Утром наступление продолжилось, но как-то вяло, совсем не похоже на яростный натиск, который мы отбивали в предыдущие дни. Вражеские гаубицы почти не работали, и атаку поддерживали в основном минометы и полевая артиллерия, которую подтянули к переднему краю. Опасаясь орудий ПТО, немецкие танки остановились далеко от наших позиций, чтобы подавлять огневые точки с безопасного расстояния, и дальше шла только пехота. Казалось, что единственной целью фашистов было убедиться в том, что мы здесь, на месте, и никуда уходить не собираемся.

Подпустив противника на четыреста метров, начали стрелять наши пулеметы, которыми сразу было уничтожено до взвода пехоты. Попав под плотный огонь, немцы тут же залегли и начали отходить. После этого фрицы оставили нас в покое, вернувшись к исходному рубежу. Пару танков они, по уже сложившейся традиции, оставили дымиться на поле боя.

Хотя результаты короткой стычки в целом можно было назвать успешными, но немцы смогли уничтожить два наших орудия. Еще одна пушка осталась исправной, но ее расчет посекло осколками от близкого разрыва снаряда. Учитывая немногочисленность нашей артиллерии, это было серьезной потерей. Для пополнения поредевших расчетов сводной батареи ПТО, куда теперь входило четыре разных типа орудий, мы выделили человек десять пехотинцев. Подносчиков снарядов и заряжающих теперь имелось достаточно, но вот опытных наводчиков, которые играют главную роль при стрельбе прямой наводкой, не хватало. Пришлось становиться к орудийным прицелам уцелевшим командирам артвзводов.

Мы ждали следующего визита фрицев после обеда, который немецким солдатам пропускать не положено. Но новая атака почему-то не начиналась. Очень похоже на то, что в пылу наступательного порыва фашисты растратили все боеприпасы и теперь не знают, что делать.

К вечеру полковые разведчики притащили «языка», который подтвердил наши предположения о том, что снаряды у немцев на исходе, и они ждут, пока привезут новые. Эта информация получила подтверждение еще от нескольких источников, притащенных на других участках фронта. Один из пленных, служивший в полковой артиллерии, и поэтому более информированный, поведал интересные подробности, которые Соловьев тут же пересказал мне. Оказывается, в артиллерии танковой и пехотной дивизий, которые вели здесь наступление, был истрачен весь лимит снарядов, отпущенный для проведения операции. Поэтому требовалось не просто подвезти боеприпасы, а сначала выпросить их у командования. А учитывая, что все немецкие танковые группы должны были натолкнуться на подготовленную оборону, запасов снарядов у фон Бока оставалось очень мало.

Эта задержка нам на руку. Небо уже не просто хмурилось, а время от времени проливалось дождиком. Пусть пока коротким и реденьким, но скоро зарядят осенние затяжные ливни, и эта местность покроется непролазной грязью.

Но вообще-то трудно сказать, какая погода для нас лучше. Сейчас, пока деревья и кусты покрыты листвой, нам удобно маскировать оборонительные позиции, но зато немцы могут быстро передвигаться по сухим дорогам. Когда начнется распутица, вражеской технике придется плохо, но опадет листва, и наша маскировка ухудшится. Первые холода однозначно будут благоприятствовать немецкому наступлению, так как вся грязь замерзнет, и дороги станут проходимыми для машин. А к тому времени, когда начнутся настоящие морозы, наступательный порыв вермахта уже выдохнется, и он перейдет к обороне, так что страдать от холода придется уже нашим войскам, перешедшим в контрнаступление. Получается, что чаще всего погода будет против нас.

На следующий день, восьмого октября, мне позвонил дежурный из штаба полка.

– Товарищ командир, вам танки прислали. Танкисты просят вас подойти.

Удивившись, почему прислали именно мне, а не командиру полка или хотя бы батальона, я отправился в расположение штаба. Там меня ожидали несколько человек в танкистской форме, возглавляемых лейтенантом.

Внимательно проверив мои документы, командир танкистов попросил предъявить мое удостоверение сотрудника ГУГБ НКВД. Ничуть не удивившись тому, что фамилия во втором документе была другой, лейтенант достал блокнот и тщательно сверил номер удостоверения со своими записями. Наконец, убедившись в моей личности, он вытянулся, подал команду «смирно» своим танкистам и доложил по форме:

– Товарищ лейтенант госбезопасности, – после маленькой заминки он поправился: – Товарищ старший лейтенант, танковый взвод прибыл в ваше распоряжение согласно предписанию для проведения войсковых испытаний. Командир взвода лейтенант Яковлев.

– Вольно, лейтенант. Приступим к осмотру вашей чудо-техники.

Меня провели в рощицу, где под маскировочной сетью угадывались очертания двух «тридцатьчетверок».

– Маловато у вас танков для взвода, лейтенант, – огорченно констатировал я.

– Так точно, только два танка в наличии. Но зато новейшие образцы. Сам товарищ Малышев осматривал новую технику.

– Это который Малышев? – не понял я.

– Нарком танковой промышленности. Наркомат только недавно образовали, и вы о нем, наверно, еще не знаете.

– Действительно, мы тут на фронте не успеваем следить за всеми событиями.

Тем временем сеть с танков сняли, и я смог их хорошенько осмотреть. Увиденное меня приятно удивило. Первое, что бросалось в глаза – это командирские башенки, которые должны были появиться в массовом производстве только через пару лет. Мне приходилось видеть разные варианты таких башенок, но в этих сразу бросалось в глаза наличие не только горизонтальных обзорных щелей, но и вертикальных. Вряд ли это добавляло прочности, но хороший обзор в бою очень важен. Следующее отличие от современной техники – наличие многочисленных поручней для пехотинцев, которые должны будут ехать на броне. Еще к ним очень удобно привязывать ветки и прочую маскировку. Лобовой лист танка был усилен наспех приваренной плитой толщиной сантиметра полтора.

