Оставался всего один туннель. Всего один туннель, и поставленная Хантером цель, к которой Артем шел упрямо и отчаянно, достигнута. Два, может, три километра по сухому и тихому перегону, и он на месте. В голове Артема царила почти такая же гулкая пустота, как в этом туннеле, и он больше не задавал себе вопросов. Еще сорок минут, и он на месте. Сорок минут, и его поход завершен.

Он даже не отдавал себе отчета в том, что шагает в кромешной темноте. Ноги продолжали, не сбиваясь, отсчитывать шпалы. Он словно забыл обо всех угрожавших ему опасностях, о том, что безоружен, что у него нет ни документов, ни фонаря, ни оружия, что он наряжен в чудной сектантский балахон, о том, наконец, что он никогда ничего не слышал ни про этот туннель, ни про опасности, подстерегающие в нем путников.

Убежденность в том, что, пока он следует своей стезей, ему ничего не угрожает, занимала все место в его сознании. Куда подевался неизбежный, казалось, страх туннелей? Куда пропали усталость и неверие?

Все испортило эхо.

Из-за того, что в этом туннеле было так пусто, звуки шагов разлетались назад и вперед. Отраженные от стен, они гремели, постепенно удаляясь и переходя в шелест, и отзывались через такое время, что казалось, идет не только Артем, но и еще кто-то другой. Через некоторое время это ощущение стало настолько острым, что Артему захотелось остановиться и прислушаться – продолжает ли эхо шагов жить своей жизнью?

Несколько минут он продолжал бороться с искушением. Его поступь становилась все медленнее и тише, а он прислушивался, не сказывается ли это на громкости эха. Наконец Артем замер совсем. Боясь глубоко вдохнуть, чтобы шум входящего в легкие воздуха не помешал ему различить малейшие шорохи вдали, он стоял так в кромешной тьме и ждал.

Тишина.

Теперь, когда он перестал перемещаться, у него снова пропало ощущение реальности пространства. Пока он шел, то словно цеплялся за действительность подошвами сапог. Остановившись посреди чернильного мрака туннеля, Артем вдруг перестал понимать, где находится.

Показалось.

И показалось ему еще, что, когда он опять тронулся с места, еле слышное эхо шагов долетело до ушей еще до того, как его собственная нога успела ступить на бетонный пол.

Сердце его забилось тяжелее. Но через мгновение он сумел убедить себя, что обращать внимание на все шорохи в туннелях глупо и бессмысленно. Некоторое время Артем старался не прислушиваться к эху вообще. Потом, когда ему почудилось, что последний из затихающих отголосков приблизился к нему, он заткнул уши и продолжал идти вперед. Но и так его не хватило надолго.

Оторвав через пару минут ладони от ушей и продолжая шагать, он, к своему ужасу, услышал, что эхо его шагов впереди действительно звучит все громче, будто приближаясь. Но стоило ему замереть на месте, как звуки впереди тут же, запаздывая на доли секунды, тоже затихали.

Этот туннель испытывал Артема, его способность противостоять страху. Но он не сдастся. Он прошел уже слишком через многое, чтобы испугаться темноты и эха.

Эха ли?

Оно приближалось, теперь в этом не оставалось никакого сомнения. В последний раз Артем остановился, когда призрачные шаги слышались уже метрах в двадцати. Это было так необъяснимо и жутко, что, не выдержав, отирая со лба холодную испарину, он, дав петуха, крикнул в пустоту:

– Есть там кто-нибудь?..

Эхо отозвалось пугающе близко, и своего голоса Артем не узнал. Дрожащие отголоски понеслись наперегонки в глубину туннелей, теряя звуки: «там кто-нибудь… о-нибудь… будь…». Никто на них так и не отозвался. И вдруг случилось невероятное: они стали возвращаться назад, повторяя его вопрос, в обратном порядке набирая оброненные слоги и становясь все громче, пока в тридцати шагах от него кто-то не повторил его вопрос испуганным голосом.

Этого Артем вынести не смог. Развернувшись, он пошел назад, сначала стараясь идти не слишком быстро, а потом и вовсе позабыв о том, что нельзя давать страху поблажек, и, спотыкаясь, побежал. Но уже через минуту он понял, что отзвуки шагов все так же слышатся на расстоянии в двадцать метров. Незримый преследователь не желал отпускать его. Задыхаясь, Артем бежал уже, не разбирая направления, и в конце концов налетел на туннельную сбойку.

Эхо немедленно стихло. Прошло некоторое время, пока он не сумел собрать волю в кулак, подняться и сделать шаг вперед. Это было верное направление: с каждым пройденным метром звук шаркающих о бетон ступней становился все ближе, двигаясь ему навстречу. И только стучащая в ушах кровь чуть заглушала зловещий шорох. Каждый раз, когда Артем замирал на месте, останавливался в темноте и его преследователь – в том, что это не эхо, он теперь уже был совершенно уверен.

Так продолжалось, пока шаги не зазвучали на расстоянии вытянутой руки. И тогда Артем, крича и размахивая вслепую кулаками, бросился вперед, туда, где должно было находиться по его расчетам оно.

Кулаки со свистом рассекли пустоту. Никто не пытался защититься от его ударов. Он тщетно рубил воздух, кричал, отпрыгивал, расставлял руки в стороны, пытаясь схватить невидимого в темноте противника. Пустота. Там никого не было. Но только он отдышался и сделал еще один шаг к Полису, как тяжелый шаркающий звук раздался уже прямо перед ним. Еще взмах рукой – и снова ничего. Артем почувствовал, что сходит с ума. До боли выкатив глаза, он пытался увидеть хоть что-нибудь, уши старались уловить близкое дыхание другого существа. Но там просто никого не было.

Простояв неподвижно несколько долгих секунд, Артем подумал, что как бы ни объяснялось это странное явление, опасности оно не представляет. Наверное, акустика. «Приду домой, спрошу у отчима», – сказал себе он, и, когда занес уже ногу, чтобы сделать еще шаг к цели, прямо в ухо ему кто-то шепнул негромко:

«Жди. Тебе туда сейчас нельзя».

– Кто это? Кто здесь? – тяжело дыша, выкрикнул Артем. Но никто ему не отвечал. Вокруг него опять была густая пустота. Тогда он, вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, заспешил в сторону Боровицкой. Призрачные стопы его преследователя с той же скоростью зашуршали в обратном направлении, постепенно стихая вдали, пока не канули в тишину. И только тогда Артем остановился. Он не знал и не мог знать, что это было, он никогда не слышал ни о чем подобном ни от кого из своих друзей, и отчим не рассказывал ему о таком вечерами у костра. Но кто бы ни шепнул ему в ухо приказание остановиться и подождать, теперь, когда Артем больше не боялся его, когда у него было время осознать произошедшее и поразмыслить над ним, это звучало гипнотически убедительно.

