22

– Мне нужна ваша помощь, чтобы вломиться в один дом, – пояснил Саймон таким тоном, как будто его просьба была самой обыденной просьбой в мире.

Чарли едва не выронила три пинтовые кружки лагера. Все же она умудрилась поставить их на стол, не пролив ни капли. Они с Саймоном и Сэмом Комботекрой сидели за уличным столиком возле паба «Гранта» в Кембридже на берегу реки Кем.

Жена Саймона дожидалась Сэма в «Бурой корове» Спиллинга, когда к ней на мобильник поступило текстовое сообщение с призывами ее мужа. Ей пришлось отказаться от выпивки и сообщить Комботекре, что ему также не светит выпивка – по крайней мере, те два часа, пока они не доедут до места назначения.

– На Бентли-гроув, но не в дом одиннадцать, – услужливо выдал Уотерхаус очередные детали. – А в тот дом, что напротив дома профессора сэра Бэзила Ламберт-Уолла.

– Зачем? – поинтересовался Сэм. – Там что-то случилось?

Саймон с хмурой сосредоточенностью глотнул пива.

– Не знаю, – проворчал он. – Может, и ничего.

– Ну, такого неотразимого стимула я еще ни разу в жизни не слышала! – саркастически бросила Чарли.

– Я расскажу вам, что мне известно, – сказал Уотерхаус. – Так будет проще. Покинув дом родителей Кита Боускилла, я наплевал на все скоростные ограничения и помчался на Пардонер-лейн, дом восемнадцать. Там никого не оказалось, и поэтому я проверил дом семнадцать. Владельцы его проявили то же гостеприимство, что и в прошлый раз, когда я заявился к ним без предупреждения, и сегодня я даже согласился выпить кофе. Понадеялся, что за кофейком мне будет удобнее расспросить их про дом восемнадцать – сами они жили на этой улице с две тысячи первого года и явно любили поговорить. Особенно хозяйка.

Заметив озадаченное выражение Сэма, Чарли пояснила:

– Он имеет в виду, что эти общительные, сведущие люди обычно дружелюбно относятся к себе подобным.

Чем кардинально отличаются от Саймона, ведь он обычно входил и выходил из дома, опустив голову, и не представлял большего несчастья, чем знакомство с соседями и болтовня при встрече с ними. Чарли частенько допекала его по этому поводу. «Ты же болтаешь с коллегами, с мамой и папой, со мной…» – порой укоряла она его, сознавая лингвистическую погрешность. Общение Саймона с людьми едва ли соответствовало понятию болтовни. «Если я хоть раз перемолвлюсь словом с соседями, это создаст прецедент, – обычно возражал он, – и всякий раз, когда я буду выходить из дома, мне придется топтаться на улице, обмениваясь любезностями, а мне вовсе не хочется делать этого. Уж если я выхожу из дома, то ради какого-то дела. Да и когда возвращаюсь, мне хочется попасть домой побыстрее».

– Что же поведала тебе любезная миссис Болтунья? – спросила Чарли.

– Когда они с мужем только переехали на Пардонер-лейн, восемнадцатый дом принадлежал персоналу «Центра Хло Клопски» – это частная школа в соседнем доме.

Чарли вновь удивилась тому, что Конни Боускилл ошибочно запомнила адрес. Как она могла верно запомнить множество мелких деталей и ошибиться только в номере дома, тем более если Кит в шутку предложил использовать этот адрес в качестве названия?

Кембридж, Пардонер-лейн, д. 17, «Пардонер-лейн, 17».

Но, безусловно, ошибка имела место. Адрес, должно быть, звучал как Кембридж, Пардонер-лейн, д. 18, «Пардонер-лейн, 18».

– В восемнадцатом доме жила сама директриса, – продолжил Саймон, – практически рядом с работой, в соседнем здании. Позже, в две тысячи третьем году, у школы возникли финансовые проблемы, и они продали дом восемнадцать ради увеличения капитала. Теперь директриса живет в арендованной квартире на соседней улице.

– И всем этим поделилась с тобой миссис Болтунья? – удивилась Чарли.

– Они с директрисой посещают один книжный клуб. Я спросил, известно ли ей, кому продали тот дом. Оказалось, что известно: семье неких Гилпатриков. Она также знала, какой агент занимался продажей этой недвижимости, как в две тысячи третьем, так и в прошлом году, когда речь снова зашла о продаже, поскольку они с мужем едва не решились купить его. Оба раза продажей занималось «Агентство кембриджской недвижимости». Эта контора работает и по субботам, поэтому следующий визит я нанес именно им, – в глазах Уотерхауса появился стекловидный блеск одержимости, великолепно знакомый и Чарли, и Сэму. – Догадываетесь, кто в две тысячи третьем году работал в том агентстве? И только в две тысячи девятом году она оттуда уволилась и устроилась на новую работу в феврале нынешнего года.

– Лоррейн Тёрнер? – предположила Чарли.