Вообще, новшеств появилось много, но все они были достаточно несложными. Вносились лишь те изменения, которые можно было сделать без остановки всего производства, но в то же время приносили существенную пользу. Так, например, было приварено сцепное буксирное устройство, и танк теперь мог перевозить прицеп или орудие. Скорее всего, постепенно будут исправляться и другие недостатки, присущие новой машине.

– А это кто приказал сделать? – Я указал на надпись, выведенную белой краской на башне: «На Великие Луки».

– Так товарищ Малышев, когда узнал, куда эту технику направляют, очень обрадовался и рассказал нам, что Великие Луки это его родной город. Он очень надеется, что его скоро освободят.

– Очень хорошо, – я даже от восторга потер руки, – пусть надпись остается.

– Еще бы не хорошо, ведь противника надо обманывать любым способом. Вполне возможно, что немецкий наблюдатель или разведчик прочитает надпись и добавит свою лепту в кампанию дезинформации, которую мы развернули.

– Ну что же, товарищи, – обратился я к танкистам. – Техника у вас хорошая, бойцы вы, как я понял, уже опытные. Осталось только поставить перед вами боевую задачу. Я смотрю, вы чем-то расстроены. Говорите, не стесняйтесь.

– Ну, – танкист не знал, как начать, – наши товарищи отправились дальше на запад, они будут гнать врага и освобождать нашу землю, а нам пришлось остаться здесь. Мы не спорим, при наступлении обязательно нужно защищать основания выступа от вражеских контратак. Вот только не совсем понятно, почему на оборону поставили наши «тридцатьчетверки», а не легкие Т-60.

А это хорошая новость. Значит, несколько танков отправили на запад, где они будут имитировать наличие крупных бронетанковых соединений. Если танкисты как следует подсуетятся, то смогут обозначить передвижение целого танкового полка. Для немцев это будет дополнительным стимулом, чтобы продолжать здесь наступление.

– Обещаю, – ободряюще улыбнулся я танкистам, – что здесь скучно тоже не будет. Вижу, что вам не терпится идти в атаку, но на этом участке фронта сейчас наступают немцы, которых нам нужно измотать упорной обороной. Против нас вермахт бросил пятую танковую дивизию. Как вы можете судить по номеру, она одна из первых, сформированных в Германии, и успела повоевать в Польше и Франции. До сих пор ее держали в резерве, и в боях против нас она не участвовала. В этом есть и хорошая сторона, и плохая. Можете сказать, какие именно?

– Так точно, – сразу отозвался Яковлев. – Плохо то, что эта дивизия полнокровная и полностью обеспечена техникой и личным составом по штатному расписанию.

– Ну, не совсем полностью. Как мне сказали, она участвовала в захвате Балкан весной этого года и понесла некоторые потери. А какой у немцев этой дивизии недостаток?

– Они еще не знают, что такое настоящая война. То, что было во Франции, это детская прогулка. Конечно, немцы в курсе, что здесь встретят упорное сопротивление, но еще не понимают, какое. Также у них мало опыта в преодолении лесисто-болотистой местности.

– Разрешите, товарищ командир, – попросил сержант. – Есть еще один момент. В этой дивизии должен остаться большой процент легких танков. В тех соединениях, которые постоянно участвовали в боях, подбитая техника постоянно ремонтируется и в основном снова возвращается в строй. Но старая бронетехника с тонкой броней чаще несет безвозвратные потери, не подлежащие восстановлению. Поэтому в потрепанных частях сейчас превалируют средние и тяжелые танки, а против нас будет воевать много Т-1 и Т-2.

– Молодцы, вижу, мы с вами сработаемся. Итак, вашему взводу предстоит уничтожать вражескую бронетехнику из засады. То есть вам отводится роль подвижного дота. Только в крайнем случае, если немецкие танки прорвут нашу оборону, вы начнете контратаку. В общем, будете играть роль самоходной артиллерии. Современный бой очень маневренный, и обстановка часто требует смены огневых позиций. Как для того, чтобы прикрыть свои части на угрожаемом участке, так и с целью избежать ответного огня противника. Вы же знаете, что у немцев контрбатарейная борьба поставлена на очень высоком уровне, а наша обычная артиллерия достаточной маневренностью не обладает. В этом болотистом крае также актуально то преимущество гусеничных машин, что они могут выдвигаться на позиции, недоступные для колесной артиллерии.

Обговорив с танкистами порядок взаимодействия, я отправился улаживать другие дела, которые успели накопиться. В тот же день меня ждал еще один сюрприз. Когда я заглянул в штаб батальона, поделиться радостью о появлении танкового подразделения, Иванов огорошил меня заявлением о том, что здесь есть мой земляк. От особиста Сергей уже знал, что я родом из Сталинграда, хотя последние годы провел в заграничной командировке.

– Вот, знакомьтесь, ваш земляк – лейтенант Глазков, – представил его комбат. – Прибыл из соседнего батальона для налаживания взаимодействия.

Когда формальности закончились, мы с лейтенантом разговорились.

– Я вообще-то не коренной горожанин и раньше жил в Трехостровской, – объяснил он.

– Вот здорово. У меня дед тоже из этой станицы. Правда, он оттуда еще до войны перебрался в Сталинград. – До какой именно войны, я уточнять не стал. – Постойте, а это не ваш родственник раньше был станичным атаманом в Трехостровской? Урядник Глазков, так его, кажется, звали.

Мне очень хотелось побольше расспросить земляка о станице, в которой жили мои предки, и где я ни разу не был. Но, к сожалению, у нас было мало времени, и я не успел поговорить с Глазковым обо всем, о чем хотел.

Несколько дней передышки, которую мы честно заслужили, были использованы с максимальной эффективностью. Первые сутки весь личный состав отсыпался. Нам уже было все равно, хорошая здесь система обороны или дрянная, и сколько танков на нас пойдет в следующий раз. Помимо отдыха, всех обрадовала возможность выйти из укрытий и вдоволь подышать чистым воздухом. Казалось бы, несколько дней, проведенных под землей, это не очень много. И в Первую мировую войну, и во Вторую солдатам приходилось годами жить в блиндажах и крытых траншеях. Однако кому же понравится сидеть в темных, сырых и душных укрытиях.