Следующие двадцать минут он провел, сидя на рельсе, раскачиваясь, словно пьяный, из стороны в сторону, борясь с ознобом и вспоминая странный, не человеку принадлежавший голос, приказавший ему ждать. Дальше он двинулся, только когда дрожь начала наконец проходить, а страшный шепот в его голове – сливаться с тихим свистом поднимающегося туннельного сквозняка.

Все оставшееся время он просто шагал вперед, стараясь ни о чем не думать, спотыкаясь иногда о лежащие на полу кабели, но это было самым страшным, что с ним случилось. Времени прошло, как ему показалось, немного, хотя он и не мог сказать, сколько, потому что в темноте минуты слиплись. А затем он увидел в конце туннеля свет.

Боровицкая.

Полис.

И тут же со станции послышался грубый окрик, грянули выстрелы, и Артем, отпрянув назад, спрятался в углублении в стене. Издалека неслись протяжные стоны раненых, брань, потом еще раз, усиленный туннелем, долетел грохот автоматной очереди.

Жди…

Из своего укрытия Артем отважился показаться только через четверть часа после того, как все стихло. Подняв вверх руки, он медленно пошел на свет.

Это действительно был вход на платформу. Дозоров на Боровицкой не выставляли, видимо, надеясь на неприкосновенность Полиса. За пять метров до места, где обрывались круглые своды туннеля, стояли цементные блоки пропускного пункта и лежало в луже крови распростертое тело.

Когда Артем показался в поле зрения одетых в зеленую форму и фуражки пограничников, ему приказали подойти ближе и встать лицом к стене. Увидев на земле труп, он немедленно повиновался.

Быстрый обыск, вопрос про паспорт, заломленные за спину руки, и наконец станция. Свет. Тот самый. Они говорили правду, они все говорили правду, легенды не лгали. Свет был таким ярким, что Артему пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Но сияние достигало зрачков и сквозь веки, слепило до боли, и только когда пограничники закрыли его глаза повязкой, их перестало саднить. Возвращение к той жизни, которой жили предыдущие поколения людей, оказалось болезненней, чем Артем мог себе представить.

Тряпку с глаз сняли только в караулке, похожей на все другие, крошечной, служебной комнате, облицованной растрескавшимся кафелем. Здесь было темно, только на крашенном охрой деревянном столе мерцала в алюминиевой миске свеча. Собирая жидкий воск пальцем и наблюдая, как он остывает, начальник караула, грузный и небритый мужчина в зеленой военной рубашке с закатанными рукавами и галстуке на резинке, долго рассматривал Артема, прежде чем спросить:

– Откуда пожаловали? Где паспорт? Что с глазом?

Артем решил, что изворачиваться смысла не имеет, и рассказал честно, что паспорт остался у фашистов, и глаз тоже чуть было не остался там же. Начальник это воспринял неожиданно благосклонно.

– Знаем, как же. Вот, противоположный туннель выходит аккурат на Чеховскую. У нас там целая крепость выстроена. Пока не воюем, но добрые люди советуют держать ухо востро. Как говорится, si vic pacem, para bellum, – подмигнул он Артему.

Последней фразы Артем не понял, но предпочел не переспрашивать. Его внимание привлекла татуировка на сгибе локтя начальника караула – изуродованная радиацией птица с двумя головами, распахнутыми крыльями и крючковатыми клювами. Она что-то ему смутно напомнила, но что именно, понять он не мог. А потом, когда начальник обернулся к одному из солдат, Артем увидел, что точно такой же знак, но в миниатюре, вытатуирован на его левом виске.

– И с чем вы к нам? – продолжал начальник.

– Я ищу одного человека… Его зовут Мельник. Прозвище, наверное. У меня к нему важное сообщение.

Выражение лица пограничника мгновенно переменилось. Лениво-добродушная улыбка сползла с губ, глаза удивленно блеснули в свете свечи.

– Можете передать мне.

Артем замотал головой и, извиняясь, принялся объяснять, что никак нельзя, что секретность, вы понимаете, поручено было сторого-настрого никому не говорить, кроме этого самого Мельника.

Начальник изучающе осмотрел его еще раз, сделал знак одному из солдат, и тот подал черный пластмассовый телефонный аппарат, аккуратно отмотав прорезиненный телефонный шнур на нужную длину. Покрутив пальцем диск, пограничник сказал в трубку:

– Застава Бор-Юг. Ивашов. Полковника Мельникова.

Пока он дожидался ответа, Артем успел отметить, что татуировка с птицей была и на висках у обоих солдат, находившихся в комнате.

– Как представить? – осведомился начальник караула у Артема, прижав щекой телефонную трубку к плечу.

– Скажите, от Хантера. Срочное сообщение.

Тот кивнул и, перекинувшись еще парой фраз с собеседником на другом конце провода, закончил разговор.

– Быть на Арбатской, у начальника станции, завтра в девять. До тех пор свободен, – и, махнув рукой тут же отступившему от дверного проема солдату, добавил, обращаясь к Артему: – Подожди-ка… Ты у нас, кажется, почетный гость и в первый раз. Держи, но с возвратом! – и он протянул Артему темные очки в облезлой металлической оправе.

Только завтра? Артема захлестнули жгучее разочарование и обида. Ради этого он шел сюда, рискуя своей и чужими жизнями? Ради этого спешил, заставлял себя переставлять ноги, даже когда сил уже совсем не оставалось? И разве не срочное это было дело – сообщить обо всем, что знал, этому чертову Мельнику, который не может найти для него свободной минуты?

Или Артем просто опоздал и тому уже все известно? А может, Мельник уже знает нечто, о чем сам Артем еще и не догадывается? Может, он опоздал настолько, что вся его миссия потеряла смысл?..

– Только завтра? – не выдержал он.

– Полковник сегодня на задании, вернется ранним утром, – пояснил Ивашов. – Иди-иди, заодно передохнешь, – и он выпроводил Артема из караулки.

Успокоившись, но все же затаив обиду, Артем нацепил очки и подумал, что они ему очень кстати: заодно и синяка под глазом видно не будет. Стекла в них были царапанные и к тому же чуть искажали перспективу, но когда он, поблагодарив караульных, вышел на платформу, то понял, что без очков ему было бы не обойтись. Свет ртутных ламп был слишком ярок для него. Впрочем, не один Артем не мог здесь открыть глаз – на станции многие прятали их за темными очками. «Наверное, тоже нездешние», – подумал он.