– Нет, – резко и уверенно возразил Сэм, хотя обычно он бывал крайне осторожен в высказываниях вариантов. – Джеки Нейпир, верно?

– Что побудило тебя так сказать? – задал Саймон свой коронный вопрос.

Его супруга вздохнула. Да, она явно промахнулась, раз он попросил Комботекру, а не ее, пояснить свои умозаключения.

– Она вызвала у меня некоторые подозрения, – заметил Сэм и, повернувшись к Чарли, добавил: – Потому-то мне и понадобилось поговорить с тобой сегодня. – По крайней мере он с готовностью выдал раскаяние. – Прости, мне следовало рассказать тебе еще по дороге.

Да уж, всю дорогу от Спиллинга до Кембриджа Чарли пыталась уговорить его коллегу рассказать о его важном и неотложном деле, но тот отказался сообщить подробности, заявив, что, вероятно, просто неверно истолковал кое-что, а на самом деле нет никакой важности и неотложности.

– Я прикинул, что Саймон уже разобрался в происходящем и сам все объяснит нам, – добавил Сэм. – Если дело не связано с Джеки Нейпир, то меня подвела интуиция – в общем, мне не хотелось раньше времени поливать ее грязью. У меня же нет никаких доказательств.

– Поделись же с нами теперь твоими интуитивными подозрениями, – сказал Саймон.

Комботекра вздохнул с таким видом, точно его загнали в угол.

– Ну, просто она мне чертовски не понравилась. Она выглядела… Может, это прозвучит непростительно снобистски…

– Я прощаю тебя, – успокоила его Чарли, – посади на цепь своего внутреннего сноба. Мой – уже давно на привязи.

– В общем, выглядела она глупой. Вульгарна и несведуща, но на редкость самоуверенна – так она большей частью и вела себя во время допроса, – принялся объяснять Сэм. – Такого типа дамочки воображают, что производят великолепное впечатление, хотя в действительности любой их слушатель думает, что они непроходимые идиотки. Первым делом она разразилась классическими самоуверенными заявлениями: «Я живу в реальном мире, а не в сказочном царстве», «Никто мне не платит за то, чтобы я беспокоилась из-за каких-то там убийств» – и так далее, в том же духе. К тому же она слишком часто цитировала себя любимую. «Я всегда говорю» – эта фраза следовала за теми или иными перлами ее благоглупостей.

– Боже, Сэм, да ты стал настоящим брюзгой! – рассмеявшись, воскликнула Чарли.

– Мне это не доставляет удовольствия, – покраснев, парировал Комботекра.

– Продолжай, – сказал Саймон.

– У нее навязчивые идеи о собственной значимости и желание поведать миру о себе, – добавил его коллега. – «Скажу вам пару деталей о себе», – заявила она и тут же выдала их. Во-первых, это якобы преданность – если она на вашей стороне, то будет хранить вам верность до скончания времен.

– Какая зануда! – усмехнулась Чарли. – Те, кто твердит о собственной преданности, обычно мгновенно превращаются в злейших врагов, если вы запоздаете с поздравительной открыткой ко дню их рождения.

– Также она сообщила мне, что «не страдает избытком воображения», – сообщил Сэм. – И похоже, очень гордилась этим. Она только что вернулась из отпуска, отдыхала у своей сестры в Новой Зеландии. По ее замечаниям стало ясно, что там она развлекалась, постоянно критикуя жизненные предпочтения сестры и подчеркивая превосходство своих собственных – с полнейшим безразличием к чужим чувствам. Но с другой стороны, порой она, казалось, точно угадывала мои мысли – восприимчивость на грани телепатии. В общем, она производила противоречивое впечатление.

– Такие люди встречаются, – сочла себя обязанной заметить Чарли.

– Да, я понимаю, – согласился Сэм. – Именно так я и пытался успокаивать себя. Но потом она сказала кое-что еще, вспомнив о фотографии в паспорте Селины Гейн. Нечто поразившее меня какой-то… фальшью. В общем, похоже, сработала интуиция, хотя тогда я даже еще не осознал, что именно прозвучало фальшиво. Едва услышав ее слова, я понял, что меня кольнуло какое-то противоречие, но целую вечность не мог понять, что же именно меня поразило. И только вчера вечером меня осенило. Она говорила о той самозванке, изображавшей Селину Гейн и пытавшейся выставить на продажу дом одиннадцать по Бентли-гроув. «Она сообразила, – пояснила Джеки, – что надо сказать именно про то, какими не похожими на себя получаются зачастую люди на фотографиях в своих паспортах. Если б она не заставила меня подумать обо всех этих других людях, то ей не удалось бы убедить меня… а в итоге я подумала так, как она задумала».

– Ну, и?.. – удивилась Чарли. – В чем проблема-то?

Саймон кивнул, как обычно, способный взбесить кого угодно своим всезнайством. Вряд ли он понял, к чему клонит Сэм. Или понял?

– Может, и нет никаких проблем, – вздохнул Комботекра. – Потому-то я и помалкивал о своих подозрениях.

