VI. Женская душа
Как только Стефчов вышел из дома своего тестя, чтобы пойти к бею, Лалка выбежала за ворота.
Дождь, начавшийся после обеда, теперь сеялся как сквозь сито, но не было надежды, что он скоро прекратится, — темные плотные тучи заволокли все небо.
Раскрыв зонтик, Лалка быстро шла по улице. Она была так растеряна и взволнована, что не отвечала на приветствия и даже не почувствовала, что весь ее правый бок, до самого плеча, вымок от косых струй дождя, гонимого ветром. Вскоре она дошла до площади перед мужской церковью; отсюда, через церковный двор, можно было пройти в женский монастырь.
Только тогда Лалка остановилась под каким-то навесом, удивляясь, почему очутилась здесь, почему шла куда-то в сторону от своего дома… Но вот она вспомнила, что пошла спасать Соколова от неминуемой беды. II сама удивилась тому, что так любит его… Она бросилась к нему на помощь, не раздумывая, не зная, что надо делать, влекомая какой-то неведомой силой. Но сейчас она немного отрезвела и в смятении призадумалась, спрашивая себя, как ему помочь. Она понимала, что сделать это трудно. Она знала, что Стефчов в эту минуту советует бею арестовать Соколова, знала и о том, что Соколов сейчас на заседании у дядюшки Мичо. Но как предупредить его об опасности? Самой пойти к Мичо под предлогом визита к его жене и сказать ей все — неудобно, неприлично, почти безумно. Идти в гости, да еще в такой дождь, к Мичовице, женщине малознакомой, муж которой в ссоре с ее отцом, слишком уж унизительно и неприятно. Да и какими глазами будет она смотреть на Мичовицу, как скажет ей, что она, жена Стефчова, живо интересуется судьбой Соколова, молодого, привлекательного, но легкомысленного человека, и, стремясь быть ему полезной, презрела все приличия, все общепринятые нормы поведения… А мужа своего она этим может невольно скомпрометировать, больше того — опозорить, раскрыв его предательство. Конечно, она не назовет его имени, но все равно все догадаются, что это Стефчов выдал людей, которых она идет спасать. И так уже, наверное, многие заметили, что он сегодня пошел в конак. Боже мой, почему он такой плохой человек?.. Все эти мысли с быстротой молнии промелькнули у нее в голове… Нет, страшное это дело, страшное, невозможное…
А дождь шел все сильнее; теперь это был уже настоящий ливень, и Лалка все стояла под навесом, как в западне, бессильная, беспомощная и растерянная. Если бы увидеть знакомого человека и послать его предупредить Соколова! Но в такую погоду все сидят по домам. Дождь лил как из ведра. С неба низвергались потоки воды. Безлюдны были и улицы и площадь, на которой стояла Лалка. Ее охватило отчаяние, и тяжелый вздох вырвался из ее груди. Лалка поняла, как она смешна и несчастна, как трудно ей выступать в роли провидения. Она почувствовала, как опасно ее собственное положение — ведь она здесь одна, под чужим навесом, на улице… тогда как стоит ей сделать двадцать шагов, и она очутится в монастыре, под крылышком своей тетки… Но нет, там ей нечего делать, там она не получит никакой помощи, не туда ведет ее путь!.. Как может она хоть минуту просидеть у монахини, слушая сплетни, когда сердце ее разрывается от скорби и тревога за Соколова сводит ее с ума. Только одно утешало Лалку в ее горе: проливной дождь, который удерживал ее здесь, наверное, задерживал и полицейских в конаке; она была уверена, что Соколов еще не арестован, и надежда в ней еще теплилась.
И вдруг ее осенила радостная мысль. «Не пойти ли мне к тете Недковице? — подумала она. — Можно послать ее Ташо предупредить их».
Тетка Недковица жила неподалеку. Лалка могла, не стесняясь, рассказать ей обо всем, как своему человеку, и без всяких опасений дать это нелегкое поручение ее сыну.
Выйдя из-под защищавшего ее навеса, Лалка храбро зашагала вперед под дождем, шлепая по грязи. Она перешла, в воде по колено, через мутный ручей, внезапно превратившийся в бурный поток, и пошла дальше по площади навстречу ветру и дождю, хлеставшим ее по лицу.