Видеть полностью освещенную станцию метро ему было странно. Здесь совсем не было теней. И на ВДНХ, и на всех других станциях и полустанках, где ему до сих пор пришлось побывать, источников света было немного, и они не могли осветить все видимое пространство, по этому лишь выхватывали его куски. Всегда оставались места, куда не проникал ни один луч. Теней у каждого человека было несколько: одна, от свечи, блеклая и чахлая; другая, багровая, – от аварийной лампы; третья, черная и резко очерченная, – от электрического фонарика. Они мешались, наплывали друг на друга и на чужие тени, пластались по полу иногда на несколько метров, пугали, обманывали, заставляли догадываться и додумывать. А в Полисе беспощадное сияние ламп дневного света испепелило все тени до одной.

Артем замер, восхищенно рассматривая Боровицкую. Она оставалась в поразительно хорошем состоянии. На мраморных стенах и беленом потолке не было заметно ни следа копоти, станция была убрана, а над потемневшим от времени бронзовым панно в конце платформы трудилась женщина в синей спецовке, усердно отскабливая барельеф губкой с чистящим раствором.

Жилые помещения здесь были устроены в арках. Только по две арки оставили с каждой стороны для прохода к путям, остальные, заложенные кирпичом с обеих сторон, превратились в настоящие апартаменты. В каждой имелся дверной проем, а в некоторых даже стояли настоящие деревянные двери и застекленные окна. Из одного из них доносилась музыка. Перед несколькими дверями лежали коврики, чтобы входящие могли вытереть ноги. Подобное Артем видел впервые. От этих жилищ веяло таким уютом, таким спокойствием, что у него защемило сердце: перед глазами вдруг промелькнула картина из детства. Но самым удивительным было то, что вдоль обеих стен по всей станции тянулась цепь книжных стеллажей. Они занимали пространство между «квартирами», и от этого вся станция обретала какой-то чудесный, нездешний вид, напоминая Артему описания библиотек в средневековых университетах, о которых он читал в книжке писателя Борхеса.

У дальнего края зала начинались эскалаторы – там находился переход на станцию Арбатская. Гермоворота оставались открытыми, но у перехода располагался небольшой блокпост. Впрочем, всех желающих охрана беспрепятственно пропускала в обоих направлениях, даже не проверяя документов.

Зато у противоположного конца платформы, рядом с бронзовым барельефом, был виден настоящий военный лагерь. Там размещались несколько зеленых военных палаток с нарисованными на них знаками вроде вытатуированных на висках у пограничников. Там же стояла тележка с укрепленным на ней неизвестным оружием, которое выдавал только торчащий из-под чехла длинный ствол с раструбом на конце. Рядом несли дежурство двое солдат в темно-зеленой форме, шлемах и бронежилетах. Лагерь окружал лестницу перехода, поднимавшуюся над путями. Светящиеся указатели поясняли, что там находится «Выход в город», и Артему стали понятны принятые меры предосторожности. Вторая лестница, ведущая туда же, и вовсе оказалась замурованной стеной из огромных цементных блоков.

Посреди станции располагались крепкие деревянные столы, за которыми, оживленно беседуя, сидели люди в долгополых серых халатах из плотной ткани. Подойдя к ним поближе, Артем с удивлением заметил татуировки и на их висках тоже, но не с изображением птицы, а в виде раскрытой книги на фоне нескольких вертикальных черточек, напоминавших колоннаду. Перехватив пристальный взгляд Артема, один из сидевших за столом приветливо улыбнулся и спросил его:

– Приезжий? Впервые у нас?

От слова «приезжий» Артема передернуло, но, справившись с собой, он кивнул. Заговоривший с ним был ненамного старше, и, когда он встал, чтобы пожать Артему руку, выпростав ладонь из широкого рукава халата, оказалось, что роста они приблизительно одинакового. Только сложения тот был более хрупкого.

Звали нового знакомого Артема Данилой. Про себя он рассказывать не спешил, и было видно, что с Артемом он решил заговорить, потому что ему любопытно, что происходит за пределами Полиса, какие новости на Кольце, что слышно о фашистах и о красных…

Через полчаса они уже сидели дома у худого Данилы, в одной из ютившихся между арками «квартир», и пили горячий чай, наверняка привезенный сюда окольными путями с ВДНХ. Из мебели в комнате был заваленный книгами стол, высокие, до потолка железные полки, тоже заставленные доверху толстыми томами, и кровать. С потолка свисала на проводе несильная, ватт на сорок, электрическая лампочка, освещавшая искусный рисунок огромного древнего храма, в котором Артем не сразу признал Библиотеку, возведенную на поверхности где-то над Полисом.

После того как вопросы у хозяина закончились, пришел черед Артема.

– А почему у вас тут у людей татуировки на голове? – поинтересовался он.

– Ты что, про касты ничего не знаешь? – удивился Данила. – И про Совет Полиса тоже не слышал?

Артем внезапно вспомнил, что кто-то (да нет же, как он мог забыть, это был тот старик, Михаил Порфирьевич, убитый фашистами) говорил ему, что в Полисе власть делят военные и библиотекари, потому что наверху раньше стояли здания Библиотеки и какой-то организации, связанной с армией.

– Слышал! – кивнул он. – Военные и библиотекари. Ты, значит, библиотекарь?

Данила глянул на него испуганно, побледнел и закашлялся. Потом, справившись с собой, тихо сказал:

– Какой еще библиотекарь? Ты библиотекаря хоть живого видел? И не советую! Библиотекари сверху сидят… Видел, какие тут у нас укрепления? Не дай бог, спустятся… Ты эти вещи не путай никогда. Я не библиотекарь, а хранитель. Нас еще браминами называют.

– Что за название такое странное? – поднял брови Артем.

– Понимаешь, у нас тут вроде кастовой системы. Как в Древней Индии. Каста… Ну, это как класс… Тебе красные не объясняли? Не важно. Каста жрецов, хранителей знаний, тех, кто собирает книги и работает с ними, – объяснял он, а Артем не переставал удивляться тому, как старательно он избегает слова «библиотекарь». – И каста воинов, которые занимаются защитой, обороной. На Индию очень похоже, там еще была каста торговцев и каста слуг. У нас это все тоже есть. Ну, мы между собой и называем это по-индийски. Жрецы – брамины, воины – кшатрии, купцы – вайшьи, слуги – шудры. Членом касты становишься раз и на всю жизнь. Есть особые обряды посвящения, особенно в кшатрии и брамины. В Индии это семейное было, родовое, а у нас сам выбираешь, когда тебе восемнадцать исполняется. Здесь, на Боровицкой, больше браминов, почти все. Школа наша тут, библиотеки, кельи. На Библиотеке – там особый режим из-за транзита Красной Линии, охранять приходится, а до войны больше наших было. Теперь на Александровский Сад переместились. А на Арбатской – почти одни кшатрии, из-за Генштаба.