Постепенно силы и бодрость духа возвращали к бойцам. Сначала самые выносливые из них начали улучшать свои стрелковые ячейки и углублять щели. Потом сержанты набрали добровольцев для заготовки леса. И вот уже все красноармейцы без исключения занимались улучшением оборонительной системы. Копались новые ходы сообщения, готовились дополнительные огневые точки. Бывалые солдаты проводили обучение немногочисленного пополнения, на которое расщедрилось командование.

На весь батальон выделили только полсотни человек, что лишь частично могло компенсировать потери предыдущей недели. В основном это были добровольцы из саперной бригады, хотя попадались и опытные бойцы, вернувшиеся из госпиталя. Впрочем, время от времени к нам еще подходили маленькие группки и даже одиночные бойцы, которых Иванов распределял между ротами.

Хорошей новостью было то, что командование армии смогло пополнить нашу противотанковую артиллерию, сильно поредевшую за время боев, батареей 37-миллиметровых зенитных орудий. Кроме этого, дивизии выделили еще 26-й горно-артиллерийский полк. В августе он участвовал в Иранской операции, а когда в сентябре часть войск оттуда перебросили на южное направление, то полк передали Западному фронту. Командование логично рассудило, что горную артиллерию будет оптимальнее использовать не в степи, а в лесу. 76-миллиметровая горная пушка разбиралась на девять частей, и ее можно было перевезти на лошадях через любые заросли, непроходимые для повозок. Это пополнение пришлось очень кстати, так как в этой местности было много густых лесов. Командовал полком молодой, лет тридцати, но опытный артиллерист майор Головченко Михаил Васильевич. Из состава полка за нашим батальоном закрепили четвертую батарею второго дивизиона. Окопный телеграф тут же выяснил, что командует этой батареей немец – старший лейтенант с необычной фамилией Генрих.

Немного встревожило всех то, что гаубичные дивизионы неожиданно снялись с места и скрылись в неизвестном направлении. Но комполка заверил нас, что к началу следующих боев орудия нам вернут.

Как мне пояснил Соловьев, пушки были временно отправлены на Великолукское направление. Нужно было поддерживать у противника уверенность в том, что мы по-прежнему готовим там крупное наступление. Для полной убедительности наши войска даже провели штурм пары укрепленных селений, и для этого туда стянули три артиллерийских полка. Пусть каждое орудие сделало всего по несколько выстрелов, но немцы должны были заметить, что по ним одновременно стреляло столько стволов. Для этой инсценировки также удалось привлечь авиацию. Внесли свою лепту в кампанию дезинформации четыре танка, которым так завидовал лейтенант Яковлев. Они все время крутились у занятых немцами сел, каждый раз выводя на башнях новые номера, так что создали видимость целого танкового батальона.

Между тем фрицы смогли решить свои проблемы с боеприпасами, и через три дня наступление снова продолжилось. Потоптавшись пару дней у наших позиций и немного продвинувшись вперед, немцы снова притихли, но мы понимали, что это ненадолго. Как смогла выяснить наша разведка, для пополнения изрядно поредевшей пехоты им из последних резервов группы армий «Центр» прислали один полк. Естественно, можно было предположить, что долго немцы тянуть не станут, и атака может начаться в любой момент.

Но на этот раз мы не собирались пассивно ждать нападения и решили сами нанести упреждающий удар. Вглубь вражеских позиций глубоко вдавался большой лесной массив, перерезанный овражками и болотцами. Для любой техники он был совершенно непроходим, и немцы держали там лишь редкие посты. Туда комбат и направил батарею легких пушек, разобранных и размещенных по вьюкам. Охранять его было поручено взводу Стрелина. Намеченное для ведения огня место находилось на берегу небольшого озера, за которым сосредотачивалась для наступления немецкая пехота.

Дерзкий рейд прошел очень успешно. Расположение вражеских секретов было выявлено заранее, и наши разведчики без проблем вырезали всех часовых. Правда, без стрельбы не обошлось, но немцы не обратили на нее внимания или же просто не успели среагировать. Так как батарея выходила еще затемно, то две лошади повредили ноги в ночном лесу, но их поклажу дальше понесли на себе сами бойцы.

Быстро собранные орудия были установлены для стрельбы прямой наводкой. Тем временем на другом берегу фрицы повыползали из своих землянок. Дождавшись, пока немцы займутся утренним построением, батарея начала работать по ним осколочными снарядами. Эффект был потрясающий. Попав под прицельный обстрел, да еще практически со стороны своего тыла, фашисты запаниковали. Служба радиоперехвата дивизии засекла в эфире истеричные сообщения прямым текстом, говорящие о прорвавшихся русских танках.

Ответный огонь был открыт далеко не сразу, и батарейцы выпустили весь возимый боекомплект по отлично видимой цели. Сообразив, что в таком густом лесу танков быть не может, кто-то из вражеских офицеров смог организовать преследование дерзких артиллеристов, которое, естественно, наткнулось на хорошо замаскированную засаду.

Оставленное в заслоне отделение под командованием сержанта Михеева, имело автоматы и несколько пулеметов, поэтому, несмотря на свою малочисленность, представляло собой грозную силу. Заняв позицию у овражка, перелезть через который незаметно было нельзя, наши красноармейцы легко отбили натиск целого взвода. Уже можно было уходить, но желая дать батарее больше времени на отход, бойцы решили продержаться еще немного. После очередной атаки, также стоившей фашистам больших потерь, фрицы перешли к другой тактике, пытаясь провести глубокий охват обороняющихся. Это им удалось, но когда ловушка захлопнулась, в ней уже никого не оказалось.

