Они уже успели заметить его отсутствие и остановились. Белый луч беспокойно шнырял по туннелю, и, попав в пятно света, Артем на всякий случай поднял вверх руки и крикнул:

– Это я! Не стреляйте!

Фонарь погас. Артем заспешил вперед, готовясь к тому, что ему сейчас устроят выволочку. Но, когда он добрался до остальных, Мельник только спросил его негромко:

– Ничего сейчас не слышал?

Артем молча кивнул. Ему не хотелось говорить о том, что он только что видел, к тому же у него не было уверенности, что ему все это не почудилось. С некоторых пор он привык к тому, что в метро к своим ощущениям надо относиться осторожно.

Что же это было? Так мог выглядеть проносящийся мимо поезд, но возможность эта исключалась: в метро уже десятки лет не было количества электроэнергии, необходимого для движения составов. Вторая возможность была еще более невероятна. Артем вспомнил про предостережения дикарей насчет священных ходов Великого Червя и про то, что нынешний день является запретным. Ничего другого в голову не приходило.

– Ведь поезда больше не ходят, правда? – спросил он сталкера на всякий случай.

Тот посмотрел на него недовольно.

– Какие еще поезда? Они тогда как остановились, так ни разу больше и не двигались, пока их по частям не растащили. Ты про эти звуки, что ли? Подземные воды, думаю. Тут же река рядом совсем. Мы под ней прошли. Ладно, черт с ним, есть проблемы поважнее. Еще неизвестно, как отсюда выбираться.

Настаивать на своем и укреплять сталкера во мнении, что он имеет дело с сумасшедшим, Артему совсем не хотелось. А так как вторая его гипотеза была еще безумней, он предпочел замолчать и больше не возвращаться к этой теме.

Река, наверное, и вправду была неподалеку. Мрачное безмолвие туннеля здесь нарушали неприятные звуки капающей воды и журчание тонких черных ручейков по краям рельсов. Стены и своды влажно поблескивали, их покрывал белесый налет плесени, тут и там попадались лужи. Воды в туннелях Артем привык бояться и чувствовал себя в этом перегоне совсем неуютно. Влага просачивалась в заброшенные и забытые человеком места: без ремонта и вечной борьбы с грунтовыми водами некоторые перегоны в метро давали течь. Отчим даже рассказывал ему о затопленных туннелях и станциях. По счастью, они лежали довольно низко или находились на отшибе, так что на всю ветку напасть не распространялась. Поэтому мелкие капли на стенах Артему казались предсмертной испариной покинутого в минуты агонии человека.

Впрочем, чем дальше они продвигались, тем суше становилось вокруг. Постепенно ручейки иссякли, плесень на стенах теперь попадалась все реже, а воздух стал чуть легче. Туннель спускался вниз, оставаясь все таким же пустым, и это не могло не настораживать. В который раз уже Артем вспоминал слова Бурбона, что пустой перегон – страшнее всего. Остальные, кажется, тоже это понимали и все чаще нервно оборачивались назад, натыкаясь на шедшего последним Артема, а встретившись с ним глазами, поспешно отворачивались.

Они все время шли напрямик, не задерживаясь у отрезанных решетками боковых ответвлений и виднеющихся в стенах толстых чугунных дверей с колесами запоров. Только сейчас Артему стало ясно, каких же невообразимых размеров был лабиринт, вырытый в земляной толще под городом десятками поколений его обитателей. Метро, оказывается, было всего лишь частью сплетенной из бесчисленных ходов и коридоров, раскинувшейся в глубине гигантской паутины.

Некоторые из дверей, мимо которых шел отряд, были отворены. Заглядывающий в них луч фонаря на секунды возвращал к жизни призраки брошенных комнат, ржавых двухъярусных кроватей, проваливался в зевы извивающихся коридоров. Везде царило страшное запустение, и как Артем ни выискивал хотя бы малейшие следы человеческого присутствия, все было тщетно. Все это грандиозное сооружение было давным-давно покинуто и мертво.

Пожалуй, даже увидеть на полу чьи-нибудь истлевшие останки Артему сейчас было бы не так жутко.

Казалось, их марш-бросок продолжается бесконечно. Старик шел все медленнее, он выбивался из сил, и ни тычки в спину, ни матерная брань конвоиров уже не могли заставить его ускорить шаг. Привалов отряд не делал, и самая долгая остановка продолжалась полминуты – ровно столько, сколько потребовалось бойцам, которые тащили носилки с Антоном, чтобы сменить руки. Его сын держался на удивление стойко. И хотя было заметно, что Олег уже устал, он ни разу не пожаловался, а только упорно сопел, стараясь идти наравне со всеми.

Впереди оживленно заговорили. Выглянув из-за широких спин, Артем понял, в чем дело. Они вступали на новую станцию. Выглядела она почти так же, как и предыдущая: низкие своды, колонны, похожие на слоновьи ноги, крашенные масляной краской бетонные стены, отсутствие каких-либо декоративных элементов. Платформа была необычно широкая, и что находилось с другой ее стороны, толком разглядеть не получалось. На беглый взгляд, в ожидании поезда здесь могли бы разместиться не меньше двух тысяч человек. Но и здесь не было ни души, а последний поезд отправился в неизвестный пункт назначения так давно, что рельсы покрылись черной ржавчиной и прогнившие шпалы поросли мхом. Составленное из литых бронзовых букв название станции заставило Артема вздрогнуть. Это было то самое загадочное слово «Генштаб». Он сразу вспомнил и о военных в Полисе, и о нехороших огоньках, блуждавших в гиблом сквере у развороченных стен здания Министерства обороны.

Мельник поднял руку в перчатке. Отряд мгновенно замер.

– Ульман, за мной, – бросил сталкер и легко взобрался на платформу.

Здоровый, похожий на медведя боец, шагавший с ним рядом, подтянулся на руках и последовал за командиром. Мягкие звуки их крадущихся шагов тут же растворились в тишине станции. Остальные члены отряда, словно по команде, заняли оборонительную позицию, держа под прицелом туннель в обоих направлениях. Оказавшись в середине, Артем решил, что под прикрытием товарищей пока может успеть рассмотреть странную станцию.