Услышав еще одно шипящее древнеиндийское слово, Артем тяжело вздохнул. Вряд ли ему удастся запомнить все эти мудреные названия с одного раза. Данила, однако, не обратил на это внимания и продолжал рассказывать:

– В Совет, понятное дело, входят только две касты: наша и кшатриев. Мы их вообще-то просто вояками зовем, – подмигнул он Артему.

– А почему они себе птиц двухголовых татуируют? – вспомнил Артем. – У вас, по крайней мере, книги, с книгами все ясно. Но птицы?..

– Тотем у них такой, – пожал плечами брамин Данила. – Это раньше, по-моему, был дух-покровитель войск радиационной защиты. Орел, кажется. Они ведь во что-то свое, странное верят. У нас, вообще говоря, между кастами особенно хороших отношений нет. Раньше даже враждовали.

Через штору стало видно, как на станции ослабили освещение. Наступала здешняя ночь. Артем засобирался.

– А у вас здесь гостиницы есть, чтобы переночевать? А то у меня завтра в девять на Арбатской встреча, а остаться негде.

– Хочешь – ночуй у меня, – пожал плечами Данила. – Я на пол лягу, мне не привыкать. Я как раз ужин готовить собирался. Оставайся, расскажешь, что еще видел по дороге. А то я, знаешь, отсюда и не выбираюсь совсем. Завет хранителей не разрешает дальше одной станции уходить.

Подумав, Артем кивнул. В комнате было уютно и тепло, да и хозяин ее Артему понравился с самого начала. Что-то у них было общее. Через пятнадцать минут он уже чистил грибы, пока Данила нарезал ломтиками свинину.

– А ты Библиотеку видел хоть раз сам? – спросил Артем с набитым ртом через час, когда они ели тушеную свинину с грибами из алюминиевых солдатских мисок.

– Ты про Великую Библиотеку? – строго уточнил брамин.

– Про ту, которая сверху… Она ведь все еще там? – указал вилкой в потолок Артем.

– В Великую Библиотеку поднимаются только наши старейшины. И сталкеры, которые работают на браминов, – ответил Данила.

– Это ведь они сверху книги приносят? Из Библиотеки? Из Великой Библиотеки, я имею в виду, – поспешно поправился Артем, видя, что его хозяин опять нахмурился.

– Они, но по поручению старейшин касты. Нам самим это не под силу, поэтому приходится использовать наемников, – нехотя объяснил брамин. – По Завету это должны были бы делать мы: хранить знания и передавать их ищущим. Но, чтобы передавать эти знания, их сначала надо добыть. А кто из наших посмеет туда сунуться? – со вздохом он поднял глаза вверх.

– Из-за радиации? – понимающе кивнул Артем.

– Из-за нее тоже. Но главное, из-за библиотекарей, – приглушенным голосом ответил Данила.

– Но это разве не вы библиотекари? Ну, или потомки библиотекарей? Мне так рассказывали.

– Знаешь что, давай за столом об этом не будем. И вообще, пусть тебе кто-нибудь другой расскажет. Я эту тему не особо люблю.

Данила начал убирать со стола, а потом, на секунду задумавшись, отодвинул часть книг с полки в сторону, и между томами, стоявшими в заднем ряду, обнаружилась брешь, в которой поблескивала пузатая бутылка с самогоном. Среди посуды обнаружились и граненые стаканы.

Через некоторое время Артем, восхищенно оглядывавший полки, решил нарушить молчание.

– Надо же, как у тебя много книг, – сказал он. – У нас на ВДНХ, наверное, во всей библиотеке столько не наберется. Я там уже все перечитал давно. К нам ведь редко когда хорошие приходят, разве что отчим принесет что-нибудь стоящее, а челноки все время дрянь разную тащат, детективы всякие. Там к тому же половину не понять. Я ведь еще и поэтому мечтал в Полис попасть, из-за Великой Библиотеки. Просто не могу себе представить, сколько их там наверху должно быть, если ради них такую громадину построили, – и он кивнул на рисунок над столом.

Глаза у обоих уже блестели. Данила, польщенный словами Артема, наклонился над столом и веско проговорил:

– Да ведь это никакого значения не имеет, все эти книги. И Великую Библиотеку не для них строили. И не их там хранят.

Артем удивленно посмотрел на него. Брамин открыл было рот, чтобы продолжить, но вдруг встал со стула, подошел к двери, приоткрыл ее и прислушался. Потом тихонько притворил ее, сел на место и шепотом досказал:

– Всю Великую Библиотеку строили для одной-единственной Книги. И лишь одна она там и спрятана. Остальные нужны только, чтобы ее скрыть. Ее-то на самом деле и ищут. Ее и стерегут, – прибавил он, и его передернуло.

– И что это за книга? – тоже понизив голос, спросил Артем.

– Древний фолиант. На антрацитно-черных страницах золотыми буквами там записана вся История. До конца.

– И зачем же ее ищут? – шепнул Артем.

– Неужели не понимаешь? – покачал головой брамин. – До конца, до самого конца. А ведь до него еще не близко… И у кого есть это знание…

За занавеской мелькнула вдруг полупрозрачная тень, и Артем, хотя и смотрел в глаза Даниле, успел ее заметить и подать ему знак. Оборвав рассказ на полуслове, тот вскочил с места и кинулся к двери. Артем бросился за ним.

На платформе никого не было, только из перехода доносились удаляющиеся шаги. Охрана мирно спала на стульях по обе стороны эскалатора.

Когда они вернулись в комнату, Артем ждал, что брамин продолжит рассказ, но тот уже протрезвел и только хмуро мотал головой.

– Нельзя нам это рассказывать, – отрезал он. – Это та часть Завета, что для посвященных. Спьяну проболтался, – он досадливо поморщился. – И не вздумай рассказывать кому-нибудь, что слышал это. Если до кого дойдет, что ты о Книге знаешь, не оберешься потом хлопот. И я с тобой заодно.

И тут Артем вдруг понял, отчего вспотели у него ладони в тот момент, когда брамин сказал ему про Книгу. Он вспомнил.

– Их ведь несколько, этих книг? – замирая сердцем, спросил он.

Данила настороженно заглянул ему в глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Бойся истин, сокрытых в древних фолиантах… где слова тиснены золотом, и бумага аспидно-черная не тлеет, – произнес он, а перед глазами у него маячило в мутном мареве пустое, ничего не выражающее лицо Бурбона, который механически выговаривал чужие и непонятные слова.

Брамин пораженно уставился на него.

– Откуда ты знаешь?