С утра я находился на командном пункте комбата. Узнав от вышестоящего штаба сообщения радиоперехвата, мы поняли, что на сегодня немецкое наступление отменяется. В лучшем случае навести порядок и собрать достаточно сил им удастся только к завтрашнему дню. Правда, это не значило, что не будет обычного артобстрела. Но все наши позиции хорошо замаскированы, и попасть в них снаряды могли только случайно.

Время шло, а наши артиллеристы все не возвращались. Наконец, ближе к вечеру, нам наконец сообщили, куда подевалась батарея. Уходя от преследования, артиллеристы пошли обратно другим путем и вышли в расположение соседнего полка. Ну, а бойцы, оставленные в заслоне, вернулись вообще затемно. Им пришлось не только петлять по лесу, уходя от преследования, но и несколько часов прятаться в зарослях, скрываясь от рыщущих врагов. К счастью, собак у преследователей не было, и фрицы вернулись восвояси. Отделению Михеева, можно сказать, повезло. Несмотря на несколько перестрелок, в которых оно участвовало, все были живы, и даже ранения у красноармейцев оказались не очень тяжелыми.

Вместе с нашими пехотинцами пришел и артиллерист, несший ручной пулемет. Представив его как сержанта Денисова, Михеев пояснил:

– У нас в самом начале пулеметчика осколком ранило, и товарищ сержант стал стрелять вместо него. Да так у него здорово получалось, что его командир разрешил Денисову остаться с нами, прикрывать отход.

Посылать артиллериста на ночь глядя искать свою батарею мы, естественно, не стали и разместили его в блиндаже отделения, вместе с которым он воевал.

Узнав о подвигах Михеева, политрук решил, что он полностью искупил свое пребывание в плену, и предложил ему должность своего заместителя. Разумеется, сержант не мог отказаться от четырех треугольничков в петлицах, соответствующих званию старшины, и от комиссарской звезды на рукавах. А там, глядишь, еще один подвиг, и он станет средним командиром.

Еще до рассвета вражеская артиллерия немного постреляла по нашим окопам. Но это была не артподготовка перед атакой, а просто беспокоящий огонь. Разыгравшаяся за ночь непогода мешала наступательным планам немцев. Полное отсутствие дорог на нашем участке и низинная местность позволяли даже небольшому дождю создать непреодолимые препятствия для техники.

По сведениям, переданным комбатом, нас ожидали как минимум несколько спокойных часов, а если не прояснится, то и весь день. Данные разведки и текущую метеосводку он озвучил на совещании с командирами роты. Так как разрушений в траншеях, которые требовалось бы ремонтировать, практически не было, то мы решили выделить бойцам время для дополнительного отдыха.

– Товарищ командир, если личный состав свободен,… – осторожно начал Коробов, но на него тут же все зашикали.

– Нет, нет, – тут же замахал политрук руками, – я вовсе не предлагаю проводить политзанятия.

– А что же тогда? – с недоверием спросил Свиридов.

– В расположении части находится сержант-артиллерист Денисов. Он был в составе Закавказского фронта во время героического похода, в ходе которого были освобождены трудящиеся Ирана. Я полагаю, нашим красноармейцам захочется послушать об этой операции.

Хотя Коробов мог разговаривать нормальным человеческим языком, но иногда его заносило на плакатно-пафосный слог. Но тема заграничного похода действительно была интересной, заодно должна подбодрить наших солдат, привыкших к постоянным отступлениям. А хитрый политрук мог поставить себе галочку за проведенное мероприятие.

Когда мы подошли к блиндажу, где временно разместили Денисова, то увидели, что там стоит кучка солдат, что-то оживленно обсуждающих.

– Дальше идти опасно, товарищи командиры, – обратился ко мне один из красноармейцев. – Здесь много снарядов неразорвавшихся. Утром, когда обстрел был, они тут шлепались, но не взрывались. Лучше не подходить, мало ли что.

Сержант находился недалеко отсюда, помогая бойцам ремонтировать трофейные автоматы. За последние дни оружие приходилось часто использовать. Оно постоянно загрязнялось, пылилось, а чистить его вовремя удавалось не всегда. Понаблюдав за ловкими движениями Денисова, перебиравшего детали, я с любопытством спросил его:

– Вы еще и оружейным мастером можете работать?

– Так тут ничего сложного нет, – усмехнулся артиллерист. – По сравнению с пушкой, в пистолет-пулемете на порядок меньше деталей.

Коробов тут же встрял со своим вопросом:

– Скажите, товарищ Денисов. Вы как артиллерист можете объяснить, почему снаряды не взорвались?

– Или фрицы что-то напутали со взрывателями, или, скорее, снаряды бракованные. Чтобы сказать точно, надо их осмотреть, но я не советую к ним приближаться.

– Вот видите, товарищи, – политрук чуть ли не кричал от радости, – это наши товарищи антифашисты, которых немцы заставили работать на своих заводах, саботируют производство.

– Да нет, просто сержант везучий, – вполголоса произнес кто-то из бойцов, – он из любой переделки живым выходит.

Кто это сказал, я не разглядел, так как Коробов тут же высказался насчет суеверий и несознательности некоторых красноармейцев, заставив говорившего тут же юркнуть за спины товарищей.

Выслушав нашу просьбу, Денисов искренне удивился:

– Да мы же в Иране ничего такого героического не делали, – ответил он, но отказываться не стал.

Весть о том, что здесь появился красноармеец, который не просто побывал за границей, а участвовал в освобождении целой страны от феодалов, мгновенно облетела все подразделение. Как только наступило затишье, к нам под разными предлогами пришли даже несколько человек из соседних рот. Все желающие послушать об успешной, но малоизвестной операции не могли уместиться в блиндаже, и потому перешли на лесную полянку.

Политрук, для которого наконец появилась возможность провести политинформацию, не мог этим не воспользоваться, и выступил первым. Очень кратко он изложил ход событий, делая упор на то, что Советский Союз поступил так на основании договора, заключенного двадцать лет назад. Кроме того, иранский шах сам начал враждебные действия против нас, поддерживая Германию.