– Папа не умрет? – Он почувствовал, как мальчик потянул его за рукав.

Артем опустил глаза. Олег стоял, умоляюще глядя на него, и Артем понял, что тот готов расплакаться. Он успокаивающе покачал головой и потрепал мальчика по макушке.

– Это из-за того, что я рассказал, где папа работал? Его поэтому ранили? – спросил Олег. – Папа мне всегда говорил, чтобы я никому не болтал… – он всхлипнул. – Говорил, что люди не любят ракетчиков. Папа сказал, что это не стыдно, это не плохо, что ракетчики родину защищали. Что просто другие им завидуют.

Артем с опаской оглянулся на жреца, но тот, утомленный дорогой, сел на пол и уставил погасший взор в пустоту, не обращая никакого внимания на их разговор.

Через несколько минут вернулись разведчики. Отряд сгрудился вокруг сталкера, и тот кратко ввел остальных в курс дела:

– Станция пуста. Но не заброшена. В нескольких местах – изображения их червя. И еще… Нашли схему, на стене от руки нарисована. Если ей верить, эта ветка идет к Кремлю. Там центральная станция и пересадка на другие линии. Одна из них отходит в направлении Маяковской. Придется двигаться туда, путь должен быть свободен. В боковые проходы соваться не будем. Вопросы?

Бойцы переглянулись между собой, но никто ничего не сказал.

Зато старик, безучастно сидевший до этого на земле, при слове «Кремль» забеспокоился, завертел головой и начал что-то мычать. Мельник нагнулся и вырвал у него изо рта кляп.

– Не надо туда! Не надо! Я не пойду к Кремлю! Оставьте меня здесь! – забормотал жрец.

– В чем дело? – недовольно спросил сталкер.

– Не надо к Кремлю! Мы туда не ходим! Я не пойду! – как заведенный, повторял старик, мелко трясясь.

– Ну, вот и замечательно, что вы туда не ходите, – отозвался сталкер. – По крайней мере, ваших там не будет. Туннель пустой, чистый. Я в боковые перегоны не собираюсь. По мне лучше так, напролом, через Кремль.

В отряде зашептались. Вспомнив зловещее свечение на кремлевских башнях, Артем понял, почему не только жрец боялся там показываться.

– Все! – оборвал ропот Мельник. – Двигаемся вперед, времени нет. У них сегодня запретный день, в туннелях – никого. Неизвестно, когда он закончится, но нам тогда придется туго. Поднимайте его!

– Нет! Не ходите туда! Не надо! Я не пойду! – старик, казалось, совсем обезумел.

Когда к нему подошел конвоир, жрец неуловимым змеиным движением вывернулся у него из рук, потом с притворной покорностью замер под наведенными дулами автоматов и вдруг коротко дернул связанными за спиной руками.

– Ну и пропадайте! – его торжествующий смех через несколько секунд превратился в захлебывающийся хрип, тело вывернула судорога, а изо рта обильно пошла пена. Конвульсия свела мышцы его лица в безобразную маску, тем более ужасную, что провал рта на ней изгибался уголками вверх. Это была самая страшная улыбка, которую Артему доводилось видеть в своей жизни.

– Готов, – сообщил Мельник.

Он приблизился к упавшему на землю старику и, поддев его носком ботинка, перевернул. Жесткий, словно окоченевший, труп тяжело поддался и перекатился лицом вниз. Сначала Артем подумал, что сталкер сделал это, чтобы не видеть лица мертвого, но потом понял настоящую причину. Фонарем Мельник осветил перетянутые проволокой запястья старика. В кулаке правой руки тот сжимал иглу, воткнутую в предплечье левой. Как жрец исхитрился это сделать, где ядовитое жало было спрятано у него все это время и почему он не воспользовался им раньше, Артем понять не мог. Он отвернулся от тела и закрыл ладонью глаза маленького Олега.

Отряд застыл на месте. Хотя приказ двигаться был отдан, никто из бойцов не шелохнулся. Сталкер оценивающе оглядел их. Можно было представить, что творилось у бойцов в головах: что же такое ждало их в Кремле, если заложник предпочел покончить с собой, лишь бы туда не идти?

Не тратя времени на убеждения, Мельник шагнул к носилкам со стонущим Антоном, нагнулся и взялся за одну из ручек.

– Ульман! – позвал он.

После секундного колебания широкоплечий разведчик занял место у второй ручки носилок. Подчиняясь неожиданному импульсу, Артем подошел к ним и схватил заднюю ручку. Рядом с ним встал кто-то еще. Не говоря ни слова, сталкер распрямился, и они двинулись вперед. Остальные последовали за ними, и отряд снова образовал боевое построение.

– Тут недалеко уже осталось, – тихо сказал Мельник. – Сотни две метров. Главное, переход на другую линию найти. Потом – до Маяковской. Что дальше, не знаю. Третьяка нет… Придумаем что-нибудь. Теперь у нас одна дорога. Сворачивать нельзя.

Его слова о дороге всколыхнули что-то в Артеме, он снова вспомнил про свой путь. Задумавшись, он не сразу осознал, о чем говорил Мельник до этого. Но как только упоминание сталкера о погибшем Третьяке дошло до занятого другим сознания, он встрепенулся и громко прошептал ему:

– Антон… Раненый… он ведь в РВА служил… Он ведь ракетчик! Значит, мы еще сможем! Сможем?

Мельник недоверчиво оглянулся через плечо, потом посмотрел на распростертого на носилках командира дозора. Тот, кажется, был совсем плох. Паралич у Антона уже давно прошел, но теперь его терзал горячечный бред. Стоны сменялись обрывками фраз, неясными, но яростными приказами, отчаянной мольбой, всхлипыванием и бормотанием. И чем ближе они подходили к Кремлю, тем громче делались выкрики раненого, тем напряженнее он выгибался на носилках.

– Я сказал! Не спорить! Они идут… Ложись! Трусы… Но как же… как же с остальными?! Никто не сможет там, никто! – доказывал Антон своим товарищам, которых видел только он один.