– Откровение было. Там ведь не одна Книга… Что в других? – зачарованно глядя на рисунок Библиотеки, спросил Артем.

– Осталась только одна. Было три фолианта, – сдался наконец Данила. – Прошлое, настоящее и будущее. Прошлое и Настоящее сгинули безвозвратно века назад. Остался последний, самый главный.

– И где же он?

– Затерян в Главном Книгохранилище. Там больше сорока миллионов томов. Один из них – с виду совершенно обычная книга, в стандартном переплете – и есть Он. Чтобы узнать Его, надо раскрыть книгу и перелистать – по преданию, страницы у фолианта действительно черные. Но чтобы перелистать все книги в Главном Книгохранилище, придется потратить семьдесят лет жизни, без сна и отдыха. А люди там больше дня оставаться не могут, и потом, никто тебе не даст спокойно стоять и рассматривать все тома, которые там хранятся. И хватит об этом.

Он постелил себе на полу, зажег на столе свечу и выключил свет. Артем нехотя улегся. Отчего-то спать ему совсем не хотелось, хотя он и не мог вспомнить, когда ему удавалось отдохнуть в последний раз.

– Интересно, а Кремль видно, когда к Библиотеке поднимаешься? – сказал он в пустоту, потому что Данила уже начинал посапывать.

– Конечно, видно. Только на него смотреть нельзя. Затягивает, – пробормотал тот.

– То есть как – затягивает?

Данила приподнялся на локте, и его недовольно наморщенное лицо попало в желтое пятно света.

– Сталкеры говорят, что нельзя на Кремль смотреть, когда выходишь. Особенно на звезды на башнях. Как глянешь, так глаз уже не оторвать. А если подольше посмотришь, туда затягивать начинает, недаром все ворота открытые стоят. Поэтому в Великую Библиотеку сталкеры поодиночке никогда не поднимаются. Если один случайно заглядится на Кремль, другой его сразу в чувство приведет.

– А внутри Кремля что? – сглотнув, прошептал Артем.

– Никто не знает, потому что туда только входят, а обратно никто еще не возвращался. Там на полке, если хочешь, книжка стоит, в ней есть интересная история про звезды и свастики, в том числе и про те, на кремлевских башнях, – он встал, нашарил на полке нужный том, открыл на нужной странице и залез опять под одеяло.

Через пару минут Данила уже спал, а Артем, пододвинув свечу поближе, начал читать.

«…Будучи самой малочисленной и невлиятельной из политических групп, боровшихся за влияние и власть в России после первой революции, большевики не рассматривались как серьезные соперники никем из противоборствующих сторон. Они не пользовались поддержкой крестьянства и опирались лишь на немногочисленных сторонников в рядах рабочего класса и на флоте. Главных же союзников В.И. Ленину, который обучался алхимии и заклинаниям духов в закрытых швейцарских школах, удалось найти по другую сторону барьера между мирами. Именно в этот период всплывает впервые пентаграмма как символ коммунистического движения и Красной армии.

Пентаграмма, как известно, наиболее распространенный и доступный для начинающих тип портала между мирами, допускающий в нашу реальность демонов. При этом создатель пентаграммы при умелом ее использовании устанавливает контроль над вызванным в наш мир демоном, который обязан служить ему. Обычно, чтобы лучше контролировать призванное существо, вокруг пентаграммы чертится защитная окружность, и демон не способен покинуть ее периметр.

Неизвестно, как именно удалось предводителям коммунистического движения добиться того, к чему стремились самые могущественные чернокнижники всех времен: установления связи с демонами-повелителями, которым подчинялись орды их более мелких собратьев. Специалисты убеждены, что сами повелители, почувствовав грядущие войны и самые страшные за всю историю человечества кровопролития, приблизились к границе между мирами и призвали тех, кто мог им позволить собрать жатву человеческих жизней. Взамен они обещали им поддержку и защиту.

История с финансированием большевистского руководства германской разведкой, разумеется, правдива, но было бы глупо и поверхностно считать, что только благодаря зарубежным партнерам В.И. Ленину и его соратникам удалось склонить чашу весов на свою сторону. У будущего коммунистического вождя уже тогда были покровители неизмеримо более сильные и мудрые, чем чины из военной разведки кайзеровской Германии.

Детали тайного соглашения с силами мрака, разумеется, недоступны современным исследователям. Однако результат их налицо: уже через короткое время пентаграммы располагаются на знаменах, головных уборах солдат Красной армии и на броне ее немногочисленной пока военной техники. Каждая из них открывала врата в наш мир демону-защитнику, который оберегал носителя пентаграммы от внешних посягательств. Плату демоны получали, как водится, кровью. Только за XX век, по самым скромным подсчетам, в жертву были принесены около 30 миллионов жителей страны.

Договор с повелителями призванных сил очень скоро оправдал себя: большевики захватили и закрепили за собой власть, и хотя сам Ленин, выступавший связующим звеном между двумя мирами, не выдержал и погиб всего пятидесяти четырех лет от роду, сожранный изнутри адским пламенем, последователи продолжили его дело без колебаний. Вскоре наступила демонизация всей страны. Идущие в школу дети прикалывали на грудь первую пентаграмму. Мало кто знает, что изначально ритуал посвящения в октябрята предполагал прокалывание булавкой значка детской плоти. Таким образом, демон октябрятской «звездочки» отведывал крови своего будущего хозяина, раз и навсегда вступая с ним в сакральную связь. Взрослея и становясь пионером, ребенок получал новую пентаграмму – на ней прозревавшим приоткрывалась часть сути Договора: тисненный золотом портрет Вождя был охвачен пламенем, в котором тот сгинул. Таким образом, подрастающему поколению напоминалось о подвиге самопожертвования. Затем был комсомол, и, наконец, избранным была открыта дорога в жреческую касту – Коммунистическую партию.

Мириады призванных духов обороняли все и вся в советском государстве: детей и взрослых, здания и технику, а сами демоны-повелители расположились в гигантских рубиновых пентаграммах на башнях Кремля, добровольно согласившись на заточение во имя увеличения своего могущества. Именно отсюда расходились по всей стране невидимые силовые линии, удерживавшие ее от хаоса и развала и подчинявшие ее жителей воле обитателей Кремля. В некотором смысле весь Советский Союз превратился в одну гигантскую пентаграмму, защитной окружностью вокруг которой стала государственная граница».

Артем оторвался от страницы и огляделся вокруг. Свеча уже догорала и начинала коптить. Данила крепко спал, отвернувшись лицом к стене. Потянувшись, Артем вернулся к книге.