Лалка вся вымокла, пока дошла до Недковицы. Та приняла гостью, немало удивленная тем, что она пришла в такую погоду.
— Ай-ай-ай, как ты промокла! — воскликнула Недковица, когда Лалка вошла в сени. — Что это ты вздумала выходить в такой дождь? Снимай скорей накидку, ты промокла до костей!
— Тетя, ваш Ташо дома?
— Ушел с утра и еще не приходил… Ты знаешь, какой он непоседа… А на что он тебе?
— До свидания, тетя. — И Лалка взяла свой зонтик. Она была как пьяная.
— Куда ты, куда? — кричала изумленная Недковица. Лалка выбежала на улицу.
К счастью, дождь перестал, кое-где прорвалась пелена облаков, и снова весело засияло солнце.
Теперь только мелкие, почти невидимые капли еще висели в воздухе, сверкая на солнце, точно блещущая сеть осенней паутины. Яркая радуга охватила полнеба, и один ее многоцветный конец терялся где-то за темными грядами гор. Пышные кроны деревьев во дворах снова зазеленели, свежие и веселые; облака быстро уплывали прочь, и светлая лазурь победоносно разливалась по небу. На улицах появились прохожие. Лалка почувствовала себя бодрее, и на сердце у нее стало легче. Радуга в небе озарила ее душу лучом надежды. Трепетно всматривалась молодая женщина в каждого встречного, надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых.
II вдруг она вспомнила о слепом Колчо, который когда-то самоотверженно спас Огнянова от подобной опасности.
— Боже, если бы мне сейчас встретить Колчо! — вздохнула Лалка, в смятении глядя на чужие и равнодушные лица прохожих.
Случаю, который часто играет людьми и порой заставляет судьбу делать самые странные и удивительные повороты, было угодно позабавиться и на сей раз: в пятидесяти шагах от себя Лалка увидела Колчо. Медленно, ощупью брел он куда-то с палкой в одной руке и с еще не закрытым зонтом в другой.
Обрадованная, взволнованная, Лалка свернула в ту сторону, куда шел слепой, спеша догнать его. А шел он как раз по той улице, что вела к дому Мичо Бейзаде. Очевидно, он идет к Мичо, решила Лалка, знавшая от Рады, что Колчо имеет свободный доступ на заседания комитета и никогда не пропускает их. Торопясь, Лалка все ускоряла и ускоряла шаги и наконец чуть ли не пустилась бежать. Она не отрывала глаз от черного суконного пальто Колчо, не по. росту длинного, и от большого раскрытого зонта, который он держал над головой. Лалка уже не видела тех, кто ей встречался — ни Бырзобегунека, который приветствовал ее взмахом левой руки, ни Хаджи Смиона, который ей что-то крикнул, и встреться ей сам Стефчов, она бы его не узнала. Прошло две-три минуты; Лалка была уже в двух шагах от Колчо. Он брел все так же спокойно, с мечтательным выражением лица, свойственным слепым. Поравнявшись с ним, Лалка осмотрелась и, убедившись, что поблизости нет ни одного подозрительного человека, негромко окликнула слепого: — Колчо! Колчо!
Но от волнения у нее перехватило дыхание, и она сама не услышала своего зова.
Колчо вошел в сапожную мастерскую Ивана Дуди. Он исчез так быстро и так неожиданно, что Лалке показалось, будто какая-то невидимая сила грубо толкнула его в открытую дверь мастерской.
И вот Лалка опять осталась одна; одна на этой людной улице, которая ей сейчас казалась пустыней. Перед нею промелькнуло что-то темное. Это был полицейский с винтовкой на плече, но Лалке почудилось, будто полицейских пять, десять, двадцать, целая толпа… Все вертелось у нее перед глазами; мысли ее путались, она уже перестала понимать, во сне ли она идет или наяву, и бессознательно продолжала идти вперед.
Лалка не помнила, по каким улицам она шла, как очутилась дома; она вся горела, голова у нее кружилась, все суставы ломило. Она почувствовала себя так плохо, такой слабой, что не успела войти в свою комнату, как упала на лавку, теряя сознание.
Лалка заболела острой лихорадкой, которая вскоре должна была свести ее в могилу…