Его лоб покрылся испариной, и Олег, бежавший рядом с носилками, воспользовался короткой заминкой, пока бойцы меняли руку, и промокнул отцу лоб тряпкой. Мельник посветил на командира дозора, словно пытаясь понять, сумеет ли он прийти в себя. Стало видно, как тот стискивает зубы, как беспокойно мечутся под веками глазные яблоки. Кулаки его были сжаты, а тело рвалось то в одну, то в другую сторону. Брезентовые ремни не давали Антону вывалиться, но нести его становилось все сложнее.

Еще через полсотни метров Мельник поднял ладонь вверх, и отряд снова остановился. На полу белел грубо намалеванный знак: привычная уже извилистая линия упиралась утолщением головы в жирную красную черту, отсекавшую лежавший впереди участок перегона. Ульман присвистнул.

– Загорелся красный свет, говорит – дороги нет, – нервно засмеялся кто-то сзади.

– Это для червяков, нас не касается, – отрезал сталкер. – Вперед!

Однако теперь они продвигались вперед еще медленнее. Мельник, надвинув на глаза прибор ночного видения, занял место во главе отряда. Но спешить они перестали не только из осторожности. На станции «Генштаб» туннель стал забирать вниз еще круче, и хотя он оставался все таким же пустым, от Кремля поползла незримая, но осязаемая дымка чьего-то присутствия. Обволакивая людей, она наделяла их уверенностью, что там, в черной беспросветной глубине, скрывается нечто необъяснимое, огромное и злое. Это не было похоже на ощущения, которые Артему доводилось испытывать до сих пор: ни на темный вихрь, преследовавший его в перегонах на Сухаревской, ни на голоса в трубах, ни на порожденный и подпитываемый людьми суеверный страх перед туннелями, ведущими к Парку Победы. Все сильнее чувствовалось, что на сей раз за тревогой этой прячется что-то… неодушевленное, но все же живое.

Артем посмотрел на дюжего бойца, шедшего по другую сторону носилок, которого сталкер называл Ульманом. Ему вдруг страшно захотелось поговорить, неважно о чем, лишь бы услышать человеческий голос.

– А почему у Кремля звезды на башнях светятся? – вспомнил Артем терзавший его вопрос.

– Кто тебе сказал, что они светятся? – удивленно ответил боец. – Ничего такого там нет. На самом деле с Кремлем так: каждый что хочет, то и видит. Некоторые говорят, что и самого-то его уже давно нет, просто Кремль любой надеется увидеть. Хочется же верить, что самое святое осталось цело.

– А что с ним произошло? – спросил Артем.

– Никто не знает, – отозвался разведчик, – кроме твоих людоедов. Я молодой еще, мне тогда лет десять было. А те, кто воевал, говорят, что Кремль не хотели разрушать и сбросили на него какую-то секретную разработку… Биологическое оружие. В самом начале. Ее не сразу заметили и даже тревогу не объявили, а когда поняли, что к чему, уже поздно было, потому что эта разработка там всех сожрала, да еще и из окрестностей народу засосала. Живет себе за стеной до сих пор и чудесно себя чувствует.

– А как она… засасывает? – Артем не мог отделаться от видения: мерцающих нездешним светом звезд на верхушках кремлевских башен.

– Знаешь, было насекомое такое – муравьиный лев? Копало в песочке воронки, а само залезало на дно и рот раскрывало. Если муравей мимо пробегал и случайно на край ямки наступал, все. Конец трудовой биографии. Муравьиный лев шевелился, песок ко дну сыпался, и муравей прямо вниз, ему в пасть падал. Ну вот и с Кремлем то же. Стоит на край воронки попасть, затянет, – ухмыльнулся боец.

– А почему люди сами внутрь идут? – настаивал Артем.

– А я откуда знаю? Гипноз, наверное… Вон, возьми хотя бы этих твоих людоедов-иллюзионистов. Как мозги морозят! А ведь, пока сам не увидишь, не поверишь. Так бы мы и остались там…

– Так что же мы к нему тогда в самое логово идем? – недоуменно спросил Артем.

– Это не ко мне вопросы, а к начальству. Но я так понимаю, что надо снаружи быть и на башни со стенами смотреть, чтобы оно тебя сцапало. А мы вроде внутри уже… Куда здесь смотреть-то?

Мельник обернулся и сердито шикнул на них. Говоривший с Артемом боец тут же осекся и замолчал. И стало слышно то, что заглушал звук его голоса: идущее из глубины, нехорошее, негромкое… бульканье? Урчание? Достаточно было один раз уловить этот звук, вроде и не предвещающий ничего страшного, но какой-то настойчивый и неприятный, как забыть о нем более не получалось.

Они прошли мимо тройных, устроенных друг за другом, мощных гермоворот. Все створки были гостеприимно распахнуты настежь, и тяжелый железный занавес поднят к потолку. «Двери, – подумал Артем. – Мы на пороге».

Стены вдруг расступились, и они оказались в мраморном зале, настолько просторном, что луч мощных фонарей еле добивал до противоположной стены, превращаясь в рассеянное бледное пятно. Потолок, в отличие от других секретных станций, здесь был высокий, его держали мощные, богато украшенные колонны. Сверху свисали почерневшие от времени массивные золоченые люстры, все еще отзывавшиеся на свет фонаря кокетливым блеском.

В нескольких местах стены были покрыты огромными мозаичными панно, изображавшими одетого в пиджак немолодого человека с бородкой и большой залысиной и улыбающихся ему людей в рабочей форме, молодых девушек в скромной одежде и легких белых косынках, военных в старомодных фуражках, несущиеся по небу эскадрильи истребителей, ползущие строем танки и наконец сам Кремль.

Названия у этой удивительной станции не было, но именно его отсутствие лучше всего давало понять, куда они попали.

Колонны и стены были покрыты густым, чуть ли не сантиметровым, слоем серой пыли. Очевидно, нога человека не ступала сюда десятилетиями; жутковато было и догадываться о причине того, почему это место избегали даже бесстрашные дикари.