«Решающим испытанием для советской власти стало столкновение с национал-социалистической Германией. Защищенные силами не менее древними и могущественными, чем Советский Союз, закованные в броню тевтоны во второй раз за тысячелетие смогли пробиться в глубь нашей страны. На их знаменах на этот раз был начертан повернутый вспять символ солнца, света и процветания. Танки с пентаграммами на башнях и до сих пор, пятьдесят лет спустя после Победы, продолжают вечный бой с танками, сталь которых несет на себе свастику – в музейных панорамах, на экранах телевизоров, на листках в клеточку, вырванных из школьных тетрадей…»

Свеча мигнула в последний раз и погасла. Пора было ложиться.

Если повернуться к памятнику спиной, в просвет между полуразрушенными домами было видно небольшой кусок высокой стены и силуэты остроконечных башен. Но поворачиваться и смотреть на них было нельзя, это Артему хорошо объяснили. Да и двери со ступенями без присмотра оставлять было тоже запрещено, потому что, если что – необходимо срочно дать сигнал тревоги, а заглядишься – и все, сам пропадешь, и другие пострадают.

Поэтому Артем стоял на месте, хотя обернуться так и подмывало, и рассматривал пока монумент, основание которого заросло мхом. Он изображал сидевшего в глубоком кресле мрачного старика, опершегося на локоть. Из выщербленных бронзовых зрачков на грудь капало что-то медленное и густое, отчего казалось, что памятник плачет.

Долго смотреть на это было невыносимо. Поэтому Артем обошел статую вокруг и внимательнее пригляделся к дверям. Все было спокойно, стояла полная тишина, и только чуть подвывал ветер, гулявший между обглоданными остовами зданий. Отряд ушел довольно давно, но Артема с собой не взяли. Приказали остаться и сторожить, а если что, спуститься на станцию и предупредить о случившемся.

Время шло медленно, и он измерял его шагами, которые делал вокруг основания памятника: раз, два, три…

Это произошло, когда он дошел до пятисот – топот и рычание раздались сзади, из-за спины, оттуда, куда нельзя было взглянуть. Что-то находилось поблизости, и оно могло броситься на Артема в любой момент. Он замер, прислушиваясь, потом упал на землю и прижался к постаменту, держа автомат наготове.

Теперь оно было совсем рядом, видимо, с другой стороны памятника. Артем отчетливо слышал его хриплое животное дыхание; огибая постамент, оно медленно приближалось к нему. Он попытался унять дрожь в руках и удерживать место, откуда существо должно было появиться, под прицелом.

Но дыхание и звуки шагов неожиданно стали удаляться. А когда Артем выглянул из-за статуи, чтобы воспользоваться случаем и срезать неведомого противника очередью в спину, он тут же позабыл и про него, и про все остальное.

Звезда на кремлевской башне была ясно видна даже отсюда. Сама башня оставалась лишь мутным силуэтом в неверном свете выглядывавшей из-за облаков луны, но звезда выделялась на ее фоне четко, она приковывала к себе внимание всякого смотрящего на нее по вполне понятной причине. Она сияла. Не веря своим глазам, он приник к полевому биноклю.

Звезда пылала неистовым ярко-красным светом, освещая несколько метров пространства вокруг себя, и когда Артем присмотрелся получше, то заметил, что свечение это неровное. В гигантском рубине словно была заточена буря – он озарялся сполохами, в нем что-то перетекало, бурлило, вспыхивало… Зрелище оказалось потрясающей, невозможной для этого мира красоты, но с такого расстояния было видно слишком плохо. Надо подойти поближе.

Закинув автомат за плечо, Артем бегом спустился по лестнице, проскочил растрескавшийся асфальт улицы и остановился только на углу, откуда было видно уже всю кремлевскую стену… и башни. На каждой из них лучилась красная звезда. Едва переведя дыхание, Артем снова приник к окулярам. Звезды полыхали тем же бурлящим неровным светом, и на них хотелось смотреть вечно.

Сосредоточившись на ближайшей из них, Артем все любовался ее фантастическими переливами, пока ему вдруг не почудилось, что он различает очертания того, что движется внутри, под поверхностью кристаллов.

Чтобы лучше разглядеть странные контуры, ему пришлось подойти чуть ближе. Забыв обо всех опасностях, он остановился посреди открытого пространства и не отрывался уже от бинокля, стараясь понять, что же ему удалось увидеть.

«Демоны-повелители», – вспомнил он наконец. Маршалы армии бесов, призванных на защиту советского государства. Страна, да и весь мир уже распались на куски, но пентаграммы на кремлевских башнях оставались нетронутыми: правители, заключившие договор с демонами, давно были мертвы, и некому было вернуть им свободу… Некому? А как же он?

«Надо найти ворота, – подумал он. – Надо найти вход…»

– Вставай, тебе уже идти скоро! – растолкал его Данила.

Артем зевнул и протер глаза. Ему только что снилось что-то невероятно интересное, но сон мгновенно улетучился, и вспомнить, что же он видел, не удавалось. На станции уже включили полное освещение, и слышно было, как уборщицы, весело переругиваясь, подметают платформу.

Он нацепил темные очки и поплелся умываться, перекинув через плечо не очень чистое вафельное полотенце, которое ему вручил хозяин. Туалеты находились с той же стороны, что и бронзовое панно, и очередь к ним была немаленькая. Заняв место и все еще зевая, Артем пытался вернуть хоть часть образов, которые видел во сне.

Очередь отчего-то перестала продвигаться вперед, а люди, стоявшие в ней, громко зашептались. Силясь понять, в чем дело, Артем оглянулся. Все глаза были устремлены на железную дверь на засове. Сейчас она была распахнута, а в проеме стоял высокий человек, увидев которого Артем и сам позабыл, зачем здесь находится.

Сталкер.

Именно так он их себе и представлял – по рассказам отчима и байкам челноков. Испачканный и опаленный местами защитный костюм, длинный тяжелый бронежилет, широченные плечи, на правом – небрежно закинутая громада ручного пулемета, с левого наподобие портупеи спускается маслянисто поблескивающая лента с патронами. Грубые шнурованные ботинки, заправленные в них штаны, за спиной – просторный брезентовый ранец.

Сталкер снял круглый спецназовский шлем, стянул резиновую маску противогаза и, раскрасневшийся, мокрый, разговаривал о чем-то с командиром поста. Он был уже немолод, Артем видел седую щетину на его щеках и подбородке и серебристые нити в коротких черных волосах. Но от него веяло силой, уверенностью в себе, он был весь жесткий, подобранный, словно даже здесь, на тихой и светлой станции, был готов в любой момент встретить опасность и не дать ей застать себя врасплох.

Теперь только один Артем все еще бесцеремонно разглядывал пришельца, а остальные люди, стоявшие в очереди, сначала понукали парня, требуя продвигаться вперед, а потом стали попросту обходить его.