Насчет последнего у меня были серьезные сомнения, но это уже не имело значения. Интересно, а как Коробов успел собрать всю эту информацию? Весь сентябрь он просидел в партизанском отряде, где свежие газеты появляются не каждый день. А когда попал к нам, то вместе со всеми бойцами строил укрепления и участвовал в боях, в полном соответствии со своими обязанностями, требующими вдохновлять красноармейцев личным примером. К сожалению, среди этих обязанностей было и требование регулярно проводить политзанятия, к которым у меня еще с советских времен сохранилась стойкая аллергия. Нет, в принципе, жаловаться на нашего политрука было нельзя. Коробов быстро сообразил, что ему нужно делать, а что вовсе не обязательно. Например, как парторг, он был обязан проверять оружие личного состава и следить, чтобы его вовремя чистили. Но наши комвзводов прекрасно наладили несение службы, и лишний контроль здесь был не нужен, о чем ему тактично и намекнули.

Закончив короткий доклад, политрук спросил аудиторию, не желает ли она также прослушать лекцию о международном положении. Но в данный момент слушателей больше интересовали подробности операции «Согласие» – так ее назвали англичане. Впрочем, об этом пока никто из красноармейцев не знал. Своего названия операции наше командование придумывать не стало, такая традиция появится только в следующем году.

Денисов успел почистить свою гимнастерку и даже облачился в хранившиеся у него в вещмешке парадные кавалерийские шаровары с алыми лампасами, положенные донским казакам. Конечно, с формальной точки зрения, раз он служил в артиллерии, то должен был носить только соответствующую форму. Но на такие мелкие нарушения начальство обычно закрывало глаза.

Спокойным голосом, но так, что всем было хорошо слышно, сержант начал рассказывать о подготовке операции и о начале заграничного похода. Ранним утром 25 августа передовые части нейтрализовали пограничные заставы и захватили мосты. После этого наши войска безостановочно продвигались на юг.

– Тяжелых боев не случалось. Пока мы продвигались, сопротивление иранской армии было очень слабым, и потерь наши войска почти не несли.

– А авиация вас не доставала?

– Иранских самолетов мы не видели. Их в основном еще в первый день уничтожили прямо на аэродромах. Нам рассказывали, что английские истребители умудрились провести бой со своими же самолетами, и даже когото сбили. Основные трудности выпали на долю саперов. Уж на что у нас тут бездорожье, но там было намного хуже. Саперам пришлось чуть ли не всю дорогу заново ремонтировать. Но поход организовали достаточно хорошо, так что продвигались мы практически без задержек. Хотя, – Денисов покосился на политрука, – не все было совсем гладко. Полевая кухня от нас отстала, а сухпаек выдали только на один день. В селения заходить нам запрещали, так что три дня мы шли по горам без еды. Но потом всё наладилось. Остановились мы в городе Хой.

– Как-как? – солдаты тихонько засмеялись.

– Хой, а не то, что вы подумали, – пояснил всем Коробов. – Это недалеко от турецкой границы. Как вы знаете, Турция склоняется к союзу с Германией. Поэтому, чтобы исключить возможность ее нападения на Советский Союз через Иранское нагорье, нам пришлось ввести туда войска.

Вот это объяснение уже было ближе к истине, чем предыдущее.

– Когда мы вошли в город, – продолжал Денисов, – все жители нас радостно встречали. Иранцы выносили нам фрукты и овощи, хотя было видно, что они сами голодают.

– Что, плохо живут за границей? – выкрикнул ктото из бойцов.

– Очень плохо. Все ходят в отрепьях и босиком. В ларьках весы из соломы, вместо гирь – камни. Хой только и название, что город. Там нет ни заводов, ни фабрик, ни железной дороги. Машин на улицах не видно. Все ездят на тарантасах. Когда батарея оттуда уезжала, то все старые лохмотья, которые мы выбросили, местные жители тут же расхватали.

– А в деревнях у них что?

– В селах живут еще хуже, чем в городе. Земля у них каменистая, и воды мало.

Бойцы, в недавнем прошлом сами крестьяне, слушая рассказ, сочувственно кивали. А для политрука его слова были как бальзам на душу.

– Вот видите, в каких условиях приходится жить трудящимся в других странах, – завел он свою пластинку. Коробов залез на пенек, ставший импровизированной трибуной, и вдохновенно начал свою речь. – Но мы не должны просто гордиться своими достижениями. Наша обязанность помочь им построить социализм, и тогда… – Но его уже никто не слушал.

У всех сразу появились неотложные дела, и бойцы стали играть в игру – кто первым убежит от замполита. Мне очень хотелось заметить ему, что некорректно сравнивать нашу державу с бедной, отсталой страной. А точнее, с еще более бедной ее отдаленной окраиной. Но благоразумие подсказало, что спорить с линией партии не стоит, и, буркнув про необходимость проверить посты и написать отчет, я поспешил вслед за остальными.

Отчет мне действительно нужно было сделать, раз уж появилось свободное время. Помимо воспоминаний о будущем, еще требовалось оценить эффективность наших новых танков. Хотя «тридцатьчетверки», которые являлись нашим мобильным резервом, мы старались держать подальше от передовой, но за пару дней боев они умудрились нащелкать шесть вражеских танков. И это лишь полностью уничтоженные. Те, которые немцы потом смогли отбуксировать в тыл, мы считали отдельно. Нет, конечно, вывести вражеский танк из строя даже на полчаса, а тем более на несколько дней, это очень большое достижение. В бою важна каждая минута. Поэтому, даже просто сбив гусеницу и тем самым обездвижив вражескую машину, иногда можно решить исход сражения в свою пользу. Однако, после небольших поломок, танки быстро ремонтируются и снова идут в бой.