Дальше на пути стоял необычный поезд. У него было всего два вагона, но зато тяжело бронированных, выкрашенных в защитный темно-зеленый цвет. Окна заменяли узкие, напоминавшие бойницы щели, закрытые затемненным стеклом. Двери – по одной в каждом вагоне – были заперты. Артему подумалось, что хозяевам Кремля, может быть, действительно так и не удалось воспользоваться своим тайным путем для бегства.

Они выбрались на платформу и остановились.

– Так вот оно как здесь… – Сталкер задрал голову к потолку, насколько позволял шлем. – Сколько уже сказок слышал… А ведь все не так…

– Куда дальше? – спросил у него Ульман.

– Понятия не имею, – признался Мельник. – Надо осмотреться.

На этот раз он не стал покидать отряд, и люди медленно двинулись все вместе. Станция все же чем-то напоминала обычную: по краям платформы здесь так же были проложены два пути. Они ограничивали помещение слева и справа, а с обоих концов продолговатый зал заканчивался двумя остановившимися навеки эскалаторами, уходящими в величественные круглые арки. Тот, что находился ближе к их отряду, вел наверх, другой нырял на еще совсем уж невообразимую глубину. Где-то здесь, наверное, был и лифт – вряд ли у прежних обитателей Кремля были, как у простых смертных, лишние минуты, чтобы неспешно ползти вниз на эскалаторе.

Зачарованное состояние, в котором находился Мельник, передалось и остальным. Пытаясь дотянуться лучами до высоких сводов, разглядывая бронзовые скульптуры, установленные посреди зала, любуясь великолепными панно и поражаясь величественности этой станции, настоящего подземного дворца, они даже перешли на шепот, чтобы не нарушать его покоя. Восхищенно озираясь по сторонам, Артем совершенно позабыл и об опасностях, и о покончившем с собой жреце, и о дурманящем сиянии кремлевских звезд. Мысль в голове оставалась только одна: он все пытался себе представить, как несказанно прекрасна эта станция должна быть в ярком свете роскошных люстр.

Они приближались к противоположному концу зала, где начинались ступени уводящего вниз эскалатора. Артем попробовал вообразить, что скрывается там, внизу. Может быть, еще одна, дополнительная станция, составы с которой отправлялись прямиком в секретные бункеры на Урале? Или пути, ведущие в бесчисленные коридоры вырытых еще в незапамятные времена подземелий и казематов? Глубинная крепость? Стратегические запасы оружия, медикаментов и продовольствия? Или просто бесконечная двойная лента ступеней, уходящих вниз, сколько хватает глаз? Не здесь ли располагалась та самая глубокая точка метро, о которой говорил Хан?

Артем специально будоражил свою фантазию самыми невероятными картинами, оттягивая тот момент, когда, подойдя к краю эскалатора, он наконец увидит, что же находится внизу на самом деле. Поэтому у поручней он оказался не первым. Тот боец, который рассказывал ему только что про муравьиного льва, добрался до арки раньше. Вскрикнув, он испуганно отпрянул назад. А через мгновение настала и очередь Артема.

Медленно, словно некие сказочные существа, дремавшие сотни лет, а потом разбуженные и разминающие затекшие от векового сна мышцы, оба эскалатора пришли в движение. С натужным старческим скрипом ступени поползли вниз, и что-то в этой картине было невыразимо жуткое… Что-то здесь не сходилось, не соответствовало тому, что Артем знал и помнил про эскалаторы. Он чувствовал это, но ему никак не удавалось ухватить за хвост скользкую тень понимания.

– Слышишь, как тихо? Это ведь его не мотор двигает… Машинное отделение не работает, – помог ему Ульман.

Конечно же, дело было именно в этом. Скрип ступеней и скрежетание несмазанных шестерней – вот и все звуки, которые издавал оживший механизм. Все ли? Артем снова услышал отвратительное бульканье и чавканье, которые долетали до него в туннеле. Звуки шли из глубины, оттуда, куда вели эскалаторы. Он набрался смелости и, приблизившись к краю, осветил наклонный туннель, по которому все быстрее ползла черно-бурая лента ступеней.

На какой-то миг ему показалось, что тайна Кремля раскрылась перед ним. Он увидел, как сквозь щели между ступенями проступает что-то грязно-коричневое, маслянистое, перетекающее и однозначно живое. Короткими всплесками оно чуть вылезало из этих щелей, синхронно приподнимаясь и опадая по всей длине эскалатора, насколько Артем мог его разглядеть. Но это было не бессмысленное пульсирование. Все эти всплески живого вещества, несомненно, были частью одного гигантского целого, которое натужно двигало ступени. А где-то далеко внизу, на глубине несколько десятков метров, это же грязное и маслянистое привольно растеклось по полу, вспухая и сдуваясь, перетекая и подрагивая, издавая те самые странные и омерзительные звуки. Арка представилась Артему чудовищным зевом, своды эскалаторного туннеля – глоткой, а сами ступени – жадным языком разбуженного пришельцами грозного древнего божества.

А потом его сознания словно коснулась, поглаживая, чья-то рука. И в голове стало совсем пусто, как в туннеле, по которому они сюда шли. И захотелось только одного – встать на ступени и не спеша поехать вниз, где его наконец ждет умиротворение и ответ на все вопросы. Перед его воображаемым взором снова вспыхнули кремлевские звезды…

– Артем! Беги! – по щекам хлестнула, обжигая кожу, перчатка.

Он встрепенулся и обомлел: бурая жижа ползла вверх по туннелю, разбухая на глазах, разрастаясь, пенясь, как выкипевшее свиное молоко. Ноги не слушались, и проблеск сознания был совсем коротким: невидимые щупальца всего на миг выпустили его рассудок, чтобы тут же снова цепко ухватить его и повлечь обратно во мглу.

– Тащи его!

– Пацана сначала! Да не плачь…

– Тяжелый… А еще тут этот, раненый…

– Брось, брось носилки! Куда ты с носилками!

– Погоди, я тоже залезу, вдвоем проще…

– Руку, руку давай! Да скорей же!

– Матерь Божья… Уже вылезло…

– Затягивай… Не смотри, не смотри туда! Ты меня слышишь?

– По щекам его! Вот так!

– Ко мне! Это приказ! Расстреляю!..