– Артем! Ты чего там так долго? Смотри, опоздаешь! – подошел Данила.

Услышав его имя, сталкер обернулся в сторону Артема, внимательно оглядел его и вдруг сделал широкий шаг к нему навстречу.

– Не с ВДНХ? – спросил он глубоким звучным голосом.

Артем молча кивнул, чувствуя, как у него затряслись поджилки.

– Не ты Мельника ищешь? – продолжил тот.

Артем кивнул еще раз.

– Я Мельник. У тебя для меня что-нибудь есть? – сталкер посмотрел Артему в глаза.

Артем поспешно нашарил на шее шнурок с гильзой, с которой, словно с талисманом, было уже даже как-то странно теперь расставаться, и протянул ее сталкеру.

Тот стащил кожаные перчатки, открутил крышку и бережно вытряхнул что-то из капсулы на ладонь. Маленький клочок бумаги. Записка.

– Пойдем со мной. Извини, вчера не смог, позвонили, когда мы уже наверх шли.

Наспех попрощавшись с Данилой и поблагодарив его, Артем поспешил за Мельником по эскалаторам, ведущим в переход на Арбатскую.

– От Хантера никаких известий нет? – несмело спросил он, еле поспевая за широко шагавшим сталкером.

– Вообще ничего от него не слышно. Я боюсь, теперь про него надо у ваших черных спрашивать, – через плечо глянув на Артема, ответил Мельник. – Зато с ВДНХ новостей даже слишком много.

Артем почувствовал, как у него сильнее забилось сердце.

– Какие? – он постарался скрыть свое волнение.

– Хорошего мало, – сухо сказал сталкер, – черные опять пошли в наступление. Неделю назад был тяжелый бой. Пятеро человек погибли. А черных там, кажется, все больше становится. Со станции вашей люди начинают бежать. Говорят, не могут выдержать ужаса. Так что прав был Хантер, когда говорил мне, что у вас там что-то жуткое кроется. Чувствовал он.

– А кто погиб, не знаете? – испуганно спросил Артем, стараясь припомнить, кто должен был в тот день дежурить, неделю назад? Какой это был день? Женька? Андрей? Только не Женька…

– Откуда мне знать? Да там ведь мало того, что нежить лезет, так еще и с туннелями вокруг Проспекта Мира какая-то чертовщина. Люди память теряют, несколько человек по пути умерли.

– Что же делать?

– Сегодня заседание Совета будет. Послушаем мнение старейшин браминов и генералов. Только вряд ли они чем-то смогут помочь твоей станции. Они сам Полис еле обороняют – да и то потому только, что на него никто не смеет покушаться всерьез.

Вышли на Арбатскую. Здесь тоже светили ртутные лампы и, как и на Боровицкой, жилища располагались в застроенных кирпичом арках. Возле некоторых из них стоял караул, и вообще военных тут было необычайно много. Крашенные белой краской стены были местами завешены почти не тронутыми временем парадными армейскими знаменами с вышитыми золотом орлами. Вокруг царило оживление: расхаживали одетые в долгополые халаты брамины; мыли пол, окрикивая тех, кто пытался пройти по мокрому, уборщицы; немало здесь было и народу с других станций – их можно было узнать по темным очкам или по сложенным козырьком ладоням, которыми они прикрывали сощуренные глаза. На платформе размещались только жилые и административные помещения, все торговые ряды и забегаловки были вынесены в переходы.

Мельник провел Артема в конец платформы, где начинались служебные помещения и, усадив на мраморную скамейку, обшитую отполированным тысячами пассажиров деревом, попросил подождать его и ушел.

Рассматривая затейливую лепнину под потолком, Артем думал, что Полис не обманул его ожиданий. Жизнь тут действительно была налажена совсем по-другому, и люди были не такие ожесточенные, озлобленные, забитые, как на других станциях. Знания, книги, культура играли здесь, кажется, совершенно особенную роль. Одних только книжных развалов они миновали не меньше пяти, пока шли по переходу от Боровицкой к Арбатской. Висели даже афиши, анонсировавшие на завтрашний вечер спектакль по Шекспиру, и, как и на Боровицкой, где-то играла музыка.

И переход, и обе станции поддерживались в отличном состоянии, и хотя были видны на стенах разводы и потеки, все бреши немедленно заделывали сновавшие повсюду ремонтные бригады. Из любопытства Артем заглянул в туннель – полный порядок был и там: сухо, чисто, а через каждые сто метров светила электрическая лампочка, и так насколько хватало глаз. Время от времени мимо проезжали груженные ящиками дрезины, останавливаясь, чтобы высадить случайного пассажира или принять коробку с книгами, которые Полис рассылал по всему метро.

«Скоро всему этому может прийти конец, – неожиданно подумал Артем. – ВДНХ уже не выдерживает напора этих чудовищ… Неудивительно», – сказал он себе, вспоминая одну из ночей в дозоре, когда ему пришлось отбивать атаку черных, и все кошмары, мучившие его после боя.

Неужели ВДНХ падет? Это значит, что у него не будет больше дома, и счастье, если его друзья и отчим успеют бежать: тогда у него останется надежда встретить их однажды в метро. Если Мельник скажет ему сегодня, что Артем выполнил свое задание и больше ничего не может сделать, тогда он тотчас же пустится в обратный путь, пообещал он себе. Если его станции суждено стать единственным заслоном на пути черных, а его друзьям и близким – погибнуть, обороняя ее, то он скорее предпочтет быть вместе с ними, чем укрываться в этом раю. Ему вдруг захотелось вернуться домой, взглянуть на ряд армейских палаток, чайную фабрику… Поболтать с Женькой, рассказать ему о своих приключениях. Наверняка тот не поверит и половине… Если он еще жив.

– Пойдем, Артем, – позвал его Мельник. – С тобой хотят поговорить.

Он уже успел избавиться от своего защитного костюма и был одет в водолазку, черную военную пилотку без кокарды и штаны с карманами, такие же, как у Хантера. Сталкер чем-то напоминал Охотника, не внешне, конечно, а поведением. Был он такой же собранный, напружиненный и говорил похоже: короткими, рублеными фразами.

Стены в помещении были обшиты мореным дубом, а на них друг напротив друга висели две большие картины маслом. На одной Артем без труда узнал Библиотеку, на другой было изображено высокое, облицованное белым камнем здание, подпись под которым гласила: «Генштаб Минобороны РФ».

Посреди просторной комнаты стоял большой деревянный стол, на стульях вокруг него сидели, изучающе разглядывая Артема, человек десять. Половина в серых браминских халатах, другая – в летней офицерской военной форме. Получалось так, что военные сидели под картиной с Генштабом, а брамины – под Библиотекой.