Всего с начала наступления число подбитых нами танков давно превысило их количество в немецкой танковой дивизии. Это неудивительно, так как в большинстве случаев их удается починить за несколько дней. Но безвозвратно утерянных, которые годились только на металлолом или же были нами захвачены, насчитывалось только полсотни. Вести такой раздельный учет начали по моей просьбе, чтобы можно было реально оценить потенциал противника.

Несмотря на успехи своего взвода, лейтенант Яковлев с каждым днем все сильнее мрачнел. Проведенные бои, когда «тридцатьчетверки» из засады отстреливали вражескую технику, убеждали его в превосходстве наших машин. Душа танкиста хотела атаки, чтобы «мчались танки, ветер поднимая», и протестовала против лисьей тактики, хотя никаких сомнений в ее эффективности не возникало. То, что вести танк в атаку ему еще придется и, наверно, очень скоро, было совершенно ясно. Но вот того, что мчаться им придется по темноте, я не ожидал.

Немцам уже удалось один раз прорвать нашу оборону ночью, и они решили повторить удачный эксперимент. Как назло, для этого был выбран участок, где располагался наш батальон. С правого фланга нас прикрывала длинная топкая низина, переходящая в большой овраг, и ничего плохого с этой стороны мы не ждали. Разумеется, пулеметы держали всю местность под прицелом, ведь пехота везде сможет проползти. Но устанавливать орудия с этой стороны не стали, так как было очевидно, что непролазная грязь никакую технику не пропустит. Однако коварные фрицы почему-то засомневались в непроходимости этого участка. Ночью вражеские саперы проложили по низинке гать, так что там смогли проехать легкие танки. Боевое охранение заметило немцев, когда они подобрались совсем близко, и всю работу уже фактически доделали.

Выпустив осветительные ракеты, дозорные отогнали немецких саперов пулеметным огнем. Но через несколько минут подошли танки, и теперь отходить пришлось уже нашим солдатам.

Удар с фланга вызвал переполох во всем батальоне. С этой стороны укреплений у нас не имелось, только ход сообщения. Хорошо еще, что он оказался глубоким, и его можно было использовать в качестве окопа. Хуже дела обстояли с артиллерией. Противотанковые пушки, естественно, установлены недалеко от передовой, а складки местности и островки леса ограничивали сектор обстрела. Поэтому, чтобы отбиться от вражеской техники, орудия пришлось руками перекатывать назад, к месту намечавшегося прорыва. Тем временем тягач подвез 85-миллиметровую зенитку, которую мы установили там же для стрельбы прямой наводкой. Как только немцы попробуют высунуться из своей низинки, где под прикрытием деревьев они оставались в относительной безопасности, им придется иметь дело уже с целой батареей разнокалиберных орудий.

Но оказалось, это только начало. Пока все суетились, готовясь к отражению нападения на правом фланге, основные силы немцев навалились на нас по фронту. А что еще хуже, больше всего их было как раз там, откуда мы убрали артиллерию. Когда наблюдатели доложили об этом, я схватил телефон, соединявший меня со штабом батальона:

– Посылай танки на правый фланг, – закричал я комбату, как только он снял трубку.

– Уже идут. – Против обыкновения, Иванов был очень лаконичен.

Хорошо, что сейчас еще не зима, и долго разогревать двигатели танкистам не пришлось. Еще заслышав выстрелы, они сразу начали готовиться к бою. Поэтому когда был получен приказ, танки сразу рванули вперед, рискуя налететь в темноте на препятствие.

Чтобы не быть обнаруженными раньше времени, «тридцатьчетверки» ехали по краю низины, стараясь держаться подальше от ее дна, где они наверняка бы застряли. На легкие немецкие танкетки, которые там суетились, Яковлев внимания почти не обращал. Только одну «двоечку», не успевшую вовремя убраться с дороги, пришлось уничтожить, потратив несколько секунд на остановку и прицеливание.

В чем нам повезло, так это в том, что машины были радиофицированными. С батальонного наблюдательного пункта, расположенного на пригорке, комбат мог обозревать все поле боя, освещенное ракетами, и давать указания танкистам. Поэтому «тридцатьчетверка» Яковлева выскочила из лощины как раз в том месте, откуда можно было стрелять в борт наступающим на наши окопы танкам. Правда, вторая машина все-таки застряла, но и одной было достаточно, чтобы навести шороху.

Увидев, как «тридцатьчетверка» выскакивает из балки, я напрягся, ожидая что сейчас она ворвется в гущу врагов, где ее быстро уничтожат. Но опыт стрельбы из засады не прошел для танкистов даром. Остановившись на краю лощины, танк сделал пару выстрелов и задним ходом сдал назад, чтобы через минуту выскочить в другом месте. Видимого результата его стрельбы я пока не заметил, но наступление немцев приостановилось. У вражеских танкистов появилась дилемма. Надо подставлять бок или нашей артиллерии, или одному-единственному, но зато хорошо бронированному и спрятанному за укрытием танку. Решить проблему могла бы пехота, но сосредоточенным огнем пулеметов ее удалось отсечь от низины. Правда, несколько немцев все же смогли подползти к ней и бросить гранаты. Но наша «тридцатьчетверка» как ни в чем не бывало снова выскочила, как чертик из табакерки, и, пальнув по ближайшему танку, так же резво вернулась обратно. Я заметил, как из ее башни вылетели искры, высеченные попаданием бронебойного снаряда, но, похоже, особого вреда это не принесло. С каждым разом танк продвигался все дальше и уже находился ближе к вражеским позициям, чем к нашим, так что я начал нервничать. Но, впрочем, куда больше нервов он потрепал немцам, чем мне.

Пока Яковлев таким образом развлекался с фрицами, все наши противотанковые пушки успели вернуться. Расчет одного из них, чтобы не терять времени, не стал возвращаться к прежней позиции, а остановился на пригорке рядом с моим командным пунктом. Сержант, командующий орудием, сразу же скороговоркой отдал команду:

– По танкам, ориентир два, вправо пять. По головному. Бронебойным. Прицел ноль. Упреждение ноль. Огонь! – Последнее слово заглушил грохот выстрела.