Мелькали странные картинки: зеленый, усеянный заклепками бок вагона, почему-то перевернутый потолок, потом изгаженный пол… темнота… снова зеленая броня… потом мир прекратил раскачиваться, успокоился и замер. Артем приподнялся и осмотрелся вокруг.

Они сидели кругом на крыше бронированного состава. Все фонари были отключены, горел только один, маленький, карманный, лежавший в центре. Его света не хватало, чтобы увидеть, что творится в зале, но слышно было, как со всех сторон что-то клокочет, бурлит и переливается.

К его разуму кто-то снова осторожно, как бы пробуя на ощупь, прикоснулся, но он встряхнул головой, и морок рассеялся.

Он оглядел и механически пересчитал ютившихся на крыше членов отряда. Сейчас их было пятеро, если не считать Антона, который так и не пришел в себя, и его сына. Артем тупо отметил, что один боец куда-то пропал, потом его мысли опять замерли. Как только в голове опустело, рассудок снова начал сползать в мутную пучину. Бороться с этим в одиночку было трудно. Мельком осознав происходящее, Артем постарался уцепиться за эту мысль; необходимо было думать о чем угодно, только чтобы не оставлять свой рассудок незанятым. С остальными, видимо, происходило то же самое.

– Вот что с этой дрянью под облучением случилось… Точно говорили, биологическое оружие! Но они сами не думали, что такой кумулятивный эффект получится. Хорошо еще, оно за стеной сидит и в город не вылезает… – говорил Мельник.

Ему никто не отвечал. Бойцы затихли и слушали рассеянно.

– Говорите, говорите! Не молчите! Эта сволочь вам на подкорку давит! Эй, Оганесян! Оганесян! О чем думаешь? – тормошил сталкер одного из своих подчиненных. – Ульман, мать твою! Куда смотришь? На меня смотри! Не молчите!

– Ласковая… Зовет… – сказал богатырь Ульман, хлопая ресницами.

– Какая еще ласковая! Не видел, что с Делягиным стало? – сталкер с размаху заехал бойцу по щеке, и осоловелый взгляд того прояснился.

– За руки! Всем за руки взяться! – надрывался Мельник. – Не молчите! Артем! Сергей! На меня, на меня смотрите!

А в метре внизу клокотала, кипела страшная масса, которая, кажется, заполнила собой уже всю платформу. Она становилась все настойчивее, и выдерживать ее напора они уже не могли.

– Ребята! Пацаны! Не поддавайтесь! А давайте… хором! Споем! – одергивая своих солдат, развешивая им пощечины или почти нежными касаниями приводя в чувство, не сдавался сталкер. – Вставай, страна огромная… Вставай на смертный бой! – хрипя и фальшивя, затянул он. – С фашистской силой тем-ною… С прокля-я-ятою ордоой…

– Пусть я-арость благородная…. Вскипа-ает, как волна, – подхватил Ульман.

Вокруг поезда забурлило с удвоенной силой. Артем подпевать не стал: слов этой песни он не знал, и вообще ему подумалось, что про темную силу и вскипающую волну бойцы запели неспроста.

Дальше первого куплета и припева никто, кроме Мельника, слов не знал, и следующее четверостишие он пел в одиночку, грозно сверкая глазами и не давая никому отвлечься:

Припев на этот раз пели почти все, даже маленький Олег пытался вторить взрослым. Нестройный хор грубых, прокуренных мужских голосов зазвучал, отдаваясь эхом, в бескрайнем мрачном зале. Звук их пения взлетал к высоким, украшенным мозаикой сводам, отражался от них, падал и тонул в кишащей внизу живой массе. И хотя в любой другой ситуации эта картина – семеро здоровых мужиков, забравшихся на крышу состава и распевающих там, держась за руки, бессмысленные песни – показалась бы Артему абсурдной и смешной, сейчас она больше напоминала леденящую сцену из ночного кошмара. Ему нестерпимо хотелось проснуться.

Сам Артем, хотя и не пел, прилежно открывал рот и раскачивался в такт музыке. Не расслышав слова в первом куплете, он решил даже сначала, что речь в ней идет то ли о выживании людей в метро, то ли о противостоянии черным, под натиском которых скоро должна была пасть его родная станция. Потом еще в одном куплете проскользнуло про фашистов, и Артем понял, что речь идет о борьбе бойцов Красной бригады с обитателями Пушкинской…

Когда он оторвался от своих размышлений, то обнаружил, что хор затих. Может, следующих куплетов не знал уже и сам Мельник, а может, ему просто перестали подпевать.

– Ребята! А давайте хотя бы «Комбата», а? – пытался уговорить своих бойцов сталкер. – Комбат-батяня, батяня-комбат, ты сердце не прятал за спины ребят… – начал он было, но потом и сам примолк.

Отряд охватило нехорошее оцепенение. Бойцы начали разжимать руки, и круг распался. Молчали все, даже все время бредивший и бормотавший до этого Антон. Чувствуя, как в возникающую в голове пустоту заливается теплая и мутная жижа безразличия и усталости, Артем старался вытолкнуть ее, думая о своей миссии, потом рассказывая про себя детские стишки, сколько помнил, потом просто повторяя: «Я думаю, думаю, думаю, ко мне не пролезешь…»

Боец, которого сталкер назвал Оганесяном, вдруг встал со своего места и распрямился во весь рост. Артем равнодушно поднял на него глаза.

– Ну, мне пора. Бывайте, – попрощался тот.

Остальные тупо посмотрели на товарища, ничего не отвечая, только сталкер кивнул ему. Оганесян подошел к краю и без колебаний шагнул вперед. Он совсем не кричал, но внизу послышался неприятный звук, смесь всплеска с голодным урчанием.

– Зовет… Зове-ет… – нараспев сказал Ульман и тоже начал подниматься.