Во главе стола важно восседал невысокого роста, но начальственного вида человек в строгих очках и с большой залысиной. Он был одет в костюм с галстуком, и татуировки, обозначающей принадлежность к касте, у него не было.

– К делу, – не представляясь, начал он. – Расскажите нам все, что вам известно, включая ситуацию с туннелями от вашей станции до Проспекта Мира.

Артем принялся подробно описывать историю борьбы ВДНХ с черными, потом задание Хантера и, наконец, поход к Полису. Когда он рассказывал о случившемся в туннелях между Алексеевской, Рижской и Проспектом Мира, военные и брамины зашептались между собой, одни недоверчиво, другие оживленно, а сидевший в углу офицер пару раз переспросил его, старательно протоколируя рассказ.

Когда обсуждения наконец улеглись, Артему разрешили продолжить рассказ, но повествование его вызывало у слушателей мало интереса, пока он не дошел до Полянки и ее жителей.

– Позвольте! – возмущенно прервал его один из военных, плотный мужчина лет пятидесяти, с зализанными назад волосами и очками в стальной оправе, врезавшейся в мясистую переносицу. – Совершенно точно известно, что Полянка необитаема. Станция давным-давно заброшена. Через нее ежедневно проходят десятки людей, это правда, но жить там никто не может. Там периодически происходят выбросы газа и повсюду развешены знаки, предупреждающие об опасности. И уж, конечно, никаких кошек и макулатуры там нет и подавно. Совершенно пустой перрон. Совершенно. Прекратите ваши инсинуации.

Остальные военные согласно закивали, и Артем озадаченно замолчал. Когда он останавливался на Полянке, ему в голову пришла на мгновение мысль, что умиротворенная обстановка, царившая на станции, невероятна для метро. Но от этих размышлений его тут же отвлекли обитатели Полянки, которые были более чем настоящими.

Брамины, однако, гневного опровержения не поддержали. Старший из них, лысый старик, с длинной седой бородой, с интересом посмотрел на Артема и перекинулся несколькими фразами на непонятном языке с сидевшими рядом.

– Этот газ, как вы знаете, обладает галлюциногенными свойствами, в определенных пропорциях смешиваясь с воздухом, – примирительно сказал брамин, сидящий по правую руку от старика.

– Вопрос в том, можно ли теперь верить ему в остальном, – глядя на Артема исподлобья, возразил военный.

– Спасибо за ваш доклад, – оборвал дискуссию человек в костюме. – Совет обсудит его, и вам сообщат о результатах. Вы можете идти.

Артем стал пробираться к выходу. Неужели весь его разговор с двумя курившими кальян жителями Полянки оказался галлюцинацией? Но ведь это значило бы тогда, что и идея о его избранности, о том, что он может изгибать реальность, пока воплощает сюжет предначертанного, – это просто плод его воображения, попытка утешить себя… Теперь и загадочная встреча в туннеле между Боровицкой и Полянкой больше не казалась ему чудом. Газ? Газ.

Он сидел на скамейке у дверей и даже не вслушивался в отдаленные голоса споривших членов Совета. Мимо ходили люди, проезжали дрезины и мотовозы, минута за минутой шло время, а он сидел и думал. Существовала ли его миссия на самом деле или он сам выдумал ее? Что ему делать теперь? Куда теперь идти?

Его кто-то тронул за плечо. Это был офицер, который вел записи во время его рассказа.

– Члены Совета сообщают, что Полис ничем не в состоянии помочь вашей станции. Они благодарят вас за подробный отчет о ситуации в метрополитене. Вы свободны.

Вот и все. Полис ничем не может помочь. Все зря. Он сделал все, что смог, но это ничего не изменило. Ему оставалось только вернуться на ВДНХ и встать плечом к плечу с теми, кто еще держал там оборону. Артем тяжело поднялся со скамьи и побрел сам не зная куда.

Когда он почти дошел уже до перехода на Боровицкую, сзади послышался негромкий кашель. Артем обернулся и увидел брамина, присутствовавшего на Совете, того самого, что сидел по правую руку от старика.

– Постойте, молодой человек… Мне кажется, нам с вами нужно обсудить кое-что… В приватном порядке, – вежливо улыбаясь, обратился к нему брамин. – Если Совет не в состоянии ничего для вас сделать, то, может, ваш покорный слуга окажется полезнее.

Он ухватил Артема под локоть и увлек его за собой в одно из кирпичных жилищ в арках. Окна здесь не было, электрическая лампочка не горела, и только пламя маленькой свечи обрисовывало контуры лиц нескольких людей, собравшихся в комнате. Рассмотреть их как следует Артем не успел, потому что приведший его брамин поспешно задул огонь, и помещение погрузилось во мрак.

– Правда ли то, что ты рассказывал о Полянке на заседании Совета? – раздался сиплый голос.

– Да, – твердо ответил Артем.

– Знаешь ли ты, как зовется Полянка среди нас, браминов? Станция судьбы. Пусть кшатрии считают, что это газ наводит морок, мы не против. Мы не станем излечивать от слепоты недавнего врага. Мы верим, что на этой станции люди встречаются с посланниками Провидения. Большинству из них Провидению сказать нечего, и они просто проходят через пустую, заброшенную станцию. Но те, кто кого-то встретил на Полянке, должны отнестись к этой встрече со всем вниманием и на всю жизнь запомнить то, что им там было сказано. Ты помнишь это?

– Забыл, – соврал Артем, не доверяя особенно этим людям, напоминавшим ему членов какой-то секты.

– Наши старейшины убеждены, что ты не случайно пришел к нам. Ты не обычный человек, и твои особые способности, которые уже не раз спасали тебя в пути, могут помочь и нам. А мы за это протянем руку помощи тебе и твоей станции. Мы – хранители знаний, и среди этих знаний есть такие, что способны спасти ВДНХ.

– При чем здесь ВДНХ?! – взорвался Артем. – Вы все говорите только о ВДНХ! Вы как будто не понимаете, что я пришел сюда не только ради своей станции, не только из-за своей беды! Вам всем, всем угрожает опасность! Сначала падет ВДНХ, за ней вся линия, а потом придет конец всему метро….

Ему никто не отвечал. Тишина сгустилась, было слышно только мерное дыхание присутствующих. Артем подождал еще немного и спросил, не выдержав молчания:

– Что я должен сделать?

– Подняться наверх, в большое книгохранилище. Найти там нечто, что принадлежит нам по праву, и вернуть это сюда. Если ты сможешь обнаружить то, что мы ищем, мы укажем тебе знания, которые помогут тебе уничтожить угрозу. И пусть сгорит Великая Библиотека, если я лгу.