Теперь, когда по фашистам работала вся артиллерия нашего батальона, шансов прорваться у них уже не осталось. Потеряв внезапность и оказавшись под фланговым огнем, они предпочли отойти, поставив за собой дымовую завесу. На поле боя осталось шесть «панцеров», в том числе два подбитых экипажем нашего танка. К «двоечке», которую они походя уничтожили в балке, добавились «тройка» и «четверка». Для полного комплекта не хватало Pz-1, но представителей этого вымирающего вида в вермахте уже практически не осталось.

Подсчитав потери немцев, я заметил, что «тридцатьчетверка» из оврага не выезжает. Правда, черного дыма с той стороны не наблюдалось, но все-таки нехорошее предчувствие у меня появилось. Не успел я связаться с комбатом, как он сам позвонил мне и взволнованным голосом сообщил, что экипаж Яковлева на вызовы не отвечает.

Вместе со Свиридовым мы начали раздавать бойцам задания. Одни должны были проверить, что случилось с танком Яковлева, другие поджечь вражеские машины, оставшиеся на поле, пока немецкие тягачи не уволокли их на ремонт. К застрявшему в грязи танку, находившемуся неподалеку, наши артиллеристы уже направили трактор, так что хотя бы за него можно было не волноваться.

Я с нетерпением дождался, пока вернутся разведчики. Двоих раненых танкистов они привели с собой, а остальные двое, в том числе сам Яковлев, остались чинить машину. Как мне доложили, лейтенант отделался потерей слуха, а так он был почти невредим.

Остаток ночи я почти не спал, беспокойно ворочаясь и все время прислушиваясь. Прочная дверь блиндажа звуков почти не пропускала, но они все равно проникали через вентиляционное отверстие. Отдаленные выстрелы орудий, редкие пулеметные очереди, рычание моторов. На бой не похоже, да мне бы сразу сообщили, если бы что-нибудь случилось. Моему организму для восстановления сил был совершенно необходим сон, но после неожиданного ночного нападения уснуть было трудно.

Утром я первым делом поинтересовался у Авдеева, что с танкистами. Не говоря ни слова, он улыбнулся и махнул рукой. Прогулявшись в указанном направлении, я понял, почему ординарец ничего мне не сказал. На большой поляне, где уже собралось много людей, меня ждал самый настоящий сюрприз. «Тридцатьчетверка» со знакомым номером не только смогла вернуться в целости и сохранности, но и притащила за собой на буксире исправный немецкий танк. Значит, танкистам удалось округлить свой счет до десяти. Только теперь Авдеев, призвав на помощь одного из раненых танкистов, соизволил рассказать, что с ними случилось.

Несколько попаданий, которые получил танк, не прошли для него даром. Башню заклинило, механизм наводки пушки не работал, но главное, заглох двигатель. Помимо сотрясений от ударов снарядами, свою лепту внесла быстрая езда по болотистой местности, во время которой в танк попали вода и грязь. Приказав раненым наводчику и радисту возвращаться назад, командир экипажа вместе с мехводом начали копаться в двигателе. Искать возможную неисправность в темноте, да еще в непосредственной близости от противника, дело почти безнадежное. Но бросать свою любимую машину танкисты не хотели. Они поменяли фильтр, пошаманили с соединениями электропроводки, проверили наличие утечки топлива. В общем, сделали все, что нужно, и были почти уверены, что двигатель заработает.

И тут они замечают, что к ним подъезжает вражеский танк. Яковлев со своим водителем и двумя бойцами, которые остались их охранять, достают гранаты и готовятся к последнему бою. Но пока не кидают и ждут, что будет дальше. Ведь немцы не знают, что в танке кто-то остался. И действительно, фрицы спокойно подъехали вплотную, развернулись кормой и зацепили «тридцатьчетверку» тросами. Хотели, значит, получить в качестве трофея образец новейшей советской техники.

Но как только танк дернулся, то двигатель сразу завелся, и боевые машины начали друг друга тащить, каждая в свою сторону. Но у нашей машины мощность пятьсот лошадиных сил, а у немецкой только триста. Естественно, «тридцатьчетверка» их перетянула. Фрицы из всех люков повыскакивали и почесали. А в принципе, что им еще оставалось? Пушка у них была направлена в другую сторону, и если бы они начали ее разворачивать назад, то наш танк разнес бы их на куски. То, что стрелять мы не могли, они, может быть, и догадывались, но проверять не захотели.

Весь рассказ сопровождался смачными эпитетами в адрес противника и активной жестикуляцией. Видимо, только я был до сих пор в неведении о приключениях танкистов, так как помимо зрителей здесь уже присутствовали корреспонденты. Как раз сейчас кинооператор установил камеру, чтобы вживую заснять процесс танкорестлинга.

Сам Яковлев в это время распекал корреспондента «Красной Звезды». Полностью слух к танкисту еще не вернулся, но он размахивал блокнотом, в котором журналист набросал черновик своей статьи, и негодовал:

– Что значит «гусеницы лязгали, и моторы выли на предельных оборотах»? Что это за ерунда? Пока танки стояли на месте, двигатели работали на низких оборотах. Низких! Поэтому наш дизель имел полное преимущество перед немецким бензиновым движком.

Комбат тоже стоял здесь в окружении папарацци и старательно делал вид, что такие успехи для нас самое обычное дело.

Тем временем, закончив съемку тяни-толкая, оператор решил снять крупным планом клип, как фашистский танк надвигается на наши окопы, а красноармейцы забрасывают его гранатами. Желающих поучаствовать в съемке сразу нашлось предостаточно, и бойцы бросились выгружать из башни боекомплект, который мог детонировать от слишком уж реалистичных спецэффектов. Но мы с комбатом решительно прервали эту самодеятельность, заявив несостоявшимся актерам, что не позволим портить ценное имущество. Команда журналистов хором принялась нас убеждать, что для искусства ничего не жаль, а тем более для кинохроники. Но мы были непреклонны. Пусть снимут танк в движении, если хотят, а швырять гранаты можно и в подбитую технику, которой по окрестным лесам разбросано предостаточно.