В голове Артема заклинание – Я думаю, ко мне не пролезешь!» – застряло на слове «я», и теперь он просто повторял, сам не замечая, что делает это во весь голос: «Я, я, я, я, я». Потом ему сильно, непреодолимо захотелось посмотреть вниз, чтобы понять, так ли уродлива колыхавшаяся там масса, как ему показалось вначале. А вдруг он ошибся? Вспомнилось снова и о звездах на кремлевских башнях, далеких и манящих…

И тут маленький Олег легко вскочил на ноги и, коротко разбежавшись, с веселым смехом бросился вниз. Живая трясина внизу негромко чавкнула, принимая тело мальчика. Артем понял, что завидует ему, и тоже засобирался следом. Но через пару секунд после того, как масса сомкнулась над головой Олега, может, в тот самый момент, когда она отбирала у него жизнь, его отец закричал и очнулся.

Тяжело дыша и загнанно оглядываясь по сторонам, Антон поднялся и принялся трясти остальных, требуя от них ответа:

– Где он? Что с ним? Где мой сын?! Где Олег? Олег! Олежек!

Мало-помалу лица бойцов стали обретать осмысленное выражение. Начал приходить в себя и Артем. Он уже не был уверен, что действительно видел, как Олег спрыгнул в бурлящую массу. Поэтому отвечать ничего не стал, только попробовал успокоить Антона, который, кажется, неведомым образом почувствовал, что случилось непоправимое, и все больше расходился. Зато от его истерики оцепенение окончательно спало и с Артема, и с Мельника, и с остальных членов отряда. Им передалось его возбуждение, его злобное отчаяние, и незримая рука, властно удерживавшая их сознание, отдернулась, словно обжегшись о кипевшую в них ненависть. К Артему, да, кажется, и ко всем остальным, наконец вернулась та способность здраво мыслить, которая – теперь он это понимал – пропала уже на подходах к станции.

Сталкер сделал несколько пробных выстрелов в клокочущую массу, но результата это не дало. Тогда он заставил бойца, вооруженного огнеметом, снять ранец с горючим с плеч и кинуть его по сигналу как можно дальше от состава. Приказав двум другим освещать место падения ранца, он изготовился к стрельбе и дал отмашку. Раскрутившись на месте, боец швырнул ранец и сам чуть было не полетел вслед за ним, еле удержавшись на краю крыши. Ранец тяжело взлетел в воздух и начал падать метрах в пятнадцати от состава.

– Ложись! – Мельник подождал, пока тот коснулся маслянистой шевелящейся поверхности, и спустил курок.

Последние секунды полета ранца Артем наблюдал, растянувшись на крыше. Как только раздался хлопок выстрела, он спрятал лицо в сгиб локтя и что было сил прижался к холодной броне. Взрыв был мощный: Артема чуть не сорвало с крыши, состав качнулся. Сквозь зажмуренные веки пробилось грязно-оранжевое зарево расплескавшегося по платформе пылающего горючего.

С минуту ничего не происходило. Хлюпанье и чавканье трясины не ослабевало, и Артем приготовился уже к тому, что совсем скоро она оправится от досадной неприятности и снова начнет обволакивать его разум.

Но вместо этого шум стал постепенно отдаляться.

– Уходит! Оно уходит! – прямо у него над ухом радостно заорал Ульман.

Артем поднял голову. В свете фонарей было отчетливо видно, как масса, занимавшая недавно чуть ли не весь огромный зал, съеживается и отступает, возвращаясь к эскалаторам.

– Скорее! – Мельник вскочил на ноги. – Как только оно сползет вниз, все за мной – вон в тот туннель!

Артем удивился, откуда у Мельника взялась вдруг такая уверенность, но спрашивать не стал, списав прежнюю нерешительность Мельника на дурман. Сейчас сталкер полностью преобразился: это опять был трезвый, стремительный и не терпящий возражений командир отряда.

Раздумывать не только не было времени, но и не хотелось. Единственное, что сейчас занимало Артема, это как можно скорее унести ноги с проклятой станции, пока странное существо, обитавшее в подвалах Кремля, не опомнилось и не вернулось, чтобы сожрать их. Станция больше не казалась ему удивительной и прекрасной: теперь все здесь было враждебным и отталкивающим. Даже рабочие и крестьянки глядели на него разгневанно с настенных панно, а те, что все еще улыбались, делали это натянуто и приторно.

Спрыгнув кое-как на платформу, они бросились к противоположному концу станции. Антон полностью пришел в себя и бежал наравне с остальными, так что отряд теперь ничто не задерживало. Через двадцать минут безумной гонки по черному туннелю Артем начал задыхаться, да и остальные тоже стали уставать. Наконец сталкер позволил им перейти на быстрый шаг.

– Куда мы идем? – догнав Мельника, спросил Артем.

– Думаю, мы сейчас под Тверской улицей… Скоро к Маяковской должны выйти. Там разберемся.

– А как вы узнали, в какой туннель нам идти? – поинтересовался Артем.

– На карте было обозначено, которую мы на Генштабе нашли. Но я об этом только в последний момент вспомнил. Верь не верь, как на станцию вступили, все из головы вылетело.

Артем задумался. Выходило, что его восторг от кремлевской станции, от картин и скульптур, от ее простора и величия был как бы и не его? Не был ли это морок, навеянный страшной сущностью, притаившейся в Кремле?

Потом он вспомнил про отвращение и страх, которые ему стала внушать станция, когда дурман рассеялся. И у него зародилось сомнение, что эти чувства тоже принадлежали ему. Может быть, точно так же, как до этого он передал им восхищение и стремление задержаться на станции подольше, «муравьиный лев» заставил их почувствовать неодолимое желание бежать оттуда сломя голову, когда они причинили ему боль?

Какие чувства вообще принадлежали самому Артему и зарождались в его голове? Отпустило ли чудовищное создание его разум сейчас или это оно продолжает диктовать ему мысли и внушать переживания? В какой момент Артем попал под его гипнотическое влияние? Да чего уж там, был ли он хоть когда-либо свободен в своем выборе? И вообще, мог ли его выбор быть свободным? Артему снова вспомнилась беседа с двумя странными жителями Полянки.

Он оглянулся: в двух шагах за ним шел Антон. Он больше не приставал ни к кому с вопросом о том, что стало с его сыном, – кто-то уже сказал ему. Лицо его застыло и омертвело, взгляд был обращен внутрь. Понимал ли Антон, что они были всего в шаге от спасения мальчика? Что его смерть стала нелепой случайностью? Но именно она спасла жизнь остальным. Случайность или жертва?

