941-м еще не были такими опытными, какими станут через два-три года. Опыта наступления не имелось также ни у командиров среднего звена, ни у младшего комсостава. В конце концов, немцы просто перебросили бы войска с соседних участков фронта, но не дали бы перерезать дорогу Смоленск – Рославль.

В военном отношении освобождение крошечного участка земли двадцать на двадцать километров было незначительным, но в моральном плане разгром врага в хорошо укрепленном Ельнинском выступе было большой победой.

– Вот это и есть Соколов, о котором вам столько рассказывали, – представил меня капитан Козлов новому комдиву.

Пока я соображал, как правильно обратиться к командующему – комдив или комбриг, он сам с юношеской легкостью вскочил с табуретки и стал трясти мою руку.

– Ну, Соколов, молодец. Я напишу на тебя представление на Героя Советского Союза.

Мы с комполка переглянулись. Очевидно, у него появились те же мысли, что и у меня, потому что он тут же возразил.

– Нет, Николай Иванович, на Героя не надо. Достаточно ордена, и лучше Красного Знамени, чем Ленина. Чем выше награда, тем больше вероятность, что наградной лист в Верховном Совете не утвердят, а «Знаменем» уполномочен награждать командующий фронта.

– Ладно, напишу ходатайство на «Знамя» и сегодня же отправлю в штаб фронта. Я тоже слышал, что представления на Героя долго рассматривают и дают далеко не всем.

– Это после финской войны ввели новый порядок, – опять решил я продемонстрировать свою эрудированность. – Тогда один ушлый журналюга написал статью, где расписал свои же якобы совершенные подвиги. Ему дали звание Героя. Конечно, махинацию скоро раскрыли и жулика поставили к стенке. Но с тех пор всех, кого представляют к высшему званию, тщательно и долго проверяют.

Все присутствующие как-то странно на меня посмотрели, а я мысленно отругал себя за беспечность. Находясь в прошлом, надо обдумывать каждое слово, а я ляпаю все, что в голову придет.

Похвалив еще несколько отличившихся командиров, комдив отправился осматривать позиции других полков, не забыв пообещать утвердить все наградные списки, которые мы напишем.

Вернувшись в свою роту, я вместе со Свиридовым начал проводить полную инвентаризацию имевшихся у нас боеприпасов. Привычным делом старшина занимался с удовольствием. Мы пересчитывали и откладывали отдельно ящики с девятимиллиметровыми патронами под немецкие автоматы и пистолеты, патроны калибра 7,92 и 7,62 миллиметров. Трофейных карабинов у нас имелось достаточно, чтобы вооружить роту полного состава, поэтому большую часть винтовок мы решили законсервировать и отправить на склад полка. Группа бойцов под руководством Стрелина тщательно чистила оружие и покрывала карабины толстым слоем смазки.

Доставая очередной ящик из большой груды выделенной нам комбатом доли трофеев, Свиридов не мог удержаться от радостного возгласа, напоминая моряка Пенкрофта из «Таинственного острова». Но, в отличие от несчастного Пенкрофта, не нашедшего в ящике с сокровищами ни крошки табака, нам досталось несколько коробок сигарет. Отложив по три пачки каждому бойцу роты, остальные старшина приказал отнести в мой блиндаж, где они будут в наибольшей сохранности. На мой вопрос, почему бы не раздать сразу все, он объяснил, что сигареты мне нужно использовать в качестве поощрения отличившихся красноармейцев.

Закончив с оружием, мы отправились инвентаризировать гужевой транспорт. После раздела трофеев у нас осталось несколько телег. Хотя по штату они нам не полагались, но для перевозки нашего многочисленного оружия без них было не обойтись. Найденной в немецком имуществе краской старшина на каждой повозке вывел номер части и инвентарный номер, который затем записал в тетрадку. Лошадей мы нашли на полянке за лесочком, где они паслись под присмотром легкораненого бойца. По тому, как он ласково обращался с животными, было видно, что он или всю жизнь прослужил в кавалерии, или потомственный казак.

В лошадях я хотя и не разбирался, но заметил, что ночью видел и более крупных, чем те, что достались нам. Ездовой, действительно оказавшийся донским казаком, объяснил, что выбрал только наших лошадок, которые понимают русский язык.

– Вот смотрите, товарищ командир. Зорька!

Сразу две лошадки перестали пастись, подняли головы и подошли к нам. Они смотрели на нас так трогательно, что мы со старшиной тут же начали шарить по карманам в поисках сухаря, которым можно было бы их угостить.

– А как они так быстро привыкли к новому имени?

– Это их настоящие, товарищ командир, – усмехнулся ездовой.

– У немцев что, на каждую лошадь документ имелся?

– Да нет, я просто перебирал все лошадиные клички и смотрел, какая кобылка отзовется. К тому же лошадей часто называют так, как они выглядят. Вон у той цвет буланый, эта вот корноухая, у другой звездочка на лбу. Вот так я почти для всех имена и угадал.

Клички наших четвероногих старательный старшина тоже внес в свою тетрадку. Осмотрев лошадей, мы вернулись к окопам и стали вытаскивать из землянки трофейную форму, чтобы отобрать более-менее целую и отсортировать ее по размеру. Но вскоре наше занятие было прервано появлением столба пыли, быстро приближающегося со стороны штаба полка. В бинокль я разглядел легковую «эмку» в сопровождении грузовика с солдатами. Они свернули с грунтовки и явно направлялись к нам. Неужели Кончиц решил заглянуть в нашу роту? Но зачем?

Не доезжая до наших окопов метров триста, машины остановились. Солдаты выскочили из машины, и стало видно, что это не охрана комдива. Тех было больше, и вооружены они были автоматами, а этих только шесть человек, и почти все с винтовками. Бойцы осталась у машин, и только три человека, вышедшие из «эмки», пошли в мою сторону. Свиридов вопросительно посмотрел на меня, но я только пожал плечами. Кто это мог к нам пожаловать, мне было непонятно.

Вместе со Стрелиным и еще одним бойцом, вооружившись на всякий случай автоматами, мы вышли навстречу гостям. Еще издали я узнал нашего особиста. Он держался немного сзади и вел себя подчеркнуто уважительно по отношению к командиру, вышагивающему впереди. И неудивительно. Когда тот подошел поближе, то стали видны три шпалы на петлицах, соответствующие армейскому званию подполковника. Танин указал на меня, и капитан ГБ, одернув китель, подошел ко мне четким строевым шагом, отдал честь и отчеканил:

– Товарищ Соколов, разрешите представиться, капитан госбезопасности Куликов. Направлен к вам для выяснения некоторых обстоятельств. Разрешите поговорить с вами наедине.

– Да, конечно, пройдемте. – Я, как и все присутствующие, был ошарашен и напрочь забыл о приветствии, предусмотренном уставом. Танин тоже явно не ожидал такого и был удивлен не меньше моего. Он подозвал Стрелина и распорядился выставить часового недалеко от входа в мой блиндаж, никого не впускать.

Спустившись с гостем в землянку, я зажег керосиновую лампу и плотно прикрыл дверь.

– Разрешите присесть, товарищ старший лейтенант, разговор у нас, похоже, будет долгим.

– Конечно, товарищ Куликов, присаживайтесь.

Тянуть время мне не хотелось, да и самому было интересно узнать, за кого меня принимают. Поэтому я сразу взял быка за рога и спросил:

– Что вам обо мне известно?

– Вы не из нашего времени.