Иметь три танка всегда лучше, чем два. Мы с Сергеем стали подбирать кандидатуры на роль танкистов и решать, как лучше использовать увеличение наших бронетанковых войск на пятьдесят процентов. А ведь если не закрашивать кресты на немецком «панцере», то он еще может пригодиться для дезинформации противника. В общем, планов было громадье. Но, как это всегда бывает, умные мысли приходят разным людям одновременно. Не успели мы порадоваться трофею, как к нам прикатил грузовик с хмурыми энкавэдэшниками, которые тут же наложили лапу на нашу добычу. Манипуляции с волшебными корочками, которые предъявил мой адъютант, сделали их вежливыми и разговорчивыми, и они разъяснили ситуацию. Оказалось, командующий нашей армией генерал Юшкевич приказал собирать всю вражескую технику, которая несильно повреждена, и ремонтировать ее. В отдельной танковой роте, вооруженной трофейной техникой, уже скопилось штук шесть танков и несколько бронемашин. Еще несколько единиц бронетехники будет отремонтировано в ближайшее время. Так что наш новенький «панцер» там ждут с распростертыми объятиями.

Возразить было нечего, и пришлось скрепя сердце расстаться с нашим сокровищем. Как именно будут применять трофеи, нам не сказали. Впрочем, энкавэдэшники сами вряд ли это знают, все-таки военная тайна. Если наверху сочтут нужным, то меня проинформируют.

Пока мы беседовали с командиром группы, ушлые трофейщики спустились в балку, откуда ночью на нас лезли легкие танки, и тщательно их обследовали. Радостные вопли, которые были слышны издалека, возвестили, что там тоже есть чем поживиться. Видимо, когда наша танковая армада в составе двух машин ворвалась туда, немцы так перепугались, что уцелевшие «двоечки» разбежались во все стороны, не разбирая дороги. В результате одна из них забуксовала в грязи, и была брошена экипажем.

Потерпев неудачу в ночной атаке, немцы на нашем участке ненадолго притихли, хотя было ясно, что они готовят новую пакость. Но, как они ни старались, следующие дни все шло по прежнему плану. Части дивизии стойко держали оборону, и лишь в случае угрозы окружения отходили назад. К этому времени нас оттеснили от железной дороги километров на десять-двенадцать, но никакой пользы немцы от этого не получили. Здесь рубеж обороны лежал между двумя большими водоемами. С правой стороны протянулось с запада на восток узкое, но очень длинное озеро Сельское, а слева нас прикрывало другое озеро – Грядецкое.

Пока мы отбивались от немцев, саперная бригада успела сделать очень много. К нашему удивлению, здесь были сооружены даже доты, построенные из бетонных блоков. Правда, их еще не засыпали землей, чтобы дать бетону хорошо просохнуть, так что обсыпку нам пришлось взять на себя. Зато пулеметные колпаки были замаскированы настолько хорошо, что некоторые из них мы и не заметили, пока нам не указали на карте их расположение. Правда, деревянная обшивка внутри них была не доделана, но этим можно заняться и позднее. Почти все колпаки были железобетонными, хотя у соседей нашлось и два металлических. Я специально ходил туда, чтобы изучить устройство оборонительных сооружений. Один из колпаков был сварным и, судя по размерам, рассчитан только на одного человека. Зато второй, собранный на заклепках, достигал двух метров в диаметре. Не были забыты и противотанковые рвы. Правда, их сравнительно мало, но зато они выкапывались в узких промежутках между естественными препятствиями. Естественно, эти рвы простреливались с флангов артиллерией и были хорошо замаскированы масксетью.

В целом вся система обороны была превосходной. Конечно, будь у фашистов полнокровная дивизия, нас бы выбили и отсюда, но предыдущие бои обошлись им слишком дорого. И танков и пехоты у врага оставалось немного. Конечно, немецкая артиллерия понесла не очень большие потери, но было видно, что от дефицита снарядов им избавиться не удалось.

Впрочем, у нас дела со снабжением тяжелой артиллерии обстояли не лучше. К 122-миллиметровым гаубицам боеприпасов поставлялось очень мало, и значительную часть работы выполняли трофейные 105-миллиметровые орудия. Но как ни велики были запасы снарядов, захваченных у немцев, они все-таки иссякали. А новых нам, естественно, взять было негде. К тому же выяснилось, что часть снарядов этого калибра оказались «не той системы». Они предназначались для пушек, и использовать их на гаубицах было нельзя.

Последний бой на нашем участке произошел восемнадцатого октября. Наступление немцев, сопровождаемое жиденькой артподготовкой, захлебнулось в самом прямом смысле слова, когда начался сильнейший ливень. Низина, по которой продвигался противник, сразу покрылась непролазной грязью, а пелена дождя мешала управлять огнем.

На следующий день непогодой накрыло уже весь Западный фронт, который на полмесяца попал под власть распутицы. Само по себе это было не критично для немецкого наступления. Да, снабжение войск сильно затруднилось, но налаженная саперная служба вермахта, имевшая достаточное количество техники, могла быстро ремонтировать дороги. Гораздо важнее было то, что прорывая подготовленную оборону, фашисты понесли огромные потери, как в живой силе, так и в технике. Советские же войска, в отличие от нашей истории, почти не попадали в окружение и вовремя пополнялись резервами. Поэтому соотношение сил сторон, которое в начале октября составляло 1,4 к 1, постепенно сравнялось. У немцев теперь нет значительного численного превосходства, большая часть танков и самолетов потеряна, а запасы боеприпасов израсходованы. Поэтому фон Бок, вполне возможно, предпочтет воспользоваться благовидным предлогом, чтобы объяснить невозможность дальнейшего наступления банальной распутицей.