– Вы знаете, мы ведь все, наверное, только благодаря Олегу спаслись. Это из-за него вы… очнулись, – не уточняя, как именно это случилось, сказал юноша Антону.

– Да, – безразлично согласился тот.

– Он нам сказал, что вы в ракетных войсках служили. Стратегических.

– Тактических, – отозвался Антон. – «Точка», «Искандер».

– А системы залпового огня? «Смерч», «Ураган»? – чуть задержавшись, спросил сталкер, слышавший их разговор.

– Тоже могу. Я сверхсрочником был, нас и этому учили. Да и сам всем интересовался, все хотел попробовать. Пока не увидел, к чему это приводит.

В его голосе не было ни малейших признаков заинтересованности, как не было и обеспокоенности по поводу того, что оберегаемый им секрет стал известен посторонним. Отвечал он коротко, механически.

Мельник, кивнув, снова оторвался от них, уйдя вперед.

– Нам очень нужна ваша помощь, – осторожно пробуя почву, сказал Артем. – Понимаете, у нас на ВДНХ происходят страшные вещи… – начал он.

И сразу же осекся: после виденного им за последние сутки то, что происходило на ВДНХ, уже не так пугало, не казалось чем-то исключительным, способным сломить метро и окончательно истребить человека как биологический вид. С этой мыслью Артем справился, напомнив себе, что она снова может быть не его, а навязанной извне.

– Там у нас с поверхности проникают такие твари… – продолжил он, собравшись.

Но Антон жестом остановил его.

– Просто скажи, что надо сделать, я сделаю, – бесцветно произнес он. – У меня теперь время есть… Как я домой вернусь без сына?

Артем суетливо кивнул и отошел от дозорного, оставив его наедине с самим собой; чувствовал он себя сейчас погано: вымогать помощь у человека, который только что лишился ребенка… По его, Артема, вине лишился…

Он снова нагнал сталкера. Тот явно пришел в хорошее расположение духа: оторвавшись от растянувшегося цепочкой отряда, он напевал себе что-то под нос и, увидев Артема, улыбнулся ему. Прислушавшись к мелодии, которую Мельник пытался воспроизвести, Артем узнал ту самую песню про священную войну, которую пели на крыше состава.

– Знаете, я сначала решил, что это про нашу войну с черными песня, – поделился он, – а потом понял, что она про фашистов. Это кто сочинил, коммунисты с Красной Линии?

– Этой песне лет сто уже, если не сто пятьдесят, – покачал головой Мельник. – Ее сначала для одной войны сочинили, потом под другую приспособили. Она тем и хороша, что под любую войну подходит. Сколько человек будет жить, всегда будет мнить себя силой света, а врагов считать тьмой.

«И думать так будут по обе стороны фронта, – добавил про себя Артем. – Значит ли это… – его мысль снова метнулась к черным. Может ли это означать, что для них злом и тьмой являются люди, скажем, жители ВДНХ?» Артем спохватился и запретил себе думать о черных как об обычных противниках. Стоит только приотворить им дверь сочувствия, и их уже ничем не сдержишь…

– Вот ты про эту песню заговорил, что она на все времена, – неожиданно произнес Мельник, – и мне что в голову пришло. У нас такая страна, что в ней, по большому счету, все времена одинаковы. Такие люди… Ничем их не изменишь. Хоть кол на голове теши. Вот, казалось бы, и конец света уже настал, и на улицу без костюма радиационной защиты не выйти, и дряни всякой развелось, которую раньше только в кино можно было увидеть… Нет! Не проймешь! Такие же. Иногда мне кажется, что и не поменялось ничего. Вот, в Кремле сегодня побывал, – криво усмехнулся он, – и думаю: в принципе и там ничего нового. То же самое творится, что и раньше. Я даже теперь не очень-то и уверен, когда нам эту заразу забросили: тридцать лет назад или триста.

– А разве триста лет назад такое оружие было уже? – засомневался Артем, но сталкер ничего не ответил.

Изображения Великого Червя на полу встречались им два или три раза, но ни самих дикарей, ни каких-либо следов их недавнего присутствия заметно не было. И если после первого рисунка бойцы насторожились, перегруппировавшись так, чтобы было удобнее обороняться, то после третьего напряжение спало.

– Не соврали, значит, и вправду сегодня святой день, на станциях сидят, в туннели не выходят, – с облегчением заметил Ульман.

Сталкера занимало другое. По его расчетам выходило, что место, где был выход в метро и начинался перегон, ведущий к ракетной части, должно находиться совсем близко. Каждую минуту сверяясь с перерисованным от руки планом, он рассеянно повторял:

– Где-то тут… Не это? Нет, угол не тот, да и где гермозатвор? Уже должны бы подходить…

В конце концов, они остановились на развилке: налево был забранный решеткой тупик, в конце которого виднелись остатки гермоворот, справа, насколько хватало света фонарей, уходил в перспективу прямой туннель.

– Оно! – определил Мельник. – Приехали. По карте все сходится. Там, за решеткой – обвал, как на Парке Победы. И ход должен быть, у которого Третьяка сняли. Так… – Подсвечивая план карманным фонариком, он размышлял вслух: – От этой развилки перегон прямиком к тому дивизиону идет, а этот – к Кремлю, мы оттуда пришли, правильно.

Потом вместе с Ульманом он пролез за решетку, и минут десять они бродили по тупику, осматривая с фонарем стены и потолок.

– Порядок! Есть проход, на этот раз в полу, крышка круглая такая, на канализационный люк похожа, – сообщил вернувшийся сталкер. – Все, мы на месте. Привал.

Как только, сбросив рюкзаки, все расселись на земле, с Артемом произошло что-то странное: несмотря на неудобное положение, его мгновенно сморил сон. То ли сказалась накопленная за последние сутки усталость, то ли яд от парализующей иглы все еще продолжал действовать, давая побочные эффекты.