– И все-таки в чем именно может или не может быть проблема? – перефразировала свой вопрос Чарли, закатив глаза в явном раздражении его досадной сдержанностью. – Я же не прошу тебя оценить суть проблематичности – просто поясни, что тебя поразило.

– Как вы думаете, что имела в виду Джеки, сказав, что эта самозванка сообразила, как заставить ее саму подумать то, что нужно? – спросил Сэм.

– Она сообразила, что Джеки сразу вспомнит всех своих знакомых, чьи фотографии на паспортах не имели никакого сходства с реальностью, – ответил Саймон. – Все те моменты, когда она удивленно спрашивала: «Неужели это действительно ты?».

Его коллега, явно взбодрившись, энергично кивнул.

– Бремя собственного жизненного опыта обычно понимается как надежное доказательство, – продолжил Уотерхаус, адресуя это замечание уже своей супруге, и та удивилась – неужели он думает, что она настолько тупа? – Подсознание Джеки напомнило ей массу случаев, когда она лично с сомнением относилась к людям, которые предъявляли исключительно неправдоподобные фотографии, на редкость не похожие на своих предъявителей.

– Вот именно, – с облегчением подтвердил Сэм. – Кем бы ни была та самозванка, ей не пришлось даже особо врать. Достаточно было лишь подтолкнуть Джеки к самообману – и, уже не думая о странной фотографии в паспорте Селины Гейн, она перешла к рассуждениям о том, что это нормальная общая ситуация: никто не похож на себя на фотографии в паспорте, но это совершенно не означает, что на фото запечатлен кто-то другой. Это означает лишь то, что фотограф был никудышный, только и всего.

Чарли подумала, что ухватила наконец суть проб-лемы.

– То есть, по-вашему, та женщина намеренно подтолкнула Джеки к глубоко укоренившимся допущениям…

– Одному из ее глубоко укоренившихся допущений, основанных на личном опыте, – уточнил Саймон. – Такие допущения поразительно убедительны: «Однажды я познакомилась с геем, говорившим фальцетом, поэтому все тонкоголосые мужчины являются геями. Группа азиатских подростков однажды украла у меня сумочку, следовательно, теперь все азиатские подростки должны быть преступниками». Наше мышление стереотипно: если верно утверждение Х, то верно и утверждение Y. Именно это и подразумевала Джеки Нейпир: та самозванка надеялась на нее, на то, что она сама найдет ту знакомую колею и соскользнет в нее, – никто из субъектов не похож на себя на паспортной фотографии, и тем не менее на любой паспортной фотографии запечатлен тот самый субъект.

– В общем, Джеки права, – заключила Чарли. – Самозванка оказалась сообразительной.

– Может, права, а может, и нет, но не в этом дело, – взгляд Сэма вновь стал озабоченным. – Меня обеспокоила сообразительность как раз самой Джеки. Когда она упомянула мне – вскользь, – что та самозванка сообразила, как надо навести на ошибочное, но нужное ей заключение, то сделала весьма основательное, очень тонкое замечание, до смысла которого мы трое докопались лишь несколько минут назад, хотя мы трое достаточно сообразительны. Простите, – вспыхнул он вдруг, словно извиняясь за то, что, возможно, незаслуженно похвалил себя. – Джеки продемонстрировала, что многое понимает и способна сделать выводы, гораздо более лаконичные, чем наши, в отношении того, почему этот обман так легко сработал. Такой уровень интуитивного понимания столь сложных понятий не доступен, черт побери, большинству людей! Это выше понимания – простите, если это прозвучит ужасно – той банальной, явно обделенной умом особы, которую она изображала все остальное время допроса.

Саймон допил остатки пива и грохнул кружкой по столу.

– Да, несомненно, Джеки Нейпир умна, – заявил он. – И к тому же она искусная обманщица. Если вы сообразительны, то практически невозможно изобразить тупость – а еще труднее порочной особе изобразить себя добропорядочной. И дело не только в разнице высказываемых позиций. Впечатление создается благодаря речевым оборотам, построению фраз, лексике и всему прочему. Но она почти блестяще справилась с этим. Если б она не прокололась на той единственной фразе, ты поверил бы ей.

Сэм кивнул.

– Тебе оказали честь, – сообщил ему Уотерхаус. – Должно быть, она сочла тебя очень умным. Из-за тебя ей пришлось выложиться по полной и выдумать самую завиральную историю, которую она когда-либо выдумывала, и вряд ли выдумает впредь. Она заявила, что не страдает избытком воображения. Но тут Нейпир промахнулась – именно этим она и страдает. Воображение у нее явно избыточное, но оно не обременено совестью, сочувствием, страхом или смятением, хотя едва ли она осознает собственную ограниченность.

Чарли внутренне содрогнулась. Такое описание было ей плачевно знакомо: в памяти сразу всплыли другие имена. Имена извергов и уродов.

– Джеки Нейпир относится к того рода персонам, которым вы пожелали бы вовсе не иметь воображения, – заключил Саймон.