Артем снова увидел себя, просыпающегося, в палатке на ВНДХ. Как и в предыдущих снах, на станции было мрачно и безлюдно. Не отдавая себе до конца отчета в том, что все это ему только снится, Артем все же наперед знал, что с ним сейчас произойдет. Привычно уже поздоровавшись с игравшей девочкой, он не стал ее ни о чем расспрашивать, вместо этого прямиком направившись к путям. Отдаленные крики и мольбы о пощаде его почти не испугали. Он знал, что навязчивый сон видится ему в который раз по другой причине. И причина эта скрывалась в туннелях. Он должен был раскрыть природу угрозы, разведать обстановку и сообщить о ней союзникам с юга. Но как только его окутала тьма туннеля, уверенность в себе и в том, что он знает, зачем находится здесь и как ему поступать дальше, испарилась.

Ему снова стало страшно, совсем как тогда, когда он в первый раз вышел за пределы станции в одиночку. И точь-в-точь, как в тот раз, пугала его даже не сама темнота и не шорохи туннелей, а неизвестность, невозможность предугадать, какую опасность таят в себе следующие сто метров перегона.

Смутно, как о событиях, случившихся с ним в прошлой жизни, вспоминая, как поступал в предыдущих снах, он все же решил не поддаваться на этот раз страху, а идти вперед, пока не встретится лицом к лицу с тем, кто кроется во мраке, поджидая его.

Навстречу ему кто-то шел. Не спеша, с той же скоростью, с которой продвигался вперед Артем, но не его трусливыми, крадущимися шажками, а уверенной тяжелой поступью. Юноша замирал, переводя дыхание, – останавливался и тот, другой. Артем дал себе зарок: на этот раз не бежать, что бы ни случилось. Когда до скрытого темнотой двойника оставалось, судя по звуку, метра три, колени у Артема уже не просто дрожали, а ходили ходуном, но он все же нашел в себе силы сделать еще один шаг. Но, почувствовав кожей лица легкое колебание воздуха оттого, что кто-то приблизился к нему вплотную, Артем не выдержал. Взмахнув рукой, он оттолкнул невидимое существо и бросился бежать. На этот раз он не споткнулся и бежал невыносимо долго, час или два, но родной станции не было и в помине, не было никаких станций, вообще ничего, только бесконечный темный туннель. И это оказалось еще страшнее.

– Эй, хватит дрыхнуть, летучку проспишь, – толкнул его в плечо Ульман. – И как у тебя получается? – завистливо добавил он.

Артем встряхнулся и виновато посмотрел на остальных. Судя по всему, забылся он лишь на несколько минут. Отряд сидел кругом, в центре которого расположился с картой Мельник, показывая и объясняя.

– Вот, – рассуждал он, – до места назначения, наверное, километров двадцать будет. Это ничего, если быстрым шагом и без препятствий, за полдня успеть можно. Военная часть находится на поверхности, но под ней бункер, и туннель ведет к нему. Однако времени думать нет. Нам придется разделиться. Проснулся? Ты возвращаешься в метро, Ульмана к тебе приставлю, – сказал он Артему, – я с остальными ухожу к ракетному дивизиону.

Артем открыл было рот, собираясь протестовать, но сталкер прервал его нетерпеливым жестом. Наклонившись к сваленным в кучу рюкзакам, Мельник принялся распределять снаряжение.

– Вы берете два защитных костюма, у нас остаются четыре – неизвестно, как там получится. Плюс рации, одну вам – одну нам. Теперь инструктаж. Идете на Проспект Мира. Там вас должны ждать, я отправил гонцов, – он посмотрел на наручные часы. – Ровно через двенадцать часов подниметесь на поверхность и ловите наш сигнал. Если все в порядке и мы в эфире, следующая стадия операции. Задача – подобраться к Ботаническому Саду как можно ближе и залезть повыше, чтобы помогать нам наводить и корректировать огонь. Площадь поражения у «Смерчей» ограниченная, сколько там осталось ракет, неизвестно. А сад немаленький. Ты не бойся, – успокоил он Артема, – это все Ульман делать будет, ты там так, за компанию. Польза от тебя, конечно, тоже есть: по крайней мере, знаешь, как эти черные выглядят. Я думаю, – продолжил он, – Останкинская башня для наведения очень даже подходит. У нее есть такое утолщение посередине: в этом набалдашнике ресторан был. Там еще подавали крошечные бутербродики с икрой по заоблачным ценам. Но люди туда не из-за них ходили, а из-за вида на Москву. Ботанический сад оттуда – как на ладони. Попробуйте на башню попасть. Не получится на башню, рядом стоят многоэтажные дома, белые такие, буквой П, судя по рапортам, почти необитаемые. Так… Это вам карта Москвы, это – нам. Там уже все по квадратам разбито. Просто смотрите и передаете. Остальное – за нами. Ничего сложного, – заверил он. – Вопросы?

– А если у них там нет никакого гнезда? – спросил Артем.

– Ну, на нет и суда нет, – сталкер хлопнул ладонью по карте. – Да, у меня тут для тебя сюрприз, – добавил он, подмигнув Артему.

Заглянув в свой ранец, Мельник извлек оттуда белый полиэтиленовый пакет с истершейся цветной картинкой на боку. Артем развернул его и достал паспорт, выправленный на в меру потрепанном бланке, и детскую книжку с вложенной в нее заветной фотографией, которую он нашел в заброшенной квартире на Калининском. Сорвавшись вслед за Олегом, он оставил свои сокровища на Киевской, а Мельник не поленился забрать их и нес с собой все это время. Сидевший рядом Ульман недоуменно посмотрел на Артема, потом на сталкера.

– Личные вещи, – с улыбкой развел руками Мельник.

Артему вдруг захотелось сказать ему что-нибудь теплое и доброе, но тот уже поднимался со своего места, раздавая приказания идущим с ним бойцам.

Он приблизился к погруженному в свои мысли Антону.

– Удачи! – Артем протянул дозорному руку.

Тот молча кивнул, надевая на спину рюкзак. Глаза у него были совсем пустые.

– Ну, все! Прощаться не будем. Засекайте время! – сказал Мельник.

Он развернулся и, больше не говоря ни слова, пошел прочь.